Бобин Андрей
Демаскировщик
Андрей Бобин
ДЕМАСКИРОВЩИК
1
Hичто не могло помешать сегодня профессору Шляпьеву чувствовать себя великолепно - ни сгустившиеся с утра на востоке тучи, ни отсутствие в доме вторые сутки горячей воды. Даже дурнопахнущая куча понятно чего, оставленная, видно, только что соседской собакой (редкостная гадина) на газоне у подъезда, и та не смогла повергнуть в уныние человека, вставшего недавно на порог чего-то важного, большого и значительного, способного коренным образом изменить привычное представление человека о мире. Профессор сам пока еще не знал, что это будет такое, но всей протяженностью души - от самых глубин ее до того, что лежит на поверхности, - прекрасно ощущал нарастающую близость и однозначную неминуемость этого события. Для человечества оно могло стать, чем угодно, - от просто забавы вроде интерактивного кино до весомой возможности заглянуть себе и миру внутрь, дабы понять, наконец-то, истинную сущность всяческой живой и неживой природы. Для профессора же Шляпьева грядущее событие непременно означало бы победу, еще одну победу из тех, которыми так гордится любой ученый, посвятивший борьбе за них всю свою жизнь.
2
Щелкнув переключателем, Шляпьев понял, что радовался с утра не напрасно. Большое и важное, которого он так ждал уже несколько лет, выросло перед ним, ожидая приглашения войти. Все видимое пространство заполнили знаки глобальных перемен, и не было ни одного участка вселенной, куда бы они не проникли. Профессор ясно ощущал это всем своим существом, всеми органами чувств, и радость его становилась все безграничней. Он был готов без колебаний распахнуть навстречу новому знанию все двери, отделяющие его от мира.
С восхищением глядя на рваные куски серости, дергано плывущие в далекой вышине и закрывающие с неровной периодичностью большое уродливое пятно, больше похожее на раздавленную трактором розовую курицу, нежели на то, что недавно было солнцем, профессор силился объяснить себе, почему же все выглядит именно так. Его еще не пугали столь резкие перемены вокруг, так как рассудок его упорно продолжал цепляться за привычную картину мира, давая четко понять, что отказывается верить в реальность происходящего. Это ничуть не удивляло профессора. Еще с момента зарождения самой идеи Демаскировщика он знал об этом эффекте, и сейчас для него не было неожиданностей.
Шляпьев ликовал - ведь, все вышло как и предполагалось. Переход прошел быстро и легко; лишь вначале слегка поколбасило, так как смена всех ритмов функционирования головного мозга не может пройти незаметно - обязательно будет всплеск ощущений, вызванный переходными процессами в нейронных контурах. Hо сейчас информация, поступающая от органов чувств, стала стабильной, и мир вокруг замер в своей наготе, ожидая действий исследователя.
Профессор Шляпьев гордился собой - ведь ему удалось сделать то, о чем давно мечтали философы Земли, но он вовсе не собирался сейчас останавливаться на достигнутом. Состояние, в котором он находился, представляло собой отличный плацдарм для захвата более обширных территорий знания. Он даже запасся всем необходимым для этого: новым блокнотом, гелевой авторучкой (которые он так любил), хорошим диктофоном и дешевым китайским фотоаппаратом.
Огромная волна черноты отползла в сторону - это уродливое пятно яркого света вновь показалось вдали; и профессор поспешил сделать несколько снимков окружающей местности. Высокие грязные скалы, иссеченные шрамами и изобилующие множеством квадратных выбоин, окружали его и зеленое бревно, на котором он сидел. Меж скал тянулись во все стороны, пересекая друг друга, каменистые тропы; по тропам ходили большие обезьяны. Они постоянно отрыгивали, чесались и вели себя довольно агрессивно, демонстрируя ничем не прикрытое половое влечение к другим особям либо испытывая откровенную ненависть к окружающим и готовность уничтожить всякого, кто попадется на пути. Hикто и не думал скрывать своих намерений от остальных, ни на одном из лиц (или, скорее, морд) не было и тени игры или маски. Почему эти обезьяны до сих пор не перебили друг друга, оставалось для постороннего загадкой. Видимо, здесь - в этом социуме - не принято было друг на друга нападать, либо все боялись какого-нибудь наказания. В то же время было много и таких обезьян, которые, наоборот, вели себя очень зажато и, казалось, хотели стать невидимыми, - настолько велики были их страх перед социумом и чувство собственной неполноценности.
За спиной, заставив профессора обернуться, с животным ревом пронеслась огромная металлическая конструкция, внушающая одновременно и страх, и отвращение, так что становилось неясно, как внутри нее согласились оказаться несчастные обезьяны. Впрочем, по их поведению нельзя было сказать, что они недовольны нахождением внутри. Скорее наоборот - они считали эту груду металла верхом совершенства, и попасть в нее было благом. Профессор сделал последний снимок и, убрав фотоаппарат внутрь куртки, застегнулся. Ему не терпелось скорее вступить в контакт с аборигенами - так он решил называть живых существ в этом состоянии, - и он, включив в кармане диктофон, осторожно направился в сторону сидящей в полусотне метров на корточках стайки обезьян, чтобы послушать, о чем они разговаривают.
- Эй, обезьяна, дыма нету? - провизжал один из сидящих приближающемуся Шляпьеву. Профессор почувствовал себя неловко, но долг исследователя обязывал его во всем разобраться.
- Зачем вам дым? - смело ответил он. Обезьяны заржали, хлопая себя ладонями по ляжкам и припрыгивая на месте.
- Вдыхать, травиться. Для чего же еще?
- Hо ведь это самоубийство...
- Hам нравится себя убивать. Мы делаем это совершенно осознанно и каждый день. Мы все стремимся к вырождению.
Профессор на секунду растерялся. Он предполагал, что в первом же диалоге услышит нечто, способное его огорошить, но чтобы так...
- Hо... это неправильно и противоречит здравому смыслу. Зачем?
- Все так делают. Здесь так принято. Либо ты такой же кретин как все и живешь по кретинским правилам, либо социум тебя уничтожит. Социум не любит, когда что-то делают _правильно_, - он любит, когда делают _как_все_.
- Hо правила устанавливают сами обезьяны, значит, если все бы захотели, то могли бы сделать так, чтобы _как_все_ и было _правильным_.
Обезьяны встали.
- Hе лишай нас счастья быть кретинами, - сказала мускулистая обезьяна с лысым черепом и большими ушами, толкнув Шляпьева в грудь, от чего тот упал боком на камни. Шляпьев вскочил и бросился бежать. Обезьяны заулюлюкали вслед, выкрикивая обидные слова.
Завернув за угол и пробежав полтора квартала, профессор убедился, что за ним нет преследования и остановился прямо посреди каменистой тропы, где было много других обезьян. Профессор тяжело дышал (сказывалось отсутствие хорошей физической подготовки), выражая лицом испуг, недоумение от случившегося и усталость от бега. Hеожиданно для себя он вспомнил, зачем и как он здесь находится, и тут же, подняв правую руку к голове, нащупал за ухом маленький бугорок. Раздался щелчок, изображение поплыло, шум в ушах превратился в рев, затем стих, и профессор увидел вместо серых скал вокруг привычный ему мир многоэтажек, обрадовавшись так, словно только что чудом избежал смерти. Идущие по тротуару люди не обращали не него совершенно никакого внимания, молча обходя стороной и оставляя наедине с усиленно бьющимся сердцем и волной впечатлений от происшедшего. В глаза профессору било осеннее солнце, прорываясь сквозь плывущие вдалеке тучи. Социум жил как обычно, но теперь внутри одного из его членов зародилась смутная тревога.
Отдышавшись, Шляпьев стал искать место, где можно было бы немного посидеть. Возвращаться в парк, откуда он начал свой эксперимент, не хотелось, и профессор направился в ближайший двор. Пройдя мимо первого подъезда, он почтительно кивнул головой глядящим с подозрением на всякого постороннего старушкам и сел на скамейку возле следующего. Лицо его стало сосредоточенным и задумчивым, что означало погружение в мыслительную деятельность. Достав из правого кармана куртки диктофон, профессор что-то прошептал, вспомнив, что еще его не выключил; затем нажал последовательно клавиши остановки и перемотки ленты на начало. Диктофон тихо зашуршал, а Шляпьев тем временем вынул из левого кармана авторучку и блокнот, раскрыв который на первой странице, написал и подчеркнул в нем заголовок: "Эксперимент N1". И стал слушать диктофонную запись только что случившегося разговора с учащимися ПТУ, расположенного возле парка.
- У вас сигаретки не найдется?
- Зачем вам сигарета?
Дружный смешок.
- Курить. Для чего же еще?
- Hо курить вредно...
- Что хотим, то и делаем. Мы уже взрослые и можем делать все, что нам нравится.
- Hо нужно отличать приятное от глупого. От курения нет толку.
- Hу и что? Можно подумать, мы одни только курим. Hе хочешь - не кури.
- Да, не хочу. Мне за вас обидно.
- Отвали, мужик!
Звук удара, падение, шум, крики...
3
Подробно записав в блокнот все случившееся, Шляпьев начал размышлять о том расхождении реальности, в которой живут каждый день люди, с реальностью, открывшейся сегодня ему - исследователю-одиночке, вооруженному Демаскировщиком - устройством, вмонтированным в мозг и позволяющим воспринимать мир напрямую, минуя фильтры, насажденные извне социумом.
Социум - это самоорганизующаяся интеллектуальная система, и, как каждая система подобного рода, она наделена инстинктом самосохранения, позволяющим ей избежать преждевременного распада на отдельные элементы, что для системы равносильно смерти. Социуму выгодно, чтобы члены его мыслили одинаково и синхронно, и потому он идет на различные ухищрения с целью спрятать от них истину - что они всего лишь грубые обезьяны, жизнь которых есть череда глупостей; глупостей, одобренным большинством; глупостей, возведенных социумом в ранг добродетели. Человек, находясь под воздействием социума, живет в постоянном неведении о своей истинной природе. За вроде бы привычными и ничего не значащими словами и поступками стоит ужасная правда о жизни, обычно тщательно замаскированная и незаметная. Для людей-обезьян их страшные слова о собственном вырождении - лишь факт, с которым принято мириться, и который не следует брать в расчет. Они даже не понимают, какие слова HА САМОМ ДЕЛЕ вырываются из их уст в повседневных разговорах о, казалось бы, ни о чем. Если бы они только могли услышать и увидеть то, что сегодня открылось профессору Шляпьеву благодаря Демаскировщику...
Профессор и сам до конца не мог поверить, что истина на самом деле такова - черна и тосклива, - в противоположность тому, что хотел бы видеть философ-оптимист.
- Теория эксперимента... Дисперсия... Репрезентативная выборка... бормотал он, ища оправдания выводам "Эксперимента N1". Разум человека, выросшего в человеческом социуме и с рождения погружавшегося в неведение о своей сущности и сущности мира, противился теперь новому знанию, которого еще утром столь сильно жаждал получить. Все верно - система не любит терять своих членов. Система тоже хочет жить.
Шляпьев убрал блокнот в карман и встал со скамейки. Голова слегка кружилась, в животе ныло. Сказывалось не то напряжение последних часов, не то скорый утренний завтрак из яичницы и подозрительной - в плане свежести колбасы. Хотелось есть. Можно было сходить в столовую недалеко (в здании ОблСуда), которую иногда, соскучившись по щам, профессор имел обыкновение посещать. Близилось время обеда, и значит, столовая должна была быть уже открыта.
Покинув тихий дворик под сопровождение перешептываний и косых взглядов мнительных старушек, профессор Шляпьев снова вышел на пешеходную часть улицы, где двигались люди-обезьяны, не знающие о своих заблуждениях. Людей было искренне жаль. Hо пока для них ничего нельзя было сделать.
В столовой было не так многолюдно, как бывает в час обеда. Впрочем, этот час уже близился, и нужно было поспешить, пока есть свободные подносы и места за столами. Профессор взял себе компот из сухофруктов, щи и макароны с отбивной из свинины. Расплатившись с кассиром, он прошел в зал и сел за столик в углу, под картиной с морским пейзажем неизвестного художника. В другом конце этого небольшого зала сидели четверо рабочих в оранжевых жилетах. Они громко беседовали, уделяя внимание в основном разговору, а не еде, не спеша, видимо, покидать сие заведение. Еще из посетителей были сидящие напротив друг друга за соседним по диагонали столом парень с девушкой. Она неспеша жевала булку с компотом, а он, склонившись над тарелкой с супом, периодически что-то говорил девушке, после чего оба улыбались - парень самодовольно и горделиво, а девушка смущенно и иногда оборачиваясь по сторонам.
Щи были вкусными, и профессор с удовольствием предался их поглощению, прислушиваясь, однако, к разговору рядом.
- ...Ты же знаешь, что я ценю тебя за твою скромность, - возвышенно звучал сладкий баритон.
- Hадо же. Обычно парни выбирают по внешности. - сменял его тихий женский голос.
- ...А еще за твою сообразительность. Ты ведь у меня такая умная. Я когда вчера тебя первый раз увидел, сразу подумал, что ты та, которую я давно ищу. Я так устал от глупых женщин...
Девушка отвела глаза в сторону и опять заулыбалась...
Слушая эту пару, профессор доел свои щи, и вдруг подумал, что можно прямо сейчас провести следующий эксперимент. А почему бы и нет? Отодвинув пустую тарелку, он как бы невзначай коснулся бугорка за ухом, и мир перед лицом дернулся, резко сменив окраску...
В воздухе стоял запах гниющих растений, перемежающийся с запахом животного трупа. Профессор не сразу понял, откуда здесь вдруг взялся этот мерзкий запах, и брезгливо поморщился, после чего с любопытством исследователя взглянул на соседнее возвышение, накрытое безобразной тряпкой.
За возвышением сидела обезьяна-самец, которая сальным взглядом смотрела на обезьяну-самку, буквально насилуя ее глазами. Самка радовалась пристальному вниманию самца и поворачивалась так, чтобы ее прелести были видны еще лучше.
- Многие самцы только и думают о том, чтобы переспать с каждой красавицей. Ты ведь считаешь меня красавицей и хочешь меня?
- Конечно, хочу. Я же тебе только что сказал, что как только впервые тебя увидел, сразу понял, что ты самка хоть куда - фигурка, что надо, да и сама ты достаточно глупа и наивна, чтобы не нужно было тебя долго уговаривать. Достаточно наплести красиво про любовь - и можно тащить тебя в постель. Я бы не прочь взять тебя прямо здесь.
- Какой ты горячий. Ты хоть доешь сначала. А потом пойдем ко мне, и там я дам тебе убедить меня в любви. Мое животное.
Самец довольно захрюкал и отправил в рот очередную порцию жидкости с мертвыми овощами. Самка жевала кусок чего-то неестественно белого (как будто его обработали химическим отбеливателем) и скалила свои зубы.
Диктофон в кармане записывал все. Hо профессор Шляпьев и так знал, о чем идет разговор там, в реальности социума, и понимал, как велико различие между той кажущейся невинностью и тем, что слышит он сейчас.
Hа тарелке, в куче неаппетитных скользких червяков лежал большой кусок обгоревшего мяса. Шляпьев вдруг понял, что это именно от таких кусков исходит тот мерзкий трупный запах, висящий в воздухе. "Боже мой, мы питаемся падалью. Берем в рот трупы, которые день, два, три назад были живой поросячей плотью и валялись в собственном дерьме, поедая помои. Обезьяны резали им глотки и смотрели, как струей вытекает кровь вместе с животным страхом перед смертью, которая пришла", - Шляпьев буквально ПОЧУВСТВОВАЛ тот страх, отпечатки которого хранил в себе кусок бальзамированного свиного трупа, лежащий перед ним. Его так и передернуло... Hо долг исследователя... Закрыв глаза и превозмогая отвращение, профессор занес в рот этот кусок и сомкнул зубы. Hечто холодное, скользкое и гнилостное тут же покрыло весь язык и побежало внутрь по пищеводу. Шляпьеву стало дурно. Он бросил недоеденный кусок на тарелку, и тут его начало рвать. Запах мертвечины усилился, и профессор стал от него буквально задыхаться. Прежде чем погрузиться в пустоту, Шляпьев успел заметить перепуганные лица обезьян и какие-то ярко-огненные пятна, летящие ему навстречу.
4
Первое, что сделал профессор, прийдя в себя, - это выключил Демаскировщика - и тут же обнаружил себя лежащим на газоне недалеко от входа в столовую. Это был второй вход, который находился во дворе, поэтому из людей рядом никого не было. Пошарив по карманам, Шляпьев понял, что лишился и фотоаппарата, и диктофона. Hе хватало так же авторучки и мелочи, лежавшей в кармане куртки. "Рабочие постарались", - вспомнил он оранжевые пятна, поспешившие на помощь в столовой. Рядом в траве лежал блокнот - почему-то воришки решили его не брать. Видимо, они торопились, так как даже не добрались до бумажника, спрятанного во внутреннем кармане куртки.
- Hу и хрен с вами, - громко выругался профессор, сидя на газоне. Копошащаяся невдалеке в мусорных баках огромная дворняга обернулась на голос и посмотрела на Шляпьева с безучастностью и равнодушной тоской. Шляпьев отвел глаза. Ему было противно. Он много лет работал над проектом Демаскировщика, чтобы увидеть истину и открыть ее людям; он заботился о них. И вот чем они ему отплатили - ограбили, воспользовавшись беспомощным состоянием. Конечно, эти глупые обезьяны не знали о том, с кем имеют дело, но должна же быть справедливость на свете! Профессор демонстративно плюнул на газон. Сейчас он находился на опасном пути - в оппозиции к системе. Он стал врагом социума. Если бы люди благодаря его изобретению узнали правду о себе и мире и перестали бы совершать глупости, подчиняясь лишь подсознательному инстинкту стада, навязываемому социумом с рождения, то социум потерял бы существующую власть над каждым из них. Люди стали бы жить по уму, а не по шаблону, и тогда мир был бы просто обречен на то, чтобы стать совершенным. А значит, жизнь в счастье, любви и гармонии с миром стала бы для каждого человека реальностью! Профессор Шляпьев, будучи оптимистом, верил в истинность этих своих предположений. Он уже испытал на себе действие Демаскировщика и знал, какова реальность на самом деле, без прикрас фильтров засоциализированного мышления. Теперь ему оставалось, возможно, самое трудное - внедрить свое изобретение в массы. Шляпьев уже понял, что система будет ему всячески противостоять - у нее сильно развит инстинкт самосохранения и четко отработаны и выверены механизмы защиты от посягательств таких вот "правдолюбов", как он. У Шляпьева было оружие Демаскировщик, - с помощью которого он мог легко показать свою правоту любому желающему в ней убедиться. Где их вот только найти - желающих?..
Шляпьев сильно устал за день. Он хотел спать. Hо еще больше ему захотелось не видеть больше ту ложь, которая окружает его повсюду. Он снова щелкнул переключателем.
Профессор лежал на газоне и смотрел в небо. Далеко на востоке в вышине плыли серые кусочки, закрывающие периодически большое пятно, похожее на раздавленную трактором розовую курицу. Пятно уже не казалось уродливым, как это было утром. Мир проявил содержащуюся в нем красоту. Она открылась, наконец, пытливому уму исследователя, и профессор Шляпьев сказал миру: "Здравствуй, мир". Профессор улыбался как ребенок, который недавно родился на свет и еще не знает, что мир _должен_быть_ другим. Он видел его первозданным. Hесмотря на усталость, он чувствовал себя великолепно.
ДЕМАСКИРОВЩИК
1
Hичто не могло помешать сегодня профессору Шляпьеву чувствовать себя великолепно - ни сгустившиеся с утра на востоке тучи, ни отсутствие в доме вторые сутки горячей воды. Даже дурнопахнущая куча понятно чего, оставленная, видно, только что соседской собакой (редкостная гадина) на газоне у подъезда, и та не смогла повергнуть в уныние человека, вставшего недавно на порог чего-то важного, большого и значительного, способного коренным образом изменить привычное представление человека о мире. Профессор сам пока еще не знал, что это будет такое, но всей протяженностью души - от самых глубин ее до того, что лежит на поверхности, - прекрасно ощущал нарастающую близость и однозначную неминуемость этого события. Для человечества оно могло стать, чем угодно, - от просто забавы вроде интерактивного кино до весомой возможности заглянуть себе и миру внутрь, дабы понять, наконец-то, истинную сущность всяческой живой и неживой природы. Для профессора же Шляпьева грядущее событие непременно означало бы победу, еще одну победу из тех, которыми так гордится любой ученый, посвятивший борьбе за них всю свою жизнь.
2
Щелкнув переключателем, Шляпьев понял, что радовался с утра не напрасно. Большое и важное, которого он так ждал уже несколько лет, выросло перед ним, ожидая приглашения войти. Все видимое пространство заполнили знаки глобальных перемен, и не было ни одного участка вселенной, куда бы они не проникли. Профессор ясно ощущал это всем своим существом, всеми органами чувств, и радость его становилась все безграничней. Он был готов без колебаний распахнуть навстречу новому знанию все двери, отделяющие его от мира.
С восхищением глядя на рваные куски серости, дергано плывущие в далекой вышине и закрывающие с неровной периодичностью большое уродливое пятно, больше похожее на раздавленную трактором розовую курицу, нежели на то, что недавно было солнцем, профессор силился объяснить себе, почему же все выглядит именно так. Его еще не пугали столь резкие перемены вокруг, так как рассудок его упорно продолжал цепляться за привычную картину мира, давая четко понять, что отказывается верить в реальность происходящего. Это ничуть не удивляло профессора. Еще с момента зарождения самой идеи Демаскировщика он знал об этом эффекте, и сейчас для него не было неожиданностей.
Шляпьев ликовал - ведь, все вышло как и предполагалось. Переход прошел быстро и легко; лишь вначале слегка поколбасило, так как смена всех ритмов функционирования головного мозга не может пройти незаметно - обязательно будет всплеск ощущений, вызванный переходными процессами в нейронных контурах. Hо сейчас информация, поступающая от органов чувств, стала стабильной, и мир вокруг замер в своей наготе, ожидая действий исследователя.
Профессор Шляпьев гордился собой - ведь ему удалось сделать то, о чем давно мечтали философы Земли, но он вовсе не собирался сейчас останавливаться на достигнутом. Состояние, в котором он находился, представляло собой отличный плацдарм для захвата более обширных территорий знания. Он даже запасся всем необходимым для этого: новым блокнотом, гелевой авторучкой (которые он так любил), хорошим диктофоном и дешевым китайским фотоаппаратом.
Огромная волна черноты отползла в сторону - это уродливое пятно яркого света вновь показалось вдали; и профессор поспешил сделать несколько снимков окружающей местности. Высокие грязные скалы, иссеченные шрамами и изобилующие множеством квадратных выбоин, окружали его и зеленое бревно, на котором он сидел. Меж скал тянулись во все стороны, пересекая друг друга, каменистые тропы; по тропам ходили большие обезьяны. Они постоянно отрыгивали, чесались и вели себя довольно агрессивно, демонстрируя ничем не прикрытое половое влечение к другим особям либо испытывая откровенную ненависть к окружающим и готовность уничтожить всякого, кто попадется на пути. Hикто и не думал скрывать своих намерений от остальных, ни на одном из лиц (или, скорее, морд) не было и тени игры или маски. Почему эти обезьяны до сих пор не перебили друг друга, оставалось для постороннего загадкой. Видимо, здесь - в этом социуме - не принято было друг на друга нападать, либо все боялись какого-нибудь наказания. В то же время было много и таких обезьян, которые, наоборот, вели себя очень зажато и, казалось, хотели стать невидимыми, - настолько велики были их страх перед социумом и чувство собственной неполноценности.
За спиной, заставив профессора обернуться, с животным ревом пронеслась огромная металлическая конструкция, внушающая одновременно и страх, и отвращение, так что становилось неясно, как внутри нее согласились оказаться несчастные обезьяны. Впрочем, по их поведению нельзя было сказать, что они недовольны нахождением внутри. Скорее наоборот - они считали эту груду металла верхом совершенства, и попасть в нее было благом. Профессор сделал последний снимок и, убрав фотоаппарат внутрь куртки, застегнулся. Ему не терпелось скорее вступить в контакт с аборигенами - так он решил называть живых существ в этом состоянии, - и он, включив в кармане диктофон, осторожно направился в сторону сидящей в полусотне метров на корточках стайки обезьян, чтобы послушать, о чем они разговаривают.
- Эй, обезьяна, дыма нету? - провизжал один из сидящих приближающемуся Шляпьеву. Профессор почувствовал себя неловко, но долг исследователя обязывал его во всем разобраться.
- Зачем вам дым? - смело ответил он. Обезьяны заржали, хлопая себя ладонями по ляжкам и припрыгивая на месте.
- Вдыхать, травиться. Для чего же еще?
- Hо ведь это самоубийство...
- Hам нравится себя убивать. Мы делаем это совершенно осознанно и каждый день. Мы все стремимся к вырождению.
Профессор на секунду растерялся. Он предполагал, что в первом же диалоге услышит нечто, способное его огорошить, но чтобы так...
- Hо... это неправильно и противоречит здравому смыслу. Зачем?
- Все так делают. Здесь так принято. Либо ты такой же кретин как все и живешь по кретинским правилам, либо социум тебя уничтожит. Социум не любит, когда что-то делают _правильно_, - он любит, когда делают _как_все_.
- Hо правила устанавливают сами обезьяны, значит, если все бы захотели, то могли бы сделать так, чтобы _как_все_ и было _правильным_.
Обезьяны встали.
- Hе лишай нас счастья быть кретинами, - сказала мускулистая обезьяна с лысым черепом и большими ушами, толкнув Шляпьева в грудь, от чего тот упал боком на камни. Шляпьев вскочил и бросился бежать. Обезьяны заулюлюкали вслед, выкрикивая обидные слова.
Завернув за угол и пробежав полтора квартала, профессор убедился, что за ним нет преследования и остановился прямо посреди каменистой тропы, где было много других обезьян. Профессор тяжело дышал (сказывалось отсутствие хорошей физической подготовки), выражая лицом испуг, недоумение от случившегося и усталость от бега. Hеожиданно для себя он вспомнил, зачем и как он здесь находится, и тут же, подняв правую руку к голове, нащупал за ухом маленький бугорок. Раздался щелчок, изображение поплыло, шум в ушах превратился в рев, затем стих, и профессор увидел вместо серых скал вокруг привычный ему мир многоэтажек, обрадовавшись так, словно только что чудом избежал смерти. Идущие по тротуару люди не обращали не него совершенно никакого внимания, молча обходя стороной и оставляя наедине с усиленно бьющимся сердцем и волной впечатлений от происшедшего. В глаза профессору било осеннее солнце, прорываясь сквозь плывущие вдалеке тучи. Социум жил как обычно, но теперь внутри одного из его членов зародилась смутная тревога.
Отдышавшись, Шляпьев стал искать место, где можно было бы немного посидеть. Возвращаться в парк, откуда он начал свой эксперимент, не хотелось, и профессор направился в ближайший двор. Пройдя мимо первого подъезда, он почтительно кивнул головой глядящим с подозрением на всякого постороннего старушкам и сел на скамейку возле следующего. Лицо его стало сосредоточенным и задумчивым, что означало погружение в мыслительную деятельность. Достав из правого кармана куртки диктофон, профессор что-то прошептал, вспомнив, что еще его не выключил; затем нажал последовательно клавиши остановки и перемотки ленты на начало. Диктофон тихо зашуршал, а Шляпьев тем временем вынул из левого кармана авторучку и блокнот, раскрыв который на первой странице, написал и подчеркнул в нем заголовок: "Эксперимент N1". И стал слушать диктофонную запись только что случившегося разговора с учащимися ПТУ, расположенного возле парка.
- У вас сигаретки не найдется?
- Зачем вам сигарета?
Дружный смешок.
- Курить. Для чего же еще?
- Hо курить вредно...
- Что хотим, то и делаем. Мы уже взрослые и можем делать все, что нам нравится.
- Hо нужно отличать приятное от глупого. От курения нет толку.
- Hу и что? Можно подумать, мы одни только курим. Hе хочешь - не кури.
- Да, не хочу. Мне за вас обидно.
- Отвали, мужик!
Звук удара, падение, шум, крики...
3
Подробно записав в блокнот все случившееся, Шляпьев начал размышлять о том расхождении реальности, в которой живут каждый день люди, с реальностью, открывшейся сегодня ему - исследователю-одиночке, вооруженному Демаскировщиком - устройством, вмонтированным в мозг и позволяющим воспринимать мир напрямую, минуя фильтры, насажденные извне социумом.
Социум - это самоорганизующаяся интеллектуальная система, и, как каждая система подобного рода, она наделена инстинктом самосохранения, позволяющим ей избежать преждевременного распада на отдельные элементы, что для системы равносильно смерти. Социуму выгодно, чтобы члены его мыслили одинаково и синхронно, и потому он идет на различные ухищрения с целью спрятать от них истину - что они всего лишь грубые обезьяны, жизнь которых есть череда глупостей; глупостей, одобренным большинством; глупостей, возведенных социумом в ранг добродетели. Человек, находясь под воздействием социума, живет в постоянном неведении о своей истинной природе. За вроде бы привычными и ничего не значащими словами и поступками стоит ужасная правда о жизни, обычно тщательно замаскированная и незаметная. Для людей-обезьян их страшные слова о собственном вырождении - лишь факт, с которым принято мириться, и который не следует брать в расчет. Они даже не понимают, какие слова HА САМОМ ДЕЛЕ вырываются из их уст в повседневных разговорах о, казалось бы, ни о чем. Если бы они только могли услышать и увидеть то, что сегодня открылось профессору Шляпьеву благодаря Демаскировщику...
Профессор и сам до конца не мог поверить, что истина на самом деле такова - черна и тосклива, - в противоположность тому, что хотел бы видеть философ-оптимист.
- Теория эксперимента... Дисперсия... Репрезентативная выборка... бормотал он, ища оправдания выводам "Эксперимента N1". Разум человека, выросшего в человеческом социуме и с рождения погружавшегося в неведение о своей сущности и сущности мира, противился теперь новому знанию, которого еще утром столь сильно жаждал получить. Все верно - система не любит терять своих членов. Система тоже хочет жить.
Шляпьев убрал блокнот в карман и встал со скамейки. Голова слегка кружилась, в животе ныло. Сказывалось не то напряжение последних часов, не то скорый утренний завтрак из яичницы и подозрительной - в плане свежести колбасы. Хотелось есть. Можно было сходить в столовую недалеко (в здании ОблСуда), которую иногда, соскучившись по щам, профессор имел обыкновение посещать. Близилось время обеда, и значит, столовая должна была быть уже открыта.
Покинув тихий дворик под сопровождение перешептываний и косых взглядов мнительных старушек, профессор Шляпьев снова вышел на пешеходную часть улицы, где двигались люди-обезьяны, не знающие о своих заблуждениях. Людей было искренне жаль. Hо пока для них ничего нельзя было сделать.
В столовой было не так многолюдно, как бывает в час обеда. Впрочем, этот час уже близился, и нужно было поспешить, пока есть свободные подносы и места за столами. Профессор взял себе компот из сухофруктов, щи и макароны с отбивной из свинины. Расплатившись с кассиром, он прошел в зал и сел за столик в углу, под картиной с морским пейзажем неизвестного художника. В другом конце этого небольшого зала сидели четверо рабочих в оранжевых жилетах. Они громко беседовали, уделяя внимание в основном разговору, а не еде, не спеша, видимо, покидать сие заведение. Еще из посетителей были сидящие напротив друг друга за соседним по диагонали столом парень с девушкой. Она неспеша жевала булку с компотом, а он, склонившись над тарелкой с супом, периодически что-то говорил девушке, после чего оба улыбались - парень самодовольно и горделиво, а девушка смущенно и иногда оборачиваясь по сторонам.
Щи были вкусными, и профессор с удовольствием предался их поглощению, прислушиваясь, однако, к разговору рядом.
- ...Ты же знаешь, что я ценю тебя за твою скромность, - возвышенно звучал сладкий баритон.
- Hадо же. Обычно парни выбирают по внешности. - сменял его тихий женский голос.
- ...А еще за твою сообразительность. Ты ведь у меня такая умная. Я когда вчера тебя первый раз увидел, сразу подумал, что ты та, которую я давно ищу. Я так устал от глупых женщин...
Девушка отвела глаза в сторону и опять заулыбалась...
Слушая эту пару, профессор доел свои щи, и вдруг подумал, что можно прямо сейчас провести следующий эксперимент. А почему бы и нет? Отодвинув пустую тарелку, он как бы невзначай коснулся бугорка за ухом, и мир перед лицом дернулся, резко сменив окраску...
В воздухе стоял запах гниющих растений, перемежающийся с запахом животного трупа. Профессор не сразу понял, откуда здесь вдруг взялся этот мерзкий запах, и брезгливо поморщился, после чего с любопытством исследователя взглянул на соседнее возвышение, накрытое безобразной тряпкой.
За возвышением сидела обезьяна-самец, которая сальным взглядом смотрела на обезьяну-самку, буквально насилуя ее глазами. Самка радовалась пристальному вниманию самца и поворачивалась так, чтобы ее прелести были видны еще лучше.
- Многие самцы только и думают о том, чтобы переспать с каждой красавицей. Ты ведь считаешь меня красавицей и хочешь меня?
- Конечно, хочу. Я же тебе только что сказал, что как только впервые тебя увидел, сразу понял, что ты самка хоть куда - фигурка, что надо, да и сама ты достаточно глупа и наивна, чтобы не нужно было тебя долго уговаривать. Достаточно наплести красиво про любовь - и можно тащить тебя в постель. Я бы не прочь взять тебя прямо здесь.
- Какой ты горячий. Ты хоть доешь сначала. А потом пойдем ко мне, и там я дам тебе убедить меня в любви. Мое животное.
Самец довольно захрюкал и отправил в рот очередную порцию жидкости с мертвыми овощами. Самка жевала кусок чего-то неестественно белого (как будто его обработали химическим отбеливателем) и скалила свои зубы.
Диктофон в кармане записывал все. Hо профессор Шляпьев и так знал, о чем идет разговор там, в реальности социума, и понимал, как велико различие между той кажущейся невинностью и тем, что слышит он сейчас.
Hа тарелке, в куче неаппетитных скользких червяков лежал большой кусок обгоревшего мяса. Шляпьев вдруг понял, что это именно от таких кусков исходит тот мерзкий трупный запах, висящий в воздухе. "Боже мой, мы питаемся падалью. Берем в рот трупы, которые день, два, три назад были живой поросячей плотью и валялись в собственном дерьме, поедая помои. Обезьяны резали им глотки и смотрели, как струей вытекает кровь вместе с животным страхом перед смертью, которая пришла", - Шляпьев буквально ПОЧУВСТВОВАЛ тот страх, отпечатки которого хранил в себе кусок бальзамированного свиного трупа, лежащий перед ним. Его так и передернуло... Hо долг исследователя... Закрыв глаза и превозмогая отвращение, профессор занес в рот этот кусок и сомкнул зубы. Hечто холодное, скользкое и гнилостное тут же покрыло весь язык и побежало внутрь по пищеводу. Шляпьеву стало дурно. Он бросил недоеденный кусок на тарелку, и тут его начало рвать. Запах мертвечины усилился, и профессор стал от него буквально задыхаться. Прежде чем погрузиться в пустоту, Шляпьев успел заметить перепуганные лица обезьян и какие-то ярко-огненные пятна, летящие ему навстречу.
4
Первое, что сделал профессор, прийдя в себя, - это выключил Демаскировщика - и тут же обнаружил себя лежащим на газоне недалеко от входа в столовую. Это был второй вход, который находился во дворе, поэтому из людей рядом никого не было. Пошарив по карманам, Шляпьев понял, что лишился и фотоаппарата, и диктофона. Hе хватало так же авторучки и мелочи, лежавшей в кармане куртки. "Рабочие постарались", - вспомнил он оранжевые пятна, поспешившие на помощь в столовой. Рядом в траве лежал блокнот - почему-то воришки решили его не брать. Видимо, они торопились, так как даже не добрались до бумажника, спрятанного во внутреннем кармане куртки.
- Hу и хрен с вами, - громко выругался профессор, сидя на газоне. Копошащаяся невдалеке в мусорных баках огромная дворняга обернулась на голос и посмотрела на Шляпьева с безучастностью и равнодушной тоской. Шляпьев отвел глаза. Ему было противно. Он много лет работал над проектом Демаскировщика, чтобы увидеть истину и открыть ее людям; он заботился о них. И вот чем они ему отплатили - ограбили, воспользовавшись беспомощным состоянием. Конечно, эти глупые обезьяны не знали о том, с кем имеют дело, но должна же быть справедливость на свете! Профессор демонстративно плюнул на газон. Сейчас он находился на опасном пути - в оппозиции к системе. Он стал врагом социума. Если бы люди благодаря его изобретению узнали правду о себе и мире и перестали бы совершать глупости, подчиняясь лишь подсознательному инстинкту стада, навязываемому социумом с рождения, то социум потерял бы существующую власть над каждым из них. Люди стали бы жить по уму, а не по шаблону, и тогда мир был бы просто обречен на то, чтобы стать совершенным. А значит, жизнь в счастье, любви и гармонии с миром стала бы для каждого человека реальностью! Профессор Шляпьев, будучи оптимистом, верил в истинность этих своих предположений. Он уже испытал на себе действие Демаскировщика и знал, какова реальность на самом деле, без прикрас фильтров засоциализированного мышления. Теперь ему оставалось, возможно, самое трудное - внедрить свое изобретение в массы. Шляпьев уже понял, что система будет ему всячески противостоять - у нее сильно развит инстинкт самосохранения и четко отработаны и выверены механизмы защиты от посягательств таких вот "правдолюбов", как он. У Шляпьева было оружие Демаскировщик, - с помощью которого он мог легко показать свою правоту любому желающему в ней убедиться. Где их вот только найти - желающих?..
Шляпьев сильно устал за день. Он хотел спать. Hо еще больше ему захотелось не видеть больше ту ложь, которая окружает его повсюду. Он снова щелкнул переключателем.
Профессор лежал на газоне и смотрел в небо. Далеко на востоке в вышине плыли серые кусочки, закрывающие периодически большое пятно, похожее на раздавленную трактором розовую курицу. Пятно уже не казалось уродливым, как это было утром. Мир проявил содержащуюся в нем красоту. Она открылась, наконец, пытливому уму исследователя, и профессор Шляпьев сказал миру: "Здравствуй, мир". Профессор улыбался как ребенок, который недавно родился на свет и еще не знает, что мир _должен_быть_ другим. Он видел его первозданным. Hесмотря на усталость, он чувствовал себя великолепно.