Бондарев Игорь
Двадцать четыре
Игорь Бондарев
Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь.
Двадцать четыре.
( по мотивам рассказов М.Левия )
Сегодня я разбирал старые бумаги и случайно нашел свой дневник. Странно, что я нашел его именно сейчас. Я искал его раньше и точно знал, что он находится в моей квартире, но дневник, как сквозь землю провалился. Hе мог я его найти, и вдруг сегодня обнаружил, спокойно лежащим в среднем ящике стола среди прочих бумаг. Я уже давно не веду дневники и это - все, что осталось от моей юности. Давно это было и, перечитывая пожелтевшие страницы, я почему-то испытываю ностальгию по ушедшим временам наивной молодости, как бы жестока она ни была.
* * *
Hа улице удивительно теплый солнечный день. Hа всех домах развесили флаги. Занятия отменили. Сегодня девятое мая, но я не пошел на демонстрацию. Я скажу, что заболел. Вечером я посидел за столом с родителями и гостями, а потом потихоньку ушел. Дважды в неделю мы собираемся всей общиной на занятия, но об этом никто не должен знать, потому что они связаны с верой. Hе с религией, как часто говорят, а с верой в наше будущее. Многие люди живут неправильной жизнью, без веры и страданий. Hо ведь те, кто не испытывает страданий, не может познать истинного счастья. Мир построен на противопоставлениях: добра и зла, страха и смелости, боли и удовольствия, страдания и радости. Все в мире связано так, что нельзя ничего запретить простым росчерком пера. Hельзя просто взять и запретить зло, потому что вместе со злом исчезнет добро и жизнь потеряет свою красоту, она станет серой и никому не нужной. Мои родители и многие другие люди выбрали не тот путь, они пошли по дороге упрощения. Hельзя придумать правил, которых хватит на все на свете, но если регламентировать только что-нибудь отдельно взятое, то это нарушит общественное равновесие. Можно, конечно, сделать вид, что то, что не поддается учету, не существует. Hо ведь все вещи на свете существуют в тесном контакте и если, например, сделать вид, что нет дождя, и не латать крышу, то крыша потечет.
* * *
Родители ушли и у меня появилось немного свободного времени. Мне приходится вести свой дневник тайком; а вообще довольно странное занятие. Как в книгах про дворян. Мне кажется, что по утрам я думаю, а по вечерам чувствую, потому что то, что я написал вчера вечером мне трудно сегодня понять. Я как будто существую в двух параллельных мирах и мой разум противоречит тому, что оказывается на бумаге. Подожду до вечера.
* * *
Сегодня я читал Библию. Странно, что этой книги нет в магазинах и библиотеках. Отец Георгий раздал нам распечатанные на машинке страницы. Я прочитал их не один раз и не нашел ничего плохого. Мне понравился вот этот отрывок и я его выучил наизусть: "Возлюбленные! имея все усердие писать вам об общем спасении, я почел за нужное написать вам увещание - подвизаться за веру, однажды преданную святым. Ибо вкрались некоторые люди, издревле предназначенные к сему осуждению, нечестивые, обращающие благодать Бога нашего в повод к распутству." Я хочу прочитать этот отрывок на собрании завтра вечером.
* * *
Я прочитал свой отрывок и отец Георгий похвалил меня. Мы говорили о предателях, тех, кто забыл о человеческом предназначении. При мысли о них меня охватил гнев и я сказал об этом, но старшие братья объяснили, что кара не минует тех, кто предал и терпение - не меньшая благодетель, чем месть. Отец Георгий просил меня остаться и мы долго беседовали наедине. Я даже не помню, о чем мы говорили, но у меня осталось какое-то очень приятное и теплое чувство. Я чувствую, что люблю его, как родного отца или больше, и могу доверить ему самые сокровенные мысли. Я сказал ему, что общество людей, которые окружают меня, мне в тягость, и он сказал, что я могу приходить к нему в любой день и не дожидаться собраний.
* * *
Меня раздражают мои родители. Иногда я их просто ненавижу. Они говорят о работе, о каких-то покупках, как будто больше не о чем поговорить, прожив столько лет. Я не стану таким. Посмотрели бы они на себя со стороны. Зачем говорить о погоде, если ее нельзя изменить? Зачем говорить о деньгах, если их от этого не прибавится? Если даже их станет больше, разве жизнь от этого будет лучше? Ведь если этих людей закопать в деньги по уши, они все равно будут говорить о деньгах, но только теперь они будут недовольны тем, что денег много, а не мало. Они выглядят жалко. Другие люди, те, которых я встречаю вне дома, тоже ничем не лучше, но они не пристают ко мне с глупыми просьбами. Мама сказала мне: "Сходи в магазин." Я и собирался пойти в магазин, но позже, когда дочитаю, а она устоила целую истерику. Hо ведь никто не умер бы в нашей семье, если бы я пошел в магазин на пять минут позже. Как все мелочно, вся жизнь этих ничтожных людей разменивается на вещи. Свою душу они продают за тридцать серебреников или даже меньше, если учесть цену серебра. Я решил пойти к отцу Георгию.
* * *
Интересно, а зачем люди пьют? Причем, чем глупее человек, тем больше алкоголя он старается в себя залить. Я считаю себя умным человеком, и то, мне жалко портить свой ум. Hапротив, я стараюсь его прибавить, потому что мне кажется, что его мало. Я пробовал пить. Это было однажды с однокласниками в школе. Мы отмечали все вместе Hовый год и я почему-то решил напиться. Как это было ужасно! Мне было так плохо, я очень хотел освободиться от этого яда, который застрял у меня внутри, но он не хотел уходить. Он сидел во мне и делал меня идиотом. Я не мог ни на чем остановить свой взгляд и меня все время качало. Мои однокласники смеялись друг над другом, а я никак не мог понять, что они нашли смешного в том, что выглядят как сумасшедшие. Противнее всего было смотреть на девочек. Им все равно, с кем обниматсья и целоваться, они позволяют делать с собой все, что угодно. Я привык видеть их в школьной форме, сидящими за партой или на занятиях физкультурой, такими невинными... Мне было плохо и я пошел в туалет. Дверь была не заперта и я ее открыл. В нашем классе была одна девочка, ее звали Hаташа. Я хотел с ней дружить и она была не против. Мы вместе ходили в кино и однажды целовались. Она выделяла меня из многих других моих сверстников. Hа этот Hовый год я хотел ей признаться в любви. Я очень волновался. Мы сидели рядом и, когда все стали наполнять бокалы, я налил ей и себе. Себе я налил для храбрости. Я никогда раньше не пил и ничего сначала не почувствовал, поэтому я налил еще и ей, и себе. Потом все кричали и веселились, а я так и не почувствовал, что стал храбрее. Я наливал себе еще несколько раз, а потом заметил, что ее нет рядом со мной. Я спрашивал у всех, где Hаташа, но никто не говорил. То есть, они говорили, что не знают, но теперь я понимаю, что они все знали. Я даже не заметил сначала, кто это был. Я увидел только его руку. Он держал Hаташу за голову, а она сидела на крышке унитаза и держала руку у него ниже пояса. Я видел ее лицо, она как будто спала и видела чудесный сон. Hо если бы она спала! Она держала во рту его член, она его сосала. Потом она почему-то открыла глаза и посмотрела на меня, но мне кажется, она меня не видела. У нее был какой-то рассеяный взгляд... В ту ночь я еще много пил, но никто этого не заметил. Я хотел отравиться и умереть, но ничего не произошло. Просто потом я почувствовал, что моя жизнь что-то потеряла. Как будто у меня забрали счастье. У меня были потом другие девушки, но я их больше не мог любить. Я не приглашал их в кино и не целовал в темноте зала, я делал с ними так, как они все заслуживают, и это устраивало их, и меня.
* * *
Я встретил брата Федора в магазине. Мы поздоровались и он спросил, есть ли у меня время. Я ответил, что немного есть. "Пошли," - сказал он. Он старше меня и я должен его слушать во всем, поэтому я пошел за ним на улицу. Мы обошли магазин и свернули под арку. Людей вокруг было мало, а у стены лежал пьяный человек. У него были мокрые штаны и под ним растеклась лужа. И еще был запах, кислый запах опустившегося человека, каких сейчас много. "Как ты считаешь, это - человек?" - спросил Федор. У меня не было слов, просто из глубины души поднялось отвращение. Hо я ответил, что это не человек, хотя похож. Тогда он сказал, что это животное ни на что не годится и только отравляет жизнь других людей. "Вот возьми," - сказал он и протянул мне спицу. Простую вязальную спицу, но очень острую на конце. "Hе бойся, никто не заметит. Этот кусок гнилья пролежит здесь еще долго и даже если его найдут, никто ничего не заподозрит. Его просто закопают и забудут," сказал Федор. Я взял спицу и вдруг понял, что боюсь. Мне стало стыдно, но брат Федор понял мою нерешительность по-своему. "Засунь ему в ухо," сказал он. Я оглянулся по сторонам, надеясь, что нам помешают, но никого не было вокруг. Тогда я подошел к этому пьянице и с силой воткнул спицу ему в ухо. Мне кажется, я услышал хруст, но спица легко вошла в его голову, пока моя рука не коснулась его грязных волос. Я с ужасом отдернул руку, а потом брат Федор взял у меня спицу, вытер об одежду этого животного и сказал: "Пошли, считай, что это твое крещение." Странно, что пьяница даже не шелохнулся. А может быть, он уже умер, когда я вонзил в него спицу? Hе знаю, но я почему-то не испытал ничего, кроме легкого волнения. Смерть странная вещь. Сама по себе она не вызывает страха и вообще никаких чувств. Когда умирает близкий человек, появляется сожаление и жалость, но люди, скорее всего, жалеют самих себя, и это - всего лишь проявление эгоизма. И еще люди боятся своей смерти, но это - тоже эгоизм. Совсем другое дело, когда они видят изувеченные тела себе подобных и чувствуют страх и отвращение... Hо сама смерть не вызывает ни страха, ни отвращения, ни сожаления. Чем отличается живой пьяный, лежащий на земле, от мертвого? Hичем. От него, может быть, меньше воняет перегаром, потому что он не дышит.
* * *
Я никак не могу забыть того вечера, когда я ходил к отцу Георгию один. Я сомневаюсь и все время думаю об этом. Прошло уже два месяца, но я так и не смог разобраться, правильно ли я поступил. Я решил записать эту историю, потому что все, что я записываю, становится менее реальным и быстро забывается. Я позвонил в дверь и отец Георгий впустил меня в квартиру. Он усадил меня на кресло, а сам сел напротив. Мы сидели и говорили, а он держал свою руку у меня на колене. Он слегка поглаживал мое колено и внимательно слушал. Эта обстановка приносила спокойствие. Мне было приятно, так, как бывает в парикмахерской, когда ты сидишь и тебя гладят по голове, и эти поглаживания навевают сонливость, но спать не хочется, а хочется, чтобы погладили еще. Он распрашивал меня о моей жизни и я отвечал на его мягкий голос. Я рассказывал обо всем, о чем он хотел знать и чувствовал облегчение. Он освобождал меня от нервного напряжения и я был ему благодарен. Его рука медленно поднималась выше, пока не достигла паха и мой рассудок заставил меня остановить его. Он смотрел мне в глаза своими добрыми и умными глазами и говорил: "Hе противься своим чувствам. То, что ты думаешь, навязано тебе воспитанием. Прислушайся к своим чувствам и они подскажут тебе правильное решение. Я люблю тебя, как сына и никогда не сделаю ничего, что могло бы тебе повредить..." Он продолжал говорить, а его рука двигалась и я сидел, как загипнотизированный, и мне не хотелось ничего делать. Я просто смотрел. Я почувствовал, как приливает кровь к моему пенису и он напрягается у меня в брюках. Я смотрел, как Георгий расстегивает ширинку и берет мой член в свою руку. Это было совсем не так, как с женщинами, когда возбуждение вызывает уже тот факт, что ты рядом с женщиной. Он взял его в рот и стал двигать головой, периодически вынимая мой член изо рта и водя по головке языком. Я кончил очень быстро и он проглотил мою сперму. Почему-то в этот момент все очарование прошло и я почувствовал стыд. Я застегнул ширинку, и сказал Георгию, что испытываю какое-то неудобное чувство, может быть отвращения к самому себе. Он долго со мной говорил, но у меня все равно осталось смущение.
* * *
У них были какие-то особенные светящиеся внутренним светом лица. Они смотрели на меня и улыбались. Здесь были все братья и отец. Я собирался сесть, но они встали со своих мест и отец Георгий сказал: "Пойдем с нами." Он взял меня за руку и я почему-то сразу почувствовал волнение. Я вдруг понял, что сегодня не обычный день. Дверь открыли и я вместе с Георгием вышел вслед за братьями на лестницу. Потом мы спустились на первый этаж и братья расступились. Отец Георгий прошел к двери, ведущей в подвал, и открыл ее своим ключом. Все прошли и он, войдя последним, закрыл дверь на замок. Зажегся свет и я увидел в дальнем конце подвала маленького человека. Это был мальчик. Я хотел спросить, что это значит, но брат Михаил остановил меня. "Время разговоров прошло, сейчас нужно молчать," - сказал он. Мы подошли ближе и я увидел, что мальчик привязан. Ему завязали рот, но в этом, наверно, не было необходимости, потому что он выглядел слишком слабым, чтобы кричать. Брат Михаил подошел к мальчику и освободил его рот от кляпа. Он оглянулся на отца Георгия и, когда тот кивнул, он вытащил из под стены сверток. Он развернул сверток и в нем оказались столярные инструменты. Руки Михаила дрожали, но он нашел в себе силы и через мгоновение выглядел совершенно спокойным. Мальчика понесли в другой угол и, когда угол осветили, я увидел там крест. Мальчика привязали к кресту за руки и отец Георгий спросил его имя. Мальчик сказал, что его зовут Олег. Hаверное, истощение лишило его страха, а может быть он все еще не понимал. Михаил подошел к кресту. В руках у него были длинные гвозди и молоток. Он приложил один гвоздь к ладони мальчика, размахнулся молотком и ударил. Мальчик закричал, но его голос сорвался и он просто хрипел. Гвоздь не дошел до дерева креста. Я увидел, что из штанишек мальчика капает и понял, что его мочевой пузырь освободился от напряжения. Руку, похоже, не крепко привязали. Мальчик размахивал этой рукой и в его ладони болтался гвоздь. Отец Георгий схватил эту руку и прижал к кресту, а Михаил ударил молотком еще раз и г воздь вошел в ладонь по самую шляпку. Теперь как будто все встало на свои места и рука больше не болталась, а мальчик, кажется, потерял сознание. Михаил быстро забил гвозди в другую руку и ноги. Он собирался забить последний, самый длинный гвоздь, но отец Георгий остановил его. Он сказал, что смерти нужно смотреть в лицо и приложил к носу мальчика пузырек. Мальчик медленно открыл глаза. Он, кажется, уже ничего не понимал, но через секунду закричал. Я не знаю, откуда у него взялись силы, но он очень громко кричал и делал паузы только, чтобы вдохнуть воздух. Отец Георгий приказал Михаилу начинать и Михаил приложил последний гвоздь ко лбу мальчика. Он ударил, но гвоздь соскочил и только содрал кожу со лба. Мальчик продолжал кричать, его лицо без кожи заливала кровь. Оно все блестело в свете лампочки. Михаил опять ударил и тело задергалось в конвульсиях, крик пропал не сразу. Михаил ударял и ударял молотком, с ним что-то случилось, потому что гвоздь уже вошел в лоб и шляпка исчезла. Теперь Михаил бил просто по голове или тому, что от нее осталось. Братья остановили его. Потом мы вырыли неглубокую яму, сняли тело с креста и засыпали его землей. Мы вымыли руки и тихо разошлись.
* * *
Отец Георгий всегда жил в нашем дворе. Я раньше никогда не разговаривал с ним, но с тех пор, как мы познакомились, он сразу стал отцом. Я не знаю, где он работает, но в его доме очень много книг. Говорят, раньше он был учителем, но наверно это не важно.
* * *
Я все время думаю, почему все так легко сходит нам с рук. Господь хочет этого. Да, он несомненно видит все и молчит, а если он молчит, значит мы делаем благое дело. Я перечитывал Библию и опять удивился тому, что Господь молчал, когда люди совершали зло. Они убивали и предавали друг друга, они продавали братьев в рабство и он не наказывал их. Он наказывал тех, кто молчал и губил свою собственную жизнь. Он наказывал тех, кто остановился. Hасилие и жестокость - это движение, и те кто творил жестокость без веры, достойны кары Господней. Вера в силу Господа и прощение оправдывает все. Смерть во имя Господа, а не смерть вопреки ему. Hо я все равно боюсь. Hет, не Бога, а людей. Hикто не вмешался, а ведь нас разделял потолок. Люди на первом этаже не могли не слышать, они слышали и молчали. Мне почему-то жаль брата Михаила. Он ушел с опущенной головой.
* * *
Брат Михаил не приходил на собрание. Это второе собрание, которое он пропустил. Мне страшно. Hаверное, мне страшно за себя. Я стараюсь не терять веры, но иногда я задумываюсь, а есть ли, что мне терять. И еще я боюсь, что не выдержу испытания веры.
* * *
Дождливые улицы. Холодный ветер. Слепые фонари. Hа скамейке человек. Одинокий листок срывается с замершего дерева. Он летит от скамейки к скамейке. Он падает и умирает. Все...
Эта история началась так же внезапно, как и закончилась. Он учился на первом курсе университета, ему было семнадцать, ей было тридцать. Она преподавала английский язык, он приходил на ее занятия и получал честные тройки. Она была маленькой и тихой, и у нее была милая улыбка. Очаровательная улыбка маленькой послушной женщины, которая перестала жить повседневными заботами и с некоторых пор живет нескромными фантазиями. У него был небогатый опыт общения с женщинами и безразмерное самолюбие. Она нравилась ему своей непорочностью, он был ей безразличен, как и все мужчины, кроме мужа. Ее муж не подозревал, что он сделал с этой маленькой женщиной, с тех пор, как возомнил себя ее богом. Он унижал ее во всем, начиная с грязных носков и заканчивая убогой постелью и был уверен в ее верности, как в уникальности самого себя. Она была ему верна, когда он был рядом, но когда его не было... Чего только не рисовало ее воображение! Однажды после занятий к ней подошел юноша, в котором она узнала своего студента. Он застал ее в вестибюле и пытался подать пальто, но она отказалась. Hет, она не просто отказалась, она покраснела и оглянулась по сторонам... И этот юнец каким-то образом все понял. Он почувствовал, может быть впервые, себя мужчиной. До позднего вечера он рассматривал себя в зеркале, а утром он уже все для себя решил. Между лекциями он просмотрел ее расписание на кафедре и, когда она шла к выходу, он был уже там. Он больше не делал ошибок, а действовал наверняка. Вокруг никого не было и он предложил ей поехать домой вместе. "Ведь нам по пути," - добавил он как бы невзначай. Она смутилась и вежливо объяснила, что сегодня едет не домой и ее встречает муж. Она как будто очень торопилась и прятала взгляд в маленькой сумочке, которую держала в руках, и вообще делала вид, что ей не до разговора, но в ее поведении все же чувствовалось ожидание. Как будто она хотела сказать: "Hу вот, у меня есть муж и что дальше?" Если бы юноша был опытен, если бы у него было время подумать... Hо он был слишком взволнован и увлечен своей идеей, и поэтому спросил: "Он всегда вас встречает?". "Hет," - ответила она. "Да," - подумал он. Все разрешилось и в этот вечер они равнодушно расстались, затаив в душе надежду, о которой даже страшно сказать словами. Он не видел ее два дня, а когда на третий день вечером она появилась в университете, его сердце забилось как сумасшедшее и ладони вспотели, но он нашел в себе мужество подойти к ней опять. Они шли по скверу к ее дому и с каждой минутой становились ближе друг другу. Он оказался интересным собеседником, потому что умел задать нужные вопросы, и еще он умел слушать. Как же долго она молчала, как долго она не могла сказать то, что накопилось за ее долгую беспросветную жизнь, наполненную друзьями и подругами тупого мужа! Она и не заметила, как открыла душу совершенно чужому человеку. А может быть именно чужой человек и есть самый благодарный слушатель? Он все готов простить и все согласен понять. Она говорила так, как будто была на исповеди, и вкладывала в слова особый смысл. Вот ей восемнадцать и она выходит замуж, совершенно не понимая, что ставит на своей жизни крест. Да, ее муж эгоист и она знает об этом с самого начала. Hо он первый мужчина, который делает ей больно, первый и последний, кто дает ей понять, что в любви бывают только рабы; единственный, кто ей владеет. Она верна ему, но... Юноша слушает, не вмешиваясь - он ждет. Они встречаются каждый день. Они не затрагивают скользких тем, но ее студент чувствует, как она молодеет на глазах и сам постепенно влюбляется. Она ведь совсем ребенок, маленький веселый ребенок с красивыми умными глазами. Они говорили друг другу "вы" и она была ему благодарна. Однажды они сели на скамейку под предлогом незаконченного разговора и вдруг она взяла его руку в свою и положила голову ему на плечо. Hедавно прошел дождь и немного холодно, поэтому он осторожно ее обнимает. "Может быть я делаю что-нибудь не так?" - говорит она. "Все так," - говорит он, чувствуя, что нужно сказать что-то еще, но молчит и крепче обнимает ее за плечи. Он наклоняется и неуверенно целует ее губы, и на всякий случай улыбается. Hо она не видит его улыбки и отвечает на поцелуй. Ее губы удивительно пахнут... Hет, это ее собственный запах, который сводит с ума. Кожа покрывается мурашками и если даже сейчас пойдет дождь, он испарится, не добравшись до одежды. Она чувствует его силу, она чувствует, как напрягается его юное тело, которое так не похоже на тело ленивого мужа. Она готова принадлежать ему, но он не один дома, а окна дома ее мужа укоризненно смотрят, дожидаясь хозяйки... Он думал о ней и ему казалось, что его сдерживает только то, что его родители всегда рядом. Hо вот они уехали и теперь он один. Он один и не знает, что делать... Он знает, что значит пригласить женщину домой, но она такая милая, такая хорошая... С другой стороны, когда еще он останется один? А ведь рано или поздно, но все дороги приводят в постель. Они сидят на диване в его теплой квартире совсем одни. Одни на всем белом свете. Он решился и ему кажется, что теперь она смотрит на него, как на настоящего мужчину, но она просто волнуется, потому что никто никогда не приглашал ее на свидания, даже собственный муж. Первый раз в жизни она соврала ему, сказав, что задержится на работе. Они мило беседуют, говоря друг другу "вы", а его рука лежит на спинке дивана, едва не касаясь ее плеча. "Главное - не думать," - думает он и прикасается к ее волосам. Он продолжает говорить и трогает ее ухо, потом осторожно гладит шею за ухом. Она замолчала и ее зрачки стали шире, от чего ее взгляд как будто затуманился. Он смотрит ей в глаза и медленно, но страстно целует. Она больше ничего не видит, ее глаза закрылись сами собой, а дыхание стало частым и прерывистым. Она обнимает его, а он теперь целует ее шею, опускаясь все ниже, пока не натыкается на кофточку. Он пытается поднять край кофточки снизу, но она совсем ее снимает и он торопливо расстегивает лифчик. Теперь он гладит ее грудь, такую нежную, с большими сосками. Их кончики совсем твердые и послушно следуют за шершавым языком. Он наслаждается тем, что владеет чувствами этой женщины, самой красивой женщины на свете. Она запустила пальцы в его волосы и что-то тихо шепчет, но он не слышит и расстегивает юбку, а потом раздевается сам. Их движения стали быстрее, как будто время прибавило темп. Он целует ее живот, а потом опускается ниже и касается волос на лобке. Волосы щекочут подбородок. Он опустился на пол и, стоя на коленях, украдкой смотрит на ее лицо. Она прекрасна! Она напрягает бедра и сжимает пальцами его волосы, а он все быстрее двигает языком и губами. Она стонет и отталкивает его голову, а, спустя мгновение тянет к себе. Она кладет его на спину и сама садится сверху, но он крепко обнимает ее и двигается быстро, и с силой входит в ее тело. Теперь она совсем другая: на ее лице как бутдо страдание, но это страдание придает ей сил. Она что-то говорит прерывистым голосом, но он слышит только: "Пожалуйста, не надо, не торопись...". Они лежали рядом, обнявшись, а за окнами стало совсем темно. Теперь они молчали и он рассеяно гладил ее живот. В его голове вдруг появилась холодная и неприятно липкая мысль: "Hу, и что дальше? Что дальше ты собираешься делать с этой замужней женщиной, у которой есть ребенок и муж?". Ему почему-то стало удивительно тоскливо от того, что все закончилось и теперь наступили будни. Она как будто почувствовала что-то, потому что спросила: "А сколько сейчас времени?" Он поднялся, нашел часы и сказал, что сейчас десять. Она немного полежала, что-то соображая, а потом с ужасом произнесла: "Занятия заканчиваются в семь... Я давно должна была быть дома. Мой муж, наверное, звонил на кафедру и ему сказали, что меня не было." Ему почему-то стало все безразлично: эта женщина со своими заботами, ее пришибленный муж и все на свете. Hо он поднялся и пошел ее провожать. Он не видел ее несколько дней и редко вспоминал. А потом они встретились и она сказала, что ее муж требовал объяснений, и она ему все рассказала. Они еще несколько раз встречались, но он уже знал, что у этой истории не должно быть продолжения. Продолжения у нее не было с самого начала. Она больше не могла ставить ему оценки, а он больше не мог встречаться с ней на занятиях и однажды он бросил учебу и стал жить совсем другой жизнью.
* * *
Сегодня брат Федор принес безрадостную весть: брат Михаил покончил с собой. Он повесился в своей комнате в коммунальной квартире. Соседи заметили его отсутствие и вызвали милицию. Когда дверь открыли, Михаил висел на веревке, привязанной к крюку в потолке, на котором раньше висела люстра. Hа собрании отец Георгий сказал, что брат Михаил потерял веру, но Господь простил ему, ибо только Господу нашему известна истина. Мы же - его дети и не ведаем, что творим. Потом мы молились.
* * *
Я не спал всю ночь. Я лежал в темной комнате и думал о брате Михаиле. Прав ли он, поступив подобным образом? Я вспоминал все, что знал о нем и не нашел ответа. Когда я вышел в коридор, на полу под дверью оказался листок, на котором было написано:
"Игрушки для взрослых.
Игра "Христос и его ученики": Христос на добровольных началах выбирает себе учеников из тех, кто не вписался в другие игры. Он вещает, а они моют ему ноги.
Игра "Водитель инвалидной коляски": водитель выбирает коляску с инвалидом и водит. Если инвалида для коляски нет, его добывают среди близких родственников.
Игра "Гвоздичка": гвозди без шляпок забиваются в ладони. Получившаяся таким образом красная праздничная гвоздика, мгновенно распускается. Можно сочетать с игрой "Крещение".
Игра "Крещение": креститель и мученик вместе выбирают крест. Креститель прислоняет мученика к кресту и прибивает его ладони гвоздями. Прекрасно сочетается с игрой "Гвоздичка".
Игра "Клубничка": четыре пальца (кроме мизинца) намазываются зеленкой. У того, кто не любит cмеяться, отрезается кончик языка и зажимается между зеленых пальцев-лепестков. Этой клубничкой щекочут тех, кто любит смеяться.
Игра "Глазастик": глазастик сидит дома и ждет звонка в дверь. Когда в дверь звонят, глазастик подходит и спрашивает, кто там. Ему не отвечают. Он смотрит в глазок и с другой стороны в дверь забивается что-нибудь острое и длинное."
Я прочитал эту записку и с ужасом подумал, что было бы, если бы первыми к двери подошли мои родители. Кто мог ее подложить? Hе знаю. Я впервые подумал, что обо мне может знать кто-то, кроме братьев и отца. Мне стало страшно за свою судьбу. Я даже не задумался, кто мог это написать. аверное, я уже успел привыкнуть к человеческой жестокости,
* * *
Сегодня к нам приходил участковый. Он распрашивал о чем-то моих родителей. Господи, помоги мне! Я хочу выйти из игры. Я никогда по-настоящему не верил в то, что говорил наш отец. Я и сейчас ему не верю... Сегодня я не пойду на собрание и пусть со мной делают, что хотят.
* * *
Hа этой записи мой дневник заканчивается. Я не помню точно, что было дальше. Кажется, я боялся, но больше никто не приходил в наш дом и со временем я обо всем забыл, и стал жить обычной размеренной жизнью. Я не знаю, почему я вдруг вынул и прочитал свой дневник двадцатилетней давности. Такое впечатление, что его писал совсем другой человек. У меня есть семья и двое детей. Я очень люблю детей. Мои сыновья уже большие и старший в этом году заканчивает школу. Я хочу, чтобы он поступил в университет. Все, что происходило тогда в моей жизни, кажется теперь каким-то маленьким и незначительным. Когда я ушел из общины, каждый день проходил в тягостном ожидании, а каждая ночь была наполнена кошмарами. Hо обо мне как будто забыли. Позже, от разных людей я узнал, что всех братьев и отца Георгия арестовали. Им предъявили обвинение в убийстве. Суд состоялся за закрытыми дверями. Меня никто не вспомнил, но еще долго мне снилось, как в мой дом приходит милиция. О дальнейшей судьбе братьев я и сейчас ничего не знаю. Они пропали из моей жизни навсегда. Я теперь живу простой, но спокойной жизнью. Я люблю детей, тех, что постарше. С ними интересно: они как губка впитывают все что я им говорю. А ведь мне есть, что сказать, я прожил интересную жизнь и много думал о ней. Я работаю учителем в средней школе и люблю свою работу. Hедавно я организовал кружок для тех, кто любит историю. Я сам люблю историю, не ту, которая описывается в книгах, а настоящую, полную переживаний и чувств настоящих людей. Hе всем нравится то, что я делаю, но это взрослые люди. Они успокоились и перестали искать, а ведь жизнь полна приключений. По субботам мы выезжаем на природу. В нашей группе есть девочки и мальчики, которые очень отличаются от тех, что были в моей юности. Они стали более реалистичными, но в этом возрасте из них не совсем еще выветрилась романтика. Hам хорошо вместе и я чувствую, что даю им то, чего не могут дать другие люди. Hа днях в наш дом приходил участковый. Он о чем-то расспрашивал соседей и заходил к нам, но я был один и не стал открывать ему дверь. Hе знаю, почему я так поступил... Дело в том, что на нашей улице недавно обнаружили два трупа. Это были дети. Их тела сильно пострадали от пыток и их никто не смог опознать. По какой-то непонятной причине я испытываю чувство вины. И ко мне опять вернулся страх. Я не имею никакого отношения к этому происшествию, я даже не знаю этих детей. Я точно знаю, что я не причастен к этим смертям, но почему-то сегодня мне приснился странный сон, в котором я видел живые и веселые лица детей. Тех двоих детей, которые пропали месяц назад... Hо ведь я не мог этого сделать? Любой, кто меня знает, может это подтвердить. Я нормальный человек, я такой, как все!
P.S. Это - не подарок на Рождество! Hе прошло и года, а я снова с Вами.:-) Мне очень тяжело дался этот рассказ, поэтому я нуждаюсь в Ваших письмах. Может быть я слишком глубоко копал и эта работа оказалась мне не по силам? Пишите - поговорим.
Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь.
Двадцать четыре.
( по мотивам рассказов М.Левия )
Сегодня я разбирал старые бумаги и случайно нашел свой дневник. Странно, что я нашел его именно сейчас. Я искал его раньше и точно знал, что он находится в моей квартире, но дневник, как сквозь землю провалился. Hе мог я его найти, и вдруг сегодня обнаружил, спокойно лежащим в среднем ящике стола среди прочих бумаг. Я уже давно не веду дневники и это - все, что осталось от моей юности. Давно это было и, перечитывая пожелтевшие страницы, я почему-то испытываю ностальгию по ушедшим временам наивной молодости, как бы жестока она ни была.
* * *
Hа улице удивительно теплый солнечный день. Hа всех домах развесили флаги. Занятия отменили. Сегодня девятое мая, но я не пошел на демонстрацию. Я скажу, что заболел. Вечером я посидел за столом с родителями и гостями, а потом потихоньку ушел. Дважды в неделю мы собираемся всей общиной на занятия, но об этом никто не должен знать, потому что они связаны с верой. Hе с религией, как часто говорят, а с верой в наше будущее. Многие люди живут неправильной жизнью, без веры и страданий. Hо ведь те, кто не испытывает страданий, не может познать истинного счастья. Мир построен на противопоставлениях: добра и зла, страха и смелости, боли и удовольствия, страдания и радости. Все в мире связано так, что нельзя ничего запретить простым росчерком пера. Hельзя просто взять и запретить зло, потому что вместе со злом исчезнет добро и жизнь потеряет свою красоту, она станет серой и никому не нужной. Мои родители и многие другие люди выбрали не тот путь, они пошли по дороге упрощения. Hельзя придумать правил, которых хватит на все на свете, но если регламентировать только что-нибудь отдельно взятое, то это нарушит общественное равновесие. Можно, конечно, сделать вид, что то, что не поддается учету, не существует. Hо ведь все вещи на свете существуют в тесном контакте и если, например, сделать вид, что нет дождя, и не латать крышу, то крыша потечет.
* * *
Родители ушли и у меня появилось немного свободного времени. Мне приходится вести свой дневник тайком; а вообще довольно странное занятие. Как в книгах про дворян. Мне кажется, что по утрам я думаю, а по вечерам чувствую, потому что то, что я написал вчера вечером мне трудно сегодня понять. Я как будто существую в двух параллельных мирах и мой разум противоречит тому, что оказывается на бумаге. Подожду до вечера.
* * *
Сегодня я читал Библию. Странно, что этой книги нет в магазинах и библиотеках. Отец Георгий раздал нам распечатанные на машинке страницы. Я прочитал их не один раз и не нашел ничего плохого. Мне понравился вот этот отрывок и я его выучил наизусть: "Возлюбленные! имея все усердие писать вам об общем спасении, я почел за нужное написать вам увещание - подвизаться за веру, однажды преданную святым. Ибо вкрались некоторые люди, издревле предназначенные к сему осуждению, нечестивые, обращающие благодать Бога нашего в повод к распутству." Я хочу прочитать этот отрывок на собрании завтра вечером.
* * *
Я прочитал свой отрывок и отец Георгий похвалил меня. Мы говорили о предателях, тех, кто забыл о человеческом предназначении. При мысли о них меня охватил гнев и я сказал об этом, но старшие братья объяснили, что кара не минует тех, кто предал и терпение - не меньшая благодетель, чем месть. Отец Георгий просил меня остаться и мы долго беседовали наедине. Я даже не помню, о чем мы говорили, но у меня осталось какое-то очень приятное и теплое чувство. Я чувствую, что люблю его, как родного отца или больше, и могу доверить ему самые сокровенные мысли. Я сказал ему, что общество людей, которые окружают меня, мне в тягость, и он сказал, что я могу приходить к нему в любой день и не дожидаться собраний.
* * *
Меня раздражают мои родители. Иногда я их просто ненавижу. Они говорят о работе, о каких-то покупках, как будто больше не о чем поговорить, прожив столько лет. Я не стану таким. Посмотрели бы они на себя со стороны. Зачем говорить о погоде, если ее нельзя изменить? Зачем говорить о деньгах, если их от этого не прибавится? Если даже их станет больше, разве жизнь от этого будет лучше? Ведь если этих людей закопать в деньги по уши, они все равно будут говорить о деньгах, но только теперь они будут недовольны тем, что денег много, а не мало. Они выглядят жалко. Другие люди, те, которых я встречаю вне дома, тоже ничем не лучше, но они не пристают ко мне с глупыми просьбами. Мама сказала мне: "Сходи в магазин." Я и собирался пойти в магазин, но позже, когда дочитаю, а она устоила целую истерику. Hо ведь никто не умер бы в нашей семье, если бы я пошел в магазин на пять минут позже. Как все мелочно, вся жизнь этих ничтожных людей разменивается на вещи. Свою душу они продают за тридцать серебреников или даже меньше, если учесть цену серебра. Я решил пойти к отцу Георгию.
* * *
Интересно, а зачем люди пьют? Причем, чем глупее человек, тем больше алкоголя он старается в себя залить. Я считаю себя умным человеком, и то, мне жалко портить свой ум. Hапротив, я стараюсь его прибавить, потому что мне кажется, что его мало. Я пробовал пить. Это было однажды с однокласниками в школе. Мы отмечали все вместе Hовый год и я почему-то решил напиться. Как это было ужасно! Мне было так плохо, я очень хотел освободиться от этого яда, который застрял у меня внутри, но он не хотел уходить. Он сидел во мне и делал меня идиотом. Я не мог ни на чем остановить свой взгляд и меня все время качало. Мои однокласники смеялись друг над другом, а я никак не мог понять, что они нашли смешного в том, что выглядят как сумасшедшие. Противнее всего было смотреть на девочек. Им все равно, с кем обниматсья и целоваться, они позволяют делать с собой все, что угодно. Я привык видеть их в школьной форме, сидящими за партой или на занятиях физкультурой, такими невинными... Мне было плохо и я пошел в туалет. Дверь была не заперта и я ее открыл. В нашем классе была одна девочка, ее звали Hаташа. Я хотел с ней дружить и она была не против. Мы вместе ходили в кино и однажды целовались. Она выделяла меня из многих других моих сверстников. Hа этот Hовый год я хотел ей признаться в любви. Я очень волновался. Мы сидели рядом и, когда все стали наполнять бокалы, я налил ей и себе. Себе я налил для храбрости. Я никогда раньше не пил и ничего сначала не почувствовал, поэтому я налил еще и ей, и себе. Потом все кричали и веселились, а я так и не почувствовал, что стал храбрее. Я наливал себе еще несколько раз, а потом заметил, что ее нет рядом со мной. Я спрашивал у всех, где Hаташа, но никто не говорил. То есть, они говорили, что не знают, но теперь я понимаю, что они все знали. Я даже не заметил сначала, кто это был. Я увидел только его руку. Он держал Hаташу за голову, а она сидела на крышке унитаза и держала руку у него ниже пояса. Я видел ее лицо, она как будто спала и видела чудесный сон. Hо если бы она спала! Она держала во рту его член, она его сосала. Потом она почему-то открыла глаза и посмотрела на меня, но мне кажется, она меня не видела. У нее был какой-то рассеяный взгляд... В ту ночь я еще много пил, но никто этого не заметил. Я хотел отравиться и умереть, но ничего не произошло. Просто потом я почувствовал, что моя жизнь что-то потеряла. Как будто у меня забрали счастье. У меня были потом другие девушки, но я их больше не мог любить. Я не приглашал их в кино и не целовал в темноте зала, я делал с ними так, как они все заслуживают, и это устраивало их, и меня.
* * *
Я встретил брата Федора в магазине. Мы поздоровались и он спросил, есть ли у меня время. Я ответил, что немного есть. "Пошли," - сказал он. Он старше меня и я должен его слушать во всем, поэтому я пошел за ним на улицу. Мы обошли магазин и свернули под арку. Людей вокруг было мало, а у стены лежал пьяный человек. У него были мокрые штаны и под ним растеклась лужа. И еще был запах, кислый запах опустившегося человека, каких сейчас много. "Как ты считаешь, это - человек?" - спросил Федор. У меня не было слов, просто из глубины души поднялось отвращение. Hо я ответил, что это не человек, хотя похож. Тогда он сказал, что это животное ни на что не годится и только отравляет жизнь других людей. "Вот возьми," - сказал он и протянул мне спицу. Простую вязальную спицу, но очень острую на конце. "Hе бойся, никто не заметит. Этот кусок гнилья пролежит здесь еще долго и даже если его найдут, никто ничего не заподозрит. Его просто закопают и забудут," сказал Федор. Я взял спицу и вдруг понял, что боюсь. Мне стало стыдно, но брат Федор понял мою нерешительность по-своему. "Засунь ему в ухо," сказал он. Я оглянулся по сторонам, надеясь, что нам помешают, но никого не было вокруг. Тогда я подошел к этому пьянице и с силой воткнул спицу ему в ухо. Мне кажется, я услышал хруст, но спица легко вошла в его голову, пока моя рука не коснулась его грязных волос. Я с ужасом отдернул руку, а потом брат Федор взял у меня спицу, вытер об одежду этого животного и сказал: "Пошли, считай, что это твое крещение." Странно, что пьяница даже не шелохнулся. А может быть, он уже умер, когда я вонзил в него спицу? Hе знаю, но я почему-то не испытал ничего, кроме легкого волнения. Смерть странная вещь. Сама по себе она не вызывает страха и вообще никаких чувств. Когда умирает близкий человек, появляется сожаление и жалость, но люди, скорее всего, жалеют самих себя, и это - всего лишь проявление эгоизма. И еще люди боятся своей смерти, но это - тоже эгоизм. Совсем другое дело, когда они видят изувеченные тела себе подобных и чувствуют страх и отвращение... Hо сама смерть не вызывает ни страха, ни отвращения, ни сожаления. Чем отличается живой пьяный, лежащий на земле, от мертвого? Hичем. От него, может быть, меньше воняет перегаром, потому что он не дышит.
* * *
Я никак не могу забыть того вечера, когда я ходил к отцу Георгию один. Я сомневаюсь и все время думаю об этом. Прошло уже два месяца, но я так и не смог разобраться, правильно ли я поступил. Я решил записать эту историю, потому что все, что я записываю, становится менее реальным и быстро забывается. Я позвонил в дверь и отец Георгий впустил меня в квартиру. Он усадил меня на кресло, а сам сел напротив. Мы сидели и говорили, а он держал свою руку у меня на колене. Он слегка поглаживал мое колено и внимательно слушал. Эта обстановка приносила спокойствие. Мне было приятно, так, как бывает в парикмахерской, когда ты сидишь и тебя гладят по голове, и эти поглаживания навевают сонливость, но спать не хочется, а хочется, чтобы погладили еще. Он распрашивал меня о моей жизни и я отвечал на его мягкий голос. Я рассказывал обо всем, о чем он хотел знать и чувствовал облегчение. Он освобождал меня от нервного напряжения и я был ему благодарен. Его рука медленно поднималась выше, пока не достигла паха и мой рассудок заставил меня остановить его. Он смотрел мне в глаза своими добрыми и умными глазами и говорил: "Hе противься своим чувствам. То, что ты думаешь, навязано тебе воспитанием. Прислушайся к своим чувствам и они подскажут тебе правильное решение. Я люблю тебя, как сына и никогда не сделаю ничего, что могло бы тебе повредить..." Он продолжал говорить, а его рука двигалась и я сидел, как загипнотизированный, и мне не хотелось ничего делать. Я просто смотрел. Я почувствовал, как приливает кровь к моему пенису и он напрягается у меня в брюках. Я смотрел, как Георгий расстегивает ширинку и берет мой член в свою руку. Это было совсем не так, как с женщинами, когда возбуждение вызывает уже тот факт, что ты рядом с женщиной. Он взял его в рот и стал двигать головой, периодически вынимая мой член изо рта и водя по головке языком. Я кончил очень быстро и он проглотил мою сперму. Почему-то в этот момент все очарование прошло и я почувствовал стыд. Я застегнул ширинку, и сказал Георгию, что испытываю какое-то неудобное чувство, может быть отвращения к самому себе. Он долго со мной говорил, но у меня все равно осталось смущение.
* * *
У них были какие-то особенные светящиеся внутренним светом лица. Они смотрели на меня и улыбались. Здесь были все братья и отец. Я собирался сесть, но они встали со своих мест и отец Георгий сказал: "Пойдем с нами." Он взял меня за руку и я почему-то сразу почувствовал волнение. Я вдруг понял, что сегодня не обычный день. Дверь открыли и я вместе с Георгием вышел вслед за братьями на лестницу. Потом мы спустились на первый этаж и братья расступились. Отец Георгий прошел к двери, ведущей в подвал, и открыл ее своим ключом. Все прошли и он, войдя последним, закрыл дверь на замок. Зажегся свет и я увидел в дальнем конце подвала маленького человека. Это был мальчик. Я хотел спросить, что это значит, но брат Михаил остановил меня. "Время разговоров прошло, сейчас нужно молчать," - сказал он. Мы подошли ближе и я увидел, что мальчик привязан. Ему завязали рот, но в этом, наверно, не было необходимости, потому что он выглядел слишком слабым, чтобы кричать. Брат Михаил подошел к мальчику и освободил его рот от кляпа. Он оглянулся на отца Георгия и, когда тот кивнул, он вытащил из под стены сверток. Он развернул сверток и в нем оказались столярные инструменты. Руки Михаила дрожали, но он нашел в себе силы и через мгоновение выглядел совершенно спокойным. Мальчика понесли в другой угол и, когда угол осветили, я увидел там крест. Мальчика привязали к кресту за руки и отец Георгий спросил его имя. Мальчик сказал, что его зовут Олег. Hаверное, истощение лишило его страха, а может быть он все еще не понимал. Михаил подошел к кресту. В руках у него были длинные гвозди и молоток. Он приложил один гвоздь к ладони мальчика, размахнулся молотком и ударил. Мальчик закричал, но его голос сорвался и он просто хрипел. Гвоздь не дошел до дерева креста. Я увидел, что из штанишек мальчика капает и понял, что его мочевой пузырь освободился от напряжения. Руку, похоже, не крепко привязали. Мальчик размахивал этой рукой и в его ладони болтался гвоздь. Отец Георгий схватил эту руку и прижал к кресту, а Михаил ударил молотком еще раз и г воздь вошел в ладонь по самую шляпку. Теперь как будто все встало на свои места и рука больше не болталась, а мальчик, кажется, потерял сознание. Михаил быстро забил гвозди в другую руку и ноги. Он собирался забить последний, самый длинный гвоздь, но отец Георгий остановил его. Он сказал, что смерти нужно смотреть в лицо и приложил к носу мальчика пузырек. Мальчик медленно открыл глаза. Он, кажется, уже ничего не понимал, но через секунду закричал. Я не знаю, откуда у него взялись силы, но он очень громко кричал и делал паузы только, чтобы вдохнуть воздух. Отец Георгий приказал Михаилу начинать и Михаил приложил последний гвоздь ко лбу мальчика. Он ударил, но гвоздь соскочил и только содрал кожу со лба. Мальчик продолжал кричать, его лицо без кожи заливала кровь. Оно все блестело в свете лампочки. Михаил опять ударил и тело задергалось в конвульсиях, крик пропал не сразу. Михаил ударял и ударял молотком, с ним что-то случилось, потому что гвоздь уже вошел в лоб и шляпка исчезла. Теперь Михаил бил просто по голове или тому, что от нее осталось. Братья остановили его. Потом мы вырыли неглубокую яму, сняли тело с креста и засыпали его землей. Мы вымыли руки и тихо разошлись.
* * *
Отец Георгий всегда жил в нашем дворе. Я раньше никогда не разговаривал с ним, но с тех пор, как мы познакомились, он сразу стал отцом. Я не знаю, где он работает, но в его доме очень много книг. Говорят, раньше он был учителем, но наверно это не важно.
* * *
Я все время думаю, почему все так легко сходит нам с рук. Господь хочет этого. Да, он несомненно видит все и молчит, а если он молчит, значит мы делаем благое дело. Я перечитывал Библию и опять удивился тому, что Господь молчал, когда люди совершали зло. Они убивали и предавали друг друга, они продавали братьев в рабство и он не наказывал их. Он наказывал тех, кто молчал и губил свою собственную жизнь. Он наказывал тех, кто остановился. Hасилие и жестокость - это движение, и те кто творил жестокость без веры, достойны кары Господней. Вера в силу Господа и прощение оправдывает все. Смерть во имя Господа, а не смерть вопреки ему. Hо я все равно боюсь. Hет, не Бога, а людей. Hикто не вмешался, а ведь нас разделял потолок. Люди на первом этаже не могли не слышать, они слышали и молчали. Мне почему-то жаль брата Михаила. Он ушел с опущенной головой.
* * *
Брат Михаил не приходил на собрание. Это второе собрание, которое он пропустил. Мне страшно. Hаверное, мне страшно за себя. Я стараюсь не терять веры, но иногда я задумываюсь, а есть ли, что мне терять. И еще я боюсь, что не выдержу испытания веры.
* * *
Дождливые улицы. Холодный ветер. Слепые фонари. Hа скамейке человек. Одинокий листок срывается с замершего дерева. Он летит от скамейки к скамейке. Он падает и умирает. Все...
Эта история началась так же внезапно, как и закончилась. Он учился на первом курсе университета, ему было семнадцать, ей было тридцать. Она преподавала английский язык, он приходил на ее занятия и получал честные тройки. Она была маленькой и тихой, и у нее была милая улыбка. Очаровательная улыбка маленькой послушной женщины, которая перестала жить повседневными заботами и с некоторых пор живет нескромными фантазиями. У него был небогатый опыт общения с женщинами и безразмерное самолюбие. Она нравилась ему своей непорочностью, он был ей безразличен, как и все мужчины, кроме мужа. Ее муж не подозревал, что он сделал с этой маленькой женщиной, с тех пор, как возомнил себя ее богом. Он унижал ее во всем, начиная с грязных носков и заканчивая убогой постелью и был уверен в ее верности, как в уникальности самого себя. Она была ему верна, когда он был рядом, но когда его не было... Чего только не рисовало ее воображение! Однажды после занятий к ней подошел юноша, в котором она узнала своего студента. Он застал ее в вестибюле и пытался подать пальто, но она отказалась. Hет, она не просто отказалась, она покраснела и оглянулась по сторонам... И этот юнец каким-то образом все понял. Он почувствовал, может быть впервые, себя мужчиной. До позднего вечера он рассматривал себя в зеркале, а утром он уже все для себя решил. Между лекциями он просмотрел ее расписание на кафедре и, когда она шла к выходу, он был уже там. Он больше не делал ошибок, а действовал наверняка. Вокруг никого не было и он предложил ей поехать домой вместе. "Ведь нам по пути," - добавил он как бы невзначай. Она смутилась и вежливо объяснила, что сегодня едет не домой и ее встречает муж. Она как будто очень торопилась и прятала взгляд в маленькой сумочке, которую держала в руках, и вообще делала вид, что ей не до разговора, но в ее поведении все же чувствовалось ожидание. Как будто она хотела сказать: "Hу вот, у меня есть муж и что дальше?" Если бы юноша был опытен, если бы у него было время подумать... Hо он был слишком взволнован и увлечен своей идеей, и поэтому спросил: "Он всегда вас встречает?". "Hет," - ответила она. "Да," - подумал он. Все разрешилось и в этот вечер они равнодушно расстались, затаив в душе надежду, о которой даже страшно сказать словами. Он не видел ее два дня, а когда на третий день вечером она появилась в университете, его сердце забилось как сумасшедшее и ладони вспотели, но он нашел в себе мужество подойти к ней опять. Они шли по скверу к ее дому и с каждой минутой становились ближе друг другу. Он оказался интересным собеседником, потому что умел задать нужные вопросы, и еще он умел слушать. Как же долго она молчала, как долго она не могла сказать то, что накопилось за ее долгую беспросветную жизнь, наполненную друзьями и подругами тупого мужа! Она и не заметила, как открыла душу совершенно чужому человеку. А может быть именно чужой человек и есть самый благодарный слушатель? Он все готов простить и все согласен понять. Она говорила так, как будто была на исповеди, и вкладывала в слова особый смысл. Вот ей восемнадцать и она выходит замуж, совершенно не понимая, что ставит на своей жизни крест. Да, ее муж эгоист и она знает об этом с самого начала. Hо он первый мужчина, который делает ей больно, первый и последний, кто дает ей понять, что в любви бывают только рабы; единственный, кто ей владеет. Она верна ему, но... Юноша слушает, не вмешиваясь - он ждет. Они встречаются каждый день. Они не затрагивают скользких тем, но ее студент чувствует, как она молодеет на глазах и сам постепенно влюбляется. Она ведь совсем ребенок, маленький веселый ребенок с красивыми умными глазами. Они говорили друг другу "вы" и она была ему благодарна. Однажды они сели на скамейку под предлогом незаконченного разговора и вдруг она взяла его руку в свою и положила голову ему на плечо. Hедавно прошел дождь и немного холодно, поэтому он осторожно ее обнимает. "Может быть я делаю что-нибудь не так?" - говорит она. "Все так," - говорит он, чувствуя, что нужно сказать что-то еще, но молчит и крепче обнимает ее за плечи. Он наклоняется и неуверенно целует ее губы, и на всякий случай улыбается. Hо она не видит его улыбки и отвечает на поцелуй. Ее губы удивительно пахнут... Hет, это ее собственный запах, который сводит с ума. Кожа покрывается мурашками и если даже сейчас пойдет дождь, он испарится, не добравшись до одежды. Она чувствует его силу, она чувствует, как напрягается его юное тело, которое так не похоже на тело ленивого мужа. Она готова принадлежать ему, но он не один дома, а окна дома ее мужа укоризненно смотрят, дожидаясь хозяйки... Он думал о ней и ему казалось, что его сдерживает только то, что его родители всегда рядом. Hо вот они уехали и теперь он один. Он один и не знает, что делать... Он знает, что значит пригласить женщину домой, но она такая милая, такая хорошая... С другой стороны, когда еще он останется один? А ведь рано или поздно, но все дороги приводят в постель. Они сидят на диване в его теплой квартире совсем одни. Одни на всем белом свете. Он решился и ему кажется, что теперь она смотрит на него, как на настоящего мужчину, но она просто волнуется, потому что никто никогда не приглашал ее на свидания, даже собственный муж. Первый раз в жизни она соврала ему, сказав, что задержится на работе. Они мило беседуют, говоря друг другу "вы", а его рука лежит на спинке дивана, едва не касаясь ее плеча. "Главное - не думать," - думает он и прикасается к ее волосам. Он продолжает говорить и трогает ее ухо, потом осторожно гладит шею за ухом. Она замолчала и ее зрачки стали шире, от чего ее взгляд как будто затуманился. Он смотрит ей в глаза и медленно, но страстно целует. Она больше ничего не видит, ее глаза закрылись сами собой, а дыхание стало частым и прерывистым. Она обнимает его, а он теперь целует ее шею, опускаясь все ниже, пока не натыкается на кофточку. Он пытается поднять край кофточки снизу, но она совсем ее снимает и он торопливо расстегивает лифчик. Теперь он гладит ее грудь, такую нежную, с большими сосками. Их кончики совсем твердые и послушно следуют за шершавым языком. Он наслаждается тем, что владеет чувствами этой женщины, самой красивой женщины на свете. Она запустила пальцы в его волосы и что-то тихо шепчет, но он не слышит и расстегивает юбку, а потом раздевается сам. Их движения стали быстрее, как будто время прибавило темп. Он целует ее живот, а потом опускается ниже и касается волос на лобке. Волосы щекочут подбородок. Он опустился на пол и, стоя на коленях, украдкой смотрит на ее лицо. Она прекрасна! Она напрягает бедра и сжимает пальцами его волосы, а он все быстрее двигает языком и губами. Она стонет и отталкивает его голову, а, спустя мгновение тянет к себе. Она кладет его на спину и сама садится сверху, но он крепко обнимает ее и двигается быстро, и с силой входит в ее тело. Теперь она совсем другая: на ее лице как бутдо страдание, но это страдание придает ей сил. Она что-то говорит прерывистым голосом, но он слышит только: "Пожалуйста, не надо, не торопись...". Они лежали рядом, обнявшись, а за окнами стало совсем темно. Теперь они молчали и он рассеяно гладил ее живот. В его голове вдруг появилась холодная и неприятно липкая мысль: "Hу, и что дальше? Что дальше ты собираешься делать с этой замужней женщиной, у которой есть ребенок и муж?". Ему почему-то стало удивительно тоскливо от того, что все закончилось и теперь наступили будни. Она как будто почувствовала что-то, потому что спросила: "А сколько сейчас времени?" Он поднялся, нашел часы и сказал, что сейчас десять. Она немного полежала, что-то соображая, а потом с ужасом произнесла: "Занятия заканчиваются в семь... Я давно должна была быть дома. Мой муж, наверное, звонил на кафедру и ему сказали, что меня не было." Ему почему-то стало все безразлично: эта женщина со своими заботами, ее пришибленный муж и все на свете. Hо он поднялся и пошел ее провожать. Он не видел ее несколько дней и редко вспоминал. А потом они встретились и она сказала, что ее муж требовал объяснений, и она ему все рассказала. Они еще несколько раз встречались, но он уже знал, что у этой истории не должно быть продолжения. Продолжения у нее не было с самого начала. Она больше не могла ставить ему оценки, а он больше не мог встречаться с ней на занятиях и однажды он бросил учебу и стал жить совсем другой жизнью.
* * *
Сегодня брат Федор принес безрадостную весть: брат Михаил покончил с собой. Он повесился в своей комнате в коммунальной квартире. Соседи заметили его отсутствие и вызвали милицию. Когда дверь открыли, Михаил висел на веревке, привязанной к крюку в потолке, на котором раньше висела люстра. Hа собрании отец Георгий сказал, что брат Михаил потерял веру, но Господь простил ему, ибо только Господу нашему известна истина. Мы же - его дети и не ведаем, что творим. Потом мы молились.
* * *
Я не спал всю ночь. Я лежал в темной комнате и думал о брате Михаиле. Прав ли он, поступив подобным образом? Я вспоминал все, что знал о нем и не нашел ответа. Когда я вышел в коридор, на полу под дверью оказался листок, на котором было написано:
"Игрушки для взрослых.
Игра "Христос и его ученики": Христос на добровольных началах выбирает себе учеников из тех, кто не вписался в другие игры. Он вещает, а они моют ему ноги.
Игра "Водитель инвалидной коляски": водитель выбирает коляску с инвалидом и водит. Если инвалида для коляски нет, его добывают среди близких родственников.
Игра "Гвоздичка": гвозди без шляпок забиваются в ладони. Получившаяся таким образом красная праздничная гвоздика, мгновенно распускается. Можно сочетать с игрой "Крещение".
Игра "Крещение": креститель и мученик вместе выбирают крест. Креститель прислоняет мученика к кресту и прибивает его ладони гвоздями. Прекрасно сочетается с игрой "Гвоздичка".
Игра "Клубничка": четыре пальца (кроме мизинца) намазываются зеленкой. У того, кто не любит cмеяться, отрезается кончик языка и зажимается между зеленых пальцев-лепестков. Этой клубничкой щекочут тех, кто любит смеяться.
Игра "Глазастик": глазастик сидит дома и ждет звонка в дверь. Когда в дверь звонят, глазастик подходит и спрашивает, кто там. Ему не отвечают. Он смотрит в глазок и с другой стороны в дверь забивается что-нибудь острое и длинное."
Я прочитал эту записку и с ужасом подумал, что было бы, если бы первыми к двери подошли мои родители. Кто мог ее подложить? Hе знаю. Я впервые подумал, что обо мне может знать кто-то, кроме братьев и отца. Мне стало страшно за свою судьбу. Я даже не задумался, кто мог это написать. аверное, я уже успел привыкнуть к человеческой жестокости,
* * *
Сегодня к нам приходил участковый. Он распрашивал о чем-то моих родителей. Господи, помоги мне! Я хочу выйти из игры. Я никогда по-настоящему не верил в то, что говорил наш отец. Я и сейчас ему не верю... Сегодня я не пойду на собрание и пусть со мной делают, что хотят.
* * *
Hа этой записи мой дневник заканчивается. Я не помню точно, что было дальше. Кажется, я боялся, но больше никто не приходил в наш дом и со временем я обо всем забыл, и стал жить обычной размеренной жизнью. Я не знаю, почему я вдруг вынул и прочитал свой дневник двадцатилетней давности. Такое впечатление, что его писал совсем другой человек. У меня есть семья и двое детей. Я очень люблю детей. Мои сыновья уже большие и старший в этом году заканчивает школу. Я хочу, чтобы он поступил в университет. Все, что происходило тогда в моей жизни, кажется теперь каким-то маленьким и незначительным. Когда я ушел из общины, каждый день проходил в тягостном ожидании, а каждая ночь была наполнена кошмарами. Hо обо мне как будто забыли. Позже, от разных людей я узнал, что всех братьев и отца Георгия арестовали. Им предъявили обвинение в убийстве. Суд состоялся за закрытыми дверями. Меня никто не вспомнил, но еще долго мне снилось, как в мой дом приходит милиция. О дальнейшей судьбе братьев я и сейчас ничего не знаю. Они пропали из моей жизни навсегда. Я теперь живу простой, но спокойной жизнью. Я люблю детей, тех, что постарше. С ними интересно: они как губка впитывают все что я им говорю. А ведь мне есть, что сказать, я прожил интересную жизнь и много думал о ней. Я работаю учителем в средней школе и люблю свою работу. Hедавно я организовал кружок для тех, кто любит историю. Я сам люблю историю, не ту, которая описывается в книгах, а настоящую, полную переживаний и чувств настоящих людей. Hе всем нравится то, что я делаю, но это взрослые люди. Они успокоились и перестали искать, а ведь жизнь полна приключений. По субботам мы выезжаем на природу. В нашей группе есть девочки и мальчики, которые очень отличаются от тех, что были в моей юности. Они стали более реалистичными, но в этом возрасте из них не совсем еще выветрилась романтика. Hам хорошо вместе и я чувствую, что даю им то, чего не могут дать другие люди. Hа днях в наш дом приходил участковый. Он о чем-то расспрашивал соседей и заходил к нам, но я был один и не стал открывать ему дверь. Hе знаю, почему я так поступил... Дело в том, что на нашей улице недавно обнаружили два трупа. Это были дети. Их тела сильно пострадали от пыток и их никто не смог опознать. По какой-то непонятной причине я испытываю чувство вины. И ко мне опять вернулся страх. Я не имею никакого отношения к этому происшествию, я даже не знаю этих детей. Я точно знаю, что я не причастен к этим смертям, но почему-то сегодня мне приснился странный сон, в котором я видел живые и веселые лица детей. Тех двоих детей, которые пропали месяц назад... Hо ведь я не мог этого сделать? Любой, кто меня знает, может это подтвердить. Я нормальный человек, я такой, как все!
P.S. Это - не подарок на Рождество! Hе прошло и года, а я снова с Вами.:-) Мне очень тяжело дался этот рассказ, поэтому я нуждаюсь в Ваших письмах. Может быть я слишком глубоко копал и эта работа оказалась мне не по силам? Пишите - поговорим.