Перевод Б. Дубина
В одном из самых не блестящих своих эссе -- "Суинберн как поэт", 1920
-- Элиот берется составить "Избранное" Суинберна и перечисляет главные его
вещи: "The Leper" (Прокаженный), "Laus Veneris" (Хвала Венере), "The Triumpf
of Time" (Триумф Времени)... Как всегда, выбор показателен не столько для
автора, сколько для составителя. "Кажется, других стихов, забыть которые
было бы непростительно, у Суинберна нет", -- пишет Элиот. Но первое из
названных -- драматический монолог в манере Броунинга и Теннисона (дивного
Теннисона "Улисса" и "Святого Симеона Столпника"), а третье если чем и
известно, то, пожалуй, лишь несколькими биографическими вкраплениями --
редчайшими у Суинберна, кажется, не имевшего биографии, если верить его
биографам. (Знаменитая строка из "Триумфа":
I shall never be friends again with roses (Мне роз теперь друзьями не
назвать)
на Суинберна совершенно не похожа.) Итак, за вычетом двух названных,
элиотовскую подборку Суинберна придется свести к одному на самом деле
прославленному стихотворению "Laus Veneris", наконец-то доносящему до нас
подлинный голос поэта.
Из сказанного ясно одно: голос этот Элиоту не близок. Точнее, теперь не
близок. И не только Элиоту, но всей Англии. Столетний юбилей это показал.
Литературные обычаи англичан не поощряют ни хвалу, ни хулу, но безразличие и
пресыщенность общества очевидны. Человек по имени Суинберн не интересен
никому. Жалкая склонность нашего времени сводить произведение к личному
документу, к биографическому свидетельству искалечила и художественные
оценки. С Суинберном произошло то же, что с Уайльдом. Последний -- кто об
этом помнит? -- написал "Дом шлюхи" и "Сфинкса", он же -- кто этого не
знает? -- создал крайне неровную "Балладу Редингской тюрьмы". Первые забыты,
последняя гремит. Причина очевидна: первые декоративны (а этот жанр в нашем
обиходе заведомо скомпрометирован), последняя "проникнута человечностью". В
случае с Уайльдом несправедливость можно перенести, Суинберн -- иное дело: у
него пострадали бы вещи в буквальном смысле слова блистательные -- "Ave
atque Vale" (Славься и здравствуй), "Итилл", "Анактория", "Маска царицы
Савской", "Долорес", "Аголиав", "Гермафродит", замечательные хоры в
"Аталанте", "Бесплодное бдение"... Говорят, атеизм Суинберна, его
республиканская вера отошли в прошлое. В памяти и на губах у меня --
неуничтожимое, физическое ощущение ритмики его стиха. Ощущение вот этих
строк:
Men shall not see bright fire nor hear the sea, Nor mix their hearts
with music, no behold Cast forth of heaven, with feet of awful gold And
plumeless wings that make the bright air blind" Lightning, with thunder for
a hound behind...(Не знать сиянья им, не слышать моря, Не влиться в хор, не
видеть за собой Тот райский строй, что золотой стопой И блеском крыльев
солнцу указуя, Грядет, громами кликая борзую)
Или одной-единственной строки:
The thunder of the trumpets of the night (Громовый рокот полуночных
труб).
Любой из биографов Суинберна сетует на скудость его биографии. "Всего
только жизнь и смерть -- как мало", -- кажется, в один голос говорят все.
Они забывают сокровища его ума: ясность воображения и тонкую музыку речи
В одном из самых не блестящих своих эссе -- "Суинберн как поэт", 1920
-- Элиот берется составить "Избранное" Суинберна и перечисляет главные его
вещи: "The Leper" (Прокаженный), "Laus Veneris" (Хвала Венере), "The Triumpf
of Time" (Триумф Времени)... Как всегда, выбор показателен не столько для
автора, сколько для составителя. "Кажется, других стихов, забыть которые
было бы непростительно, у Суинберна нет", -- пишет Элиот. Но первое из
названных -- драматический монолог в манере Броунинга и Теннисона (дивного
Теннисона "Улисса" и "Святого Симеона Столпника"), а третье если чем и
известно, то, пожалуй, лишь несколькими биографическими вкраплениями --
редчайшими у Суинберна, кажется, не имевшего биографии, если верить его
биографам. (Знаменитая строка из "Триумфа":
I shall never be friends again with roses (Мне роз теперь друзьями не
назвать)
на Суинберна совершенно не похожа.) Итак, за вычетом двух названных,
элиотовскую подборку Суинберна придется свести к одному на самом деле
прославленному стихотворению "Laus Veneris", наконец-то доносящему до нас
подлинный голос поэта.
Из сказанного ясно одно: голос этот Элиоту не близок. Точнее, теперь не
близок. И не только Элиоту, но всей Англии. Столетний юбилей это показал.
Литературные обычаи англичан не поощряют ни хвалу, ни хулу, но безразличие и
пресыщенность общества очевидны. Человек по имени Суинберн не интересен
никому. Жалкая склонность нашего времени сводить произведение к личному
документу, к биографическому свидетельству искалечила и художественные
оценки. С Суинберном произошло то же, что с Уайльдом. Последний -- кто об
этом помнит? -- написал "Дом шлюхи" и "Сфинкса", он же -- кто этого не
знает? -- создал крайне неровную "Балладу Редингской тюрьмы". Первые забыты,
последняя гремит. Причина очевидна: первые декоративны (а этот жанр в нашем
обиходе заведомо скомпрометирован), последняя "проникнута человечностью". В
случае с Уайльдом несправедливость можно перенести, Суинберн -- иное дело: у
него пострадали бы вещи в буквальном смысле слова блистательные -- "Ave
atque Vale" (Славься и здравствуй), "Итилл", "Анактория", "Маска царицы
Савской", "Долорес", "Аголиав", "Гермафродит", замечательные хоры в
"Аталанте", "Бесплодное бдение"... Говорят, атеизм Суинберна, его
республиканская вера отошли в прошлое. В памяти и на губах у меня --
неуничтожимое, физическое ощущение ритмики его стиха. Ощущение вот этих
строк:
Men shall not see bright fire nor hear the sea, Nor mix their hearts
with music, no behold Cast forth of heaven, with feet of awful gold And
plumeless wings that make the bright air blind" Lightning, with thunder for
a hound behind...(Не знать сиянья им, не слышать моря, Не влиться в хор, не
видеть за собой Тот райский строй, что золотой стопой И блеском крыльев
солнцу указуя, Грядет, громами кликая борзую)
Или одной-единственной строки:
The thunder of the trumpets of the night (Громовый рокот полуночных
труб).
Любой из биографов Суинберна сетует на скудость его биографии. "Всего
только жизнь и смерть -- как мало", -- кажется, в один голос говорят все.
Они забывают сокровища его ума: ясность воображения и тонкую музыку речи