Браннер Джон
Будущего у этого ремесла нет
ДЖОН БРАННЕР
Будущего у этого ремесла нет
Ни-че-го!
Все еще полный оптимизма, Альфьерп ждал, но увы, его надежды не оправдывались. Тогда он взял одну из двух своих волшебных палочек (не самую лучшую, а другую, из черного дерева со слоновой костью) и стал лупить ею ученика. Да, конечно, в том, что ничего не получилось, молодой Монастикус не виноват, но ведь надо же на ком-нибудь сорвать злость!
Опуская палку на спину юнца, он все же поглядывал на пентаграмму-вдруг, хоть и с опозданием, но получится - однако пространство между пятью чадящими лампами по-прежнему оставалось пустым. Наконец он сжалился над учеником и позволил ему вырваться.
- Пусть я стану подмастерьем, если в кровь летучих мышей не попало что-то! - пробормотал Альфьери.
Тут он заметил, что Монастикус хнычет как-то не очень искренне, и витавшее над Альфьери облако дурного настроения в мгновение ока превратилось в темную грозовую тучу. Едва ли, готовя смесь, мальчишка посмел хоть в чем-нибудь отступить от рецепт.а-тогда, по совести говоря, было бы не так обидно, но только этот болван и на такое не способен. Прямо беда: его, Альфьери, считают самым умелым магом в этих краях, а он пе может даже вызвать хоть какогонибудь пусть самого захудалого черта! Если так будет продолжаться, придется ему держать ответ перед Мовастикусом-старшим. Тогда в лучшем случае, если очень повезет, он сумеет смыться из города, а в худшем...
От одной мысли о том, что может тогда случиться, у Альфьери похолодела кровь. Надо спровадить мальчишку, и никто не будет знать, что он, Альфьери, пока еще только ставит опыты, пробует... Да, это выход!
И будет второе преимущество: он тогда может часть вины свалить на старого Гаргрийна. Великолепно изображая внезапно охватившую его ярость, чтобы нагнать страха на юного Монастикуса, ибо тот не только начал обнаруживать неподобающее ученику неверие, но и, как можно было догадаться, доносил обо всех его неудачах отцу, Альфьери бурей пронесся через комнату, схватил с подставки гусиное перо и обмакнул его в кровь совы. Теперь уже все поймут, что ему не до шуток! Лишь бы никто не сообразил, что во всем виноват он сам и что, главное, сам он это прекрасно понимает.
"Мастеру Гаргрийну, именующему себя поставщиком волшебных снадобий",начал Альфьери.
"...что и понуждает меня тебе писать, ибо только потому люди принимают тебя за поставщика оных, что ты сам таковым назвался. Да будет же ведомо тебе, что никогда еще мне, приобщившемуся к мудрости в университете Алькалы, не доводилось покупать столь плохой товар.
Поскольку имел ты безрассудство сказать, что, если не буду я доволен твоими снадобьями, ты мне стоимость оных возместишь, верни мне деньги, кои дал я тебе за флакон крови летучих мышей. Если же отступишься от своего обещания, я тебя превращу в рогатую жабу с бородавками.
Альфьери".
- Монастикус! - громко позвал он, свернув пергамент и запечатывая его черным воском.- Отправляйся немедля к мастеру Гаргрийну и отдай ему мое письмо, однако привета от меня передавать не нужно.
Жди, пока он сам не вернет тебе деньги. Затем быстрее возвращайся назад, дабы я не отдубасил тебя снова, Поспешай же!
Монастикус схватил письмо и бросился выполнять приказ. Едва дверь за ним захлопнулась, Альфьери рухнул в ближайшее кресло и облегченно вздохнул.
Нет, но каким же дураком надо быть, чтобы влипнуть в такую историю! Теперь придется валить все на старого Гаргрийна, хотя он, Альфьери, этого совсем не хочет: ведь Гаргрийн, честно говоря, вовсе не плохой человек настолько, насколько можно быть неплохим, когда зарабатываешь себе на хлеб тем, что среди ночи собираешь сладкий укроп, или ставишь при лунном свете ловушки на летучих мышей, или прокрадываешься в церковь, чтобы добыть щепотку пыли с покойника.
В памяти у него всплыл день, когда он впервые приехал в этот городок. Тогда он был всего лишь здоровым и жизнерадостным коровьим лекарем. Кстати, вот она, его старая кожаная сумка с целебными травами,- висит на стене. Он с любовью на нее посмотрел, От этих трав, как он постепенно, пробуя и ошибаясь, выяснил, хоть на самом деле бывает польза.
И, однако, именно они в каком-то смысле стали причиной его падения. Бельфегор побери тот день, когда он появился здесь впервые и вылечил от крупа телку миспс Уокер! Если бы не эта болтливая старушенция, заниматься колдовством ему бы, может, и не пришлось.
Как это все понятно теперь и каким пустяком казалось тогда! Старуха начала обходить всех и каждого, болтать, что-де он снял заклятье с больного животного, а поскольку и в этом городке, как и следовало ожидать, была своя колдунья, некая миссис Комфрей, все, за исключением его самого, восприняли это как брошенный ей вызов.
Ну и бой же был! К добру ли, худу ли, но сам он в этом "сражении" пальцем не пошевелил. Едва только слух о новоявленном исцелителе дошел до ушей миссис Комфрей, она во всеуслышание поклялась уничтожить конкурента. Но поскольку никто не взял на себя труд довести до его сведения, что колдунья напускает на него порчу, ни одно из ее заклятий на него не подействовало. Кончилось тем, что старая карга заболела коклюшем и протянула ноги.
После этого, конечно, уже можно было не заботиться о своей репутации. Мелкотравчатых чародеев и ведьм, способных высушить ручей в летнюю жару или досадить ближнему тем, чтобы у того молоко свернулось, в округе было пруд пруди, зато похвастаться колдуном, который убивает своими заклятьями, мог не каждый город. Конечно, на него сразу ополчились местные церковники, и знай он, что ждет его впереди, он бы с легким сердцем позволил им тогда же изгнать себя из городка (горожане воспротивились сожжению его на костре - слишком многие считали миссис Комфрей виновницей всех их неприятностей и бед).
Вот тогда-то и взял его под свою защиту старый Монастикус, и это его, Альфьерц, н погубило. Викарий хотел во что бы то ни стало расправиться с новоявленным колдуном, и такая защита казалась тогда очень ко времени. Дело не только в том, что Монастикус самый богатый купец в семи графствах... люди шепотом говорили, будто он незаконнорожденный сын священника (отсюда и его имя), и говорили также, будто и сам он втихомолку занимается ведовством. Такого лучше не задевать. Альфьери наврал ему, что весьма сведущ в магии, и Монастикус, никогда не проходивший мимо того, что могло дать прибыль, помог ему заявить о себе как о практикующем маге и даже отдал в обучение Альфьери своего сына. Не иначе как решил: Альфьери передаст ему все, что знает, а потом они избавятся от учителя, и дело станет, так сказать, чисто семейным.
Надо же было наболтать столько! Он осыпал проклятиями свой лживый язык, называя при этом имена, от одного упоминания которых весь городок, если верить книгам, должен был бы провалиться в тартарары.
Ничего такого, однако, не произошло. Книги! Больше он ни на йоту не верил им. Сочинив историю о том, как один из прежних учеников, когда его не было дома, вызвал демона огня и не сумел с ним справиться, так что демон сжег его, Альфьери, библиотеку, он уговорил старого Монастикуса купить ему все книги по волшебству и магии. Но хоть и много рецептов в этих книгах, ни один не действует!
Он окинул полку взглядом. Симон Маг - тьфу!
Михаил Псел - сплошная чушь! Гермес Трисмегист - полоумный! Жалкие лгуны, все до единого.
И однако... может быть, именно потому, что слишком уж давно его считают обладателем знаний и умений, которых у него нет, и он уже начинает верить в них сам... Но, черт возьми, должно же быть хоть сколько-нибудь правды во всем этом! Был ведь в Вюртемберге тот, как его... Фостер? Нет, не Фостер, а Фауст - именно так. У него, как рассказывают, получалось совсем неплохофонтаны вина били из столов и тому подобное. Но, с другой стороны, Фауст занимался колдовством очень долго, а получаться у него стало только потом. Это вам не какой-нибудь бродячий коровий лекарь Альфьери, у которого только и есть, что хорошо подвешенный язык да некая толика везения совсем небольшая, если задуматься.
Что ж, можно попробовать еще разок, хотя бы для практики. Тем более что парктика ему нужна, ох как нужна! В конце концов, даже если Гаргрийн и вправду облапошил его, подсунул вместо крови летучих мышей что-нибудь другое (а это вполне возможно, учитывая, сколько их, колдунов, ему приходится снабжать своими товарами), все равно с тем именем, Элевстис, у него в последний раз, когда он пытался вызвать демонов, чуть было что-то не получилось.
Элевстис... да, правильно: Э-лев-стис. Может быть, если в этот раз он произнесет внятно и правильно, все получится?
Он взял с полки свою лучшую волшебную палочку (золотую, с серебряными концами) и, тщательно выбрав место, стал около пентаграммы. То и дело заглядывая в открытую книгу рядом, на пюпитре, он налил масла в светильники, сжег еще одно красное петушиное перо, подбросил сушеных трав на жаровню и начал:
- In nomine Belphegoris conjuro fe... [Именем Бельфегора вызываю тебя (лат.)].
В центре пентаграммы что-то ярко вспыхнуло, и появилась человеческая фигура, ошеломленно озирающаяся вокруг.
Чувствуя, что у него подкашиваются ноги, Альфьери нащупал сзади стол и прислонился к нему. Все не так, все не по правилам! Он ведь даже не дошел до той части, где называют Элевстиса. Но все-таки (и он, прищурившись, вгляделся получше) кое-чего он достиг.
И если даже это не совсем то, чего он ожидал, все равно перед ним настоящий, самый что ни на есть доподлинный демон. Никто другой просто не может быть!
Твердо, с уверенностью, которой на самом деле вовсе не испытывал, он сказал
- Покорись моей воле, демон! Исполняй повеления своего господина!
Из потока слов, который обрушил на него демон, Альфьери понял лишь немногие, и это его очень расстроило. Если ему не повезло и он вызвал какого-то из этих арабских джиннов, о которых упоминает "Аль-Хазред", никакой пользы от этого не будет. Он и латынь понимает плохо, а уж об арабском и говорить нечего.
Он заговорил снова, но уже не так уверенно:
- Кто ты? Назови себя, я хочу знать твое имя, В колеблющемся свете трудно было хорошо разглядеть демона, однако, присмотревшись, он увидел, что ростом демон с довольно высокого человека, ни хвоста, ни рогов у него нет и даже пламени не изрыгает. Не бог весть что за демон, какая-то мелкота. Вот тебе и везенье! И самое худшее во всем этом, что он, Альфьери, один и нет свидетелей его триумфу.
И, однако, в фигуре демона явно было что-то сверхъестественное. Собравшись с духом, Альфьери заговорил опять:
- In nomine Belphegoris, Adonis, Osiris, Lamachthani... [Во имя Бельфегора, Адониса, Озириса, Ламахтани (лат.).]
Он продолжал заклинание и вдруг умолк, охваченный изумлением и ужасом: демон поднял руку к подбородку, исторгнул огонь из кончиков пальцев, поднес к чему-то, что держал во рту, и теперь дышал дымом!
Альфьери, едва сдержав крик, отпрянул назад.
Демон, между тем, неторопливо оглядев комнату, принял, похоже, какое-то решение. Выпустив облако дыма, он медленно заговорил, и эхо его голоса гулко отдавалось в доме. Говорил он как-то чудно... но, может, он явился из частей преисподней, предназначенных для грешников других стран.
А сказал демон вот что:
- Это надо же, чтобы все так совпало! Пять источников инфракрасных лучей, а чтение заклинаний вслух, видно, дает молярные вибрации - условия почти идеальные! Не отсюда ли легенды о чертях и духах?
Эй, послушай!
Альфьери подпрыгнул чуть не до потолка.
- Ч-что? - пролепетал он дрожащим голосом.
- Ты волшебник, колдун - или кто?
- Я волшебник,- сказал Альфьери, судорожно цепляясь за остатки самообладания.- Я учился в университете Алькалы,- поспешил он добавить, надеясь произвести на демона впечатление,- и я приказываю, чтобы ты мне служил.
Не обратив никакого внимания на его последние слова, демон продолжал оглядывать комнату.
- Это надо же, чтобы так совпало! - повторил он, явно поглощенный своими мыслями.- Может, ты кто-нибудь из знаменитых? Не Фауст, случайно? спросил он Альфьери.
- Нет,- неохотно признался тот и назвал себя.
- Никогда не слышал,- сказал, глядя мимо него, демон.- Меня, кстати, зовут Ал Снид.
Все шло как-то не так, и Альфьери ухватился за единственное, что понял.
- Не из аравийских ли ты стран, Аль-Снид? - спросил он запинаясь.
- Слишком низкий уровень, до идеи путешествий во времени пока еще не доросли,- констатировал Снид.- Нет, я из Лондона. Я бы с превеликим удовольствием остался и поболтал с тобой, но спешу - хочу посмотреть, как в пятьдесят пятом году до рождества Христова в Британии высаживается Юлий Цезарь. Ты уж извини меня.
Он дотронулся до какого-то диковинного предмета, висевшего па поясе, и стал что-то делать. Понять смысл того, что говорил демон, Альфьери было довольно трудно, однако до него все-таки дошло, что его первый настоящий демон вот-вот от него ускользнет, и потому он схватил книгу заклинаний и начал снова:
- Conjuro te... [Заклинаю тебя (лат.)]
Демон поднял на Альфьери глаза.
- Ну да, конечно,- с гримасой раздражения сказал он,- как я об этом не подумал? Совпадение или нет, но у тебя здесь абсолютно непреодолимый темпоральный барьер. Мне не двинуться ни вперед, ни назад во времени, пока ты не задуешь светильники. Задуй их, пожалуйста, если тебе не трудно.
- Ни за что! - торжествующе воскликнул Альфьери.- Ты первый истинный демон, которого мне удалось вызвать, и я не отпущу тебя, пока не покажу моему покровителю, иначе меня ждет четвертование или костер.
Снид уловил ноту отчаянья в его голосе и сказал:
- Что ж, видно, смотреть на старика Юлия будет кто-то другой. Ждал он меня две тысячи лет, может подождать и еще. А у тебя, вроде бы, и вправду неприятности?
- Воистину так,- признался Альфьери и неожиданно для себя самого начал рассказывать демону о том, как, сам того не желая, вынужден был прикинуться волшебником, которому все под силу.
Снид, сочувственно его выслушав, прищелкнул языком.
- Давай посмотрим, правильно ли я понял,- сказал он.- Своей ложью ты поставил себя в такое положение, когда все думают, что ты колдун, что ты можешь вызывать демонов, делать золото и тому подобное. Ты...
- Я и правду могу вызывать демонов! - опомнившись, перебил его Альфьери.- Разве не попал в мои сети ты?
Снид, наморщив лоб, опять посмотрел на свой измеритель времени.
- Да, ты поймал меня,- согласился он.- Но хоть я и не демон, у меня нет никакого желания до конца своих дней растолковывать тебе это и то, что такое четвертое измерение и перемещение массы во времени.
А если даже ты бы и понял что-то, то это могло бы запутать линию времени. Я сейчас хочу одного: поскорее отсюда выбраться. Можем мы заключить с тобой какую-нибудь сделку?
- Ч-что?
Альфьери все более убеждался в том, что быть заклинателем духов не так-то просто.
- Иными словами,- необычайно терпеливо продолжал Снид,- могу я за то, чтобы ты меня отпустил, сделать что-нибудь для тебя?
До Альфьери вообще все доходило туго, но уж если ему удавалось уловить мысль, он вцеплялся в нее мертвой хваткой.
- Ты многое можешь? - спросил он.- Любое желание исполнишь?
- Не любое...- Снид задумался.- Но одно-два скромных выполнить могу. Менять историю основательно не стану, но на небольшие изменения пойду.
Как я понимаю, старый Монастикус - тот тип, который сделал тебя волшебником,- влез в это дело исключительно ради корысти? Ему нужно, чтобы все быстро окупилось?. Прибыль нужна?
- Ты все говоришь правильно,- со вздохом подтвердил Альфьери.
Снид достал из кармана блокнот и карандаш и затоптал окурок.
- Я сяду за стол и посчитаю,- сказал он.
- Не покидай пентаграммы! - крикнул Альфьери.
Он хорошо помнил о печальной судьбе волшебников, позволивших демонам перешагнуть очерченную границу.
Я изолирован,- весело сказал Снид,- темпоральное поле в землю уйти не может.
Он перешагнул через начерченную мелом линию и положил блокнот на стол возле Альфьери; тот зажмурился, ожидая, что дом провалится в преисподнюю.
Однако ничего не произошло, и он, хотя ему было очень страшно, приоткрыл глаза. Но тут же они так расширились, что еще немного и вылезли бы из орбит: разложив на столе карту (на ней были обозначены исторические события трех тысячелетий), демон что-то вычислял.
Закончив, он, довольный, повернулся к Альфьери и спросил:
- Три с четвертью килограмма золота тебя устроят? Столько я могу тебе дать, в линии времени от этого возникнет нарушение не более чем субтретьего уровня.
Альфьери уловил главное для себя слово и за него ухватился.
- Ты можешь дать мне золота? - поспешно спросил он.- Монастикус до потолка подпрыгнет от радости, когда увидит червонное золото.
- Хорошо, он его увидит,- сказал Снид.- Есть у тебя что-нибудь не очень нужное? Помассивней? Производить трапсмутацию малых масс, разбросанных на большой площади, при помощи портативного прибора трудновато. А вот это как раз бы подошло! - и он показал на небольшой чугунный котел.- Тебе эта штуковина очень нужна?
Альфьери, не в силах вымолвить ни слова, отрицательно покачал головой.
Демон снял с пояса небольшой продолговатый предмет и нажал на его конец. Другой конец сразу засветился чистым белым светом.
- Отойди подальше,- сказал Снид через плечо.- Может обжечь.
Он надел темные выпуклые очки и, будто играя, стал водить лучом света по котлу.
Повторять не понадобилось: Альфьерп сам был бы рад оказаться сейчас где-нибудь подальше и ничего этого не видеть.
Снид между тем, мурлыча себе под нос, продолжал работать. Черный матовый край котла, омываемый лучом света, начал желтеть.
Через десять минут Снид повернулся к Альфьери и сказал улыбаясь:
- Химически чистое и, самое главное, настоящее - лучшего не сыскать и в Эльдорадо. Вообще-то, его тут даже больше, чем я тебе обещал, но я все же надеюсь, что это в пределах допустимого.
Альфьери с опаской протянул руку и дотронулся до котла. Глаза его расширились от ужаса.
- Ну, а теперь,- строго сказал Снид,- задуешь ты свои лампы или мне превратить тебя в бородавочника?
Угроза была глупая, но Альфьери только что собственными глазами видел, как произошло невозможное, и рисковать ему не хотелось. Рука его мгновенно схватила щипцы, которыми он снимал нагар со светильников. Как жаль, что успеха его никто не видел!
Но нечего бога гневить: ведь у него теперь есть золото.
Едва угас с чуть слышным хлопком первый светильник, как "демон" исчез, и в оставленную им пустоту мгновенно устремился воздух.
Альфьери упал в кресло, Поверить невозможно!
И отделался он невероятно легко: демон даже не потребовал его душу! А что, если в следующий раз ему не повезет так, как в этот? Что, если... Ему стало не по себе.
И внезапно он понял, что надо сделать: часть золота он оставит для себя, на собственные нужды.
А остальное убедит Монастикуса-старшего в том, что он, Альфьери, не шарлатан. Надо, чтобы старик рот разинул от удивления - тогда можно будет дать стрекача, и через день-два он окажется далеко.
Он встал и решительно двинулся к полкам с книгами.
Внезапно послышались шаги, и, заскрипев ржавыми петлями, распахнулась дверь. Прямо с порога Монастикус-младший закричал:
- Мастер Гаргрийн говорит, что для миссис Комфрей его кровь летучих мышей была хороша и он денег не вернет! Разреши мне, учитель, набрать трав, нужных, чтобы превратить его в жа... Ой, что это?!
Он увидел на полу горшок из литого золота.
- Как ты сделал это, учитель? - спросил он, не сводя с горшка глаз.
- Не учитель я тебе больше,- надменно ответил ему Альфьери.- Свой договор с твоим отцом я выполнил. Я сделал для него золото и отныне возвращаюсь к первоначальному своему занятию - буду, как и прежде, лечить коров.
Он бросил охапку пергаментов на еще раскаленную жаровню и повернулся к молодому Монастикусу.
- Слушай меня внимательно, юнец,- подняв палец, сказал он.- Да не введет тебя это золото в искушение. Брось заниматься колдовством, оно опасно, и будущего у этого ремесла нет.
Будущего у этого ремесла нет
Ни-че-го!
Все еще полный оптимизма, Альфьерп ждал, но увы, его надежды не оправдывались. Тогда он взял одну из двух своих волшебных палочек (не самую лучшую, а другую, из черного дерева со слоновой костью) и стал лупить ею ученика. Да, конечно, в том, что ничего не получилось, молодой Монастикус не виноват, но ведь надо же на ком-нибудь сорвать злость!
Опуская палку на спину юнца, он все же поглядывал на пентаграмму-вдруг, хоть и с опозданием, но получится - однако пространство между пятью чадящими лампами по-прежнему оставалось пустым. Наконец он сжалился над учеником и позволил ему вырваться.
- Пусть я стану подмастерьем, если в кровь летучих мышей не попало что-то! - пробормотал Альфьери.
Тут он заметил, что Монастикус хнычет как-то не очень искренне, и витавшее над Альфьери облако дурного настроения в мгновение ока превратилось в темную грозовую тучу. Едва ли, готовя смесь, мальчишка посмел хоть в чем-нибудь отступить от рецепт.а-тогда, по совести говоря, было бы не так обидно, но только этот болван и на такое не способен. Прямо беда: его, Альфьери, считают самым умелым магом в этих краях, а он пе может даже вызвать хоть какогонибудь пусть самого захудалого черта! Если так будет продолжаться, придется ему держать ответ перед Мовастикусом-старшим. Тогда в лучшем случае, если очень повезет, он сумеет смыться из города, а в худшем...
От одной мысли о том, что может тогда случиться, у Альфьери похолодела кровь. Надо спровадить мальчишку, и никто не будет знать, что он, Альфьери, пока еще только ставит опыты, пробует... Да, это выход!
И будет второе преимущество: он тогда может часть вины свалить на старого Гаргрийна. Великолепно изображая внезапно охватившую его ярость, чтобы нагнать страха на юного Монастикуса, ибо тот не только начал обнаруживать неподобающее ученику неверие, но и, как можно было догадаться, доносил обо всех его неудачах отцу, Альфьери бурей пронесся через комнату, схватил с подставки гусиное перо и обмакнул его в кровь совы. Теперь уже все поймут, что ему не до шуток! Лишь бы никто не сообразил, что во всем виноват он сам и что, главное, сам он это прекрасно понимает.
"Мастеру Гаргрийну, именующему себя поставщиком волшебных снадобий",начал Альфьери.
"...что и понуждает меня тебе писать, ибо только потому люди принимают тебя за поставщика оных, что ты сам таковым назвался. Да будет же ведомо тебе, что никогда еще мне, приобщившемуся к мудрости в университете Алькалы, не доводилось покупать столь плохой товар.
Поскольку имел ты безрассудство сказать, что, если не буду я доволен твоими снадобьями, ты мне стоимость оных возместишь, верни мне деньги, кои дал я тебе за флакон крови летучих мышей. Если же отступишься от своего обещания, я тебя превращу в рогатую жабу с бородавками.
Альфьери".
- Монастикус! - громко позвал он, свернув пергамент и запечатывая его черным воском.- Отправляйся немедля к мастеру Гаргрийну и отдай ему мое письмо, однако привета от меня передавать не нужно.
Жди, пока он сам не вернет тебе деньги. Затем быстрее возвращайся назад, дабы я не отдубасил тебя снова, Поспешай же!
Монастикус схватил письмо и бросился выполнять приказ. Едва дверь за ним захлопнулась, Альфьери рухнул в ближайшее кресло и облегченно вздохнул.
Нет, но каким же дураком надо быть, чтобы влипнуть в такую историю! Теперь придется валить все на старого Гаргрийна, хотя он, Альфьери, этого совсем не хочет: ведь Гаргрийн, честно говоря, вовсе не плохой человек настолько, насколько можно быть неплохим, когда зарабатываешь себе на хлеб тем, что среди ночи собираешь сладкий укроп, или ставишь при лунном свете ловушки на летучих мышей, или прокрадываешься в церковь, чтобы добыть щепотку пыли с покойника.
В памяти у него всплыл день, когда он впервые приехал в этот городок. Тогда он был всего лишь здоровым и жизнерадостным коровьим лекарем. Кстати, вот она, его старая кожаная сумка с целебными травами,- висит на стене. Он с любовью на нее посмотрел, От этих трав, как он постепенно, пробуя и ошибаясь, выяснил, хоть на самом деле бывает польза.
И, однако, именно они в каком-то смысле стали причиной его падения. Бельфегор побери тот день, когда он появился здесь впервые и вылечил от крупа телку миспс Уокер! Если бы не эта болтливая старушенция, заниматься колдовством ему бы, может, и не пришлось.
Как это все понятно теперь и каким пустяком казалось тогда! Старуха начала обходить всех и каждого, болтать, что-де он снял заклятье с больного животного, а поскольку и в этом городке, как и следовало ожидать, была своя колдунья, некая миссис Комфрей, все, за исключением его самого, восприняли это как брошенный ей вызов.
Ну и бой же был! К добру ли, худу ли, но сам он в этом "сражении" пальцем не пошевелил. Едва только слух о новоявленном исцелителе дошел до ушей миссис Комфрей, она во всеуслышание поклялась уничтожить конкурента. Но поскольку никто не взял на себя труд довести до его сведения, что колдунья напускает на него порчу, ни одно из ее заклятий на него не подействовало. Кончилось тем, что старая карга заболела коклюшем и протянула ноги.
После этого, конечно, уже можно было не заботиться о своей репутации. Мелкотравчатых чародеев и ведьм, способных высушить ручей в летнюю жару или досадить ближнему тем, чтобы у того молоко свернулось, в округе было пруд пруди, зато похвастаться колдуном, который убивает своими заклятьями, мог не каждый город. Конечно, на него сразу ополчились местные церковники, и знай он, что ждет его впереди, он бы с легким сердцем позволил им тогда же изгнать себя из городка (горожане воспротивились сожжению его на костре - слишком многие считали миссис Комфрей виновницей всех их неприятностей и бед).
Вот тогда-то и взял его под свою защиту старый Монастикус, и это его, Альфьерц, н погубило. Викарий хотел во что бы то ни стало расправиться с новоявленным колдуном, и такая защита казалась тогда очень ко времени. Дело не только в том, что Монастикус самый богатый купец в семи графствах... люди шепотом говорили, будто он незаконнорожденный сын священника (отсюда и его имя), и говорили также, будто и сам он втихомолку занимается ведовством. Такого лучше не задевать. Альфьери наврал ему, что весьма сведущ в магии, и Монастикус, никогда не проходивший мимо того, что могло дать прибыль, помог ему заявить о себе как о практикующем маге и даже отдал в обучение Альфьери своего сына. Не иначе как решил: Альфьери передаст ему все, что знает, а потом они избавятся от учителя, и дело станет, так сказать, чисто семейным.
Надо же было наболтать столько! Он осыпал проклятиями свой лживый язык, называя при этом имена, от одного упоминания которых весь городок, если верить книгам, должен был бы провалиться в тартарары.
Ничего такого, однако, не произошло. Книги! Больше он ни на йоту не верил им. Сочинив историю о том, как один из прежних учеников, когда его не было дома, вызвал демона огня и не сумел с ним справиться, так что демон сжег его, Альфьери, библиотеку, он уговорил старого Монастикуса купить ему все книги по волшебству и магии. Но хоть и много рецептов в этих книгах, ни один не действует!
Он окинул полку взглядом. Симон Маг - тьфу!
Михаил Псел - сплошная чушь! Гермес Трисмегист - полоумный! Жалкие лгуны, все до единого.
И однако... может быть, именно потому, что слишком уж давно его считают обладателем знаний и умений, которых у него нет, и он уже начинает верить в них сам... Но, черт возьми, должно же быть хоть сколько-нибудь правды во всем этом! Был ведь в Вюртемберге тот, как его... Фостер? Нет, не Фостер, а Фауст - именно так. У него, как рассказывают, получалось совсем неплохофонтаны вина били из столов и тому подобное. Но, с другой стороны, Фауст занимался колдовством очень долго, а получаться у него стало только потом. Это вам не какой-нибудь бродячий коровий лекарь Альфьери, у которого только и есть, что хорошо подвешенный язык да некая толика везения совсем небольшая, если задуматься.
Что ж, можно попробовать еще разок, хотя бы для практики. Тем более что парктика ему нужна, ох как нужна! В конце концов, даже если Гаргрийн и вправду облапошил его, подсунул вместо крови летучих мышей что-нибудь другое (а это вполне возможно, учитывая, сколько их, колдунов, ему приходится снабжать своими товарами), все равно с тем именем, Элевстис, у него в последний раз, когда он пытался вызвать демонов, чуть было что-то не получилось.
Элевстис... да, правильно: Э-лев-стис. Может быть, если в этот раз он произнесет внятно и правильно, все получится?
Он взял с полки свою лучшую волшебную палочку (золотую, с серебряными концами) и, тщательно выбрав место, стал около пентаграммы. То и дело заглядывая в открытую книгу рядом, на пюпитре, он налил масла в светильники, сжег еще одно красное петушиное перо, подбросил сушеных трав на жаровню и начал:
- In nomine Belphegoris conjuro fe... [Именем Бельфегора вызываю тебя (лат.)].
В центре пентаграммы что-то ярко вспыхнуло, и появилась человеческая фигура, ошеломленно озирающаяся вокруг.
Чувствуя, что у него подкашиваются ноги, Альфьери нащупал сзади стол и прислонился к нему. Все не так, все не по правилам! Он ведь даже не дошел до той части, где называют Элевстиса. Но все-таки (и он, прищурившись, вгляделся получше) кое-чего он достиг.
И если даже это не совсем то, чего он ожидал, все равно перед ним настоящий, самый что ни на есть доподлинный демон. Никто другой просто не может быть!
Твердо, с уверенностью, которой на самом деле вовсе не испытывал, он сказал
- Покорись моей воле, демон! Исполняй повеления своего господина!
Из потока слов, который обрушил на него демон, Альфьери понял лишь немногие, и это его очень расстроило. Если ему не повезло и он вызвал какого-то из этих арабских джиннов, о которых упоминает "Аль-Хазред", никакой пользы от этого не будет. Он и латынь понимает плохо, а уж об арабском и говорить нечего.
Он заговорил снова, но уже не так уверенно:
- Кто ты? Назови себя, я хочу знать твое имя, В колеблющемся свете трудно было хорошо разглядеть демона, однако, присмотревшись, он увидел, что ростом демон с довольно высокого человека, ни хвоста, ни рогов у него нет и даже пламени не изрыгает. Не бог весть что за демон, какая-то мелкота. Вот тебе и везенье! И самое худшее во всем этом, что он, Альфьери, один и нет свидетелей его триумфу.
И, однако, в фигуре демона явно было что-то сверхъестественное. Собравшись с духом, Альфьери заговорил опять:
- In nomine Belphegoris, Adonis, Osiris, Lamachthani... [Во имя Бельфегора, Адониса, Озириса, Ламахтани (лат.).]
Он продолжал заклинание и вдруг умолк, охваченный изумлением и ужасом: демон поднял руку к подбородку, исторгнул огонь из кончиков пальцев, поднес к чему-то, что держал во рту, и теперь дышал дымом!
Альфьери, едва сдержав крик, отпрянул назад.
Демон, между тем, неторопливо оглядев комнату, принял, похоже, какое-то решение. Выпустив облако дыма, он медленно заговорил, и эхо его голоса гулко отдавалось в доме. Говорил он как-то чудно... но, может, он явился из частей преисподней, предназначенных для грешников других стран.
А сказал демон вот что:
- Это надо же, чтобы все так совпало! Пять источников инфракрасных лучей, а чтение заклинаний вслух, видно, дает молярные вибрации - условия почти идеальные! Не отсюда ли легенды о чертях и духах?
Эй, послушай!
Альфьери подпрыгнул чуть не до потолка.
- Ч-что? - пролепетал он дрожащим голосом.
- Ты волшебник, колдун - или кто?
- Я волшебник,- сказал Альфьери, судорожно цепляясь за остатки самообладания.- Я учился в университете Алькалы,- поспешил он добавить, надеясь произвести на демона впечатление,- и я приказываю, чтобы ты мне служил.
Не обратив никакого внимания на его последние слова, демон продолжал оглядывать комнату.
- Это надо же, чтобы так совпало! - повторил он, явно поглощенный своими мыслями.- Может, ты кто-нибудь из знаменитых? Не Фауст, случайно? спросил он Альфьери.
- Нет,- неохотно признался тот и назвал себя.
- Никогда не слышал,- сказал, глядя мимо него, демон.- Меня, кстати, зовут Ал Снид.
Все шло как-то не так, и Альфьери ухватился за единственное, что понял.
- Не из аравийских ли ты стран, Аль-Снид? - спросил он запинаясь.
- Слишком низкий уровень, до идеи путешествий во времени пока еще не доросли,- констатировал Снид.- Нет, я из Лондона. Я бы с превеликим удовольствием остался и поболтал с тобой, но спешу - хочу посмотреть, как в пятьдесят пятом году до рождества Христова в Британии высаживается Юлий Цезарь. Ты уж извини меня.
Он дотронулся до какого-то диковинного предмета, висевшего па поясе, и стал что-то делать. Понять смысл того, что говорил демон, Альфьери было довольно трудно, однако до него все-таки дошло, что его первый настоящий демон вот-вот от него ускользнет, и потому он схватил книгу заклинаний и начал снова:
- Conjuro te... [Заклинаю тебя (лат.)]
Демон поднял на Альфьери глаза.
- Ну да, конечно,- с гримасой раздражения сказал он,- как я об этом не подумал? Совпадение или нет, но у тебя здесь абсолютно непреодолимый темпоральный барьер. Мне не двинуться ни вперед, ни назад во времени, пока ты не задуешь светильники. Задуй их, пожалуйста, если тебе не трудно.
- Ни за что! - торжествующе воскликнул Альфьери.- Ты первый истинный демон, которого мне удалось вызвать, и я не отпущу тебя, пока не покажу моему покровителю, иначе меня ждет четвертование или костер.
Снид уловил ноту отчаянья в его голосе и сказал:
- Что ж, видно, смотреть на старика Юлия будет кто-то другой. Ждал он меня две тысячи лет, может подождать и еще. А у тебя, вроде бы, и вправду неприятности?
- Воистину так,- признался Альфьери и неожиданно для себя самого начал рассказывать демону о том, как, сам того не желая, вынужден был прикинуться волшебником, которому все под силу.
Снид, сочувственно его выслушав, прищелкнул языком.
- Давай посмотрим, правильно ли я понял,- сказал он.- Своей ложью ты поставил себя в такое положение, когда все думают, что ты колдун, что ты можешь вызывать демонов, делать золото и тому подобное. Ты...
- Я и правду могу вызывать демонов! - опомнившись, перебил его Альфьери.- Разве не попал в мои сети ты?
Снид, наморщив лоб, опять посмотрел на свой измеритель времени.
- Да, ты поймал меня,- согласился он.- Но хоть я и не демон, у меня нет никакого желания до конца своих дней растолковывать тебе это и то, что такое четвертое измерение и перемещение массы во времени.
А если даже ты бы и понял что-то, то это могло бы запутать линию времени. Я сейчас хочу одного: поскорее отсюда выбраться. Можем мы заключить с тобой какую-нибудь сделку?
- Ч-что?
Альфьери все более убеждался в том, что быть заклинателем духов не так-то просто.
- Иными словами,- необычайно терпеливо продолжал Снид,- могу я за то, чтобы ты меня отпустил, сделать что-нибудь для тебя?
До Альфьери вообще все доходило туго, но уж если ему удавалось уловить мысль, он вцеплялся в нее мертвой хваткой.
- Ты многое можешь? - спросил он.- Любое желание исполнишь?
- Не любое...- Снид задумался.- Но одно-два скромных выполнить могу. Менять историю основательно не стану, но на небольшие изменения пойду.
Как я понимаю, старый Монастикус - тот тип, который сделал тебя волшебником,- влез в это дело исключительно ради корысти? Ему нужно, чтобы все быстро окупилось?. Прибыль нужна?
- Ты все говоришь правильно,- со вздохом подтвердил Альфьери.
Снид достал из кармана блокнот и карандаш и затоптал окурок.
- Я сяду за стол и посчитаю,- сказал он.
- Не покидай пентаграммы! - крикнул Альфьери.
Он хорошо помнил о печальной судьбе волшебников, позволивших демонам перешагнуть очерченную границу.
Я изолирован,- весело сказал Снид,- темпоральное поле в землю уйти не может.
Он перешагнул через начерченную мелом линию и положил блокнот на стол возле Альфьери; тот зажмурился, ожидая, что дом провалится в преисподнюю.
Однако ничего не произошло, и он, хотя ему было очень страшно, приоткрыл глаза. Но тут же они так расширились, что еще немного и вылезли бы из орбит: разложив на столе карту (на ней были обозначены исторические события трех тысячелетий), демон что-то вычислял.
Закончив, он, довольный, повернулся к Альфьери и спросил:
- Три с четвертью килограмма золота тебя устроят? Столько я могу тебе дать, в линии времени от этого возникнет нарушение не более чем субтретьего уровня.
Альфьери уловил главное для себя слово и за него ухватился.
- Ты можешь дать мне золота? - поспешно спросил он.- Монастикус до потолка подпрыгнет от радости, когда увидит червонное золото.
- Хорошо, он его увидит,- сказал Снид.- Есть у тебя что-нибудь не очень нужное? Помассивней? Производить трапсмутацию малых масс, разбросанных на большой площади, при помощи портативного прибора трудновато. А вот это как раз бы подошло! - и он показал на небольшой чугунный котел.- Тебе эта штуковина очень нужна?
Альфьери, не в силах вымолвить ни слова, отрицательно покачал головой.
Демон снял с пояса небольшой продолговатый предмет и нажал на его конец. Другой конец сразу засветился чистым белым светом.
- Отойди подальше,- сказал Снид через плечо.- Может обжечь.
Он надел темные выпуклые очки и, будто играя, стал водить лучом света по котлу.
Повторять не понадобилось: Альфьерп сам был бы рад оказаться сейчас где-нибудь подальше и ничего этого не видеть.
Снид между тем, мурлыча себе под нос, продолжал работать. Черный матовый край котла, омываемый лучом света, начал желтеть.
Через десять минут Снид повернулся к Альфьери и сказал улыбаясь:
- Химически чистое и, самое главное, настоящее - лучшего не сыскать и в Эльдорадо. Вообще-то, его тут даже больше, чем я тебе обещал, но я все же надеюсь, что это в пределах допустимого.
Альфьери с опаской протянул руку и дотронулся до котла. Глаза его расширились от ужаса.
- Ну, а теперь,- строго сказал Снид,- задуешь ты свои лампы или мне превратить тебя в бородавочника?
Угроза была глупая, но Альфьери только что собственными глазами видел, как произошло невозможное, и рисковать ему не хотелось. Рука его мгновенно схватила щипцы, которыми он снимал нагар со светильников. Как жаль, что успеха его никто не видел!
Но нечего бога гневить: ведь у него теперь есть золото.
Едва угас с чуть слышным хлопком первый светильник, как "демон" исчез, и в оставленную им пустоту мгновенно устремился воздух.
Альфьери упал в кресло, Поверить невозможно!
И отделался он невероятно легко: демон даже не потребовал его душу! А что, если в следующий раз ему не повезет так, как в этот? Что, если... Ему стало не по себе.
И внезапно он понял, что надо сделать: часть золота он оставит для себя, на собственные нужды.
А остальное убедит Монастикуса-старшего в том, что он, Альфьери, не шарлатан. Надо, чтобы старик рот разинул от удивления - тогда можно будет дать стрекача, и через день-два он окажется далеко.
Он встал и решительно двинулся к полкам с книгами.
Внезапно послышались шаги, и, заскрипев ржавыми петлями, распахнулась дверь. Прямо с порога Монастикус-младший закричал:
- Мастер Гаргрийн говорит, что для миссис Комфрей его кровь летучих мышей была хороша и он денег не вернет! Разреши мне, учитель, набрать трав, нужных, чтобы превратить его в жа... Ой, что это?!
Он увидел на полу горшок из литого золота.
- Как ты сделал это, учитель? - спросил он, не сводя с горшка глаз.
- Не учитель я тебе больше,- надменно ответил ему Альфьери.- Свой договор с твоим отцом я выполнил. Я сделал для него золото и отныне возвращаюсь к первоначальному своему занятию - буду, как и прежде, лечить коров.
Он бросил охапку пергаментов на еще раскаленную жаровню и повернулся к молодому Монастикусу.
- Слушай меня внимательно, юнец,- подняв палец, сказал он.- Да не введет тебя это золото в искушение. Брось заниматься колдовством, оно опасно, и будущего у этого ремесла нет.