-----------------------------------------------------------------------
Ray Bradbury. Fever Dream. Пер. - А.Хохрев
-----------------------------------------------------------------------
Его уложили между чистыми, до хруста накрахмаленными простынями, и под
рукой, на столике, рядом с затененной розовой лампой теперь всегда стоял
стакан со свежим густым апельсиновым соком. Чарльзу стоило только
кликнуть, и родители - тут как тут - заглядывали к нему в комнату.
Акустика здесь была превосходная: он слышал, как унитаз прочищает по утрам
свое фарфоровое горло, как дождь хлещет по крыше, как хитрая мышища
пробирается тайными ходами в стене, как внизу в клетке заливается
канарейка. Болезнь отточила до предела его чувства.
Чарльзу уже исполнилось тринадцать. Стояла середина сентября, и земля
полыхала всеми красками осени. Он лежал в постели третьи сутки - и тут
начался бред.
Рука стала меняться. Правая. Он видел, как рука, горячая, покрытая
потом, одиноко покоилась на покрывале. А потом задрожала ужасно и застыла
вдруг, медленно изменяя цвет.
В тот день пришел доктор и принялся выстукивать его худосочную грудь
словно барабанчик.
- Ну, как мы нынче? - спросил, улыбаясь, доктор. - Знаю, знаю, можешь
не отвечать: "Моя лихорадка в порядке, чего не скажешь обо мне!" - Он
засмеялся над выдуманной им же самим и тщательно отрепетированной
остротой.
Чарльз понял внезапно, что в неуклюжей шутке есть смысл - он вспомнил
все, побледнел и содрогнулся от воспоминания. Доктор, конечно, знать не
знал, как жестоко прозвучал его хохот.
- Доктор, - прошептали бескровные губы. - Рука... Она не моя сейчас.
Этим утром она превратилась во что-то другое. Я хочу, чтобы вы сделали ее
прежней, доктор!!!
Врач улыбнулся и потрепал мальчика по руке.
- А мне она кажется вполне нормальной, сынок. Просто у тебя был
небольшой трясунец.
- Но она переменилась, доктор! - закричал Чарльз, жалостливо баюкая
свою бледную обезумевшую руку. - Это правда!
Доктор сморгнул.
- Ну что же, прими вот розовую пилюлю, - и он положил таблетку Чарльзу
на язык. - Глотай-ка!
- Ведь это поможет руке стать снова моей, да?
- Разумеется, разумеется.
Дом молчаливо провожал доктора, катившего вниз по дороге под спокойным
белесым сентябрьским небом. Где-то очень далеко, в кухонном мире тикали
часы. Чарльз лежал, наблюдая за рукой.
Рука была чужая.
Снаружи задул ветер. Листья стучались в холодное стекло.
В четыре часа началось превращение второй руки. Казалось, болезнь
переселилась в нее - рука пульсировала, изменяясь клетка за клеткой, она
колотилась словно горячечное сердце. Ногти поголубели, а затем сделались
красными. Все это продолжалось целый час, а после рука приняла свой
обычный вид. Но - обманывала. Она больше не принадлежала мальчику, что
лежал, оцепенев от ужаса, а потом забылся в изнеможении.
В шесть часов мать принесла суп. Он не захотел даже притронуться.
- У меня больше нет рук, - произнес, не открывая глаз.
- Но твои руки на месте, - возразила мать.
- Нет! - всхлипнул он. - Их - нет. Кажется, что там, где они должны
быть - обрубки. Мама, Боже мой, как же все это страшно.
Ей пришлось самой его кормить.
- Мама, пожалуйста, пусть доктор приедет сейчас же. Мне очень плохо.
- Он зайдет в восемь, - бросила мать и вышла.
В семь часов, когда темень, нахлынув, взяла дом в кольцо, Чарльз
внезапно почувствовал, что это происходит вначале с одной, а затем и с
другой ногой.
- Мама! Быстрее сюда! - закричал он.
Но мать снова опоздала.
Когда она вышла, Чарльз перестал сопротивляться, откинулся на подушку,
ощущая нервную дрожь в ногах, которые раскалились и запылали; он
почувствовал, что в комнате заметно потеплело от всего с ним
происходящего. Жар поднимался от кончиков пальцев к лодыжкам, а затем стал
постепенно захватывать колени.
- Можно войти? - доктор стоял в дверях и улыбался.
- Доктор! - закричал Чарльз. - Скорее, поглядите на мои ноги!
Доктор неторопливо откинул одеяло.
- Вот и ты. Целехонький, здоровехонький. Взмокший, правда. Небольшая
лихоманка. Я ведь запретил тебе вертеться, гадкий ты мальчишка. - Он
ущипнул влажную розовую щеку. - Ну что, пилюли помогли? Рука в порядке?
- Нет, нет! Впридачу теперь еще и левая, и ноги!
- Ладно, ладно, я дам тебе еще три - по одной на каждую конечность.
Договорились? - И доктор рассмеялся.
- А они помогут? Пожалуйста, скажите, что со мной?
- Легкий приступ скарлатины, осложненный простудкой, вот и все.
- Это такие бактерии, которые живут и размножаются во мне, да?
- Да.
- Вы уверены, что это скарлатина? Я ведь не сдавал анализов!
- Надеюсь, что смогу распознать скарлатину по виду больного, - отрезал
доктор холодно, щупая его пульс.
Чарльз молча лежал до тех пор, пока доктор не принялся решительно
упаковывать черный чемоданчик. И тут затеплился робкий мальчишеский голос,
а глаза осветились давнишним воспоминанием:
- Я когда-то книгу читал... Там говорилось об окаменелых деревьях, ну
просто, как древесина превращается в камень. Деревья падают и гниют, в них
проникают кристаллы и начинают свое строительство, и тогда, хотя со
стороны они еще выглядят, как деревья, все не так: это уже - камни.
Он замолчал. В теплой тишине комнаты слышалось только дыхание.
- Ну и? - спросил доктор.
- Я просто подумал, могут ли бактерии развиваться? Я знаю из биологии,
нам рассказывали об одноклеточных организмах, амебах и всяком таком, как
миллионы лет назад эти штуки взяли и собрались все вместе. А клетки
продолжали слипаться, расти, и вот появились, ну скажем, рыбы, или,
например, мы, но все это лишь скопления клеток, которые решили
соединиться. Так? - Чарльз облизал обветрившиеся губы.
- И что же из всего этого следует? - Доктор склонился над мальчиком.
- Я должен, поймите, доктор. Я обязан вас предупредить! - закричал
Чарльз. - Ведь такое может повториться. Вы представьте, ну, попробуйте
представить, что словно миллионы лет назад множество микробов объединились
и решили образовать нечто...
Его руки ползли, подбираясь к горлу.
- И они решили захватить человека! - кричал Чарльз.
- Захватить человека?
- Да, заменить человека. Стать мною, моими руками, ногами! Что, если
болезнь каким-то образом знает, как можно убить человека и жить вместо
него?
Руки сомкнулись на его шее.
Доктор с воплем подался вперед.
В девять часов родители проводили доктора к машине и подали чемоданчик.
Стоя на пронизывающем ночном ветру, обсуждали создавшееся положение.
- И, главное, проверяйте, не развязался ли он, - наставлял доктор. - Я
бы не хотел, чтобы он себя изувечил.
- Это пройдет, доктор? - На мгновение мать задержала его ладонь.
Он потрепал ее по плечу.
- Не я ли был вашим семейным врачом целых тридцать лет? Просто
лихорадка. Он бредит...
- Но синяки у него на горле... Он чуть было сам себя не задушил!..
- Главное - держать его пока связанным; к утру все пройдет.
Машина скользнула на темную осеннюю дорогу.
В три часа утра Чарльз лежал с открытыми глазами в своей маленькой
темной комнатке. Белье намокло от пота. Он весь горел. К этому моменту у
него не осталось ни рук, ни ног, и начало превращаться тело. Мальчик, не
двигаясь, лежал на кровати и только с безумной сосредоточенностью смотрел
в безбрежное пространство потолка. Какое-то время он метался, орал, но от
этих усилий лишь ослабел и охрип. Мать несколько раз поднималась, чтобы
переменить влажное полотенце на лбу. Теперь он лежал молча. Он был связан
по рукам и ногам.
Он чувствовал, как оболочка его тела начинает изменяться, органы -
перемещаться, а легкие внезапно взорвались словно мехи, наполненные
горючим. Комната осветилась тревожными бликами, похожими на мерцание
очага.
Теперь у него больше не было тела. Оно исчезло. Совсем. То есть оно
осталось, но при этом было выключено, как под наркозом, внутри же все
пылало и вибрировало. Казалось, нож гильотины аккуратно отделил его
голову, и вот теперь она, сияя, лежала на подушке, залитой лунным светом,
а тело все еще жило, но принадлежало уже кому-то чужому. Болезнь поглотила
его - и, поглотив, воспроизвела сама себя.
И короткие волоски на руках, ногти и шрамы на ногах, и родинка,
маленькая, на правом бедре - все было воссоздано безупречно.
Я мертв, думал он, меня убили, и все же я жив. Мое тело умерло, теперь
это просто болезнь, и ведь никто никогда об этом не узнает. Я буду ходить,
гулять, но это буду уже не я, а нечто другое. Что-то настолько плохое,
настолько злое, что мне даже и не представить. И это нечто станет покупать
ботинки, пить воду, и, быть может, через какое-то время женится, и будет
плодить новое зло в несметных количествах! И никто не будет подозревать об
этом...
Теперь волна тепла заскользила вверх по шее, ударила в щеки, и они
зажглись, будто он выпил стакан горячего вина. Губы пересохли и
воспалились, а веки словно охватило огнем. Из ноздрей маленькими язычками
вырвалось голубое пламя.
Ну вот и все, подумал он. Сейчас это захватит голову и укрепится в
глазах, в каждом зубе, в каждой извилине мозга, в каждой волосинке и
ложбинке ушей. И от меня совсем ничего не останется.
Он чувствовал, как мозг наполнился кипящей ртутью. Как левый глаз будто
улитка ввернулся сам в себя, а затем вынырнул уже иным. Он ослеп на левый
глаз. Левый глаз больше ему не принадлежал. Теперь это была вражеская
территория. Язык исчез, его словно отрезали. Левая щека онемела. Левое ухо
не воспринимало звуков. Оно тоже принадлежало кому-то другому. Это нечто,
зародившееся в нем, и были те самые минералы, подменившие суть дерева,
болезнь заменила каждую живую здоровую клетку.
Он попробовал закричать и услышал свой громкий, пронзительный вой. Мозг
открыл шлюзы, и вот потоком унесло и правый глаз, и правое ухо, он ослеп и
оглох, превратившись в сплошное пламя, кошмар, панику. В смерть.
Стояло прекрасное ясное утро, и свежий ветер подталкивал доктора,
поднимающегося по тропинке к дому, в спину. Внезапно в окне он увидел
полностью одетого мальчика. Чарльз не помахал в ответ на приветствие.
- Что это? Ты встал? Господи!
Доктор взлетел по ступеням. Задыхаясь, он ворвался в спальню.
- Почему ты встал с кровати? - накинулся он на мальчика и сразу же
простучал грудную клетку, проверил пульс и потрогал лоб.
- Совершенно невероятно! Здоров! Здоров, клянусь Господом!
- Я больше никогда не заболею. Никогда в жизни, - объявил мальчик,
спокойно глядя в огромное окно. - Никогда.
- Надеюсь, что так. Выглядишь ты прекрасно, Чарльз.
- Доктор?
- Да, Чарльз?
- Я могу пойти в школу сейчас?
- Думаю, что лучше отложить это до завтра. Ты нетерпелив...
- Да. Мне нравится школа. Ребята. Я хочу играть с ними, драться,
плеваться, дергать девчонок за косички, пожимать руки учителям, перелапать
всю-всю одежонку в раздевалке и еще хочу вырасти, и поехать
путешествовать, и пожимать руки разным людям, а потом жениться и нарожать
кучу детей, и ходить в библиотеки, и брать книги - я хочу все это! -
говорил мальчик, не отрывая взгляда от окна, в котором сияло сентябрьское
утро. - Как вы меня только что назвали?
- Что? - переспросил пораженный доктор. - Чарльзом, как же еще?
- В конце концов лучше, чем никак, - мальчик пожал плечами.
- Рад, что ты хочешь вернуться в школу, - сказал доктор.
- Я действительно жду этого с нетерпением, - улыбнулся мальчик. -
Спасибо вам за помощь, доктор. Вашу руку.
- Будь здоров.
Они важно обменялись рукопожатием, а свежий ветер задувал в распахнутое
окно. Они, наверное, целую минуту трясли друг другу руки, и мальчик,
улыбаясь, благодарно смотрел на старика.
Затем, смеясь, мальчик сбежал с доктором вниз и проводил его к машине.
Сзади шли родители и радовались тому, что все так благополучно
завершилось.
- Здоров на все сто! - объявил им доктор. - Просто невероятно!
- И силен! - улыбнулся отец. - Можете себе представить - развязался
сам! Не так ли, Чарльз?
- Неужели? - спросил мальчик.
- Именно! Но каким образом тебе это удалось?!
- Как давно это было... - проговорил мальчик.
- Да уж!
Все засмеялись, а мальчик потихоньку поставил босую ступню на дорожку,
где спешили по своим делам несколько красных муравьев. Его глаза
таинственно блеснули; родители продолжали спокойно болтать с пожилым
доктором. Муравьи остановились, задергались и наконец замерли на цементе.
Он не сомневался - насекомые были мертвы.
- До свидания!
Доктор уезжал, помахивая рукой из окошка автомобиля.
Мальчик пошел к дому. По дороге он смотрел на город и тихонько мурлыкал
под нос "Школьные годы".
- Как хорошо, что он снова здоров, - сказал отец.
- Ты только погляди! Прямо рвется в школу!
Мальчик обернулся. Ни слова не говоря, крепко обнял их и расцеловал.
Потом, все так же молча, бросился в дом. В гостиной быстро распахнул
птичью клетку и, запустив руку, погладил канарейку. Разочек.
Потом закрыл дверцу, отступил на несколько шагов и стал ждать...
Ray Bradbury. Fever Dream. Пер. - А.Хохрев
-----------------------------------------------------------------------
Его уложили между чистыми, до хруста накрахмаленными простынями, и под
рукой, на столике, рядом с затененной розовой лампой теперь всегда стоял
стакан со свежим густым апельсиновым соком. Чарльзу стоило только
кликнуть, и родители - тут как тут - заглядывали к нему в комнату.
Акустика здесь была превосходная: он слышал, как унитаз прочищает по утрам
свое фарфоровое горло, как дождь хлещет по крыше, как хитрая мышища
пробирается тайными ходами в стене, как внизу в клетке заливается
канарейка. Болезнь отточила до предела его чувства.
Чарльзу уже исполнилось тринадцать. Стояла середина сентября, и земля
полыхала всеми красками осени. Он лежал в постели третьи сутки - и тут
начался бред.
Рука стала меняться. Правая. Он видел, как рука, горячая, покрытая
потом, одиноко покоилась на покрывале. А потом задрожала ужасно и застыла
вдруг, медленно изменяя цвет.
В тот день пришел доктор и принялся выстукивать его худосочную грудь
словно барабанчик.
- Ну, как мы нынче? - спросил, улыбаясь, доктор. - Знаю, знаю, можешь
не отвечать: "Моя лихорадка в порядке, чего не скажешь обо мне!" - Он
засмеялся над выдуманной им же самим и тщательно отрепетированной
остротой.
Чарльз понял внезапно, что в неуклюжей шутке есть смысл - он вспомнил
все, побледнел и содрогнулся от воспоминания. Доктор, конечно, знать не
знал, как жестоко прозвучал его хохот.
- Доктор, - прошептали бескровные губы. - Рука... Она не моя сейчас.
Этим утром она превратилась во что-то другое. Я хочу, чтобы вы сделали ее
прежней, доктор!!!
Врач улыбнулся и потрепал мальчика по руке.
- А мне она кажется вполне нормальной, сынок. Просто у тебя был
небольшой трясунец.
- Но она переменилась, доктор! - закричал Чарльз, жалостливо баюкая
свою бледную обезумевшую руку. - Это правда!
Доктор сморгнул.
- Ну что же, прими вот розовую пилюлю, - и он положил таблетку Чарльзу
на язык. - Глотай-ка!
- Ведь это поможет руке стать снова моей, да?
- Разумеется, разумеется.
Дом молчаливо провожал доктора, катившего вниз по дороге под спокойным
белесым сентябрьским небом. Где-то очень далеко, в кухонном мире тикали
часы. Чарльз лежал, наблюдая за рукой.
Рука была чужая.
Снаружи задул ветер. Листья стучались в холодное стекло.
В четыре часа началось превращение второй руки. Казалось, болезнь
переселилась в нее - рука пульсировала, изменяясь клетка за клеткой, она
колотилась словно горячечное сердце. Ногти поголубели, а затем сделались
красными. Все это продолжалось целый час, а после рука приняла свой
обычный вид. Но - обманывала. Она больше не принадлежала мальчику, что
лежал, оцепенев от ужаса, а потом забылся в изнеможении.
В шесть часов мать принесла суп. Он не захотел даже притронуться.
- У меня больше нет рук, - произнес, не открывая глаз.
- Но твои руки на месте, - возразила мать.
- Нет! - всхлипнул он. - Их - нет. Кажется, что там, где они должны
быть - обрубки. Мама, Боже мой, как же все это страшно.
Ей пришлось самой его кормить.
- Мама, пожалуйста, пусть доктор приедет сейчас же. Мне очень плохо.
- Он зайдет в восемь, - бросила мать и вышла.
В семь часов, когда темень, нахлынув, взяла дом в кольцо, Чарльз
внезапно почувствовал, что это происходит вначале с одной, а затем и с
другой ногой.
- Мама! Быстрее сюда! - закричал он.
Но мать снова опоздала.
Когда она вышла, Чарльз перестал сопротивляться, откинулся на подушку,
ощущая нервную дрожь в ногах, которые раскалились и запылали; он
почувствовал, что в комнате заметно потеплело от всего с ним
происходящего. Жар поднимался от кончиков пальцев к лодыжкам, а затем стал
постепенно захватывать колени.
- Можно войти? - доктор стоял в дверях и улыбался.
- Доктор! - закричал Чарльз. - Скорее, поглядите на мои ноги!
Доктор неторопливо откинул одеяло.
- Вот и ты. Целехонький, здоровехонький. Взмокший, правда. Небольшая
лихоманка. Я ведь запретил тебе вертеться, гадкий ты мальчишка. - Он
ущипнул влажную розовую щеку. - Ну что, пилюли помогли? Рука в порядке?
- Нет, нет! Впридачу теперь еще и левая, и ноги!
- Ладно, ладно, я дам тебе еще три - по одной на каждую конечность.
Договорились? - И доктор рассмеялся.
- А они помогут? Пожалуйста, скажите, что со мной?
- Легкий приступ скарлатины, осложненный простудкой, вот и все.
- Это такие бактерии, которые живут и размножаются во мне, да?
- Да.
- Вы уверены, что это скарлатина? Я ведь не сдавал анализов!
- Надеюсь, что смогу распознать скарлатину по виду больного, - отрезал
доктор холодно, щупая его пульс.
Чарльз молча лежал до тех пор, пока доктор не принялся решительно
упаковывать черный чемоданчик. И тут затеплился робкий мальчишеский голос,
а глаза осветились давнишним воспоминанием:
- Я когда-то книгу читал... Там говорилось об окаменелых деревьях, ну
просто, как древесина превращается в камень. Деревья падают и гниют, в них
проникают кристаллы и начинают свое строительство, и тогда, хотя со
стороны они еще выглядят, как деревья, все не так: это уже - камни.
Он замолчал. В теплой тишине комнаты слышалось только дыхание.
- Ну и? - спросил доктор.
- Я просто подумал, могут ли бактерии развиваться? Я знаю из биологии,
нам рассказывали об одноклеточных организмах, амебах и всяком таком, как
миллионы лет назад эти штуки взяли и собрались все вместе. А клетки
продолжали слипаться, расти, и вот появились, ну скажем, рыбы, или,
например, мы, но все это лишь скопления клеток, которые решили
соединиться. Так? - Чарльз облизал обветрившиеся губы.
- И что же из всего этого следует? - Доктор склонился над мальчиком.
- Я должен, поймите, доктор. Я обязан вас предупредить! - закричал
Чарльз. - Ведь такое может повториться. Вы представьте, ну, попробуйте
представить, что словно миллионы лет назад множество микробов объединились
и решили образовать нечто...
Его руки ползли, подбираясь к горлу.
- И они решили захватить человека! - кричал Чарльз.
- Захватить человека?
- Да, заменить человека. Стать мною, моими руками, ногами! Что, если
болезнь каким-то образом знает, как можно убить человека и жить вместо
него?
Руки сомкнулись на его шее.
Доктор с воплем подался вперед.
В девять часов родители проводили доктора к машине и подали чемоданчик.
Стоя на пронизывающем ночном ветру, обсуждали создавшееся положение.
- И, главное, проверяйте, не развязался ли он, - наставлял доктор. - Я
бы не хотел, чтобы он себя изувечил.
- Это пройдет, доктор? - На мгновение мать задержала его ладонь.
Он потрепал ее по плечу.
- Не я ли был вашим семейным врачом целых тридцать лет? Просто
лихорадка. Он бредит...
- Но синяки у него на горле... Он чуть было сам себя не задушил!..
- Главное - держать его пока связанным; к утру все пройдет.
Машина скользнула на темную осеннюю дорогу.
В три часа утра Чарльз лежал с открытыми глазами в своей маленькой
темной комнатке. Белье намокло от пота. Он весь горел. К этому моменту у
него не осталось ни рук, ни ног, и начало превращаться тело. Мальчик, не
двигаясь, лежал на кровати и только с безумной сосредоточенностью смотрел
в безбрежное пространство потолка. Какое-то время он метался, орал, но от
этих усилий лишь ослабел и охрип. Мать несколько раз поднималась, чтобы
переменить влажное полотенце на лбу. Теперь он лежал молча. Он был связан
по рукам и ногам.
Он чувствовал, как оболочка его тела начинает изменяться, органы -
перемещаться, а легкие внезапно взорвались словно мехи, наполненные
горючим. Комната осветилась тревожными бликами, похожими на мерцание
очага.
Теперь у него больше не было тела. Оно исчезло. Совсем. То есть оно
осталось, но при этом было выключено, как под наркозом, внутри же все
пылало и вибрировало. Казалось, нож гильотины аккуратно отделил его
голову, и вот теперь она, сияя, лежала на подушке, залитой лунным светом,
а тело все еще жило, но принадлежало уже кому-то чужому. Болезнь поглотила
его - и, поглотив, воспроизвела сама себя.
И короткие волоски на руках, ногти и шрамы на ногах, и родинка,
маленькая, на правом бедре - все было воссоздано безупречно.
Я мертв, думал он, меня убили, и все же я жив. Мое тело умерло, теперь
это просто болезнь, и ведь никто никогда об этом не узнает. Я буду ходить,
гулять, но это буду уже не я, а нечто другое. Что-то настолько плохое,
настолько злое, что мне даже и не представить. И это нечто станет покупать
ботинки, пить воду, и, быть может, через какое-то время женится, и будет
плодить новое зло в несметных количествах! И никто не будет подозревать об
этом...
Теперь волна тепла заскользила вверх по шее, ударила в щеки, и они
зажглись, будто он выпил стакан горячего вина. Губы пересохли и
воспалились, а веки словно охватило огнем. Из ноздрей маленькими язычками
вырвалось голубое пламя.
Ну вот и все, подумал он. Сейчас это захватит голову и укрепится в
глазах, в каждом зубе, в каждой извилине мозга, в каждой волосинке и
ложбинке ушей. И от меня совсем ничего не останется.
Он чувствовал, как мозг наполнился кипящей ртутью. Как левый глаз будто
улитка ввернулся сам в себя, а затем вынырнул уже иным. Он ослеп на левый
глаз. Левый глаз больше ему не принадлежал. Теперь это была вражеская
территория. Язык исчез, его словно отрезали. Левая щека онемела. Левое ухо
не воспринимало звуков. Оно тоже принадлежало кому-то другому. Это нечто,
зародившееся в нем, и были те самые минералы, подменившие суть дерева,
болезнь заменила каждую живую здоровую клетку.
Он попробовал закричать и услышал свой громкий, пронзительный вой. Мозг
открыл шлюзы, и вот потоком унесло и правый глаз, и правое ухо, он ослеп и
оглох, превратившись в сплошное пламя, кошмар, панику. В смерть.
Стояло прекрасное ясное утро, и свежий ветер подталкивал доктора,
поднимающегося по тропинке к дому, в спину. Внезапно в окне он увидел
полностью одетого мальчика. Чарльз не помахал в ответ на приветствие.
- Что это? Ты встал? Господи!
Доктор взлетел по ступеням. Задыхаясь, он ворвался в спальню.
- Почему ты встал с кровати? - накинулся он на мальчика и сразу же
простучал грудную клетку, проверил пульс и потрогал лоб.
- Совершенно невероятно! Здоров! Здоров, клянусь Господом!
- Я больше никогда не заболею. Никогда в жизни, - объявил мальчик,
спокойно глядя в огромное окно. - Никогда.
- Надеюсь, что так. Выглядишь ты прекрасно, Чарльз.
- Доктор?
- Да, Чарльз?
- Я могу пойти в школу сейчас?
- Думаю, что лучше отложить это до завтра. Ты нетерпелив...
- Да. Мне нравится школа. Ребята. Я хочу играть с ними, драться,
плеваться, дергать девчонок за косички, пожимать руки учителям, перелапать
всю-всю одежонку в раздевалке и еще хочу вырасти, и поехать
путешествовать, и пожимать руки разным людям, а потом жениться и нарожать
кучу детей, и ходить в библиотеки, и брать книги - я хочу все это! -
говорил мальчик, не отрывая взгляда от окна, в котором сияло сентябрьское
утро. - Как вы меня только что назвали?
- Что? - переспросил пораженный доктор. - Чарльзом, как же еще?
- В конце концов лучше, чем никак, - мальчик пожал плечами.
- Рад, что ты хочешь вернуться в школу, - сказал доктор.
- Я действительно жду этого с нетерпением, - улыбнулся мальчик. -
Спасибо вам за помощь, доктор. Вашу руку.
- Будь здоров.
Они важно обменялись рукопожатием, а свежий ветер задувал в распахнутое
окно. Они, наверное, целую минуту трясли друг другу руки, и мальчик,
улыбаясь, благодарно смотрел на старика.
Затем, смеясь, мальчик сбежал с доктором вниз и проводил его к машине.
Сзади шли родители и радовались тому, что все так благополучно
завершилось.
- Здоров на все сто! - объявил им доктор. - Просто невероятно!
- И силен! - улыбнулся отец. - Можете себе представить - развязался
сам! Не так ли, Чарльз?
- Неужели? - спросил мальчик.
- Именно! Но каким образом тебе это удалось?!
- Как давно это было... - проговорил мальчик.
- Да уж!
Все засмеялись, а мальчик потихоньку поставил босую ступню на дорожку,
где спешили по своим делам несколько красных муравьев. Его глаза
таинственно блеснули; родители продолжали спокойно болтать с пожилым
доктором. Муравьи остановились, задергались и наконец замерли на цементе.
Он не сомневался - насекомые были мертвы.
- До свидания!
Доктор уезжал, помахивая рукой из окошка автомобиля.
Мальчик пошел к дому. По дороге он смотрел на город и тихонько мурлыкал
под нос "Школьные годы".
- Как хорошо, что он снова здоров, - сказал отец.
- Ты только погляди! Прямо рвется в школу!
Мальчик обернулся. Ни слова не говоря, крепко обнял их и расцеловал.
Потом, все так же молча, бросился в дом. В гостиной быстро распахнул
птичью клетку и, запустив руку, погладил канарейку. Разочек.
Потом закрыл дверцу, отступил на несколько шагов и стал ждать...