The Messiah
Origin: http://www.raybradbury.ru
1976 год
Переводчик: Р. Рыбкин
- Мы все грезили об этом в молодости, - сказал епископ
Келли.
Остальные за столом забормотали одобрительно, закивали.
- Не было мальчика-христианина, который однажды ночью
не подумал бы: "А не я ли - Он? Не Второе ли это Пришествие
наконец-то и не я ли Пришедший? Что, что, о, что, боже
милостивый, если окажется, что я Иисус? Вот будет здорово!"
Католические священники, протестантские проповедники и
один раввин негромко засмеялись, вспоминая каждый свое детство,
свои безумные фантазии и какими невероятно глупыми были они
тогда.
- А еврейские мальчики, - спросил молодой священник отец
Нивен, - представляют себя, насколько я понимаю, Моисеем?
- Нет, нет, мой дорогой друг, - сказал рабби Ниттлер.
- Мессией! Мессией!
Снова тихий смех.
- Ну конечно, - сказал отец Нивен, чье свежее лицо
было сливочно-розовым, - какую чушь я сморозил! Как же я
не подумал? Ведь Христос не был для евреев Мессией, не так ли?
И ваш народ до сих пор ждет, чтобы Мессия пришел. Странно. О,
как все расходится!
- И ничто так, как это, - сказал епископ Келли.
И, встав, повел всех на террасу, откуда открывался вид
на холмы Марса, на древние марсианские города, на старые шоссе,
на русла рек, полные пыли, и на Землю, которая, в шестидесяти
миллионах миль отсюда, ярким огоньком сияла в этом чужом небе.
- Разве могли мы в самых безумных своих мечтах вообразить,
- сказал преподобный Смит, - что наступит день, когда здесь,
на Марсе, будут Баптистский Молельный Дом, Капелла Святой
Марии, Синагога Горы Синай?
Тихие "нет, не могли" были ответом на его вопрос.
Нарушив тишину, возник новый голос. Пока они стояли
у балюстрады, отец Нивен, чтобы проверить часы, включил
свой транзистор. Из маленького поселка неподалеку в пустыне
передавали новости. Все стали слушать.
-...как утверждают, недалеко от поселка. Это первый
марсианин, обнаруженный в наших местах в нынешнем году.
Убедительно просим относиться ко всем визитерам такого рода
с уважением. Если же...
Отец Нивен выключил приемник.
- Ох уж эта неуловимая конгрегация! - вздохнул преподобный
Смит. - Должен признаться, я прилетел на Марс не только ради
христиан с Земли, но надеясь также пригласить хотя бы одного
марсианина поужинать со мной как-нибудь в воскресенье и узнать
от него о его верованиях, нуждах.
- Они еще не решили, как к нам относиться, - сказал
отец Липскомб. - Примерно через год, я думаю, они поймут, что
мы не охотники на бизонов и шкуры нам не нужны. И все же,
надо признаться, держать в узде свое любопытство нелегко. В
конце концов, судя по фотографиям, полученным нами от
наших "Маринеров", никаких форм жизни на Марсе быть не должно.
Но оказалось, что одна есть, непонятная и во многом сходная
с человеком.
- Во многом, ваше преосвященство? - И раввин замер над
своим кофе. - У меня чувство, что человеческого в них больше,
чем в нас. Они ведь дали нам возможность здесь жить. Спрятались
среди холмов, нам, как мы можем догадаться, показываются только
изредка и всегда в обличье землян...
- Значит, вы тоже верите, что они могут читать
мысли телепатически и могут гипнотизировать, и это им
позволяет разгуливать по нашим поселениям и дурачить нас
своими обличьями и искусственно вызываемыми видениями, и мы их
не можем разоблачить?
- Да, я в это верю.
- Тогда сегодняшний вечер, - сказал епископ, раздавая
рюмки с мятным ликером и коньяком, - воистину вечер
разочарований. Марсиане ни за что не хотят показаться и
позволить нам, причастным истинной вере, указать им путь
к спасению...
Все заулыбались.
- ...а Второе Пришествие Христа будет, судя по всему,
не раньше чем через несколько тысяч лет. Как долго ждать нам,
людям, о Господи?
- Что до меня, - сказал молодой отец Нивен, - то я никогда
не мечтал о том, чтобы быть Христом, его Вторым Пришествием.
Я только всегда хотел, и хотел всем сердцем, его увидеть. С
восьми лет не перестаю об этом мечтать. Вполне возможно, это
главная причина, почему я стал священником.
- Чтобы, если он и в самом деле придет когда-нибудь снова,
о вас на небесах уже знали? - добродушно посмеиваясь,
предположил рабби.
Молодой священник широко улыбнулся и кивнул. Каждому
вдруг захотелось протянуть руку и к нему прикоснуться, ибо
он прикоснулся к какому-то маленькому, нежному нерву в каждом
из них. Каждого из них переполняла сейчас любовь ко всему
сущему.
-С вашего разрешения, джентльмены, - сказал, поднимая
бокал, епископ Келли, - выпьем - кто за пришествие Мессии, кто
за Второе Пришествие Христа. Да окажется то и другое чем-то
большим, нежели глупые, незапамятно древние мечты!
Выпив каждый за свое, они притихли. Епископ высморкался
и вытер глаза.
Потом все было так, как в большинство других
вечеров. Священнослужители уселись за карты и заспорили о
святом Фоме Аквинском, но христиане потерпели поражение,
когда столкнулись с логикой и эрудицией рабби Ниттлера. Они
назвали его иезуитом, выпили по стаканчику на сон грядущий и,
перед тем как разойтись, решили послушать последние новости
по радио:
-...опасаются, что марсианин, оказавшись среди нас,
возможно, чувствует себя как бы пойманным в ловушку. Чтобы он
мог безбоязненно пройти мимо, при встрече с ним следует
отвернуться. Похоже, что движет им любопытство. Оснований
для беспокойства нет. На этом передача...
Священнослужители уходили, обсуждая свои переводы на
разные языки текстов из Нового и Ветхого заветов. И тут молодой
отец Нивен всех удивил:
- А известно ли вам, что меня однажды попросили написать
сценарий по Евангелиям? Фильму, видите ли, не хватало конца!
- Но разве не один, - запротестовал епископ, - конецу
жизни Иисуса?
- И все же четыре Евангелия, ваше преосвященство, дают
четыре версии. Я их все сравнил. И взволновался. Почему? Да
потому, что заново открыл для себя нечто, о чем уже почти
позабыл. Тайная вечеря на самом деле не последняя совместная
трапеза Христа и учеников!
- Боже милостивый, если не последняя, то какая же?
- Какая? Первая из нескольких, ваше преосвященство. Первая
из нескольких! Разве не было такого, когда Иисуса уже сняли
с креста и погребли, что Симон Петр ловил вместе с другими
учениками рыбу в море Галилейском?
- Было.
- И не были разве их сети чудесным образом наполнены
рыбой?
- Были.
- А когда они увидели на берегу Галилейском бледный свет,
разве не сошли они на берег и не нашли там раскаленные добела
угли, а на углях только что пойманную рыбу?
- Да, как же, да, - сказал преподобный Смит.
- И разве не почувствовали они там, за мягким светом
раскаленных углей, Присутствие, и не воззвали к нему?
- Воззвали.
- Не получив ответа, не прошептал разве снова Симон Петр:
"Кто это там?" И неузнанный Дух на берегу Галилейском протянул
руку в свет от углей, и на ладони той руки разве не увидели они
след от вбитого гвоздя, стигматы, которые никогда не залечатся?
Ученики хотели убежать, но Дух сказал Симону Петру: "Возьми эту
рыбу и накормисвоих братьев". И Симон Петр взял с углей рыбу
и накормил учеников. И бестелесный Дух Иисуса сказал
тогда:"Возьми мое слово и возвести всем народам, и проповедуй,
чтобы прощали ближнего". А потом Иисус их покинул. И в моем
сценарии Он уходит по берегу Галилейскому к горизонту. А
когда кто-нибудь уходит к горизонту, то будто поднимается,
правда? Потому что поднимается на расстоянии земля. И Он, идя
по берегу, уменьшался и наконец превратился в маленькую точку
где-то вдали. А потом и она исчезла. И когда над миром Его
дней встало солнце, всю тысячу Его следов вдоль берега
размели рассветные ветры, и следов как не бывало... И угли,
догорая, разлетелись искрами, и ученики, ощущая во рту
вкус Настоящей, Последней и Истинной Тайной Вечери, пошли
прочь. И в моем сценарии КАМЕРА смотрит с высоты, как ученики
уходят одни на север, другие на юг, третьи на восток
рассказывать миру То, Что Должно Быть Рассказано о Некоем
Человеке. И их следы, расходящиеся во все стороны спицами
огромного колеса, тоже замели песком ветры восхода. И был новый
день. КОНЕЦ.
Молодой отец Нивен стоял, окруженный друзьями, глаза его
были закрыты, щеки пылали. Внезапно он открыл глаза, как
будто очнувшись:
- Простите меня.
- За что простить? - воскликнул епископ, проводя по
ресницам тыльной стороной ладони, часто моргая. - За то, что
в один вечер я два раза плакал? Разве можно стесняться своей
любви к Христу? Да ведь вы же вернули Слово мне, мне! -
который, казалось, знает его уже тысячу лет! Вы освежили мне
душу, о добрый молодой человек с детским сердцем! Вкушение рыбы
на берегу Галилейском - это и вправду истинная Тайная Вечеря.
Браво! Вы заслужили встречи с Ним. Второе Пришествие должно
произойти хотя бы ради вас одного!
- Я недостоин!
- Как и мы все! Но если бы можно было меняться душами, я
бы сию же минуту, пусть на время, поменял бы свою на вашу,
светлую, чистую. Может быть, еще один тост, джентльмены? За
отца Нивена!
Все выпили за отца Нивена и потом разошлись; раввин
и проповедники пошли вниз с холма к своим храмам, а
католические священники постояли еще минутку у открытой
двери, разглядывая незнакомый мир Марса, обдуваемый холодным
ветром.
Наступила полночь, потом один час, два, а в три часа
бездонного холодного марсианского утра отец Нивен заворочался.
Невнятно шепча, заплясало пламя свечей. Прижавшись к окну,
глухо застучали листья.
Внезапно очнувшись от сновидения, где кричала толпа и
кто-то за кем-то гнался, он рывком сел в постели. Прислушался.
На нижнем этаже хлопнула наружная дверь.
Накинув халат, отец Нивен спустился по полутемной лестнице
своего прицерковного жилища и прошел через церковь, где вокруг
каждой из дюжины свечей, горевших одна здесь, другая там,
разливалась маленькая лужица света.
Обходя одну за другой двери, он думал: "Какая это глупость
- запирать церкви! Что в них красть?" Но все-таки шел дальше,
крадучись, сквозь спящую ночь.
И вдруг увидел, что передняя дверь церкви отперта и ветер,
мягко толкая, то и дело приоткрывает ее внутрь.
Поеживаясь от холода, отец Нивен закрыл ее.
В церкви кто-то пробежал на цыпочках.
Отец Нивен молниеносно повернулся.
В церкви никого не было. То в одну, то в другую
сторону покачивались огоньки свечей в нишах. Ничего, кроме
древнего запаха воска и ладана, непроданных их остатков со
всех базаров времени и истории, других солнц и других полудней.
Он окинул взглядом распятие над главным алтарем и вдруг
замер.
Он услышал в ночи, как упала капля воды,
одна-единственная.
Медленно-медленно отец Нивен повернул голову и посмотрел
в сторону баптистерия.
Свечей там не было, и однако...
Из глубокой ниши, где стояла купель, исходил бледный свет.
- Епископ Келли, это вы? - тихо спросил Нивен.
Он медленно пошел туда по проходу, но остановился, будто
его сковал мороз...
Потому что еще одна капля упала, ударилась, перестала
существовать.
Как если бы где-то капало из крана. Но ведь никаких кранов
здесь не было. Не было ничего, кроме купели, куда капля за
каплей падала сейчас какая-то густая жидкость, и между каждыми
двумя каплями сердце отца Нивена успевало ударить три раза.
Недоступным слуху языком сердце что-то себе сказало
и понеслось во весь опор, потом замедлило ход, и отцу
Нивену почудилось, что оно вот-вот остановится. Он покрылся
потом. Почувствовал, что не может сдвинуться с места, но
двигаться было нужно, сначала одна нога, за ней другая - и
вот наконец он добрался до сводчатого входа в баптистерий.
И правда, в этой комнатке, в которой должен был царить
мрак, что-то бледно светилось.
Не свеча, нет. Источником света была фигура. Фигура стояла
за купелью. Капли больше не падали. Язык у отца Нивена прилип
к н бу, глаза полезли на лоб и перестали что-либо видеть. Потом
зрение вернулось, и он набрался духу крикнуть:
- Кто?
Одно-единственное слово - и оно эхом отдалось во всех
закоулках церкви, от него задрожали огоньки свечей, поднялась
пахнущая ладаном пыль, и собственное сердце отца Нивена
испугалось отзвука: "Кто?"
Свет в баптистерии исходил от бледного одеяния фигуры,
стоявшей лицом к отцу Нивену. И этого света было достаточно,
чтобы отец Нивен смог увидеть невероятное.
Отец Нивен смотрел во все глаза, и вдруг фигура
шевельнулась. Она протянула вперед, будто положив ее на воздух,
бледную руку.
Рука лежала как что-то отдельное от Духа по ту сторону
купели, будто она противилась, но зачарованный и страшный
взгляд отца Нивена схватил ее и потащил к себе, ближе, чтобы
узнать, что в середине ее открытой белой ладони.
А в середине была видна рана с рваными краями, отверстие,
из которого медленно одна за другой падали капли крови, падали
и падали медленно вниз, в купель.
Капли ударялись о святую воду, окрашивали ее и расходились
медленными кругами во все стороны. Рука то появлялась, то
исчезала перед глазами отца Нивена, и длилось это несколько
исполненных растерянности секунд.
Задохнувшись в стоне то ли изумления, то ли отчаяния,
одной рукой прикрывая глаза, а другой словно отстраняя от
себя видение, отец Нивен, будто пораженный страшным ударом,
рухнул на колени.
Нет, нет, нет, нет, нет, этого не может быть!
Словно какой-то страшный дантист одним рывком и без
анестезии вытащил у него вместо зуба сочащуюся кровью душу. Он
был вскрыт, жизнь из него вырвана, а корни, о боже, корни...
так глубоки! - Нет, нет, нет, нет! И однако - да.
Он взглянул сквозь кружево пальцев снова. И Человек был на
том же месте.
И страшная кровоточащая ладонь дрожала, роняя капли,
в воздухе баптистерия.
- Не надо больше!
Рука отдалилась, исчезла. Дух стоял и ждал. И лицо Духа
было доброе и знакомое. Эти странные, прекрасные, глубокие,
пронизывающие насквозь глаза были такими, какими, он знал,
они должны были быть. Рот был мягок, и бледно было лицо
в обрамлении ниспадающих волос и бороды. Облачен Человек был
в простые одежды, видевшие берега моря Галилейского и пустыню.
Огромным усилием воли отец Нивен удержался от слез,
подавил муки удивления, сомнений, растерянности, всего того,
что, грозя вырваться наружу, ворочалось и бунтовало внутри. Его
била дрожь.
И тут он увидел, что Фигура, Дух, Человек, Кто Бы Это Ни
Был, дрожит тоже.
"Нет, - подумал отец Нивен, - с Ним такого быть не может!
Чтобы Он боялся? Боялся... меня?"
А теперь и Дух сотрясся в страшных муках, они были
как зеркальное отражение сотрясенности отца Нивена; рот видения
широко открылся, глаза закрылись, и оно простонало жалобно:
- Умоляю, отпусти меня!
Отец Нивен ойкнул, и его глаза открылись еще шире. "Но
ведь ты свободен, - подумал он. - Никто тебя здесь не держит!"
И в тот же миг:
- Держит! - воскликнуло Видение. - Меня держишь ты!
Умоляю! Отврати свой взгляд! Чем больше ты смотришь на меня,
тем больше я становлюсь этим! Я не то, чем кажусь!
"Но, - подумал отец Нивен, - ведь я не сказал ни слова!
Мои губы не шевельнулись ни разу! Откуда этот Дух знает, о чем
я думаю?"
- Я знаю все твои мысли, - сказало Видение, дрожащее,
бледное, отодвигаясь в темноту баптистерия. -Каждую фразу,
каждое слово. Я не собирался сюда приходить. Решил просто
заглянуть в городок. И вдруг оказался разным для разных людей.
Побежал. Люди погнались за мной. Я увидел открытую дверь.
Вбежал. А потом, а потом...получилось, что я в ловушке.
"Это неправда", - подумал отец Нивен.
- Нет, правда, - простонал Дух. - И поймал меняв эту
ловушку ты.
Стеная под бременем услышанного, отец Нивен ухватился
руками за край купели и медленно встал, покачиваясь, на ноги.
И наконец, набравшись духу, выдавил из себя вопрос:
- На самом деле ты не тот... кого я вижу?
- Не тот. Прости меня.
"Я, - подумал отец Нивен, - схожу с ума".
- Не сходи, - сказал Дух, - иначе я тоже стану безумным.
- Я не могу отказаться от Тебя, о Боже, теперь, когда
Ты здесь, ведь столько лет ждал я, столько мечтал - неужели Ты
не понимаешь, Ты просишь слишком многого. Две тысячи
лет бесчисленные множества людей дожидаются Твоего возвращения.
И это я, я встретился с Тобой, увидел Тебя...
- Ты встретился лишь со своей мечтой. Увидел то, что
увидеть жаждал. За этим... - фигура дотронулась до своего
одеяния, - совсем другое существо.
- Что мне делать, Боже? - закричал отец Нивен; взгляд
его метался между потолком и Духом, задрожавшим от его крика.
- Что?
- Отведи от меня взгляд. В то же мгновенье я окажусь за
дверью и исчезну.
- И... это все?
- Очень прошу тебя, - сказал Человек.
Отца Нивена затрясло, дыхание его стало прерывистым.
- О, если б это продлилось хотя бы час!
- Ты бы хотел убить меня?
- О нет!
- Если ты будешь удерживать меня в этом облике, я скоро
умру, и моя смерть будет на твоей совести.
Отец Нивен поднес ко рту сжатые в кулак пальцы и впился в
них зубами; судорога тоски свела его кости.
- Значит... значит, ты марсианин?
- Не более того. Не менее.
- И это случилось с тобой из-за моих мыслей?
- Ты не нарочно. Когда ты вошел сюда, твоя давнишняя
мечта схватила меня крепко-крепко и придала мне новый облик.
Мои ладони до сих пор кровоточат от ран, которые ты нанес мне
из потаенных глубин твоей души.
Отец Нивен потряс головой, он был как в тумане.
- Еще хоть немножко... подожди...
Он смотрел неотрывно и не мог наглядеться на фигуру,
от которой исходил бледный свет.
Потом отец Нивен кивнул, и такая печаль переполняла его,
будто он меньше часа назад вернулся к себе с настоящей Голгофы.
Но вот уже прошел час. И на песке у моря Галилейского гасли
угли.
- Если... если я отпущу тебя...
- Ты должен, обязательно должен!
- Если отпущу, обещаешь...
- Что?
- Обещаешь снова прийти?
- Прийти?
- Раз в год, о большем я не прошу, раз в год приходисюда,
к этой купели, в это же самое время...
- Приходить?..
- Обещай! О, мне обязательно нужно, чтобы это повторилось.
Ты не знаешь, как это для меня важно! Обещай, иначе я не отпущу
тебя!
- Я...
- Дай обещание! Поклянись!
- Обещаю. Клянусь.
- Благодарю тебя, благодарю!
- В какой день через год я должен буду вернуться?
По щекам отца Нивена катились слезы. Только с большим
трудом вспомнил он, что собирался сказать, а когда заговорил,
то с трудом мог себя расслышать:
- На Пасху, о Боже, да, на Пасху в следующем году!
- Очень прошу тебя, не плачь. Я приду. На Пасху,
тыговоришь, на Пасху? Я знаю ваш календарь. Приду обязательно.
А теперь... - Бледная рука с раной на ладони шевельнулась
в воздухе, умоляя безмолвно. - Я могу уйти?
Отец Нивен сцепил зубы, чтобы не дать вырваться наружу
воплю отчаянья.
Благослови меня и иди, - сказал он.
- Вот так? - спросил голос.
И рука протянулась и коснулась его, легко-легко.
- Скорей! - крикнул отец Нивен, зажмурившись, изо всех
сил прижимая к груди сжатые в кулаки руки, чтобы они
не протянулись, не схватили. - Уходи скорей, пока я не оставил
тебя здесь навсегда. Беги. Беги!
Бледная рука коснулась его лба. Тихий и глухой звук
убегающих босых ног.
Отворилась дверь, открыв звезды, потом захлопнулась.
И эхо долго носилось по церкви, ударяясь об алтари,
залетая в ниши, будто металась бестолково, пока не нашла выход
в вершине свода, какая-то заблудившаяся одинокая птица. Наконец
церковь перестала дрожать, и отец Нивен положил руки себе на
грудь, словно говоря этим, как вести себя, как дышать, как
стоять неподвижно, прямо, как успокоиться...
Потом он пошел неверными шагами к двери и схватился за
ручку, обуреваемый желанием распахнуть ее, посмотреть на
дорогу, на которой сейчас, наверное, никого уже нет - только
вдалеке, быть может, убегает фигурка в белом. Он так и не
открыл дверь.
Отец Нивен пошел по церкви, заканчивая ритуал запиранья,
радуясь, что есть дела, которые нужно сделать. Обход дверей
длился долго. И долго было ждать следующей Пасхи.
Он остановился у купели и увидел, что вода в ней чистая.
Зачерпнул рукой и освежил лоб, виски, щеки и глаза.
Потом прошел медленными шагами по главному проходу и упал
ниц перед алтарем и, дав себе волю, разрыдался. Услышал, как
голос его горя поднимается ввысь и из башни, где безмолвствует
колокол, падает в муках вниз.
А рыдал он о многом.
О себе.
О Человеке, что был здесь совсем недавно.
О долгом времени, которое пройдет, прежде чем снова
откатят камень и увидят, что могила пуста.
О времени, когда Симон Петр снова увидит здесь Духа, и он,
отец Нивен, будет Симоном Петром.
А больше всего рыдал он потому, о, потому, потому...
что никогда в жизни он не сможет никому рассказать об этой
ночи...
http://www.raybradbury.ru
Origin: http://www.raybradbury.ru
1976 год
Переводчик: Р. Рыбкин
- Мы все грезили об этом в молодости, - сказал епископ
Келли.
Остальные за столом забормотали одобрительно, закивали.
- Не было мальчика-христианина, который однажды ночью
не подумал бы: "А не я ли - Он? Не Второе ли это Пришествие
наконец-то и не я ли Пришедший? Что, что, о, что, боже
милостивый, если окажется, что я Иисус? Вот будет здорово!"
Католические священники, протестантские проповедники и
один раввин негромко засмеялись, вспоминая каждый свое детство,
свои безумные фантазии и какими невероятно глупыми были они
тогда.
- А еврейские мальчики, - спросил молодой священник отец
Нивен, - представляют себя, насколько я понимаю, Моисеем?
- Нет, нет, мой дорогой друг, - сказал рабби Ниттлер.
- Мессией! Мессией!
Снова тихий смех.
- Ну конечно, - сказал отец Нивен, чье свежее лицо
было сливочно-розовым, - какую чушь я сморозил! Как же я
не подумал? Ведь Христос не был для евреев Мессией, не так ли?
И ваш народ до сих пор ждет, чтобы Мессия пришел. Странно. О,
как все расходится!
- И ничто так, как это, - сказал епископ Келли.
И, встав, повел всех на террасу, откуда открывался вид
на холмы Марса, на древние марсианские города, на старые шоссе,
на русла рек, полные пыли, и на Землю, которая, в шестидесяти
миллионах миль отсюда, ярким огоньком сияла в этом чужом небе.
- Разве могли мы в самых безумных своих мечтах вообразить,
- сказал преподобный Смит, - что наступит день, когда здесь,
на Марсе, будут Баптистский Молельный Дом, Капелла Святой
Марии, Синагога Горы Синай?
Тихие "нет, не могли" были ответом на его вопрос.
Нарушив тишину, возник новый голос. Пока они стояли
у балюстрады, отец Нивен, чтобы проверить часы, включил
свой транзистор. Из маленького поселка неподалеку в пустыне
передавали новости. Все стали слушать.
-...как утверждают, недалеко от поселка. Это первый
марсианин, обнаруженный в наших местах в нынешнем году.
Убедительно просим относиться ко всем визитерам такого рода
с уважением. Если же...
Отец Нивен выключил приемник.
- Ох уж эта неуловимая конгрегация! - вздохнул преподобный
Смит. - Должен признаться, я прилетел на Марс не только ради
христиан с Земли, но надеясь также пригласить хотя бы одного
марсианина поужинать со мной как-нибудь в воскресенье и узнать
от него о его верованиях, нуждах.
- Они еще не решили, как к нам относиться, - сказал
отец Липскомб. - Примерно через год, я думаю, они поймут, что
мы не охотники на бизонов и шкуры нам не нужны. И все же,
надо признаться, держать в узде свое любопытство нелегко. В
конце концов, судя по фотографиям, полученным нами от
наших "Маринеров", никаких форм жизни на Марсе быть не должно.
Но оказалось, что одна есть, непонятная и во многом сходная
с человеком.
- Во многом, ваше преосвященство? - И раввин замер над
своим кофе. - У меня чувство, что человеческого в них больше,
чем в нас. Они ведь дали нам возможность здесь жить. Спрятались
среди холмов, нам, как мы можем догадаться, показываются только
изредка и всегда в обличье землян...
- Значит, вы тоже верите, что они могут читать
мысли телепатически и могут гипнотизировать, и это им
позволяет разгуливать по нашим поселениям и дурачить нас
своими обличьями и искусственно вызываемыми видениями, и мы их
не можем разоблачить?
- Да, я в это верю.
- Тогда сегодняшний вечер, - сказал епископ, раздавая
рюмки с мятным ликером и коньяком, - воистину вечер
разочарований. Марсиане ни за что не хотят показаться и
позволить нам, причастным истинной вере, указать им путь
к спасению...
Все заулыбались.
- ...а Второе Пришествие Христа будет, судя по всему,
не раньше чем через несколько тысяч лет. Как долго ждать нам,
людям, о Господи?
- Что до меня, - сказал молодой отец Нивен, - то я никогда
не мечтал о том, чтобы быть Христом, его Вторым Пришествием.
Я только всегда хотел, и хотел всем сердцем, его увидеть. С
восьми лет не перестаю об этом мечтать. Вполне возможно, это
главная причина, почему я стал священником.
- Чтобы, если он и в самом деле придет когда-нибудь снова,
о вас на небесах уже знали? - добродушно посмеиваясь,
предположил рабби.
Молодой священник широко улыбнулся и кивнул. Каждому
вдруг захотелось протянуть руку и к нему прикоснуться, ибо
он прикоснулся к какому-то маленькому, нежному нерву в каждом
из них. Каждого из них переполняла сейчас любовь ко всему
сущему.
-С вашего разрешения, джентльмены, - сказал, поднимая
бокал, епископ Келли, - выпьем - кто за пришествие Мессии, кто
за Второе Пришествие Христа. Да окажется то и другое чем-то
большим, нежели глупые, незапамятно древние мечты!
Выпив каждый за свое, они притихли. Епископ высморкался
и вытер глаза.
Потом все было так, как в большинство других
вечеров. Священнослужители уселись за карты и заспорили о
святом Фоме Аквинском, но христиане потерпели поражение,
когда столкнулись с логикой и эрудицией рабби Ниттлера. Они
назвали его иезуитом, выпили по стаканчику на сон грядущий и,
перед тем как разойтись, решили послушать последние новости
по радио:
-...опасаются, что марсианин, оказавшись среди нас,
возможно, чувствует себя как бы пойманным в ловушку. Чтобы он
мог безбоязненно пройти мимо, при встрече с ним следует
отвернуться. Похоже, что движет им любопытство. Оснований
для беспокойства нет. На этом передача...
Священнослужители уходили, обсуждая свои переводы на
разные языки текстов из Нового и Ветхого заветов. И тут молодой
отец Нивен всех удивил:
- А известно ли вам, что меня однажды попросили написать
сценарий по Евангелиям? Фильму, видите ли, не хватало конца!
- Но разве не один, - запротестовал епископ, - конецу
жизни Иисуса?
- И все же четыре Евангелия, ваше преосвященство, дают
четыре версии. Я их все сравнил. И взволновался. Почему? Да
потому, что заново открыл для себя нечто, о чем уже почти
позабыл. Тайная вечеря на самом деле не последняя совместная
трапеза Христа и учеников!
- Боже милостивый, если не последняя, то какая же?
- Какая? Первая из нескольких, ваше преосвященство. Первая
из нескольких! Разве не было такого, когда Иисуса уже сняли
с креста и погребли, что Симон Петр ловил вместе с другими
учениками рыбу в море Галилейском?
- Было.
- И не были разве их сети чудесным образом наполнены
рыбой?
- Были.
- А когда они увидели на берегу Галилейском бледный свет,
разве не сошли они на берег и не нашли там раскаленные добела
угли, а на углях только что пойманную рыбу?
- Да, как же, да, - сказал преподобный Смит.
- И разве не почувствовали они там, за мягким светом
раскаленных углей, Присутствие, и не воззвали к нему?
- Воззвали.
- Не получив ответа, не прошептал разве снова Симон Петр:
"Кто это там?" И неузнанный Дух на берегу Галилейском протянул
руку в свет от углей, и на ладони той руки разве не увидели они
след от вбитого гвоздя, стигматы, которые никогда не залечатся?
Ученики хотели убежать, но Дух сказал Симону Петру: "Возьми эту
рыбу и накормисвоих братьев". И Симон Петр взял с углей рыбу
и накормил учеников. И бестелесный Дух Иисуса сказал
тогда:"Возьми мое слово и возвести всем народам, и проповедуй,
чтобы прощали ближнего". А потом Иисус их покинул. И в моем
сценарии Он уходит по берегу Галилейскому к горизонту. А
когда кто-нибудь уходит к горизонту, то будто поднимается,
правда? Потому что поднимается на расстоянии земля. И Он, идя
по берегу, уменьшался и наконец превратился в маленькую точку
где-то вдали. А потом и она исчезла. И когда над миром Его
дней встало солнце, всю тысячу Его следов вдоль берега
размели рассветные ветры, и следов как не бывало... И угли,
догорая, разлетелись искрами, и ученики, ощущая во рту
вкус Настоящей, Последней и Истинной Тайной Вечери, пошли
прочь. И в моем сценарии КАМЕРА смотрит с высоты, как ученики
уходят одни на север, другие на юг, третьи на восток
рассказывать миру То, Что Должно Быть Рассказано о Некоем
Человеке. И их следы, расходящиеся во все стороны спицами
огромного колеса, тоже замели песком ветры восхода. И был новый
день. КОНЕЦ.
Молодой отец Нивен стоял, окруженный друзьями, глаза его
были закрыты, щеки пылали. Внезапно он открыл глаза, как
будто очнувшись:
- Простите меня.
- За что простить? - воскликнул епископ, проводя по
ресницам тыльной стороной ладони, часто моргая. - За то, что
в один вечер я два раза плакал? Разве можно стесняться своей
любви к Христу? Да ведь вы же вернули Слово мне, мне! -
который, казалось, знает его уже тысячу лет! Вы освежили мне
душу, о добрый молодой человек с детским сердцем! Вкушение рыбы
на берегу Галилейском - это и вправду истинная Тайная Вечеря.
Браво! Вы заслужили встречи с Ним. Второе Пришествие должно
произойти хотя бы ради вас одного!
- Я недостоин!
- Как и мы все! Но если бы можно было меняться душами, я
бы сию же минуту, пусть на время, поменял бы свою на вашу,
светлую, чистую. Может быть, еще один тост, джентльмены? За
отца Нивена!
Все выпили за отца Нивена и потом разошлись; раввин
и проповедники пошли вниз с холма к своим храмам, а
католические священники постояли еще минутку у открытой
двери, разглядывая незнакомый мир Марса, обдуваемый холодным
ветром.
Наступила полночь, потом один час, два, а в три часа
бездонного холодного марсианского утра отец Нивен заворочался.
Невнятно шепча, заплясало пламя свечей. Прижавшись к окну,
глухо застучали листья.
Внезапно очнувшись от сновидения, где кричала толпа и
кто-то за кем-то гнался, он рывком сел в постели. Прислушался.
На нижнем этаже хлопнула наружная дверь.
Накинув халат, отец Нивен спустился по полутемной лестнице
своего прицерковного жилища и прошел через церковь, где вокруг
каждой из дюжины свечей, горевших одна здесь, другая там,
разливалась маленькая лужица света.
Обходя одну за другой двери, он думал: "Какая это глупость
- запирать церкви! Что в них красть?" Но все-таки шел дальше,
крадучись, сквозь спящую ночь.
И вдруг увидел, что передняя дверь церкви отперта и ветер,
мягко толкая, то и дело приоткрывает ее внутрь.
Поеживаясь от холода, отец Нивен закрыл ее.
В церкви кто-то пробежал на цыпочках.
Отец Нивен молниеносно повернулся.
В церкви никого не было. То в одну, то в другую
сторону покачивались огоньки свечей в нишах. Ничего, кроме
древнего запаха воска и ладана, непроданных их остатков со
всех базаров времени и истории, других солнц и других полудней.
Он окинул взглядом распятие над главным алтарем и вдруг
замер.
Он услышал в ночи, как упала капля воды,
одна-единственная.
Медленно-медленно отец Нивен повернул голову и посмотрел
в сторону баптистерия.
Свечей там не было, и однако...
Из глубокой ниши, где стояла купель, исходил бледный свет.
- Епископ Келли, это вы? - тихо спросил Нивен.
Он медленно пошел туда по проходу, но остановился, будто
его сковал мороз...
Потому что еще одна капля упала, ударилась, перестала
существовать.
Как если бы где-то капало из крана. Но ведь никаких кранов
здесь не было. Не было ничего, кроме купели, куда капля за
каплей падала сейчас какая-то густая жидкость, и между каждыми
двумя каплями сердце отца Нивена успевало ударить три раза.
Недоступным слуху языком сердце что-то себе сказало
и понеслось во весь опор, потом замедлило ход, и отцу
Нивену почудилось, что оно вот-вот остановится. Он покрылся
потом. Почувствовал, что не может сдвинуться с места, но
двигаться было нужно, сначала одна нога, за ней другая - и
вот наконец он добрался до сводчатого входа в баптистерий.
И правда, в этой комнатке, в которой должен был царить
мрак, что-то бледно светилось.
Не свеча, нет. Источником света была фигура. Фигура стояла
за купелью. Капли больше не падали. Язык у отца Нивена прилип
к н бу, глаза полезли на лоб и перестали что-либо видеть. Потом
зрение вернулось, и он набрался духу крикнуть:
- Кто?
Одно-единственное слово - и оно эхом отдалось во всех
закоулках церкви, от него задрожали огоньки свечей, поднялась
пахнущая ладаном пыль, и собственное сердце отца Нивена
испугалось отзвука: "Кто?"
Свет в баптистерии исходил от бледного одеяния фигуры,
стоявшей лицом к отцу Нивену. И этого света было достаточно,
чтобы отец Нивен смог увидеть невероятное.
Отец Нивен смотрел во все глаза, и вдруг фигура
шевельнулась. Она протянула вперед, будто положив ее на воздух,
бледную руку.
Рука лежала как что-то отдельное от Духа по ту сторону
купели, будто она противилась, но зачарованный и страшный
взгляд отца Нивена схватил ее и потащил к себе, ближе, чтобы
узнать, что в середине ее открытой белой ладони.
А в середине была видна рана с рваными краями, отверстие,
из которого медленно одна за другой падали капли крови, падали
и падали медленно вниз, в купель.
Капли ударялись о святую воду, окрашивали ее и расходились
медленными кругами во все стороны. Рука то появлялась, то
исчезала перед глазами отца Нивена, и длилось это несколько
исполненных растерянности секунд.
Задохнувшись в стоне то ли изумления, то ли отчаяния,
одной рукой прикрывая глаза, а другой словно отстраняя от
себя видение, отец Нивен, будто пораженный страшным ударом,
рухнул на колени.
Нет, нет, нет, нет, нет, этого не может быть!
Словно какой-то страшный дантист одним рывком и без
анестезии вытащил у него вместо зуба сочащуюся кровью душу. Он
был вскрыт, жизнь из него вырвана, а корни, о боже, корни...
так глубоки! - Нет, нет, нет, нет! И однако - да.
Он взглянул сквозь кружево пальцев снова. И Человек был на
том же месте.
И страшная кровоточащая ладонь дрожала, роняя капли,
в воздухе баптистерия.
- Не надо больше!
Рука отдалилась, исчезла. Дух стоял и ждал. И лицо Духа
было доброе и знакомое. Эти странные, прекрасные, глубокие,
пронизывающие насквозь глаза были такими, какими, он знал,
они должны были быть. Рот был мягок, и бледно было лицо
в обрамлении ниспадающих волос и бороды. Облачен Человек был
в простые одежды, видевшие берега моря Галилейского и пустыню.
Огромным усилием воли отец Нивен удержался от слез,
подавил муки удивления, сомнений, растерянности, всего того,
что, грозя вырваться наружу, ворочалось и бунтовало внутри. Его
била дрожь.
И тут он увидел, что Фигура, Дух, Человек, Кто Бы Это Ни
Был, дрожит тоже.
"Нет, - подумал отец Нивен, - с Ним такого быть не может!
Чтобы Он боялся? Боялся... меня?"
А теперь и Дух сотрясся в страшных муках, они были
как зеркальное отражение сотрясенности отца Нивена; рот видения
широко открылся, глаза закрылись, и оно простонало жалобно:
- Умоляю, отпусти меня!
Отец Нивен ойкнул, и его глаза открылись еще шире. "Но
ведь ты свободен, - подумал он. - Никто тебя здесь не держит!"
И в тот же миг:
- Держит! - воскликнуло Видение. - Меня держишь ты!
Умоляю! Отврати свой взгляд! Чем больше ты смотришь на меня,
тем больше я становлюсь этим! Я не то, чем кажусь!
"Но, - подумал отец Нивен, - ведь я не сказал ни слова!
Мои губы не шевельнулись ни разу! Откуда этот Дух знает, о чем
я думаю?"
- Я знаю все твои мысли, - сказало Видение, дрожащее,
бледное, отодвигаясь в темноту баптистерия. -Каждую фразу,
каждое слово. Я не собирался сюда приходить. Решил просто
заглянуть в городок. И вдруг оказался разным для разных людей.
Побежал. Люди погнались за мной. Я увидел открытую дверь.
Вбежал. А потом, а потом...получилось, что я в ловушке.
"Это неправда", - подумал отец Нивен.
- Нет, правда, - простонал Дух. - И поймал меняв эту
ловушку ты.
Стеная под бременем услышанного, отец Нивен ухватился
руками за край купели и медленно встал, покачиваясь, на ноги.
И наконец, набравшись духу, выдавил из себя вопрос:
- На самом деле ты не тот... кого я вижу?
- Не тот. Прости меня.
"Я, - подумал отец Нивен, - схожу с ума".
- Не сходи, - сказал Дух, - иначе я тоже стану безумным.
- Я не могу отказаться от Тебя, о Боже, теперь, когда
Ты здесь, ведь столько лет ждал я, столько мечтал - неужели Ты
не понимаешь, Ты просишь слишком многого. Две тысячи
лет бесчисленные множества людей дожидаются Твоего возвращения.
И это я, я встретился с Тобой, увидел Тебя...
- Ты встретился лишь со своей мечтой. Увидел то, что
увидеть жаждал. За этим... - фигура дотронулась до своего
одеяния, - совсем другое существо.
- Что мне делать, Боже? - закричал отец Нивен; взгляд
его метался между потолком и Духом, задрожавшим от его крика.
- Что?
- Отведи от меня взгляд. В то же мгновенье я окажусь за
дверью и исчезну.
- И... это все?
- Очень прошу тебя, - сказал Человек.
Отца Нивена затрясло, дыхание его стало прерывистым.
- О, если б это продлилось хотя бы час!
- Ты бы хотел убить меня?
- О нет!
- Если ты будешь удерживать меня в этом облике, я скоро
умру, и моя смерть будет на твоей совести.
Отец Нивен поднес ко рту сжатые в кулак пальцы и впился в
них зубами; судорога тоски свела его кости.
- Значит... значит, ты марсианин?
- Не более того. Не менее.
- И это случилось с тобой из-за моих мыслей?
- Ты не нарочно. Когда ты вошел сюда, твоя давнишняя
мечта схватила меня крепко-крепко и придала мне новый облик.
Мои ладони до сих пор кровоточат от ран, которые ты нанес мне
из потаенных глубин твоей души.
Отец Нивен потряс головой, он был как в тумане.
- Еще хоть немножко... подожди...
Он смотрел неотрывно и не мог наглядеться на фигуру,
от которой исходил бледный свет.
Потом отец Нивен кивнул, и такая печаль переполняла его,
будто он меньше часа назад вернулся к себе с настоящей Голгофы.
Но вот уже прошел час. И на песке у моря Галилейского гасли
угли.
- Если... если я отпущу тебя...
- Ты должен, обязательно должен!
- Если отпущу, обещаешь...
- Что?
- Обещаешь снова прийти?
- Прийти?
- Раз в год, о большем я не прошу, раз в год приходисюда,
к этой купели, в это же самое время...
- Приходить?..
- Обещай! О, мне обязательно нужно, чтобы это повторилось.
Ты не знаешь, как это для меня важно! Обещай, иначе я не отпущу
тебя!
- Я...
- Дай обещание! Поклянись!
- Обещаю. Клянусь.
- Благодарю тебя, благодарю!
- В какой день через год я должен буду вернуться?
По щекам отца Нивена катились слезы. Только с большим
трудом вспомнил он, что собирался сказать, а когда заговорил,
то с трудом мог себя расслышать:
- На Пасху, о Боже, да, на Пасху в следующем году!
- Очень прошу тебя, не плачь. Я приду. На Пасху,
тыговоришь, на Пасху? Я знаю ваш календарь. Приду обязательно.
А теперь... - Бледная рука с раной на ладони шевельнулась
в воздухе, умоляя безмолвно. - Я могу уйти?
Отец Нивен сцепил зубы, чтобы не дать вырваться наружу
воплю отчаянья.
Благослови меня и иди, - сказал он.
- Вот так? - спросил голос.
И рука протянулась и коснулась его, легко-легко.
- Скорей! - крикнул отец Нивен, зажмурившись, изо всех
сил прижимая к груди сжатые в кулаки руки, чтобы они
не протянулись, не схватили. - Уходи скорей, пока я не оставил
тебя здесь навсегда. Беги. Беги!
Бледная рука коснулась его лба. Тихий и глухой звук
убегающих босых ног.
Отворилась дверь, открыв звезды, потом захлопнулась.
И эхо долго носилось по церкви, ударяясь об алтари,
залетая в ниши, будто металась бестолково, пока не нашла выход
в вершине свода, какая-то заблудившаяся одинокая птица. Наконец
церковь перестала дрожать, и отец Нивен положил руки себе на
грудь, словно говоря этим, как вести себя, как дышать, как
стоять неподвижно, прямо, как успокоиться...
Потом он пошел неверными шагами к двери и схватился за
ручку, обуреваемый желанием распахнуть ее, посмотреть на
дорогу, на которой сейчас, наверное, никого уже нет - только
вдалеке, быть может, убегает фигурка в белом. Он так и не
открыл дверь.
Отец Нивен пошел по церкви, заканчивая ритуал запиранья,
радуясь, что есть дела, которые нужно сделать. Обход дверей
длился долго. И долго было ждать следующей Пасхи.
Он остановился у купели и увидел, что вода в ней чистая.
Зачерпнул рукой и освежил лоб, виски, щеки и глаза.
Потом прошел медленными шагами по главному проходу и упал
ниц перед алтарем и, дав себе волю, разрыдался. Услышал, как
голос его горя поднимается ввысь и из башни, где безмолвствует
колокол, падает в муках вниз.
А рыдал он о многом.
О себе.
О Человеке, что был здесь совсем недавно.
О долгом времени, которое пройдет, прежде чем снова
откатят камень и увидят, что могила пуста.
О времени, когда Симон Петр снова увидит здесь Духа, и он,
отец Нивен, будет Симоном Петром.
А больше всего рыдал он потому, о, потому, потому...
что никогда в жизни он не сможет никому рассказать об этой
ночи...
http://www.raybradbury.ru