Рэй Бредбери
Почти конец света
Когда впереди показался Рок-Джанкшен (Аризона), в полдень 22 августа 1961 года Вилли Ворсингер сбавил скорость своей повидавшей виды машины и неторопливо заговорил с приятелем, Сэмюэлом Фитсом:
– Да, Сэмюэл, сэр, это городок что надо. После двух месяцев там, на руднике Пенни Дредфул, мне и музыкальный автомат в местном кабачке покажется церковным органом. Без города нам нельзя, без него мы проснулись бы однажды утром куском вяленой говядины или бесчувственным камнем. Ну, и городу, конечно, тоже нельзя без нас.
– Это как? – спросил Сэмюэл Фитс.
– Да мы же приносим в город то, чего в нем нет, – ручьи, ночь в пустыне, горы, звезды и все такое…
«А верно, – думал Вилли, глядя на шоссе перед собой, – отправьте человека куда-нибудь подальше, в безлюдные места, и он тут же наполнится до краев молчанием. Молчанием зарослей шалфея и горного льна, мурлыкающего как разогретый полднем улей, молчанием высохших рек, спрятанных на дне каньонов. Человек вбирает это в себя. Стоит ему в городе открыть рот – он все это выдыхает».
– Эх, и люблю же я забраться в то старое кресло в парикмахерской, – признался Вилли, – а городской народ высаживается в ряд под календарями с голыми девочками и глазеет на меня. Слушает, как я пережевываю мой философию скал, и миражей, и Времени, которому только и дела, что сидеть там, в горах, да ждать, пока Человек уберется. Я делаю выдох – и пустыня опускается на них легкой пылью. Красота! А я разливаюсь и разливаюсь, легко, приятно, о том, о сем…
Он представил себе, как загораются глаза слушателей. Когда-нибудь они завопят и улепетнут в горы, побросав свои семьи и цивилизацию, придумавшую будильник.
– Приятно чувствовать, что ты нужен, – сказал Вилли, – мы с тобой, Сэмюэл, предметы первой необходимости для этих горожан… Переезд, Рок-Джанкшен.
И сквозь жестяное тремоло свистка и клубы паровозного пара они вкатили в город, навстречу изумлению и восторгам.
Не проехав по городу и сотни футов, Вилли резко затормозил. Хлопья засохшей грязи дождем посыпались из-под крыльев. Машина замерла, прижавшись к дороге.
– Что-то не так, – сказал Вилли. Он поглядывал во все стороны своими рысьими глазками. Принюхивался своим огромным носом. – Ты видишь? Чувствуешь?
– Точно, – сказал Сэмюэл обеспокоенно, – а что?
Вилли нахмурился.
– Ты когда-нибудь видел, чтобы индеец у табачной лавки был небесно-голубым?
– Никогда.
– Вон, смотри. Видал когда-нибудь алую собачью будку, оранжевый сарай, сиреневую голубятню? Вон, вон и вон там.
Они медленно поднялись и стояли на поскрипывающих подножках.
– Сэмюэл, – прошептал Вилли, – вся эта чертовщина, каждая щепка, ступенька, пряник, забор, пожарный кран, тачка для мусора, весь распроклятый город – взгляни-ка на него, – он покрашен час тому назад!
– Да нет! – сказал Сэмюэл Фитс.
Но вот они были перед ними и вокруг них – оркестровая раковина, баптистская церковь, пожарное депо, приют, железнодорожная станция, окружная тюрьма, кошачья больница, – и все эти домики, коттеджи, теплицы, террасы, вывески, почтовые ящики, телеграфные столбы, урны – все они были желтые, зеленые, красные, как спелое зерно, как кислое яблоко, как цирковое представление. От баков для воды до кровель каждое здание выглядело так, словно бог только что выпилил его, покрасил и выставил для просушки.
И это было не все – там, где обычно
– Да, Сэмюэл, сэр, это городок что надо. После двух месяцев там, на руднике Пенни Дредфул, мне и музыкальный автомат в местном кабачке покажется церковным органом. Без города нам нельзя, без него мы проснулись бы однажды утром куском вяленой говядины или бесчувственным камнем. Ну, и городу, конечно, тоже нельзя без нас.
– Это как? – спросил Сэмюэл Фитс.
– Да мы же приносим в город то, чего в нем нет, – ручьи, ночь в пустыне, горы, звезды и все такое…
«А верно, – думал Вилли, глядя на шоссе перед собой, – отправьте человека куда-нибудь подальше, в безлюдные места, и он тут же наполнится до краев молчанием. Молчанием зарослей шалфея и горного льна, мурлыкающего как разогретый полднем улей, молчанием высохших рек, спрятанных на дне каньонов. Человек вбирает это в себя. Стоит ему в городе открыть рот – он все это выдыхает».
– Эх, и люблю же я забраться в то старое кресло в парикмахерской, – признался Вилли, – а городской народ высаживается в ряд под календарями с голыми девочками и глазеет на меня. Слушает, как я пережевываю мой философию скал, и миражей, и Времени, которому только и дела, что сидеть там, в горах, да ждать, пока Человек уберется. Я делаю выдох – и пустыня опускается на них легкой пылью. Красота! А я разливаюсь и разливаюсь, легко, приятно, о том, о сем…
Он представил себе, как загораются глаза слушателей. Когда-нибудь они завопят и улепетнут в горы, побросав свои семьи и цивилизацию, придумавшую будильник.
– Приятно чувствовать, что ты нужен, – сказал Вилли, – мы с тобой, Сэмюэл, предметы первой необходимости для этих горожан… Переезд, Рок-Джанкшен.
И сквозь жестяное тремоло свистка и клубы паровозного пара они вкатили в город, навстречу изумлению и восторгам.
Не проехав по городу и сотни футов, Вилли резко затормозил. Хлопья засохшей грязи дождем посыпались из-под крыльев. Машина замерла, прижавшись к дороге.
– Что-то не так, – сказал Вилли. Он поглядывал во все стороны своими рысьими глазками. Принюхивался своим огромным носом. – Ты видишь? Чувствуешь?
– Точно, – сказал Сэмюэл обеспокоенно, – а что?
Вилли нахмурился.
– Ты когда-нибудь видел, чтобы индеец у табачной лавки был небесно-голубым?
– Никогда.
– Вон, смотри. Видал когда-нибудь алую собачью будку, оранжевый сарай, сиреневую голубятню? Вон, вон и вон там.
Они медленно поднялись и стояли на поскрипывающих подножках.
– Сэмюэл, – прошептал Вилли, – вся эта чертовщина, каждая щепка, ступенька, пряник, забор, пожарный кран, тачка для мусора, весь распроклятый город – взгляни-ка на него, – он покрашен час тому назад!
– Да нет! – сказал Сэмюэл Фитс.
Но вот они были перед ними и вокруг них – оркестровая раковина, баптистская церковь, пожарное депо, приют, железнодорожная станция, окружная тюрьма, кошачья больница, – и все эти домики, коттеджи, теплицы, террасы, вывески, почтовые ящики, телеграфные столбы, урны – все они были желтые, зеленые, красные, как спелое зерно, как кислое яблоко, как цирковое представление. От баков для воды до кровель каждое здание выглядело так, словно бог только что выпилил его, покрасил и выставил для просушки.
И это было не все – там, где обычно
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента