Уснувший в Армагеддоне



* * *


   Никто не хочет смерти, никто не ждёт её. Просто что-то срабатывает не так, ракета поворачивается боком, астероид стремительно надвигается, чернота, движение, глаза, закрытые руками, носовые двигатели неудержимо тянут вперёд, отчаянно хочется жить — и некуда податься. Какое-то мгновение он стоял среди обломков…
   Мрак. Во мраке неощутимая боль. В боли — кошмар.
   Он не потерял сознания.
   “Твоё имя?” — спросили невидимые голоса. “Сейл, — ответил он, крутясь в водовороте тошноты, — Леонард Сейл”. “Кто ты?” — закричали голоса. “Космонавт!” — крикнул он, один в ночи. “Добро пожаловать”, — сказали голоса. “Добро… добро…” И замерли.
   Он поднялся, обломки рухнули к его ногам, как смятая, порванная одежда.
   Взошло солнце, и наступило утро.
   Сейл протиснулся сквозь узкое отверстие шлюза и вдохнул воздух. Удача Чистая удача. Воздух пригоден для дыхания. Продуктов хватит на два месяца. Прекрасно, прекрасно! И это тоже! — Он ткнул пальцем в обломки. Чудо из чудес! Радиоаппаратура не пострадала.
   Он отстучал ключом: “Врезался в астероид 787 Сейл. Пришлите помощь. Сейл. Пришлите помощь”. Ответ не заставил себя ждать: “Хелло, Сейл. Говорит Адамс из Марсопорта. Посылаем спасательный корабль “Логарифм”. Прибудет на астероид 787 через шесть дней. Держись”.
   Сейл едва не пустился в пляс.
   До чего все просто. Попал в аварию. Жив. Еда есть. Радировал о помощи. Помощь придёт. Ля-ля-ля! Он захлопал в ладоши.
   Солнце поднялось, и стало тепло. Он не ощущал страха смерти. Шесть дней пролетят незаметно. Он будет есть, он будет спать. Он огляделся вокруг. Опасных животных не видно, кислорода достаточно. Чего ещё желать? Разве что свинины с бобами. Приятный запах разлился в воздухе.
   Позавтракав, он выкурил сигарету, глубоко затягиваясь и медленно выпуская дым. Радостно покачал головой. Что за жизнь! Ни царапины. Повезло. Здорово повезло.
   Он клюнул носом. Спать, подумал он. Неплохая идея. Вздремнуть после еды. Времени сколько угодно. Спокойно. Шесть долгих, роскошных дней нечегонеделания и философствования. Спать.
   Он растянулся на земле, положил голову на руку и закрыл глаза.
   И в него вошло, им овладело безумие. “Спи, спи, о спи, — говорили голоса. — А-а, спи, спи”. Он открыл глаза. Голоса исчезли. Всё было в порядке. Он передёрнулся, покрепче закрыл глаза и устроился поудобнее.
   “Эээээээ”, — пели голоса далеко-далеко.
   “Ааааааах”, — пели голоса.
   “Спи, спи, спи, спи, спи”, — пели голоса.
   “Умри, умри, умри, умри, умри”, — пели голоса.
   “Оооооооо”, — кричали голоса.
   “Мммммммм”, — жужжала в его мозгу пчела.
   Он сел. Он затряс головой. Он зажал уши руками. Прищурившись, поглядел на разбитый корабль. Твёрдый металл. Кончиками пальцев нащупал под собой крепкий камень. Увидел на голубом небосводе настоящее солнце, которое даёт тепло.
   “Попробуем уснуть на спине— подумал он и снова улёгся. На запястье тикали часы. В венах пульсировала горячая кровь.
   “Спи, спи, спи, спи” — пели голоса.
   “Ооооооох!”, — пели голоса.
   “Ааааааах”, — пели голоса.
   “Умри, умри, умри, умри, умри. Спи, спи, умри, спи, умри, спи, умри! Оохх, Аахх, Эээээээ!” Кровь стучала в ушах, словно шум нарастающего ветра.
   “Мой, мой, — сказал голос. — Мой, мой, он мой!”
   “Нет, мой, мой, — сказал другой голос. — Нет, мой, мой, он мой!”
   “Нет, наш, наш, — пропели десять голосов. — Наш, наш, он наш!”
   Его пальцы скрючились, скулы свело спазмой, веки начали вздрагивать.
   “Наконец-то, наконец-то, — пел высокий голос. — Теперь, теперь. Долгое-долгое ожидание. Кончилось, кончилось, — пел высокий голос. — Кончилось, наконец-то кончилось!”
   Словно ты в подводном мире. Зелёные песни, зелёные видения, зелёное время. Голоса булькают и тонут в глубинах морского прилива. Где-то вдалеке хоры выводят неразборчивую песнь. Леонард Сейл начал метаться в агонии. “Мой, мой”, — кричал громкий голос. “Мой, мой”, — визжал другой. “Наш, наш”, — визжал хор.
   Грохот металла, звон мечей, стычка, битва, борьба, война. Все взрывается, его мозг разбрызгивается на тысячи капель.
   “Ээээээээ!”
   Он вскочил на ноги с пронзительным воплем. В глазах у него все расплавилось и поплыло. Раздался голос: “Я Тилле из Раталара. Гордый Тилле, Тилле Кровавого Могильного Холма и Барабана Смерти. Тилле из Раталара, Убийца Людей!”
   Потом другой: “Я Иорр из Вендилло, Мудрый Иорр, Истребитель Неверных!”
   “А мы воины, — пел хор, — мы сталь, мы воины, мы красная кровь, что течёт, красная кровь, что бежит, красная кровь, что дымится на солнце”.
   Леонард Сейл шатался, будто под тяжким грузом. “Убирайтесь! — кричал он. — Оставьте меня, ради бога оставьте меня!”
   “Ээээээээ”, — визжал высокий звук, словно металл по металлу.
   Молчание.
   Он стоял, обливаясь потом. Его била такая сильная дрожь, что он с трудом держался на ногах. Сошёл с ума, подумал он. Совершенно спятил. Буйное помешательство. Сумасшествие.
   Он разорвал мешок с продовольствием и достал химический пакет.
   Через мгновение был готов горячий кофе. Он захлёбывался им, ручейки текли по телу. Его бил озноб. Он хватал воздух большими глотками.
   Будем рассуждать логично, сказал он себе, тяжело опустившись на землю. Кофе обжёг ему язык. Никаких признаков сумасшествия в его семье за последние двести лет. Все здоровы, вполне уравновешены. И теперь — никаких поводов для безумия. Шок? Глупости. Никакого шока. Меня спасут через шесть дней. Какой может быть шок, раз нет опасности? Обычный астероид. Место самое-самое обыкновенное. Никаких поводов для безумия нет. Я здоров.
   “Оо?” — крикнул в нём тоненький металлический голосок. Эхо. Замирающее эхо.
   “Да! — закричал он, стукнув кулаком о кулак. — Я здоров!”
   “Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха”. Где-то затухал смех. Он обернулся. “Заткнись, ты!” — заорал он. “Мы ничего не говорили”, — сказали горы. “Мы ничего не говорили”, — сказало небо. “Мы ничего не говорили— сказали обломки.
   “Ну, ну, хорошо, — сказал он неуверенно. — Понимаю, что не вы”.
   Всё шло как положено.
   Камешки постепенно накалялись. Небо было большое и синее. Он поглядел на свои пальцы и увидел, как солнце горит в каждом чёрном волоске. Он поглядел на свои башмаки, покрытые пылью, и внезапно почувствовал себя очень счастливым оттого, что принял решение. Я не буду спать, подумал он. Раз у меня кошмары, зачем спать? Вот и выход.
   Он составил распорядок дня. С девяти утра (а сейчас было именно девять) до двенадцати он будет изучать и осматривать астероид, а потом жёлтым карандашом писать в блокноте обо всём, что увидит. После этого он откроет банку сардин и съест немного консервированного хлеба с толстым слоем масла. С половины первого до четырёх прочтёт девять глав из “Войны и мира”. Он вытащил книгу из-под обломков и положил её так, чтобы она была под рукой. У него есть ещё книжка стихов Т.С.Элиота. Это чудесно.
   Ужин — в полшестого, а потом с шести до десяти он будет слушать радиопередачи с Земли — пару комиков с их плоскими шутками, и безголосого певца, и выпуски последних новостей, а в полночь передача завершится гимном Объединённых Наций.
   А потом?
   Ему стало нехорошо.
   До рассвета я буду играть в солитёр, подумал он. Сяду и стану пить горячий чёрный кофе и играть в солитёр без жульничества, до самого рассвета. “Хо-хо”, — подумал он.
   “Ты что-то сказал?”, — спросил он себя.
   “Я сказал: “Ха-ха”, — ответил он. — Рано или поздно ты должен будешь уснуть”.
   “У меня сна — ни в одном глазу”, — сказал он.
   “Лжец”, — парировал он, наслаждаясь разговором с самим собой.
   “Я себя прекрасно чувствую”, — сказал он.
   “Лицемер”, — возразил он себе.
   “Я не боюсь ночи, сна и вообще ничего не боюсь”, — сказал он.
   “Очень забавно”, — сказал он.
   Он почувствовал себя плохо. Ему захотелось спать. И чем больше он боялся уснуть, тем больше хотел лечь, закрыть глаза и свернуться в клубочек.
   “Со всеми удобствами?”, — спросил его иронический собеседник.
   “Вот сейчас я пойду погулять и осмотрю скалы и геологические обнажения и буду думать о том, как хорошо быть живым”, — сказал он.
   “О господи, — вскричал собеседник. — Тоже мне, Уильям Сароян!”
   Все так и будет, подумал он, может быть, один день, может быть, одну ночь, а как насчёт следующей ночи, и следующей? Сможешь ты бодрствовать всё это время, все шесть ночей? Пока не придёт спасательный корабль? Хватит у тебя пороху, хватит у тебя силы?
   Ответа не было.
   Чего ты боишься? Я не знаю. Этих голосов. Этих звуков. Но ведь они не могут повредить тебе, не так ли?
   Могут. Когда-нибудь с ними придётся столкнуться… А нужно ли? Возьми себя в руки, старина. Стисни зубы, и вся эта чертовщина сгинет.
   Он сидел на жёсткой земле и чувствовал себя так, словно плакал навзрыд. Он чувствовал себя так, как если бы жизнь была кончена и он вступал в новый и неизведанный мир. Это было как в тёплый, солнечный, но обманчивый день, когда чувствуешь себя хорошо, — в такой день можно или ловить рыбу, или рвать цветы, или целовать женщину, или ещё что-нибудь делать. Но в разгаре чудесного дня что ждёт тебя?
   Смерть.
   Ну, вряд ли это.
   Смерть, настаивал он.
   Он лёг и закрыл глаза. Он устал от этой путаницы. Отлично, подумал он, если ты — смерть, приди и забери меня. Я хочу понять, что означает эта дьявольская чепуха.
   И смерть пришла.
   “Ээээээээ”, — сказал голос.
   “Да, я это понимаю, — сказал Леонард Сейл. — Ну а что ещё?”
   “Ааааааах”, — произнёс голос.
   “И это я понимаю”, — раздражённо ответил Леонард Сейл. Он похолодел. Его рот искривила дикая гримаса.
   “Я — Тилле из Раталара, Убийца Людей!”
   “Я — Иорр из Вендилло, Истребитель Неверных!”
   “Что это за планета?” — спросил Леонард Сейл, пытаясь побороть страх.
   “Когда-то она была могучей”, — ответил Тилле из Раталара.
   “Когда-то место битв”, — ответил Иорр из Вендилло.
   “Теперь мёртвая”, — сказал Тилле.
   “Теперь безмолвная”, — сказал Иорр.
   “Но вот пришёл ты— сказал Тилле.
   “Чтобы снова дать нам жизнь”, — сказал Иорр.
   “Вы умерли, — настаивал Леонард Сейл, весь — корчащаяся плоть. — Вы ничто, вы просто ветер”.
   “Мы будем жить с твоей помощью”.
   “И сражаться благодаря тебе”.
   “Так вот в чём дело, — подумал Леонард Сейл. — Я должен стать полем боя, так?… А вы — друзья?”.
   “Враги!” — закричал Иорр.
   “Лютые враги!” — закричал Тилле.
   Леонард страдальчески улыбнулся. Ему было очень плохо. “Сколько же вы ждали?”, — спросил он.
   “А сколько длится время?”
   “Десять тысяч лет?”
   “Может быть”.
   “Десять миллионов лет?”
   “Возможно”.
   “Кто вы? — спросил он. — Мысли, духи, призраки?”
   “Всё это — и даже больше”.
   “Разумы?”
   “Вот именно”.
   “Как вам удалось выжить?”
   “Ээээээээ”, — пел хор, далеко-далеко.
   “Ааааааах”, — пела другая армия в ожидании битвы.
   “Когда-то это была плодородная страна, богатая планета. На ней жили два народа, две сильные нации, а во главе их стояли два сильных человека. Я, Иорр, и он, тот, что зовёт себя Тилле. И планета пришла в упадок, и наступило небытие. Народы и армии все слабели и слабели в ходе великой войны, длившейся пять тысяч лет. Мы долго жили и долго любили, пили много, спали много и много сражались. И когда планета умерла, наши тела ссохлись, и только со временем наука помогла нам выжить”.
   “Выжить, — удивился Леонард Сейл. — Но от вас ничего не осталось”.
   “Наш разум, глупец, наш разум! Чего стоит тело без разума?”
   “А разум без тела? — рассмеялся Леонард Сейл. — Я нашёл вас здесь. Признайтесь — это я нашёл вас!”
   “Точно, — сказал резкий голос. — Одно бесполезно без другого. Но выжить — это и значит выжить, пусть даже бессознательно. С помощью науки, с помощью чуда разумы наших народов выжили”.
   “Только разум — без чувства, без глаз, ушей, без осязания, обоняния и прочих ощущений?”
   “Да, без всего этого. Мы были просто нереальностью, паром. Долгое время. До сегодняшнего дня”.
   “А теперь появился я”, — подумал Леонард Сейл.
   “Ты пришёл, — сказал голос, — чтобы дать нашему уму физическую оболочку. Дать нам наше желанное тело”.
   “Ведь я только один”, — подумал Сейл.
   “И тем не менее ты нам нужен”.
   “Но я — личность. Я возмущён вашим вторжением”.
   “Он возмущён нашим вторжением. Ты слышал его, Иорр? Он возмущён!”
   “Как будто он имеет право возмущаться!”
   “Осторожнее, — предупредил Сейл. — Я моргну глазом, и вы пропадёте, призраки! Я пробужусь и сотру вас в порошок!”
   “Но когда-нибудь тебе придётся снова уснуть! — закричал Иорр. — И когда это произойдёт, мы будем здесь, ждать, ждать, ждать. Тебя”.
   “Чего вы хотите?”
   “Плотности. Массы. Снова ощущений”.
   “Но ведь моего тела не хватает на вас обоих”.
   “Мы будем сражаться друг с другом”.
   Раскалённый обруч сдавил его череп, будто в его мозг между двумя полушариями вгоняли гвоздь.
   Теперь всё стало до ужаса ясным. Страшно, блистательно ясным. Он был их вселенной. Мир его мыслей, его мозг, его череп поделён на два лагеря, один — Иорра, другой — Тилле. Они используют его!
   Взвились знамёна под рдеющим небом его мозга! В бронзовых щитах блеснуло солнце. Двинулись серые звери и понеслись в сверкающих волнах плюмажей, труб и мечей.
   “Ээээээээ!” Стремительный натиск.
   “Ааааааах!” Рёв.
   “Науууууу!” Вихрь.
   “Мммммммммммм…”
   Десять тысяч человек столкнулись на маленькой невидимой площадке. Десять тысяч человек понеслись по блестящей внутренней поверхности глазного яблока. Десять тысяч копий засвистели между костями его черепа. Выпалили десять тысяч изукрашенных орудий. Десять тысяч голосов запели в его ушах. Теперь его тело было расколото и растянуто, оно тряслось и вертелось, оно визжало и корчилось, черепные кости вот-вот разлетятся на куски. Бормотание, вопли, как будто через равнины разума и континент костного мозга, через лощины вен, по холмам артерий, через реки меланхолии идёт армия за армией, одна армия, две армии, мечи сверкают на солнце, скрещиваясь друг с другом, пятьдесят тысяч умов, нуждающихся в нём, использующих его, хватают, скребут, режут. Через миг — страшное столкновение, одна армия на другую, бросок, кровь, грохот, неистовство, смерть, безумство!
   Как цимбалы, звенят столкнувшиеся армии!
   Охваченный бредом, он вскочил на ноги и понёсся в пустыню. Он бежал и бежал и не мог остановиться.
   Он сел и зарыдал. Он рыдал до тех пор, пока не заболели лёгкие. Он рыдал безутешно и долго. Слёзы сбегали по его щекам и капали на растопыренные дрожащие пальцы. “Боже, боже, помоги мне, о боже, помоги мне”, — повторял он.
   Все снова было в порядке.

 
   Было четыре часа пополудни. Солнце палило скалы. Через некоторое время он приготовил и съел горячие бисквиты с клубничным джемом. Потом, как в забытьи, стараясь не думать, вытер запачканные руки о рубашку.
   По крайней мере я знаю, с кем имею дело, подумал он. О господи, что за мир. Каким простодушным он кажется на первый взгляд, и как чудовищен он на самом деле. Хорошо, что никто до сих пор его не исследовал. А может, кто-то здесь был? Он покачал головой, полной боли. Им можно только посочувствовать, тем, кто разбился здесь раньше, если только они действительно были. Тёплое солнце, крепкие скалы, и никаких признаков враждебности. Прекрасный мир.
   До тех пор пока не закроешь глаза и не забудешься. А потом ночь, и голоса, и безумие, и смерть на неслышных ногах.
   “Однако я уже вполне в норме, — сказал он гордо. — Вот посмотри”, — и вытянул руку. Подчинённая величайшему усилию воли, она больше не дрожала. “Я тебе покажу, кто здесь правитель, чёрт возьми, — пригрозил он безвинному небу. — Это я”. — И постучал себя в грудь.
   Подумать только, что мысль может прожить так долго! Наверно, миллион лет все эти мысли о смерти, смутах, завоеваниях таились в безвредной на первый взгляд, но ядовитой атмосфере планеты в ожидании живого человека, который стал бы сосудом для проявления их бессмысленной злобы.
   Теперь, когда он почувствовал себя лучше, всё это казалось глупостью. Всё, что мне нужно, думал он, — это продержаться шесть суток без сна. Тогда они не смогут так мучить меня. Когда я бодрствую, я хозяин положения. Я сильнее, чем эти сумасшедшие владыки с их идиотскими ордами трубачей и носителей мечей и щитов.
   “Но выдержу ли я? — усомнился он. — Целых шесть ночей? Не спать? Нет, я не буду спать. У меня есть кофе, и таблетки, и книги, и карты. Но я уже сейчас устал, так устал, — думал он. — Продержусь ли я?”
   Ну, а если нет… Тогда пистолет всегда под рукой.
   Интересно, куда денутся эти дурацкие монархи, если пустить пулю на помост, где они выступают? На помост, который — весь их мир. Нет. Ты, Леонард Сейл, слишком маленький помост. А они — слишком мелкие актёры. А что, если пустить пулю из-за кулис, разрушив декорации, занавес, зрительный зал? Уничтожить помост, актёров, всех, кто неосторожно попадётся на пути!
   Прежде всего — снова радировать в Марсопорт. Если есть какая-нибудь возможность прислать спасательный корабль поскорее, может быть, удастся продержаться. Во всяком случае, надо предупредить их, что это за планета, что такое невинное с виду место — обитель кошмаров и горячечного бреда.
   Минуту он стучал ключом, стиснув зубы. Радио безмолвствовало.
   Оно послало призыв о помощи, приняло ответ и потом умолкло навсегда.
   “Какая ирония, — подумал он. — Осталось только одно — составить план”.
   Так он и сделал. Он достал свой жёлтый карандаш и набросал шестидневный план спасения.
   Этой ночью, писал он, прочесть ещё шесть глав “Войны и мира”. В четыре утра выпить горячего чёрного кофе. В четверть пятого вынуть колоду карт и сыграть десять партий в солитёр. Это займёт время до половины седьмого, затем — ещё кофе. В семь послушать первые утренние передачи с Земли, если приёмник вообще работает. Работает ли?
   Он проверил работу приёмника. Тот молчал.
   Хорошо, написал он, от семи до восьми петь все песни, какие знаешь, развлекать самого себя. От восьми до девяти думать об Элен Кинг. Вспомнить Элен. Нет, думать об Элен прямо сейчас.
   Он подчеркнул это карандашом.
   Остальные дни были расписаны по минутам. Он проверил медицинскую сумку. Там лежало несколько пакетиков с таблетками, которые помогут не спать. Каждый час по одной таблетке все эти шесть суток. Он почувствовал себя вполне уверенным. “Ваше здоровье, Иорр, Тилле!” Он проглотил одну из возбуждающих таблеток и запил её глотком обжигающего чёрного кофе.
   Итак, одно следовало за другим, был Толстой, был Бальзак, ромовый джин, кофе, таблетки, прогулки, снова Толстой, снова Бальзак, опять ромовый джин, снова солитёр. Первый день прошёл так же, как второй, а за ним третий.
   На четвёртый день он тихо лежал в тени скалы, считая до тысячи пятёрками, потом десятками, только чтобы загрузить чем-нибудь ум и заставить его бодрствовать. Глаза его так устали, что он вынужден был часто промывать их холодной водой. Читать он был не в состоянии, голова разламывалась от боли. Он был так изнурён, что уже не мог двигаться. Лекарства привели его в состояние оцепенения. Он напоминал бодрствующую восковую фигуру. Глаза его остекленели, язык стал похож на заржавленное острие пики, а пальцы словно обросли мехом и ощетинились иглами.
   Он следил за стрелкой часов. Ещё секундой меньше, думал он. Две секунды, три секунды, четыре, пять, десять, тридцать секунд. Целая минута. Теперь уже на целый час меньше осталось ждать. О корабль, поспеши же к назначенной цели!
   Он тихо засмеялся.
   А что случится, если он бросит все и уплывёт в сон? Спать, спать, быть может, грезить. Весь мир — помост. Что, если он сдастся в неравной борьбе и падёт?
   “Ээээээээ”, — высокий пронзительный, грозный звук разящего металла.
   Он содрогнулся. Язык шевельнулся в сухом, шершавом рту.
   Иорр и Тилле снова начнут свои стародавние распри.
   Леонард Сейл совсем сойдёт с ума.
   И победитель овладеет останками этого безумца — трясущимся, хохочущим диким телом — и пошлёт его скитаться по лицу планеты на десять, двадцать лет, а сам надменно расположится в нём и будет творить суд, и отправлять на казнь величественным жестом, и навещать души невидимых танцовщиц. А самого Леонарда Сейла, то, что от него останется, отведут в какую-нибудь потаённую пещеру, где он пробудет двадцать безумных лет, кишащий червями и войнами, насилуемый древними диковинными мыслями.
   Когда придёт спасательный корабль, он не найдёт ничего. Сейла спрячет ликующая армия, сидящая в его голове. Спрячет где-нибудь в расщелине, и Сейл станет гнездом, в котором какой-нибудь Иорр будет высиживать свои гнусные планы. Эта мысль едва не убила его.
   Двадцать лет безумия. Двадцать лет пыток, двадцать лет, заполненных делами, которые ты не хочешь делать. Двадцать лет бушующих войн, двадцать лет тошноты и дрожи.
   Голова его упала на колени. Веки его со скрежетом разомкнулись и с лёгким шумом закрылись. Барабанная перепонка устало хлопнула.
   “Спи, спи”, — запели слабые голоса.
   “У меня… у меня есть к вам предложение, — подумал Леонард Сейл. — Слушайте. Ты, Иорр, и ты, Тилле! Иорр, ты, и ты тоже, Тилле! Иорр, ты можешь владеть мной по понедельникам, средам и пятницам. Тилле, ты будешь сменять его по воскресеньям, вторникам и субботам. В четверг я выходной. Согласны?”
   “Ээээээээ”, — пели морские приливы, кипя в его мозгу.
   “Ооооооох”, — мягко-мягко пели отдалённые голоса.
   “Что вы скажете? Поладим на этом, Иорр, Тилле?”
   “Нет”, — ответил один голос.
   “Нет”, — сказал другой.
   “Жадюги, оба вы жадюги! — жалобно вскричал Сейл. — Чума на оба ваших дома!”
   Он спал.

 
   Он был Иорром, и драгоценные кольца сверкали на его руках. Он появился у ракеты и выставил вперёд руку, направляя слепые армии. Он был Иорром, древним предводителем воинов, украшенных драгоценными камнями. И он был Тилле, любимцем женщин, убийцей собак! Почти бессознательно его рука потянулась к кобуре у бедра. Спящая рука вытащила пистолет. Рука поднялась, пистолет прицелился. Армии Тилле и Иорра вступили в бой.
   Пистолет выстрелил.
   Пуля оцарапала лоб Сейла и разбудила его. Выбравшись из осады, он не спал следующие шесть часов. Теперь он знал, что это безнадёжно. Он промыл и перевязал рану. Он пожалел, что не прицелился точнее, тогда всё было бы уже кончено. Он взглянул на небо. Ещё два дня. Ещё два. Торопись, корабль, торопись. Он отупел от бессонницы.
   Бесполезно. К концу этого срока он уже вовсю бредил. Он поднял пистолет, и положил его, и поднял снова, приложил к голове, нажал было пальцем на спусковой крючок, передумал, снова посмотрел на небо.
   Наступила ночь. Он попытался читать, но отбросил книгу прочь. Разорвал её и сжёг, просто чтобы чем-нибудь заняться.
   Как он устал! Через час, решил он.
   Если ничего не случится, я убью себя. Теперь серьёзно. На этот раз не струшу. Он приготовил пистолет и положил его на землю рядом с собой.
   Теперь он был очень спокоен, хотя и ужасно измучен. С этим будет покончено.
   В небе показалось пламя.
   Это было так неправдоподобно, что он заплакал.
   “Ракета”, — сказал он, вставая, “Ракета!” — закричал он, протирая глаза, и побежал вперёд.
   Пламя становилось всё ярче, росло, опускалось.
   Он бешено размахивал руками, спеша вперёд, бросив пистолет, и припасы, и все.
   — “Вы видите это, Иорр, Тилле! Дикари, чудовища, я вас одолел! Я победил! За мной пришла помощь! Я победил, чёрт бы вас побрал”.
   Он злорадно усмехнулся, поглядев на скалы, небо, на собственные руки.
   Ракета приземлилась. Леонард Сейл, качаясь, ждал, когда откроется дверь.
   “Прощай, Иорр, прощай, Тилле!” — ухмыляясь, с горящими глазами победно закричал он.
   “Ээээээ”, — затих вдалеке рёв.
   “Ааааах”, — угасли голоса.
   Широко раскрылся шлюзовой люк ракеты. Из него выпрыгнули два человека.
   “Сейл? — спросили они. — Мы — корабль АСДН № 13. Перехватили ваш SOS и решили сами вас подобрать… Корабль из Марсопорта приедет только послезавтра. Мы бы хотели немного отдохнуть. Неплохо здесь переночевать, потом забрать вас и отправиться дальше”.
   “Нет, — произнёс Сейл, и лицо его исказилось от ужаса. — Нельзя переночевать…”
   Он не мог говорить. Он упал на землю.
   “Быстрей, — произнёс над ним голос в туманном вихре. — Дай ему немного жидкой пищи и снотворного. Ему нужна еда и отдых”.
   “Не надо отдыха!” — завопил Сейл.
   “Бредит”, — тихо сказал один из них.
   “Нельзя спать!” — вопил Сейл.
   “Тише, тише”, — сказал человек нежно. Игла вонзилась в руку Сейла.
   Сейл колотил руками и ногами. “Не надо спать, поедем! — страшно кричал он. — Ну поедем!”
   “Бред, — сказал один. — Шок”.
   “Не надо снотворного!” — пронзительно кричал Сейл.
   Снотворное разливалось по его телу.
   “Ээээээээ”, — пели древние ветры.
   “Ааааааах”, — пели древние моря.
   “Не надо снотворного, нельзя спать, пожалуйста, не надо, не надо, не надо! — кричал Сейл, пытаясь подняться. — Вы… не… знаете…”
   “Не волнуйся, старик, ты теперь в безопасности, не о чём беспокоиться”.
   Леонард Сейл спал. Двое стояли над ним. По мере того как они смотрели на него, черты его лица менялись все больше и больше.
   Он стонал, и плакал, и рычал во сне. Его лицо беспрестанно преображалось. Это было лицо святого, грешника, злого духа, чудовища, мрака, света, одного, множества, армии, пустоты — всего, всего!
   Он корчился во сне.
   “Ээээээээ! — взорвался криком его рот. — Ааааааах!” — визжал он.
   “Что с ним?” — спросил один из спасителей.
   “Не знаю. Дать ещё снотворного?”
   “Да, ещё дозу. Нервы. Ему надо много спать”.
   Они вонзили иглу в его руку. Сейл корчился, плевался и стонал.
   И вдруг — умер.
   Он лежал, а двое стояли над ним.
   “Какой ужас, — сказал один. — Как ты это объяснишь?”
   “Шок. Бедный малый. Какая жалость. — Они закрыли ему лицо. — Ты когда-нибудь видел подобное лицо?”
   “Абсолютно безумное”.
   “Одиночество. Шок”.
   “Да. Боже, что за выражение. Не хотел бы я когда-нибудь ещё увидеть такое лицо”.
   “Какая беда, ждал нас, и мы прибыли, а он всё равно умер”.
   Они огляделись вокруг.
   “Что будем делать? Переночуем здесь?”
   “Да. И хорошо бы не в корабле”.
   “Сначала похороним его, конечно”.
   “Само собой”.
   “И будем спать на свежем воздухе, ладно? Хорошо снова поспать на свежем воздухе. После двух недель в этом проклятом корабле”.
   “Давай. Я подыщу для него место. А ты готовь ужин, идёт?”
   “Идёт”.
   “Хорошо поспим сегодня”.
   “Отлично, отлично”.
   Они выкопали могилу и сказали над ней слово. Потом молча выпили по чашке вечернего кофе. Они вдыхали сладкий воздух планеты и смотрели на чудесное небо и яркие и прекрасные звезды.
   “Какая ночь!” — сказали они, укладываясь.
   “Приятных сновидений”, — сказал один, поворачиваясь.
   И другой ответил: “Приятных сновидений”.
   Они заснули.