Рэй Бредбери
Золотоглазые
Ветер с полей обдувал дымящийся металл ракеты. Глухо щелкнув, открылась дверь. Первым вышел мужчина, потом женщина с тремя детьми, за ними остальные. Все пошли через марсианские луга к недавно построенному поселку, но мужчина с семьей остался один.
Ветер шевелил ему волосы, тело напрягалось, словно еще погруженное в безмерность пустоты. Жена стояла рядом; ее била дрожь. Дети, как маленькие семена, должны были врастать отныне в почву Марса.
Дети смотрели снизу вверх в лицо отца, как смотрят на солнце, чтобы узнать, какая пора жизни пришла. Лицо было холодным, суровым.
– Что с тобой? – спросила жена.
– Вернемся в ракету.
– И на Землю?
– Да. Ты слышишь?
Стонущий ветер дул, не переставая. Что, если марсианский воздух высосет у них душу, как мозг из костей? Мужчина чувствовал себя погруженным в какую-то жидкость, могущую растворить его разум и выжечь воспоминания. Он взглянул на холмы, сглаженные неумолимой рукой времени, на развалины города, затерявшиеся в море травы.
– Смелее, Гарри, – отозвалась его жена. – Уже слишком поздно. За нами лежит шестьдесят пять миллионов миль, если не больше.
Светловолосые дети разноголосо щебетали под сводом марсианского неба. Им отвечали свист и шипение ветра в жесткой траве. Мужчина схватился за чемоданы.
– Идем, – произнес он, как человек, стоящий на берегу моря и готовый плыть и утонуть.
Они двинулись к поселку.
Семейство называлось: Гарри Биттеринг, его жена Кора, их дети Дэн, Лора и Дэвид. Они жили в маленьком белом домике, ели вкусную пищу, но неуверенность ни на минуту не покидала их.
– Я чувствую себя, – нередко говорил Гарри, – как глыба соли, тающая в горном потоке. Мы не относимся к этому миру. Мы люди Земли. Здесь – Марс. Он предназначен для марсиан. Давай улетим на Землю.
Жена отрицательно качала головой.
– Землю могут взорвать бомбой. Тут мы в безопасности.
Каждое утро Гарри проверял все вокруг – теплую печь, горшки с кроваво-красными геранями, – что-то вынуждало его к этому, словно он ожидал: чего-то вдруг не хватит. Утренние газеты еще пахли краской, прямо с Земли, из ракеты, прилетавшей каждое утро в 6 часов. Он развертывал газету перед тарелкой, когда завтракал, и старался говорить оживленно.
– Через десять лет нас будет на Марсе миллион или больше. Будут большие города, все! Нас пугали, что нам не удастся. Что марсиане прогонят нас. А разве мы здесь видели марсиан? Ни одного, ни живой души. Правда, мы видели города, но покинутые, в развалинах, не правда ли?
– Не знаю, – заметил Дэв, – может быть, марсиане тут есть, но невидимые? Иногда ночью я словно слышу их. Слушаю ветер. Песок стучит в стекла. Я вижу тот город, высоко в горах, где когда-то жили марсиане. И мне кажется, я вижу, как там вокруг что-то шевелится. Как ты думаешь, отец, не рассердились ли на нас марсиане за то, что мы пришли?
– Вздор! – Биттеринг взглянул в окно. – Мы безобидные люди. В каждом вымершем городе есть свои призраки. Память… мысли… воспоминания… – Его взгляд снова обратился к холмам. – Вы смотрите на лестницы и думаете: как выглядел марсианин, поднимавшийся по ним? Смотрите на марсианские рисунки и думаете, как выглядел художник? Вы сами себе создаете призраки. Это вполне естественно: воображение… – Он прервал себя. – Вы опять рылись в развалинах?
– Нет, папа. – Дэв пристально разглядывал свои башмаки.
– Помните, вы должны держаться от них подальше. Передай мне джем.
– Я чувствую, что-то должно случиться, – прошептал Дэв.
"Что-то" и случилось в тот же день, к вечеру.
Лора бежала с плачем через весь поселок. В слезах она вбежала в дом.
– Мама, папа, на Земле беспорядки! – рыдала она. – Сейчас по радио сказали… Все космические ракеты погибли! Ракет на Марс больше не будет, никогда!
– О Гарри! – Кора обняла мужа и дочь.
– Ты уверена, Лора? – тихо спросил отец.
Лора плакала. Долгое время слышался только пронзительный свист ветра.
"Мы остались одни", – подумал Биттеринг. Его охватила пустота, захотелось ударить Лору, крикнуть: неправда, ракеты прилетят! Но вместо этого он погладил головку дочери, прижал к груди, сказал:
– Это невозможно, они прилетят наверное.
– Да, но когда, через, сколько лет? Что теперь будет?
– Мы будем работать, конечно. Трудиться и ждать. Пока не прилетят ракеты.
В последние дни Биттеринг часто бродил по саду, одинокий, ошеломленный. Пока ракеты ткали в пространстве свою серебряную сеть, он соглашался примириться с жизнью на Марсе. Ибо каждую минуту он мог сказать себе: "Завтра, если я хочу, я вернусь на Землю". Но сейчас сеть исчезла. Люди остались лицом к лицу с необъятностью Марса, опаляемые зноем марсианского лета, укрытые в домах марсианской зимой. Что станется с ним, с остальными?
Он присел на корточки возле грядки; маленькие грабельки в руках у него дрожали. "Работать, – думал он. – Работать и забыть". Из сада он видел марсианские горы. Думал о гордых древних именах, которые носили вершины. Несмотря на эти имена, люди, спустившиеся с неба, сочли марсианские реки, горы и моря безымянными. Когда-то марсиане строили города и называли их; покоряли вершины и называли их; пересекали моря и называли их. Горы выветрились, моря высохли, города стояли в развалинах. И люди с каким-то чувством скрытой вины давали древним городам и долинам новые имена. Ну что ж, человек живет символами. Имена были даны.
Биттеринг был весь в поту. Огляделся и никого не увидел. Тогда он снял пиджак, потом галстук. Он аккуратно повесил их на ветку персикового дерева, привезенного из дому, с Земли.
Он вернулся к своей философии имен и гор. Люди изменили их названия. Горы и долины, реки и моря носили имена земных вождей, ученых и государственных деятелей: Вашингтона, Линкольна, Эйнштейна. Это нехорошо. Старые американские колонисты поступили умнее, оставив древние индейские имена: Висконсин, Юта, Миннесота, Огайо, Айдахо, Милуоки, Оссео. Древние имена с древним смыслом. Задумчиво вглядываясь в далекие вершины, он размышлял: вымершие марсиане, может быть, вы там?..
Подул ветер, стряхнул дождь персиковых лепестков, Биттеринг протянул смуглую, загорелую руку, тихо вскрикнул. Прикоснулся к цветам, поднял несколько цветов с земли. Шевелил их на ладони, гладил, шевелил снова. Наконец окликнул жену:
– Кора!
Она появилась в окне. Он подбежал к ней.
– Кора! Эти цветы… Видишь? Они другие! Не такие! Это не цветы персика!
– Не вижу разницы, – ответила она.
– Не видишь? Но они другие! Я не могу этого определить. Может быть, лишний лепесток, может быть, форма, цвет, запах…
Дети выбежали из дома, следили, как отец бегает от грядки к грядке, как выдергивает то лук, то морковь, то редиску.
– Кора, иди сюда, посмотри!
Они разглядывали лук, морковь, редиску.
– Разве морковь бывает вот такая?
– Да… Нет… – Она колебалась. – Не знаю.
– Ты знаешь… Лук не лук. Морковь не морковь. Вкус такой же, но другой. Запах не такой, как раньше.
Он почувствовал, как бьется у него сердце.
– Кора, что это? Что случилось? Мы должны уйти отсюда!
Он забегал по саду, каждое дерево ощутило его руку.
– Розы! Розы! Становятся зелеными!
Они стояли, глядя на зеленые розы.
А через два дня в комнату вбежал Дэн.
– Идите посмотрите на корову! Я доил ее и увидел… Идите!
Они пришли в сарай. У коровы рос третий рог.
Газон перед домом слегка, едва заметно, отливал фиолетовым, как весенняя сирень.
– Нужно уходить, – произнес Биттеринг. – Этого нельзя есть безнаказанно, мы превратимся тоже кто знает во что! Я этого не позволю. Нам остается только одно: уничтожить все овощи.
– Но они ведь не ядовиты!
– Ядовиты. Яд в них тонкий, очень тонкий. Его немного, чуть-чуть. Но трогать их нельзя.
Он нерешительно разглядывал домик.
– Даже дом. Может быть, его изменил ветер. И воздух. И ночные туманы. Стены, полы – все изменилось! Это уже не дом для человека!
– Ах, это твое буйное воображение!
Он надел пиджак, завязал галстук.
– Я пойду в город. Нужно что-то сделать. Вернусь скоро.
– Гарри, подожди! – окликнула то жена.
Но он уже ушел.
В городке, на затененных ступеньках, ведущих в зеленную лавку, сидело, беспечно болтая, несколько человек.
Биттерингу вдруг захотелось выстрелить в воздух, разбудить их. "Что вы делаете, глупцы? – подумал он. – Сидите тут? Вы слышали новость: мы пленники чуждой нам планеты! Действуйте! Вам не страшно? Вы не боитесь? Что вы хотите делать?"
– Как поживаешь, Гарри? – окликнули его. – Садись с нами.
– Погодите, – возразил он. – Вы слышали недавние новости, да?
Они засмеялись, кивая головами.
– Что вы намерены делать?
– Делать? А что тут можно сделать?
– Построить ракету, вот что!
– Ракету? Чтобы опять вернуться к прежним тревогам? О нет!
– Вы должны! Вы видели цветы персика, розы, траву?
– Конечно, – ответил один из сидевших.
– И не боитесь?
– Не очень. Мы не заметили. Кажется, нет.
Ему захотелось плакать.
– Вы должны работать вместе со мной. Если мы останемся здесь, мы тоже изменимся. В воздухе что-то есть. Марсианский вирус… разве я знаю? Семена, пыльца… Вы слышите?
Они молча глядели на него.
– Сэм! – обратился он к одному из них.
– Да, Гарри?
– Ты поможешь мне строить ракету?
– У меня есть куча железа и кипа чертежей. Я уступлю…
Все засмеялись.
– Сэм, – сказал вдруг Биттеринг, – глаза у тебя…
– Что с ними, Гарри?
– Раньше они были серые, правда?
– Зачем ты спрашиваешь?
– Теперь они золотистые.
– Неужели? – уронил Сэм.
– И ты стал выше и стройнее!
– Может быть.
– Сэм, почему глаза у тебя пожелтели?
– А какого цвета они были у тебя? – спросил Сэм.
– У меня? Голубые, конечно!
– Ну, так посмотри. – Он подал ему зеркальце.
Биттеринг поколебался, затем поднес зеркальце к глазам…
– Вот видишь, что ты наделал? – укоризненно заметил Сэм. – Разбил мое зеркальце.
Гарри Биттеринг переселился в мастерскую и начал строить ракету. В широко раскрытых дверях останавливались люди, переговаривались и шутили приглушенными голосами. Иногда помогали ему поднять или передвинуть что-нибудь. Но чаще только смотрели все более золотистыми глазами.
Приходила Кора, приносила в корзине завтрак.
– Я этого не хочу, – твердил он. – Буду есть только запасы с Земли. То, что мы привезли с собой. Не то, что выросло в огороде.
Жена смотрела на него. А он не смотрел на нее и разворачивал свои чертежи.
– Гарри! Гарри! – жалобно повторяла она.
– Мы должны уйти отсюда. Должны!
Ночи были полны ветра, струящегося в блеске лун сквозь море трав в пустых полях, сквозь клетки городов, покоящихся уже 120 веков. В поселке домик Биттерингов с дрожью ждал и боялся перемен.
Лежа в постели, Гарри чувствовал, как удлиняются у него кости, как они изменяют форму, размягчаются, словно плавящееся золото. Спящая рядом жена была смуглая, золотоглазая. Она спала спокойно; спали в своих кроватках бронзово-загорелые дети. А ветер зловеще свистал в изменившихся персиковых деревьях, волновал сиреневую траву, срывал с роз зеленые лепестки.
На востоке появилась зеленая звезда.
Странные слова сорвались у него с губ.
– Иоррт… Иоррт… – повторял он.
Это было марсианское слово. Он не знал этого языка.
Посреди ночи он вскочил с постели, набрал номер археолога Симпсона.
– Скажите, что значит слово "иоррт"?
– Да ведь это древнемарсианское название нашей Земли. А почему вы спрашиваете?
– Просто так.
Трубка выпала у него из рук.
"Алло, алло, алло, – повторяла она, пока он вглядывался в зеленую звезду. – Биттеринг! Отзовитесь, Гарри!"
Дни шли, полные железного лязга. Он собирал железный каркас ракеты с неохотной помощью троих равнодушных мужчин. Через час он уже чувствовал себя усталым, должен был отдыхать.
– Это действует горный воздух, – говорили ему, смеясь.
Через несколько дней жена сказала тихо:
– Гарри, запасы кончились. Ничего не осталось. Я принесла тебе марсианскую пищу.
Биттеринг тяжело сел. Взял сандвич, развернул, осмотрел, начал есть.
– Отдохни сегодня, – говорила жена. – Нынче так жарко. Дети хотят идти на канал, поплавать. Идем с нами.
– Нельзя тратить время.
– Только часок, – настаивала она. – Купанье тебе поможет.
Солнце жгло, день был безветренный. Они шли по берегу канала, отец, мать, дети в купальных костюмах. Потом сели. В глазах жены и детей Гарри увидел золото. Раньше они не были золотыми. Его пронизала дрожь, растаявшая в лучезарных потоках зноя. Гарри вытянулся на траве. Он слишком устал, чтобы бояться.
– Кора, – спросил он, – давно ли глаза у тебя стали золотыми?
– Они всегда были такими.
– Нет. Три месяца назад были карие.
Они лежали на солнце.
– А у детей? – спросил он. – Тоже золотые?
– Когда дети растут, цвет глаз у них иногда меняется.
– Может быть, мы тоже дети. Для Марса, во всяком случае. Удачная мысль! – Он засмеялся. – Пойдем купаться.
Они спустились в воду. Он погружался все глубже до самого дна, словно золотистая статуя. Ему захотелось растянуться на дне и лежать в зеленой тиши, в спокойствии.
Поднимаясь на поверхность, он смотрел в небо. "Там, на равнине, – думал он, – струится огромная марсианская река, и в нее погружены мы все, наши каменные дома и деревянные хижины, а она течет и омывает наши тела, удлиняет нам кости…"
На берегу сидел маленький Дэн, глядя на отца.
– Утха, – сказал он вдруг.
– Что ты говоришь? – спросил отец.
Мальчик улыбнулся.
– Ты же знаешь. Это по-марсиански "отец".
– Где ты этому научился?
– Не знаю. Нигде. Утха!
– Чего ты хочешь?
Мальчик не решался сказать.
– Я… Мне хотелось бы… переменить имя.
Мать подошла к ним.
– Разве имя Дэн тебе не нравится? Почему?
Дэн нетерпеливо шевельнулся.
– Вчера ты кричала: "Дэн, Дэн, Дэн!", а я словно и не слышал. Думал, что это не ко мне. У меня есть другое имя, и я хочу им называться.
Биттеринг слушал внимательно, с бьющимся сердцем.
– Какое же это имя?
– Линнл. Красивое, правда? Можно мне так называться? Можно? Ты позволяешь?
Биттеринг вытер себе лоб. Он думал о ракете: строил ее одиноко, одинокий даже среди собственной семьи, слишком одинокий… Услышал слова жены: "Почему бы нет?" Услышал собственные слова: "Конечно, можешь называться так".
– Э-э-э-эй! – обрадованно завопил мальчик. – Я Линнл! Я Линнл! – И заплясал через весь луг.
Биттеринг взглянул на жену.
– Зачем мы сделали это?
– Не знаю, – ответила она. – Он хорошо придумал, правда?
Они пошли в горы. Бродили по древним, извилистым, мозаичным тропинкам среди все еще бьющих фонтанов. Они очутились перед небольшой заброшенной марсианской виллой с чудесным видом на долину. Она стояла на вершине холма. Веранда из голубого мрамора, обширные залы, в саду – бассейн. Здесь было прохладно. Марсиане не признавали больших городов.
– Как здесь хорошо! – воскликнула жена Биттеринга. – Что, если провести тут все лето?
– Вернемся, – ответил он. – Вернемся в поселок. С этой ракетой еще много работы.
Однако в этот вечер его не покидали мысли о прохладе виллы из голубого мрамора. С течением времени ракета начала терять смысл. Горячка спадала. Иногда он думал об этом со страхом, но зной, и пьянящий воздух, и ночной ветер делали свое.
В один из дней до него донеслись голоса людей, стоявших у порога мастерской. Биттеринг вышел за порог.
Он увидел вереницу грузовиков, набитых вещами, детьми. Грузовики медленно двигались по пыльной улице.
– Все выезжают в горы. На лето, – сказал ему кто-то. – А ты, Гарри?
– У меня работа.
– Работа! Ракету можно закончить и осенью, когда будет прохладней.
Биттеринг тяжело вздохнул.
– Каркас уже почти закончен.
– Осенью тебе будет легче.
"Осенью будет легче, – подумал и он. – Времени хватит".
– Едем, Гарри! – звали его все.
– Ладно, – ответил он, чувствуя, как его воля тает в густом от зноя воздухе. – Ладно. Едем.
– Там есть вилла над каналом. Знаете, канал Тирра, – сказал кто-то.
– Ты говоришь о канале Рузвельта?
– Тирра. Это старое марсианское название. Я нашел такое место в горах Пиллан…
– То есть в горах Рокфеллера? – спросил Гарри.
– Я говорю – в горах Пиллан, – возразил Сэм.
– Да, – произнес Биттеринг, утопая в густом, как жидкость, зное. – В горах Пиллан.
На следующий день все помогали грузить машину. Вещи носили Лора, Дэн и Дэвид. Вернее – Ттил, Линнл и Верр, ибо так они захотели теперь называться.
Мебель оставили в белом домике.
– Она годилась для Бостона, – заметила мать. – Даже для этого дома. Но там, на вилле? Нет. Мы вернемся к ней осенью.
Биттеринг был спокоен.
– Я уже знаю, какая мебель нам понадобится на вилле, – сказал он, помолчав. – Большая и удобная.
– А твоя энциклопедия? Ты возьмешь ее?
Биттеринг отвернулся.
– Я приеду за ней на той неделе.
Закрыли воду, газ, заперли окна и двери, двинулись к машине. Отец взглянул на багаж.
– Черт возьми, немного, – вскричал он. – В сравнении с тем, что мы привезли на Марс, – горсточка!
Включил мотор. Некоторое время смотрел на белый домик. Захотелось подбежать к нему, потрогать, проститься с ним. Показалось, что они отправляются в дальний путь, что оставляют здесь нечто, к чему никогда уже не вернутся, чего никогда полностью не поймут.
Лето осушало каналы. Лето шло по полям, как пожар. Дома опустевшего поселка рассыхались и трескались. В мастерской ржавел остов ракеты.
Поздно осенью на склоне близ виллы стоял очень смуглый, золотоглазый Биттеринг. Он смотрел в долину.
– Пора возвращаться, – напомнила ему жена.
– Да, но мы не поедем, – тихо ответил он. – Незачем.
– А твои книги? – спросила она. – Твои лучшие костюмы?
Она сказала: "А твои иллес, твои иор уэле рре?"
– Поселок пуст, – ответил он. – Никто не возвращается. Незачем.
Дочь ткала ковры, сыновья извлекали странные, древние мелодии из древних флейт, их смех пробуждал эхо в мраморной вилле.
Биттеринг смотрел на поселок в долине.
– Какие странные, какие смешные дома были у этих пришельцев с Земли!
– Других они не знали, – ответила жена. – А какие они были сами! Хорошо, что они ушли.
Они переглянулись. Слова, произнесенные ими, поразили их. Потом оба засмеялись.
– Куда они ушли?
Оба задумались. Он взглянул на жену. Она была высокая, смуглая, стройная, как ее дочь. Она смотрела на него, и он казался ей молодым. Как старший сын.
– Не знаю, – сказала она.
Они отвернулись от долины. Взявшись за руки, молча пошли по тропинке, покрытой тонким слоем холодной, свежей воды.
Через пять лет после этого прилетела ракета с Земли. Дымясь, она опустилась в долину. Из нее выскочили шумные, возбужденные люди.
– Война окончена! Мы принесли вам помощь!
Но дома, лавки, персиковые сады молчали. А в заброшенной мастерской виднелся недоконченный, заржавленный остов ракеты.
Новоприбывшие начали с поисков среди холмов.
Капитан устроил свою штаб-квартиру в опустелом баре. Туда явился с докладом первый из разведчиков.
– Поселок пуст, сэр, но мы нашли живые существа, туземцев. В горах. Они высокие. Золотоглазые. Марсиане. Они очень кротки и дружелюбны. Мы немного поговорили с ними. Они легко учатся нашему языку. Я уверен, что отношения с ними наладятся.
– Высокие, да? – задумчиво повторил капитан. – Сколько их?
– Человек шестьсот-восемьсот. Они живут в горах, в мраморных развалинах. Смуглые, тонкие, стройные. На вид здоровые. Женщины у них красивы.
– Не говорили ли они, что случилось с жителями поселка?
– Не имеют ни малейшего понятия.
– Странно. Вы не думаете, что эти марсиане истребили их?
– Они выглядят удивительно кроткими. Может быть, была какая-нибудь эпидемия, болезнь…
– Возможно. Одна из тех тайн, которых мы никогда не разгадаем.
Капитан окинул взглядом комнату, поглядел на запыленные окна, на голые вершины гор, на играющие блеском каналы, прислушался к тихому шороху ветра. Потом, опомнясь, ударил ладонью по развернутой перед ним большой карте.
– Работы перед нами много. – Его голос звучал мерно и тихо, а солнце садилось за голубые холмы. – Нужно строить новые поселки, шахты, брать образцы для бактериологических исследований. Составлять заново карты, давать новые названия горам, рекам и всему прочему. Поработать воображением. Что, если мы назовем эти горы – горами Линкольна, этот канал – каналом Вашингтона? И почему бы не назвать эту долину именем Эйнштейна, а вон ту, дальше… Вы меня слышите, лейтенант?
Первый офицер с усилием отвел глаза от тонкой голубой дымки, окутывающей далекие склоны.
– Что? Да, я вас слушаю, капитан.
Ветер шевелил ему волосы, тело напрягалось, словно еще погруженное в безмерность пустоты. Жена стояла рядом; ее била дрожь. Дети, как маленькие семена, должны были врастать отныне в почву Марса.
Дети смотрели снизу вверх в лицо отца, как смотрят на солнце, чтобы узнать, какая пора жизни пришла. Лицо было холодным, суровым.
– Что с тобой? – спросила жена.
– Вернемся в ракету.
– И на Землю?
– Да. Ты слышишь?
Стонущий ветер дул, не переставая. Что, если марсианский воздух высосет у них душу, как мозг из костей? Мужчина чувствовал себя погруженным в какую-то жидкость, могущую растворить его разум и выжечь воспоминания. Он взглянул на холмы, сглаженные неумолимой рукой времени, на развалины города, затерявшиеся в море травы.
– Смелее, Гарри, – отозвалась его жена. – Уже слишком поздно. За нами лежит шестьдесят пять миллионов миль, если не больше.
Светловолосые дети разноголосо щебетали под сводом марсианского неба. Им отвечали свист и шипение ветра в жесткой траве. Мужчина схватился за чемоданы.
– Идем, – произнес он, как человек, стоящий на берегу моря и готовый плыть и утонуть.
Они двинулись к поселку.
Семейство называлось: Гарри Биттеринг, его жена Кора, их дети Дэн, Лора и Дэвид. Они жили в маленьком белом домике, ели вкусную пищу, но неуверенность ни на минуту не покидала их.
– Я чувствую себя, – нередко говорил Гарри, – как глыба соли, тающая в горном потоке. Мы не относимся к этому миру. Мы люди Земли. Здесь – Марс. Он предназначен для марсиан. Давай улетим на Землю.
Жена отрицательно качала головой.
– Землю могут взорвать бомбой. Тут мы в безопасности.
Каждое утро Гарри проверял все вокруг – теплую печь, горшки с кроваво-красными геранями, – что-то вынуждало его к этому, словно он ожидал: чего-то вдруг не хватит. Утренние газеты еще пахли краской, прямо с Земли, из ракеты, прилетавшей каждое утро в 6 часов. Он развертывал газету перед тарелкой, когда завтракал, и старался говорить оживленно.
– Через десять лет нас будет на Марсе миллион или больше. Будут большие города, все! Нас пугали, что нам не удастся. Что марсиане прогонят нас. А разве мы здесь видели марсиан? Ни одного, ни живой души. Правда, мы видели города, но покинутые, в развалинах, не правда ли?
– Не знаю, – заметил Дэв, – может быть, марсиане тут есть, но невидимые? Иногда ночью я словно слышу их. Слушаю ветер. Песок стучит в стекла. Я вижу тот город, высоко в горах, где когда-то жили марсиане. И мне кажется, я вижу, как там вокруг что-то шевелится. Как ты думаешь, отец, не рассердились ли на нас марсиане за то, что мы пришли?
– Вздор! – Биттеринг взглянул в окно. – Мы безобидные люди. В каждом вымершем городе есть свои призраки. Память… мысли… воспоминания… – Его взгляд снова обратился к холмам. – Вы смотрите на лестницы и думаете: как выглядел марсианин, поднимавшийся по ним? Смотрите на марсианские рисунки и думаете, как выглядел художник? Вы сами себе создаете призраки. Это вполне естественно: воображение… – Он прервал себя. – Вы опять рылись в развалинах?
– Нет, папа. – Дэв пристально разглядывал свои башмаки.
– Помните, вы должны держаться от них подальше. Передай мне джем.
– Я чувствую, что-то должно случиться, – прошептал Дэв.
"Что-то" и случилось в тот же день, к вечеру.
Лора бежала с плачем через весь поселок. В слезах она вбежала в дом.
– Мама, папа, на Земле беспорядки! – рыдала она. – Сейчас по радио сказали… Все космические ракеты погибли! Ракет на Марс больше не будет, никогда!
– О Гарри! – Кора обняла мужа и дочь.
– Ты уверена, Лора? – тихо спросил отец.
Лора плакала. Долгое время слышался только пронзительный свист ветра.
"Мы остались одни", – подумал Биттеринг. Его охватила пустота, захотелось ударить Лору, крикнуть: неправда, ракеты прилетят! Но вместо этого он погладил головку дочери, прижал к груди, сказал:
– Это невозможно, они прилетят наверное.
– Да, но когда, через, сколько лет? Что теперь будет?
– Мы будем работать, конечно. Трудиться и ждать. Пока не прилетят ракеты.
В последние дни Биттеринг часто бродил по саду, одинокий, ошеломленный. Пока ракеты ткали в пространстве свою серебряную сеть, он соглашался примириться с жизнью на Марсе. Ибо каждую минуту он мог сказать себе: "Завтра, если я хочу, я вернусь на Землю". Но сейчас сеть исчезла. Люди остались лицом к лицу с необъятностью Марса, опаляемые зноем марсианского лета, укрытые в домах марсианской зимой. Что станется с ним, с остальными?
Он присел на корточки возле грядки; маленькие грабельки в руках у него дрожали. "Работать, – думал он. – Работать и забыть". Из сада он видел марсианские горы. Думал о гордых древних именах, которые носили вершины. Несмотря на эти имена, люди, спустившиеся с неба, сочли марсианские реки, горы и моря безымянными. Когда-то марсиане строили города и называли их; покоряли вершины и называли их; пересекали моря и называли их. Горы выветрились, моря высохли, города стояли в развалинах. И люди с каким-то чувством скрытой вины давали древним городам и долинам новые имена. Ну что ж, человек живет символами. Имена были даны.
Биттеринг был весь в поту. Огляделся и никого не увидел. Тогда он снял пиджак, потом галстук. Он аккуратно повесил их на ветку персикового дерева, привезенного из дому, с Земли.
Он вернулся к своей философии имен и гор. Люди изменили их названия. Горы и долины, реки и моря носили имена земных вождей, ученых и государственных деятелей: Вашингтона, Линкольна, Эйнштейна. Это нехорошо. Старые американские колонисты поступили умнее, оставив древние индейские имена: Висконсин, Юта, Миннесота, Огайо, Айдахо, Милуоки, Оссео. Древние имена с древним смыслом. Задумчиво вглядываясь в далекие вершины, он размышлял: вымершие марсиане, может быть, вы там?..
Подул ветер, стряхнул дождь персиковых лепестков, Биттеринг протянул смуглую, загорелую руку, тихо вскрикнул. Прикоснулся к цветам, поднял несколько цветов с земли. Шевелил их на ладони, гладил, шевелил снова. Наконец окликнул жену:
– Кора!
Она появилась в окне. Он подбежал к ней.
– Кора! Эти цветы… Видишь? Они другие! Не такие! Это не цветы персика!
– Не вижу разницы, – ответила она.
– Не видишь? Но они другие! Я не могу этого определить. Может быть, лишний лепесток, может быть, форма, цвет, запах…
Дети выбежали из дома, следили, как отец бегает от грядки к грядке, как выдергивает то лук, то морковь, то редиску.
– Кора, иди сюда, посмотри!
Они разглядывали лук, морковь, редиску.
– Разве морковь бывает вот такая?
– Да… Нет… – Она колебалась. – Не знаю.
– Ты знаешь… Лук не лук. Морковь не морковь. Вкус такой же, но другой. Запах не такой, как раньше.
Он почувствовал, как бьется у него сердце.
– Кора, что это? Что случилось? Мы должны уйти отсюда!
Он забегал по саду, каждое дерево ощутило его руку.
– Розы! Розы! Становятся зелеными!
Они стояли, глядя на зеленые розы.
А через два дня в комнату вбежал Дэн.
– Идите посмотрите на корову! Я доил ее и увидел… Идите!
Они пришли в сарай. У коровы рос третий рог.
Газон перед домом слегка, едва заметно, отливал фиолетовым, как весенняя сирень.
– Нужно уходить, – произнес Биттеринг. – Этого нельзя есть безнаказанно, мы превратимся тоже кто знает во что! Я этого не позволю. Нам остается только одно: уничтожить все овощи.
– Но они ведь не ядовиты!
– Ядовиты. Яд в них тонкий, очень тонкий. Его немного, чуть-чуть. Но трогать их нельзя.
Он нерешительно разглядывал домик.
– Даже дом. Может быть, его изменил ветер. И воздух. И ночные туманы. Стены, полы – все изменилось! Это уже не дом для человека!
– Ах, это твое буйное воображение!
Он надел пиджак, завязал галстук.
– Я пойду в город. Нужно что-то сделать. Вернусь скоро.
– Гарри, подожди! – окликнула то жена.
Но он уже ушел.
В городке, на затененных ступеньках, ведущих в зеленную лавку, сидело, беспечно болтая, несколько человек.
Биттерингу вдруг захотелось выстрелить в воздух, разбудить их. "Что вы делаете, глупцы? – подумал он. – Сидите тут? Вы слышали новость: мы пленники чуждой нам планеты! Действуйте! Вам не страшно? Вы не боитесь? Что вы хотите делать?"
– Как поживаешь, Гарри? – окликнули его. – Садись с нами.
– Погодите, – возразил он. – Вы слышали недавние новости, да?
Они засмеялись, кивая головами.
– Что вы намерены делать?
– Делать? А что тут можно сделать?
– Построить ракету, вот что!
– Ракету? Чтобы опять вернуться к прежним тревогам? О нет!
– Вы должны! Вы видели цветы персика, розы, траву?
– Конечно, – ответил один из сидевших.
– И не боитесь?
– Не очень. Мы не заметили. Кажется, нет.
Ему захотелось плакать.
– Вы должны работать вместе со мной. Если мы останемся здесь, мы тоже изменимся. В воздухе что-то есть. Марсианский вирус… разве я знаю? Семена, пыльца… Вы слышите?
Они молча глядели на него.
– Сэм! – обратился он к одному из них.
– Да, Гарри?
– Ты поможешь мне строить ракету?
– У меня есть куча железа и кипа чертежей. Я уступлю…
Все засмеялись.
– Сэм, – сказал вдруг Биттеринг, – глаза у тебя…
– Что с ними, Гарри?
– Раньше они были серые, правда?
– Зачем ты спрашиваешь?
– Теперь они золотистые.
– Неужели? – уронил Сэм.
– И ты стал выше и стройнее!
– Может быть.
– Сэм, почему глаза у тебя пожелтели?
– А какого цвета они были у тебя? – спросил Сэм.
– У меня? Голубые, конечно!
– Ну, так посмотри. – Он подал ему зеркальце.
Биттеринг поколебался, затем поднес зеркальце к глазам…
– Вот видишь, что ты наделал? – укоризненно заметил Сэм. – Разбил мое зеркальце.
Гарри Биттеринг переселился в мастерскую и начал строить ракету. В широко раскрытых дверях останавливались люди, переговаривались и шутили приглушенными голосами. Иногда помогали ему поднять или передвинуть что-нибудь. Но чаще только смотрели все более золотистыми глазами.
Приходила Кора, приносила в корзине завтрак.
– Я этого не хочу, – твердил он. – Буду есть только запасы с Земли. То, что мы привезли с собой. Не то, что выросло в огороде.
Жена смотрела на него. А он не смотрел на нее и разворачивал свои чертежи.
– Гарри! Гарри! – жалобно повторяла она.
– Мы должны уйти отсюда. Должны!
Ночи были полны ветра, струящегося в блеске лун сквозь море трав в пустых полях, сквозь клетки городов, покоящихся уже 120 веков. В поселке домик Биттерингов с дрожью ждал и боялся перемен.
Лежа в постели, Гарри чувствовал, как удлиняются у него кости, как они изменяют форму, размягчаются, словно плавящееся золото. Спящая рядом жена была смуглая, золотоглазая. Она спала спокойно; спали в своих кроватках бронзово-загорелые дети. А ветер зловеще свистал в изменившихся персиковых деревьях, волновал сиреневую траву, срывал с роз зеленые лепестки.
На востоке появилась зеленая звезда.
Странные слова сорвались у него с губ.
– Иоррт… Иоррт… – повторял он.
Это было марсианское слово. Он не знал этого языка.
Посреди ночи он вскочил с постели, набрал номер археолога Симпсона.
– Скажите, что значит слово "иоррт"?
– Да ведь это древнемарсианское название нашей Земли. А почему вы спрашиваете?
– Просто так.
Трубка выпала у него из рук.
"Алло, алло, алло, – повторяла она, пока он вглядывался в зеленую звезду. – Биттеринг! Отзовитесь, Гарри!"
Дни шли, полные железного лязга. Он собирал железный каркас ракеты с неохотной помощью троих равнодушных мужчин. Через час он уже чувствовал себя усталым, должен был отдыхать.
– Это действует горный воздух, – говорили ему, смеясь.
Через несколько дней жена сказала тихо:
– Гарри, запасы кончились. Ничего не осталось. Я принесла тебе марсианскую пищу.
Биттеринг тяжело сел. Взял сандвич, развернул, осмотрел, начал есть.
– Отдохни сегодня, – говорила жена. – Нынче так жарко. Дети хотят идти на канал, поплавать. Идем с нами.
– Нельзя тратить время.
– Только часок, – настаивала она. – Купанье тебе поможет.
Солнце жгло, день был безветренный. Они шли по берегу канала, отец, мать, дети в купальных костюмах. Потом сели. В глазах жены и детей Гарри увидел золото. Раньше они не были золотыми. Его пронизала дрожь, растаявшая в лучезарных потоках зноя. Гарри вытянулся на траве. Он слишком устал, чтобы бояться.
– Кора, – спросил он, – давно ли глаза у тебя стали золотыми?
– Они всегда были такими.
– Нет. Три месяца назад были карие.
Они лежали на солнце.
– А у детей? – спросил он. – Тоже золотые?
– Когда дети растут, цвет глаз у них иногда меняется.
– Может быть, мы тоже дети. Для Марса, во всяком случае. Удачная мысль! – Он засмеялся. – Пойдем купаться.
Они спустились в воду. Он погружался все глубже до самого дна, словно золотистая статуя. Ему захотелось растянуться на дне и лежать в зеленой тиши, в спокойствии.
Поднимаясь на поверхность, он смотрел в небо. "Там, на равнине, – думал он, – струится огромная марсианская река, и в нее погружены мы все, наши каменные дома и деревянные хижины, а она течет и омывает наши тела, удлиняет нам кости…"
На берегу сидел маленький Дэн, глядя на отца.
– Утха, – сказал он вдруг.
– Что ты говоришь? – спросил отец.
Мальчик улыбнулся.
– Ты же знаешь. Это по-марсиански "отец".
– Где ты этому научился?
– Не знаю. Нигде. Утха!
– Чего ты хочешь?
Мальчик не решался сказать.
– Я… Мне хотелось бы… переменить имя.
Мать подошла к ним.
– Разве имя Дэн тебе не нравится? Почему?
Дэн нетерпеливо шевельнулся.
– Вчера ты кричала: "Дэн, Дэн, Дэн!", а я словно и не слышал. Думал, что это не ко мне. У меня есть другое имя, и я хочу им называться.
Биттеринг слушал внимательно, с бьющимся сердцем.
– Какое же это имя?
– Линнл. Красивое, правда? Можно мне так называться? Можно? Ты позволяешь?
Биттеринг вытер себе лоб. Он думал о ракете: строил ее одиноко, одинокий даже среди собственной семьи, слишком одинокий… Услышал слова жены: "Почему бы нет?" Услышал собственные слова: "Конечно, можешь называться так".
– Э-э-э-эй! – обрадованно завопил мальчик. – Я Линнл! Я Линнл! – И заплясал через весь луг.
Биттеринг взглянул на жену.
– Зачем мы сделали это?
– Не знаю, – ответила она. – Он хорошо придумал, правда?
Они пошли в горы. Бродили по древним, извилистым, мозаичным тропинкам среди все еще бьющих фонтанов. Они очутились перед небольшой заброшенной марсианской виллой с чудесным видом на долину. Она стояла на вершине холма. Веранда из голубого мрамора, обширные залы, в саду – бассейн. Здесь было прохладно. Марсиане не признавали больших городов.
– Как здесь хорошо! – воскликнула жена Биттеринга. – Что, если провести тут все лето?
– Вернемся, – ответил он. – Вернемся в поселок. С этой ракетой еще много работы.
Однако в этот вечер его не покидали мысли о прохладе виллы из голубого мрамора. С течением времени ракета начала терять смысл. Горячка спадала. Иногда он думал об этом со страхом, но зной, и пьянящий воздух, и ночной ветер делали свое.
В один из дней до него донеслись голоса людей, стоявших у порога мастерской. Биттеринг вышел за порог.
Он увидел вереницу грузовиков, набитых вещами, детьми. Грузовики медленно двигались по пыльной улице.
– Все выезжают в горы. На лето, – сказал ему кто-то. – А ты, Гарри?
– У меня работа.
– Работа! Ракету можно закончить и осенью, когда будет прохладней.
Биттеринг тяжело вздохнул.
– Каркас уже почти закончен.
– Осенью тебе будет легче.
"Осенью будет легче, – подумал и он. – Времени хватит".
– Едем, Гарри! – звали его все.
– Ладно, – ответил он, чувствуя, как его воля тает в густом от зноя воздухе. – Ладно. Едем.
– Там есть вилла над каналом. Знаете, канал Тирра, – сказал кто-то.
– Ты говоришь о канале Рузвельта?
– Тирра. Это старое марсианское название. Я нашел такое место в горах Пиллан…
– То есть в горах Рокфеллера? – спросил Гарри.
– Я говорю – в горах Пиллан, – возразил Сэм.
– Да, – произнес Биттеринг, утопая в густом, как жидкость, зное. – В горах Пиллан.
На следующий день все помогали грузить машину. Вещи носили Лора, Дэн и Дэвид. Вернее – Ттил, Линнл и Верр, ибо так они захотели теперь называться.
Мебель оставили в белом домике.
– Она годилась для Бостона, – заметила мать. – Даже для этого дома. Но там, на вилле? Нет. Мы вернемся к ней осенью.
Биттеринг был спокоен.
– Я уже знаю, какая мебель нам понадобится на вилле, – сказал он, помолчав. – Большая и удобная.
– А твоя энциклопедия? Ты возьмешь ее?
Биттеринг отвернулся.
– Я приеду за ней на той неделе.
Закрыли воду, газ, заперли окна и двери, двинулись к машине. Отец взглянул на багаж.
– Черт возьми, немного, – вскричал он. – В сравнении с тем, что мы привезли на Марс, – горсточка!
Включил мотор. Некоторое время смотрел на белый домик. Захотелось подбежать к нему, потрогать, проститься с ним. Показалось, что они отправляются в дальний путь, что оставляют здесь нечто, к чему никогда уже не вернутся, чего никогда полностью не поймут.
Лето осушало каналы. Лето шло по полям, как пожар. Дома опустевшего поселка рассыхались и трескались. В мастерской ржавел остов ракеты.
Поздно осенью на склоне близ виллы стоял очень смуглый, золотоглазый Биттеринг. Он смотрел в долину.
– Пора возвращаться, – напомнила ему жена.
– Да, но мы не поедем, – тихо ответил он. – Незачем.
– А твои книги? – спросила она. – Твои лучшие костюмы?
Она сказала: "А твои иллес, твои иор уэле рре?"
– Поселок пуст, – ответил он. – Никто не возвращается. Незачем.
Дочь ткала ковры, сыновья извлекали странные, древние мелодии из древних флейт, их смех пробуждал эхо в мраморной вилле.
Биттеринг смотрел на поселок в долине.
– Какие странные, какие смешные дома были у этих пришельцев с Земли!
– Других они не знали, – ответила жена. – А какие они были сами! Хорошо, что они ушли.
Они переглянулись. Слова, произнесенные ими, поразили их. Потом оба засмеялись.
– Куда они ушли?
Оба задумались. Он взглянул на жену. Она была высокая, смуглая, стройная, как ее дочь. Она смотрела на него, и он казался ей молодым. Как старший сын.
– Не знаю, – сказала она.
Они отвернулись от долины. Взявшись за руки, молча пошли по тропинке, покрытой тонким слоем холодной, свежей воды.
Через пять лет после этого прилетела ракета с Земли. Дымясь, она опустилась в долину. Из нее выскочили шумные, возбужденные люди.
– Война окончена! Мы принесли вам помощь!
Но дома, лавки, персиковые сады молчали. А в заброшенной мастерской виднелся недоконченный, заржавленный остов ракеты.
Новоприбывшие начали с поисков среди холмов.
Капитан устроил свою штаб-квартиру в опустелом баре. Туда явился с докладом первый из разведчиков.
– Поселок пуст, сэр, но мы нашли живые существа, туземцев. В горах. Они высокие. Золотоглазые. Марсиане. Они очень кротки и дружелюбны. Мы немного поговорили с ними. Они легко учатся нашему языку. Я уверен, что отношения с ними наладятся.
– Высокие, да? – задумчиво повторил капитан. – Сколько их?
– Человек шестьсот-восемьсот. Они живут в горах, в мраморных развалинах. Смуглые, тонкие, стройные. На вид здоровые. Женщины у них красивы.
– Не говорили ли они, что случилось с жителями поселка?
– Не имеют ни малейшего понятия.
– Странно. Вы не думаете, что эти марсиане истребили их?
– Они выглядят удивительно кроткими. Может быть, была какая-нибудь эпидемия, болезнь…
– Возможно. Одна из тех тайн, которых мы никогда не разгадаем.
Капитан окинул взглядом комнату, поглядел на запыленные окна, на голые вершины гор, на играющие блеском каналы, прислушался к тихому шороху ветра. Потом, опомнясь, ударил ладонью по развернутой перед ним большой карте.
– Работы перед нами много. – Его голос звучал мерно и тихо, а солнце садилось за голубые холмы. – Нужно строить новые поселки, шахты, брать образцы для бактериологических исследований. Составлять заново карты, давать новые названия горам, рекам и всему прочему. Поработать воображением. Что, если мы назовем эти горы – горами Линкольна, этот канал – каналом Вашингтона? И почему бы не назвать эту долину именем Эйнштейна, а вон ту, дальше… Вы меня слышите, лейтенант?
Первый офицер с усилием отвел глаза от тонкой голубой дымки, окутывающей далекие склоны.
– Что? Да, я вас слушаю, капитан.