Брусков Валерий. Шалун

Брусков Валерий
Шалун

   Валерий Брусков
   ШАЛУН
   День только начинался. Неяркое светило низко висело над уходящей за горизонт равниной, на которой торчали редкие низкорослые кустики, отбрасывающие сейчас неправдоподобно длинные тени. Трава нежного голубого цвета покрывала землю ровным мягким ковром; на нем иногда попадались замысловатые узоры из желтых и красных цветов.
   Цветы потрясли. Цветы восхищали. Казалось, флора бросала вызов тусклой звезде, породившей ее, и пыталась затмить красотой и насыщенностью цвета.
   И, надо отдать должное, ей это удавалось. Обойдя очередной, пылающий невозможными красками островок, Петр потом несколько раз оглядывался на него, поражаясь его феерической цветовой гамме. Звезда при этом светила Петру в спину, и цветы казались маленькими яркими огоньками, мерцающими от легкого ветерка под темным серым небом.
   ...Петя-петушок, прозванный так на Базе за свой безусый возраст и задиристую неугомонную натуру, обожал приключения и страшно огорчался тому, что его практика на Планете проходила слишком уж гладко и спокойно.
   Планета действительно оказалась невероятно скучной. Ни тебе свирепых хищников, ни грозных явлений природы. И когда в ракетоплане, несшем Петра с очередной оказией на Южный полюс, вспыхнул пожар, он обрадовался. Автоматика, безрезультатно израсходовав все защитные средства, катапультировала пассажира из гибнущей машины. С высоты в несколько километров Петр смотрел на сплошное голубое покрывало под собой и, медленно спускаясь на парашюте, готовился к приключениям.
   Он уже знал, что связь вышла из строя в самом начале пожара и на Базу не передан сигнал бедствия. Дух захватывало от мысли, что теперь ему предстояло пройти в одиночку сотню с лишним верст до ближайшего автоматического Купола. Это был как раз тот случай, о котором тайно мечтал каждый уважающий себя курсант Начального Уровня Звездного Флота.
   Петр довольно спокойно отнесся к своему положению. Да и чего ему было волноваться?! Запас продуктов и воды недельный, оружие есть, травм вроде нет, чего еще мог желать попавший в аварию необстрелянный юнец?! Петр висел на стропах под гигантским оранжевым куполом, дрыгая в воздухе ногами и насвистывая бравурную мелодию, и совершенно равнодушно наблюдал за обреченным ракетопланом, который тщетно пытался справиться с огнем. Он совершал сложные маневры, несколько раз окутывался облаком пламегасящей жидкости и даже сбрасывал скорость до плоского штопора.
   Ничего не помогло. В километре от земли он вдруг взорвался беззвучным белым пламенем, разлетевшись множеством беспорядочно кувыркающихся обломков. Обломки уже чадно горели на земле, а белое облако начало теряться на сером фоне неба, когда до Петра дошел звук взрыва. Его качнуло на стропах, плотно заложило уши. Петр переглотнул, похлопал ладонями по ушам, потом для верности еще потряс головой, удобнее умостился в своем висячем кресле и стал ждать мягкой посадки.
   Приземлился он довольно жестко, несмотря на соблюдение всех соответствующих инструкций. Легкий ветерок протащил парашют Петра несколько метров и, окончательно обессилев, бросил его, надолго уйдя в равнину.
   Петр отцепил парашют и, сразу потеряв к нему всяческий интерес, прихрамывая, поковылял к отпавшему при ударе о землю рюкзаку с НЗ. Он разложил все его содержимое на земле и проверил по списку.
   К его огорчению, дела обстояли слишком уж хорошо: радиомаяк работал, из продуктов ничего не пропало, оружие было в исправности. Вообще-то фортуна могла бы и усугубить положение, но усугублять его самому Петру почему-то не хотелось.
   Оставалось уповать на везение. Через два часа хватятся ракетоплана, который не выйдет на связь, еще через час поднимется переполох, и начнутся пока бессистемные, а потому бестолковые поиски... Авось будут искать по трассе полета, и никому в голову не придет, что обнаглевший донельзя практикант вздумал отключить автопилот. Если не догадаются, поиски, учитывая ограниченные возможности Базы, затянутся на сутки, а то и больше, и Петр успеет самостоятельно добраться до Купола, а не будет накрыт посреди поля, как мотылек сачком. Он даже мысленно представил, как он входит в Купол, включает передатчик, настроенный на волну Базы, и усталым, но абсолютно спокойным голосом четко сообщает об авиационной катастрофе и о марш-броске с полной выкладкой длиною в сто с лишним километров, полном трудностей и схваток с неизвестными науке чудовищами...
   На всякий случай Петр выключил радиомаяк, хотя радиус действия того ограничивался лишь двумя десятками километров.
   Если бы корпус радиомаяка не был намертво пришпилен к рюкзаку, Петр, наверное, выбросил бы его. Но выкидывать рюкзак означало и расстаться с частью НЗ, а вот этого-то Петру делать и не хотелось. Авантюра авантюрой, но должна быть уверенность в ее счастливом исходе, иначе это было бы просто хорошо организованным самоубийством. Мало ли что...
   Петр не стал испытывать судьбу и ограничился лишь выключением радиомаяка. При необходимости его всегда можно было бы включить. И без того ситуация была сногсшибательной...
   ...К полудню Петр отмахал километров тридцать. Церус уже стоял высоко и довольно сильно припекал. Панама не спасала: по лицу струился пот, заливая глаза; раскаленная голова полыхала жаром. Температура воздуха была не слишком высокой, но совсем пропал ветер, и это создавало своеобразный парниковый эффект: Петр варился в собственном поту, медленно, но верно приближаясь к точке кипения. Он пытался обмахиваться панамой, но это больше напоминало помахивание березовым веником в парной бане.
   Оптимизма у Петра поубавилось. Рюкзак уже не казался таким легким, а ремень карабина все глубже врезался в плечо.
   Еще через час Петру захотелось просто сесть в траву, врубить радиомаяк на полную мощность, так, чтобы он заголосил на всю планету, и, откровенно размазывая по щекам слезы, ждать спасения. Он гнал от себя эти пораженческие мысли, но они преследовали его, становясь навязчивой идеей. Он пытался считать шаги, чтобы как-то отвлечься, но мысли о помощи пролезали между числами, сбивая со счета и удивительным образом складываясь в рифмы в такт ходьбе.
   ...Когда Петр в первый раз споткнулся, то не удивился этому. Он с готовностью клюнул носом в мягкую траву, ощутив лицом ее удивительную свежесть и нежность, и обмяк. Перевернувшись на спину, Петр несколько минут полежал, упираясь плечами в рюкзак, потом освободился от него и сел.
   - Ну что, - утерев лицо, сказал он вслух самому себе. - Ноги не держат? Дожил, дистрофик: микроб подножку подставил! Если дела так пойдут и дальше, то они тебя просто задавят! Навалятся всем гуртом и задавят!
   Петр горестно вздохнул и, кряхтя, стал подниматься.
   - Враги сильны, но мы сильнее!!! - Он с трудом разогнул спину и, держась за поясницу, поглядел по сторонам.
   "Удивительно унылое место... - неприязненно подумал он. - Идеальное для испытаний сосунков вроде меня. Полигон... Цыплячий полигон..."
   Вокруг была равнина, голубая равнина с теми же дурацкими цветами искусственной раскраски, такая же бесконечная, как и шесть часов назад. Будто Петр и не трогался с места.
   Он с натугой забросил на спину рюкзак и поплелся дальше.
   ...Во второй раз он споткнулся уже основательно. Ботинок правой ноги, готовящийся коснуться земли и принять на себя вес уже ушедшего от точки равновесия тела, уткнулся в невидимый в траве камень, и Петр, глядевший в этот момент в сторону, пикирнул головой вниз. Он ушиб о землю нос, а ушедший вперед карабин больно ударил его магазином по затылку.
   Петр тихо взвыл и, чертыхаясь, сел, проклиная эту планету и особенно ее полезные и вредные ископаемые. Он высвободил руки из лямок рюкзака и, нахлобучив на самые глаза отлетевшую было панаму, принялся искать злокозненный камень, желая совершить над ним ритуальный танец каннибалов.
   К своему удивлению и огорчению, камня он не обнаружил, хотя искал довольно упорно.
   - Ну вот... - с унынием в голосе сказал он, плюхнувшись в траву. - Враги наращивают силы! А мы, увы, по-прежнему не в форме!
   Петр встал и движением штангиста, берущего рекордный вес, затащил на плечо тяжеленный рюкзак.
   - Враги одерживают верх! Но мы не собираемся сдаваться! Мы будем биться до последнего! - Согнувшись в три погибели под тяжестью рюкзака и карабина, он брел, глядя себе под ноги в траву, где были, казалось, разбросаны мириады камней, мечтающих о том, чтобы Петр на них натыкался.
   ...Он опять споткнулся, хотя мог бы поклясться, что никаких камней в траве не видел, и мешком свалился на землю.
   Петр разразился длинным, не переводимым ни на один из земных языков ругательством, с трудом поднялся и, высоко поднимая ноги, стал топтаться на том месте, где, по его предположению, скрывался в траве камень.
   Он вытоптал в траве круг диаметром метра в два, но камня так и не обнаружил.
   Тогда он с рычанием содрал с себя рюкзак и карабин и отбросил их в сторону. Потом, не переставая рычать, встал на четвереньки и с энергией свиньи, попавшей под изошедший желудями дуб, принялся рыться в траве, обещая камню предать его самой страшной из существующих казней.
   Камень, точно опасаясь его угроз, исчез. Как сквозь землю провалился.
   Минут пять Петр покопался в траве, понемногу успокаиваясь, рыкнул в последний раз и прямо так, на четвереньках, пошел к своим пожиткам. Он лег на живот рядом с рюкзаком и в изнеможении закрыл глаза.
   "Итак, события бурно развиваются, - подумал он. - На солнечный удар не похоже, а для умственного помешательства на почве одиночества вроде рановато... Или самое время?"
   Петр сел и, поджав ноги, осмотрел ботинки.
   Ботинки были как ботинки. Немного облезлые сверху и синие от сока травы снизу. Петр искал на них что-то такое, чем они должны были цепляться за траву, и не находил. Самые обыкновенные казенные ботинки шестнадцатого размера, и никакого тебе подвоха.
   "Босиком пойти, что ли?.." - подумал он, глядя на их тупые носки.
   Петр снял ботинки и, поднявшись, попробовал пройтись.
   Ноги тонули в сочной траве, приятно освежающей нагретую кожу. Петр походил немного, чувствуя, как через подошвы в тело входит бодрящая прохлада, и направился к своим вещам.
   Бросив на них взгляд, он вдруг увидел рядом с рюкзаком торчащий из травы круглый камень.
   "Ах, вот ты где! - обрадовался Петр и, плотоядно облизываясь, стал, крадучись, подбираться к своему мучителю. - Вот я тебя сейчас! Ты мне ответишь за всех своих близких и дальних родственников!" Он зыркнул по сторонам в поисках других противников, а когда снова посмотрел на камень, его на месте не оказалось...
   Петр замер и, зажмурившись, помотал мокрой от пота головой.
   Камень исчез!!!
   Подойдя к рюкзаку, Петр осторожно обошел его кругом, внимательное вглядываясь в траву...
   Камня не было!!!
   - Галлюцинации... - шепотом сказал Петр.
   Слово прозвучало зловеще.
   Петр отошел от рюкзака метров на десять и поглядел через плечо.
   Камень вызывающе торчал из травы, правда, уже с другой стороны рюкзака.
   - У-У-У-У" злодей... - проговорил Петр, обращаясь к своему обидчику. Он направился к камню, не отрывая от него глаз, и вдруг заметил, что тот быстро исчезает, как бы тонет в траве...
   Петр остановился и сделал несколько шагов назад. Камень полез из травы, как гриб после дождя.
   - Не хочешь, значит, со мною знаться, - выразительно проговорил Петр. Ну и ладно! Не больно надо! - Он настолько устал, что у него не было сил ни пугаться, ни удивляться. Помеха его просто раздражала.
   Петр подковылял в вещам и запихал ботинки в рюкзак, подозрительно поглядывая по сторонам. Взвалив пожитки на свои многострадальные плечи, он чуть качнулся вперед и смешной вихляющей походкой побрел дальше.
   Шагов двести он двигался без приключения, хотя пребывал в напряженном ожидании какой-нибудь каверзы. Но ничего не произошло, и Петр, успокоившись, зашагал бодрее.
   Когда он начал уже слегка забывать о недавнем неприятном происшествии и даже принялся напевать какую-то веселую мелодийку, босая нога неожиданно наступила на круглое и колючее нечто, спрятавшееся в траве.
   Петр запрыгал на другой ноге, сжав руками травмированную ступню, и, не удержав равновесия, опрокинулся на спину, взбрыкнув здоровой ногой. Он задрыгался в лямках, как необъезженная лошадь в постромках, но ремень карабина перехлестнул их, и освободиться никак не удавалось. Поняв всю бессмысленность своих попыток, Петр затих...
   Полежав немного, он осторожно и быстро освободился от груза, уселся и подтянул к себе болевшую ступню. На подошве он увидел множество точек, из некоторых выступила кровь.
   Петр без прежнего энтузиазма порылся в траве, заранее зная о конечном результате, само собой, ничего не нашел и разозлился.
   - Та-а-ак... - выразительно, но непонятно протянул он. - Шутки в сторону: привидения не наносят ран! Стало ясно, что это чьи-то козни. Петр встал и огляделся.
   - Эй ты!!! - заорал он, ни к кому конкретно не обращаясь. - Отцепись!!! И без тебя тошно!!!
   Равнина ответила тишиной.
   Тогда Петр поднял свою мортиру и, сняв глушитель, шарахнул для острастки в небо. Неимоверный грохот всколыхнул воздух.
   Равнина не ответила даже эхом.
   - Вот так-то!.. - Петр достал из рюкзака ботинки и на всякий случай обулся. Потом выложил на траву продукты из состава НЗ и немного подкрепился.
   После еды потянуло ко сну. Петр лег на спину и, сощурив глаза, посмотрел на уже клонящийся к горизонту Церус. Из маленького зеленого кружка полезли длинные лучики-иглы, и он действительно стал похож на земной кактус.
   Вынырнув из дремы, Петр посмотрел на часы. До ночи было еще далеко. При хорошем темпе можно успеть оттопать в сторону Купола километров тридцать.
   Что бы там ни было, сидеть Робинзону не пристало. Ему следовало бороться и укрощать непокорную планету. Петр собрал пожитки, с уже хронической тоской залез под рюкзак, перевесил на грудь карабин и, сверившись по компасу, пошел к горизонту.
   Кто-то только этого и ждал... Внезапно в ботинок левой ноги сильно ударили снизу.
   Петр, забыв про вес рюкзака, отпрыгнул в сторону и схватился за карабин.
   Трава под ногами была без изъянов.
   Петр положил палец на спуск и левой рукой перебросил затвор.
   - Выходи!!! - рявкнул он, целясь себе под ноги. Никто не отозвался.
   - Ну гляди у меня... - прошипел Петр и, держа карабин наперевес, стал пятиться назад. Когда он отошел от места последнего нападения метров на двадцать, глаза уловили там что-то, не относящееся к траве.
   Петр замер, на всякий случай задрав в небо ствол карабина, и вгляделся. В траве что-то было, но рассмотреть предмет Петр не мог - не позволяло расстояние. Тогда он осторожно, крадучись, точно к дичи на охоте, стал подбираться к загадочному предмету, до слез напрягая глаза.
   Предмет не исчезал.
   Метрах в десяти Петр остановился. Теперь он видел, что в траве, возвышаясь над землей, на коротком толстом стержне торчит круглый набалдашник, весь состоящий из красных гранул или зерен и более всего напоминающий ободранный плод граната.
   Петр стоял и ждал, чувствуя, что эта штука появилась тут из земли неспроста.
   Набалдашник вдруг дернулся и полез вверх. Он оказался чем-то вроде головы странного суставчатого животного, которое вылезало из земли, все больше возвышаясь над травой...
   Зверь был похож на гусеницу, большую, более чем полутораметровую гусеницу, вставшую на дыбы. Он стоял, согнувшись вопросительным знаком, и шевелил в воздухе многочисленными, идущими по всему животу сороконожьими лапками. Набалдашник-голова являл собой, по-видимому, один сплошной фасеточный глаз, отсвечивающий в лучах Церуса множеством рубиновых блесток. Над этим оком подрагивали длинные загнутые волоски-реснички, и казалось, что зверь непрерывно подмаргивает своим полимоноглазом. А под набалдашником торчали в стороны жесткие кошачьи усы. Благодаря усам голова зверя здорово смахивала на карикатурную кошачью морду.
   Зверь стоял на дыбках и тихо покачивался, судя по всему, изучая Петра, и не выказывал никаких признаков агрессивности.
   Петр убрал палец со спуска и, почему-то присев, вытянул вперед руку.
   - Кис-кис... - не найдя ничего лучшего, поманил он зверя пальцем. Кис-кис...
   Зверь, видимо оскорбленный такой фамильярностью, стал поэтапно рывками вгонять свое тело в землю.
   Петр выпрямился.
   - Ну, так нельзя, братец! Только пришел и уже удираешь!
   Зверь, очевидно, и сам решил, что унижать свое достоинство столь откровенным бегством не к лицу. Он замер, оставшись торчать из земли на полметра.
   - А ты не так труслив, как мне показалось... Зверь выжидающе раскачивал набалдашником. Петр уже понял, что он настроен вполне миролюбиво. Чувствуя левой рукой теплоту взведенного карабина, Петр сделал несколько шагов по направлению к торчащему палкой из земли зверю и протянул к нему правую руку, собрав пальцы щепоткой.
   - Кис-кис, - снова позвал он. - Мурзик, кис-кис... Зверь негромко крякнул и рывком втянулся в землю. "Удрал все-таки..." - разочарованно подумал Петр. Он подошел к тому месту, где зверь спрятался, и нагнулся в поисках норы. Потом, не доверяя уже глазам, он встал на колени и принялся раздвигать траву пальцами. Петр даже стучал по земле кулаками, выискивая скрытый под дерном подземный ход.
   Как ни странно, норы не было...
   Петр встал и повертелся на месте. Уползти незамеченным зверь не мог, Петр увидел бы это по движению травы. Но тем не менее он куда-то делся...
   "Чертовщина какая-то... - Петр был огорчен. - Растворился он, что ли?.. Или стал невидимым?.. Зверь-невидимка..."
   И то и другое было абсурдом. Но ничем иным исчезновение зверя Петр объяснить не мог. Он походил по равнине вокруг места встречи, покричал, наконец, решив, что зверь сбежал, раздосадовано пнул ботинком мягкий дерн и пошел своей дорогой.
   И тут же чуть не упал... Кто-то снизу сильно ударил в подошву ботинка, подбросив ногу Петра вверх.
   Петр глянул вниз.
   Из земли торчал длинный бугорок, твердый как камень.
   Осторожно опустив удерживаемую на весу ногу, Петр хотел поддать "камень" носком ботинка, но тот вдруг сорвался с места и заскользил по земле, совершенно бесшумно раздвигая траву и делая плавные круги, скользя как бы на воздушной подушке.
   "Вот это да! - ошарашенно глядя на него, подумал Петр. - Живой булыжник!"
   "Камню", видимо, надоело кружить, и он вдруг резко остановился. И тут, рядом, из земли вынырнул знакомый набалдашник.
   Петр обрадовался.
   - Привет! - сказал он зверю, как старому знакомому. - Ты что же это друзей бросаешь? А тут опять пристают всякие...
   Зверь расфуфырил свои усы и вынырнул из земли целиком.
   К изумлению Петра, "бугорком" оказалась просто часть его тела. Но не это больше всего поразило Петра. Он видел, что зверь как бы выступил, не вылез из земли, точно земля была для него не более плотной средой, чем для Петра вода.
   Зверь неожиданно опустился на траву и быстро засеменил к Петру, как большая светло-коричневая гусеница. Движения были неуловимо быстрыми и плавными, волнообразными.
   В метре от Петра зверь снова встал на дыбки, вытянувшись во весь свой рост. Он стоял лишь на двух парах лапок и в этой позе ужасно смахивал на помесь кота с гусеницей-землемером.
   Зверь постоял столбом, слегка раскачиваясь и вращая своим усатым набалдашником, затем быстро качнулся вперед и коснулся усами руки Петра. Это был совершенно дружелюбный жест, но Петру стоило огромных усилий удержаться и не отдернуть руку.
   Очевидно, усы были какими-то органами чувств, и зверь просто попробовал Петра на вкус. Во всяком случае, он, похоже, остался доволен пробой и принял Петра как своего. Он откачнулся и плашмя палкой упал в траву, точно приглашая Петра последовать своему примеру.
   Петр стоял, ожидая, что будет дальше.
   Зверь, видимо, понял нерешительность Петра и, словно желая развеять все его сомнения, вдруг подпрыгнул в воздух и заскакал по траве. Он словно демонстрировал Петру все свои способности. Он ползал, извиваясь змеей, и семенил сороконожкой, он ходил, как гусеница-землемер, складываясь и раздвигаясь наподобие циркуля... А в конце своего выступления он прыгнул вверх и перед самым Петром вертикально ушел в землю, точно железный прут в воду... Без всплеска... Земля, казалось, сама расступилась перед ним и тут же сомкнулась.
   Петр присел и погладил ладонью мягкую нетронутую траву. И тут же рядом с ладонью не вылез, а буквально вынырнул из земли зверь. Он был явно доволен собой и, распушив усы, ритмично покрякивал.
   Петр медленно и осторожно провел рукой по его эластичной, гибкой спине...
   Зверю это, похоже, понравилось. Он снова коснулся усами руки Петра и с готовностью выгнул спину.
   ...Через полчаса они уже играли в пятнашки. Петр сбросил на землю все свое барахло и, разувшись, бегал босиком, высунув язык, за зверем, который мгновенно стал откликаться на Мурзика.
   Мурзик носился по равнине, ныряя в землю и выныривая из нее совсем в другом месте, и издавал шум целого утиного выводка. Он обладал удивительной способностью перестраивать структуру своего тела таким образом, что мог жить в двух средах - в земле и на земле. На земле он был плотным и реальным, а уходя в нее, похоже, терял эти свойства, становясь более разреженным, чем газ, что и позволяло ему перемещаться в твердом грунте.
   Петр не знал, какую форму имел Мурзик под землей, но его наземная форма оставалась, по-видимому, постоянной. Зверь каким-то невероятным способом прогонял мельчайшие элементы своего тела, возможно, даже молекулы или атомы сквозь молекулы или даже атомы земли и при этом не распадался...
   Петр был поставлен в тупик. Он не представлял, каким образом Мурзик передвигается под землей, не взаимодействуя с ней. Ведь там, в глубине, лишившись плотности, он должен был бы падать к центру планеты, подчиняясь законам гравитации...
   Поразмыслив немного, Петр решил, что Мурзик все-таки наземный житель, а его способность уходить в недра просто защитная приспособляемость, оставшаяся от тех времен, когда на планете могли водиться хищники. Судя по всему, Мурзик нырял в землю, как в воду: на небольшую глубину и на малый срок. Но даже это было слишком фантастично!
   Петр решил не ломать голову, оставил это удовольствие биологам. Он просто бегал за одуревшим от радости, похоже, долго скучавшим от одиночества Мурзиком и совсем забыл о своем положении и целях, которые преследовал, оказавшись на этой равнине.
   "Э, приятель! - вдруг остановился он. - Ты чего это разбегался?! Там люди тебя ищут, волнуются, а ты тут придуриваешься!" Петр устыдился своего поведения и, крикнув: "Хватит, Мурзик!" - пошел к вещам.
   Мурзик, встав столбиком, очевидно, решил, что это продолжение игры, и погнался за Петром. Он нырял в землю и снизу толкал Петра спиной то в одну ногу, то в другую.
   - Хватит, Мурзик! - тоном приказа повторил Петр, навешивая на себя вещи. - Мне пора идти! До ночи нужно пройти километров двадцать.
   Мурзик постоял вертикально, глядя вслед уходящему Петру, потом как-то огорченно крякнул и с понуро повисшими усами потек за ним, не желая прекращать игру. Несколько раз он пытался затеять новую возню, но Петр не обращал внимания на его тычки снизу и, спотыкаясь, упорно шел дальше.
   Мурзик наконец сообразил, что ему больше ничего не светит, еще минут десять беззвучно сопровождал Петра, а потом куда-то исчез. Петр иногда оглядывался, но Мурзик точно в воду канул... Или в землю...
   После захода Церуса Петр быстро надул аварийную палатку и, не ужиная, лег спать. Ночью он несколько раз просыпался от страшных своей непонятностью звуков снаружи палатки. От них по коже пробегал мороз, и Петр, зная, что внешняя поверхность палатки пылает сейчас огненными сполохами и это не подпустит к ней никакого зверя, тем не менее прижимал к себе остывшее ложе карабина.
   Утром он вылез из палатки и, лязгая зубами от озноба, пробежал вокруг нее для согрева с полсотни кругов, пока не закружилась голова.
   День обещал быть совершенно ясным и спокойным, но, как ни странно, Петру уже не хотелось стихийных бедствий. Сутки, проведенные на лоне природы, поубавили его колонистский пыл, а после ночи на жесткой земле побаливали бока.
   Очевиднее всего поиски ушли далеко в сторону, потому что ночью с вертолета палатку можно было бы увидеть за несколько десятков километров.
   Это почему-то уже не радовало, а несколько раздражало Петра. "Лопухи! беззлобно подумал он. - Вечно они ищут не там, где надо! А тут человек, можно сказать, безвинно погибает!" Петр представил, что впереди целый день почти безостановочной ходьбы, и ему вдруг очень захотелось к себе на Базу.
   Он включил радиомаяк. До Купола было не более шестидесяти километров радиомаяк уже принимал его пиликанье. Других источников радиосигналов Петр не уловил, хотя прошелся по всей шкале.
   Видимо, поисковые группы находились не ближе сотни километров.
   Петр вздохнул. Похоже, авантюра зашла слишком далеко. Теперь оставалось только идти к Куполу.
   "Ну что ж, - подумал он, - ты хотел, чтобы твое положение усугубилось, и ты получил желаемое. Фортуна поняла все слишком уж буквально. Ну да ладно! Если не провалишься сквозь землю, то завтра будешь у Купола. А там уже все просто..." - Петр даже немного огорчился, что приключения заканчиваются так быстро. И никаких тебе эксцессов, если не считать маленькие происшествия, связанные с появлением Мурзика.
   "А кстати, где он?" - вспомнил Петр своего нового знакомого. Он походил вокруг палатки, вглядываясь в голубую равнину, покричал, чуть не сорвав голос, и так молодецки посвистел, что у него самого заложило уши.
   Мурзик не появлялся.
   Петр вывалил из рюкзака продукты, со вкусом позавтракал, не заботясь о запасах, и выбросил пустые упаковки. К его огорчению, даже после обильного завтрака рюкзак не стал легче. Петр порылся в нем, выискивая, что бы еще выкинуть, но люди, составлявшие комплектацию аварийного запаса, сделали это со знанием дела. Лишнего ничего не оказалось.
   Повесив на себя рюкзак и карабин, Петр пошел по пеленгу. Церус светил сбоку и нагревал одну щеку, в то время как другая мерзла, но все это было пустяками по сравнению с тем, что Петру предстояло испытать через несколько часов. Он шел, помаленьку разогреваясь и втягиваясь в темп ходьбы, и время от времени искал глазами Мурзика. Он с удивлением понял, что симпатизирует этому невероятному зверю. И тот, как казалось Петру, тоже был к нему неравнодушен. Петр вспомнил, как вчера все время ждал, что Мурзик попытается пролететь сквозь него самого, и как сердце замирало, когда Мурзик летел в него, точно пущенное кем-то копье.
   Но Мурзик всегда пролетал мимо. Очевидно, внедрение его в твердую среду все-таки что-то в ней изменяло, и Мурзик знал это... Зверь, похоже, был с понятием.
   Петр уже начал скучать. Возможно, зверь просто был далеко. Петр не хотел верить, что надоел Мурзику, это было бы слишком обидно.
   ...Через несколько часов он устал и перестал вертеть головой. Опять началась парная баня, и ему стало не до Мурзика и прелестей местной природы. Петр шел ссутулившись и глядя прямо перед собой и, поглощенный ходьбой, проглядел появление вертолета.
   Он услышал рокот двигателя только тогда, когда вертолет начал снижаться прямо у него по курсу и волна воздуха ударила в грудь, остановив Петра и сдув с его головы панаму. Петр распрямился и, часто моргая воспаленными, изъеденными соленым потом глазами, смотрел на опускающуюся с неба машину, не совсем понимая пока, что это такое, и чувствуя только, как ветер сдувает с лица жар...
   Метрах в двух от земли, не дожидаясь посадки, из люка вертолета выпрыгнул человек и быстро пошел к Петру. Расстояние было невелико, но Церус светил прямо в глаза, и Петр не узнал, кто это.
   Когда идущий прошел почти половину пути, у него неожиданно что-то случилось с ногами. Человек несколько раз споткнулся и вдруг растянулся на траве.
   И почти тотчас рядом с ним из земли выросла знакомая палка с набалдашником. Палка раскачивалась и издали походила на кобру, изготовившуюся для броска.
   У людей в вертолете, похоже, возникли те же ассоциации...
   Вертолет уже стоял на земле. Из него выскочил еще один человек и побежал к упавшему, на бегу заряжая карабин и забирая в сторону, чтобы уйти с прямой, соединяющей его, лежащего на земле человека и Петра...
   Петр все понял.
   - Стойте! - заорал он. - Стойте!!! - Он мгновенно сбросил с себя рюкзак и, чувствуя, что не успевает, не побежал, а, не снимая, прямо с груди разрядил карабин в небо.
   Бегущий, очевидно, не расслышал крика Петра за шумом вертолетного винта и понял его действия по-своему...
   Он остановился и вскинул к плечу карабин.
   Петр хотел отвернуться, но не успел...
   Он увидел, как выстрел перерубил Мурзика надвое и бросил обе половинки на землю...
   - А-а-а-а!!! - дико закричал Петр, срываясь с места. Карабин прыгал на груди, Петр перекинул ремень через голову и, далеко отбросив оружие, побежал быстрее. Он бежал, крича что-то непонятное и мысленно проклиная и себя, и все человечество с его грубой, примитивной психологией, поставившей слишком нечеткую и слишком непрочную границу между такими полярными понятиями, как Друг и Враг...
   ...Мурзик умирал. Рана была страшная, рваная и желтая, из нее на траву толчками вытекала прозрачная жидкость, быстро уходящая в землю.
   Петр опустился на колени и протянул руки, не замечая, что вертолет заглушил двигатель и стало тихо. В голове стоял какой-то шум...
   Мурзик поднял голову, приветственно крякнул и, распушив усы, с готовностью выгнул спину. Вернее, то, что от нее осталось...
   Петр подставил под голову Мурзика ладонь, а другой стал осторожно гладить его по спине, стараясь не смотреть на лохмотья, которыми она кончалась...
   Мурзик легко касался руки Петра усами и что-то пытался выразить частым кряканьем, которое становилось все тише и тише...
   Петр гладил и гладил, уже ничего не видя перед собой из-за наполнивших глаза слез, пока не почувствовал, что под пальцами ничего нет...
   Он вытер глаза.
   Трава была чистой и сухой...
   Петра о чем-то спросили, но он не ответил.
   Кто-то положил ему на плечо руку. Он сбросил ее, встал и, не оглядываясь, тяжело пошел к вертолету...