Булгаков Михаил Афанасьевич. Спиритический сеанс

Михаил Афанасьевич Булгаков
Спиритический сеанс
Рассказ

   Не стоит вызывать его!
   Не стоит вызывать его!
   Речитатив Мефистофеля

 
   Дура Ксюшка доложила:
   — Там к тебе мужик пришел...
   Madame Лузина вспыхнула:
   — Во-первых, сколько раз я тебе говорила, чтобы ты мне «ты» не говорила! Какой такой мужик?
   И выплыла в переднюю.
   В передней вешал фуражку на олений рог Ксаверий Антонович Лисиневич и кисло улыбался. Он слышал Ксюшкин доклад.
   Madame Лузина вспыхнула вторично.
   — Ах, Боже! Извините, Ксаверий Антонович! Эта деревенская дура!.. Она всех так... Здравствуйте!
   — О, помилуйте!.. — светски растопырил руки Лисиневич. — Добрый вечер, Зинаида Ивановна! — Он свел ноги в третью позицию, склонил голову и поднес руку madame Лузиной к губам.
   Но только что он собрался бросить на madame долгий и липкий взгляд, как из двери выполз муж Павел Петрович. И взгляд угас.
   — Да-а... — немедленно начал волынку Павел Петрович, — «мужик»... хе-хе! Ди-ка-ри! Форменные дикари. Я вот думаю: свобода там... Коммунизм. Помилуйте! Как можно мечтать о коммунизме, когда кругом такие Ксюшки! Мужик... Хе-хе! Вы уж извините, ради Бога! Муж...
   «А, дурак!» — подумала madame Лузина и перебила:
   — Да что ж мы в передней?.. Пожалуйте в столовую...
   — Да, милости просим в столовую, — скрепил Павел Петрович, — прошу!
   Вся компания, согнувшись, пролезла под черной трубой и вышла в столовую.
   — Я и говорю, — продолжал Павел Петрович, обнимая за талию гостя, — коммунизм... Спору нет: Ленин человек гениальный, но... да, вот не угодно ли пайковую... хе-хе! Сегодня получил... Но коммунизм — это такая вещь, что она, так сказать, по своему существу... Ах, разорванная? Возьмите другую, вот с краю... По своей сути требует известного развития... Ах, подмоченная? Ну и папиросы! Вот, пожалуйста, эту... По своему содержанию... Погодите, разгорится... Ну и спички! Тоже пайковые... Известного сознания...
   — Погоди, Поль! Ксаверий Антонович, чай до или после?
   — Я думаю... э-э, до, — ответил Ксаверий Антонович.
   — Ксюшка! Примус! Сейчас все придут! Все страшно заинтересованы! Страшно! Я пригласила и Софью Ильиничну...
   — А столик?
   — Достали! Достали! Но только... Он с гвоздями. Но ведь, я думаю, ничего?
   — Гм... Конечно, это нехорошо... Но как-нибудь обойдемся...
   Ксаверий Антонович окинул взглядом трехногий столик с инкрустацией, и пальцы у него сами собою шевельнулись.
   Павел Петрович заговорил:
   — Я, признаться, не верю. Не верю, как хотите. Хотя, правда, в природе...
   — Ах, что ты говоришь! Это безумно интересно! Но предупреждаю: я буду бояться!
   Madame Лузина оживленно блестела глазами, затем выбежала в переднюю, поправила наскоро прическу у зеркала и впорхнула в кухню. Оттуда донесся рев примуса и хлопанье Ксюшкиных пяток.
   — Я думаю, — начал Павел Петрович, но не кончил.
   В передней постучали. Первая явилась Леночка, затем квартирант. Не заставила себя ждать и Софья Ильинична, учительница 2-й ступени. А тотчас же за ней явился и Боборицкий с невестой Ниночкой.
   Столовая наполнилась хохотом и табачным дымом.
   — Давно, давно нужно было устроить!
   — Я, признаться...
   — Ксаверий Антонович! Вы будете медиум! Ведь да? Да?
   — Господа, — кокетничал Ксаверий Антонович, — я ведь, в сущности, такой же непосвященный... Хотя...
   — Э-э, нет! У вас столик на воздух поднимался!
   — Я, признаться...
   — Уверяю тебя, Маня собственными глазами видела зеленоватый свет!..
   — Какой ужас! Я не хочу!
   — При свете! При свете! Иначе я не согласна! — кричала крепко сколоченная, материальная Софья Ильинична. — Иначе я не поверю!
   — Позвольте... Дадим честное слово...
   — Нет! Нет! В темноте! Когда Юлий Цезор выстучал нам смерть...
   — Ах, я не могу! О смерти не спрашивать! — кричала невеста Боборицкого, а Боборицкий томно шептал:
   — В темноте! В темноте!
   Ксюшка, с открытым от изумления ртом, внесла чайник. Madame Лузина загремела чашками.
   — Скорее, господа, не будем терять времени!..
   И сели за чай...
   ...Шалью, по указанию Ксаверия Антоновича, наглухо закрыли окно. В передней потушили свет, и Ксюшке приказали сидеть на кухне и не топать пятками. Сели, и стала темь...
 
   II
 
   Ксюшка заскучала и встревожилась сразу. Какая-то чертовщина... Всюду темень. Заперлись. Сперва тишина, потом тихое, мерное постукивание. Услыхав его, Ксюшка застыла. Страшно стало. Опять тишина. Потом неясный голос...
   — Господи?..
   Ксюшка шевельнулась на замасленном табурете и стала прислушиваться...
   Тук... Тук... Тук... Будто голос гостьи (чистая тумба, прости, Господи!) забубнил:
   — А, га, га, га...
   Тук... Тук...
   Ксюшка на табурете, как маятник, качалась от страха к любопытству... То черт с рогами мерещился за черным окном, то тянуло в переднюю...
   Наконец не выдержала. Прикрыла дверь в освещенную кухню и шмыгнула в переднюю. Тыча руками, наткнулась на сундуки. Протиснулась дальше, пошарила, разглядела дверь и приникла к скважине... Но в скважине была адова тьма, из которой доносились голоса...
 
   III
 
   — Ду-ух, кто ты?
   — А, бе, ве, ге, де, е, же, зе, и...
   Тук!
   — И! — вздохнули голоса.
   — А, бе, ве, ге...
   — Им!
   Тук... Тук, тук...
   — Им-пе-ра! О-о! Господа...
   — Император На-по...
   Тук... Тук...
   — На-по-ле-он!!. Боже, как интересно!..
   — Тише!.. Спросите! Спрашивайте!..
   — Что?.. Да, спрашивайте!.. Ну, кто хочет?..
   — Дух императора, — прерывисто и взволнованно спросила Леночка, — скажи, стоит ли мне переходить из Главхима в Желеском? Или нет?..
   Тук... Тук... Тук...
   — Ду-у... Ду-ра! — отчетливо ответил император Наполеон.
   — Ги-и! — гигикнул дерзкий квартирант.
   Смешок пробежал по цепи.
   Софья Ильинична сердито шепнула:
   — Разве можно спрашивать ерунду!
   Уши Леночки горели во тьме.
   — Не сердись, добрый дух! — взмолилась она. — Если не сердишься, стукни один раз!
   Наполеон, повинуясь рукам Ксаверия Антоновича, ухитрившегося делать два дела — щекотать губами шею madame Лузиной и вертеть стол, взмахнул ножкой и впился ею в мозоль Павла Петровича.
   — Сс-с!.. — болезненно прошипел Павел Петрович.
   — Тише!.. Спрашивайте!
   — У вас никого посторонних нет в квартире? — спросил осторожный Боборицкий.
   — Нет! Нет! Говорите смело!
   — Дух императора, скажи, сколько времени еще будут у власти большевики?
   — А-а!.. Это интересно! Тише!.. Считайте!.. Та-ак, та-ак, — застучал Наполеон, припадая на одну ножку.
   — Те... эр... и... три... ме-ся-ца!
   — А-а!..
   — Слава Богу! — вскричала невеста. — Я их так ненавижу!
   — Тсс! Что вы?!
   — Да никого нет!
   — Кто их свергнет? Дух, скажи!..
   Дыхание затаили... Та-ак, та-ак...
   ...Ксюшку распирало от любопытства...
   Наконец она не вытерпела. Отшатнувшись от собственного отражения, мелькнувшего во мгле зеркала, она протиснулась между сундуками обратно в кухню. Захватила платок, шмыгнула обратно в переднюю, поколебалась немного перед ключом. Потом решилась, тихонько прикрыла дверь и, дав волю пяткам, понеслась к Маше нижней.
 
   IV
 
   Маша нижняя нашлась на парадной лестнице у лифта внизу месте с Дуськой из пятого этажа. В кармане у нижней Маши было на 100 тысяч семечек.
   Ксюшка излилась.
   — Заперлись они, девоньки... записывают про императора и про большевиков... Темно в квартире, страсть!.. Жилец, барин, барыня, хахаль ейный, учительша...
   — Ну!! — изумлялась нижняя и Дуська, а мозаичный пол покрывался липкой шелухой...
   Дверь в квартире № 3 хлопнула, и по лестнице двинулся вниз бравый в необыкновенных штанах. Дуська, и Ксюша, и нижняя Маша скосили глаза. Штаны до колен были как штаны, из хорошей диагонали, но от колен расширялись, расширялись и становились как колокола.
   Квадратная бронзовая грудь распирала фуфайку, а на бедре тускло и мрачно глядело из кожаной штуки востроносое дуло.
   Бравый, лихо закинув голову с золотыми буквами на лбу, легко перебирая ногами, отчего колокола мотались, спустился к лифту и, обжегши мимолетным взглядом всех троих, двинулся к выходу...
   — Лампы потушили, чтобы я, значит, не видела... Хи-хи!.. и записывают... большевикам, говорят, крышка... Инпиратор... Хи! Хи!
   С бравым что-то произошло. Лакированные ботинки вдруг стали прилипать к полу. Шаг его замедлился. Бравый вдруг остановился, пошарил в кармане, как будто что-то забыл, потом зевнул и вдруг, очевидно раздумав, вместо того, чтобы выйти в парадное, повернулся и сел на скамью, скрывшись из Ксюшкиного поля зрения за стеклянным выступом с надписью «швейцар».
   Заинтересовал его, по-видимому, рыжий потрескавшийся купидон на стене. В купидона он впился и стал его изучать...
   ...Облегчив душу, Ксюшка затопотала обратно. Бравый уныло зевнул, глянул на браслет-часы, пожал плечами и, видимо соскучившись ждать кого-то из квартиры № 3, поднялся и, развинченно помахивая колоколами, пошел на расстоянии одного марша за Ксюшкой...
   Когда Ксюшка скрылась, стараясь не хлопнуть дверью, в квартире, в темноте на площадке вспыхнула спичка у белого номерка — «24». Бравый уже не прилипал и не позевывал.
   — Двадцать четыре, — сосредоточенно сказал он самому себе и, бодрый и оживленный, стрелой понесся вниз через все шесть этажей.
 
   V
 
   В дымной тьме Сократ, сменивший Наполеона, творил чудеса. Он плясал, как сумасшедший, предрекая большевикам близкую гибель. Потная Софья Ильинична, не переставая, читала азбуку. Руки онемели у всех, кроме Ксаверия Антоновича. Мутные, беловатые силуэты мелькали во мгле. Когда же нервы напряглись до предела, стол с сидящим в нем мудрым греком колыхнулся и поплыл вверх.
   — Ах!.. Довольно!.. Я боюсь!.. Нет! Пусть! Милый! Дух! Выше!.. Никто не трогает ногами?.. Да нет же!.. Тсс!.. Дух! Если ты есть, возьми la на пианино!
   Грек оборвался сверху и грянул всеми ножками в пол. Что-то с треском лопнуло в нем. Затем он забарахтался и, наступая на ноги взвизгивающим дамам, стал рваться к пианино... Спириты, сталкиваясь лбами, понеслись за ним...
   Ксюшка вскочила как встрепанная с ситцевого одеяла в кухне. Ее писка: «Кто такой?» — очумевшие спириты не слыхали.
   Какой-то новый, злобный и страшный, дух вселился в стол, выкинув покойного грека. Он страшно гремел ножками, как из пулемета, кидался из стороны в сторону и нес какую-то околесицу.
   — Дра-ту-ма... бы... ы... ы.
   — Миленький! Дух! — стонали спириты.
   — Что ты хочешь?!
   — Дверь! — наконец вырвалось у бешеного духа.
   — А-а!.. Дверь! Слышите! В дверь хочет бежать!.. Пустите его!
   Трык, трак, тук, — заковылял стол к двери.
   — Стойте! — крикнул вдруг Боборицкий. — Вы видите, какая в нем сила! Пусть, не доходя, стукнет в дверь!
   — Дух! Стукни!!
   И дух превзошел ожидания. Снаружи в дверь он грянул как будто сразу тремя кулаками.
   — Ай! — взвизгнули в комнате три голоса.
   А дух действительно был полон силы. Он забарабанил так, что у спиритов волосы стали дыбом. Вмиг замерло дыхание, стала тишина...
   Дрожащим голосом выкрикнул Павел Петрович:
   — Дух! Кто ты?..
   Из-за двери гробовой голос ответил:
   — Чрезвычайная комиссия.
   ...Дух испарился из стола позорно в одно мгновенье. Стол, припав на поврежденную ножку, стал неподвижно. Спириты окаменели. Затем madame Лузина простонала: «Бо-о-же!» — и тихо сникла в неподдельном обмороке на грудь Ксаверию Антоновичу, прошипевшему:
   — О, черт бы взял идиотскую затею!
   Трясущиеся руки Павла Петровича открыли дверь. Вмиг вспыхнули лампы, и дух предстал перед снежно-бледными спиритами. Он был кожаный. Весь кожаный, начиная с фуражки и кончая портфелем. Мало того, он был не один. Целая вереница подвластных духов виднелась в передней.
   Мелькнула бронзовая грудь, граненый ствол, серая шинель, еще шинель...
   Дух окинул глазами хаос спиритической комнаты и, зловеще ухмыльнувшись, сказал:
   — Ваши документы, товарищи...
 
 
   ЭПИЛОГ
 
   Боборицкий сидел неделю, квартирант и Ксаверий Антонович — 13 дней, а Павел Петрович — полтора месяца.

Комментарии. В. И. Лосев

СПИРИТИЧЕСКИЙ СЕАНС

   Впервые — Рупор. 1922. №4. С подписью: «Михаил Булгаков».
   Печатается по тексту данного издания.
 
   Практически во всех произведениях Булгакова проявлялось его природное озорство. Но в некоторых сочинениях это его не всегда «безобидное» качество доминирует. К таким сочинениям относится фельетон «Спиритический сеанс».
   Как утверждает Т. Н. Лаппа, прототипами героев рассказа была чета Крешковых — Иван Павлович и Вера Федоровна. Булгаковы часто гостили у них и прекрасно знали всю их «обстановку». Об этом рассказывает Татьяна Николаевна: «Крешковы раньше имели дом во Владикавказе, и Иван Павлович приехал в Москву учиться. Познакомился с Верой Федоровной... Они поженились... „Спиритический сеанс" Булгаков написал, это у них на квартире было, в 24-й (Малая Бронная, 32. — В. Л.)... „Давай соберемся, столик покрутим". Там мы с ним были, Крешковы были... может быть, Лямины были. Он их надул, конечно. „Я, — говорит, — буду тебя толкать ногой, а ты делай, как я говорю". Какие-то звуки я там должна была издавать. Но так, все хорошо получилось, весело было».