Кир Булычев
Ксения без головы
* * *
Ксения Удалова поехала на дачу к Малютке Скуратовой, школьной подруге.Москвичу или человеку из иного мегаполиса может показаться смешным, что гуслярцы, жители такого небольшого городка, заводят дачи.
А ведь еще лет сорок назад на баржеремонтном предприятии и в горсовете стали выделять садовые участки. В то время дачи были ничтожными, мелкими, а садовые участки давали никакие урожаи.
В наши дни все изменилось.
Садовые участки – шесть соток – украсили могучие яблони и сливы, а домики большей частью покосились. Зато ближе к Великому Гусляру новые гуслярцы построили себе ряд коттеджей. Для неосведомленных: коттедж – это трехэтажная крепость из красного кирпича с бойницами на первых двух, с соляриями на третьем, гаражом и сауной в подвалах и подземным ходом в лес.
У Малютки, женщины крупной, за что ее еще во втором классе прозвали так уменьшительно, дача была первого поколения – то есть финский домик из отходов производства. Зато поспели в большом количестве яблоки, мелкие и кислые, на базар не отвезешь – никто не купит, но друзьям и родственникам можно подарить.
Сначала ее дочка с зятем собирали-собирали – не собрали, потом жена первого мужа с детьми собирала – не собрала, вот и наступила очередь Ксении Удаловой. Потому что если не собрать, то пойдут яблоки под снег.
Ксения чувствовала себя обязанной Малютке, привезла с собой колбасы, кекса, пива в бутылках – по стоимости куда больше, чем все яблоки скуратовского сада.
Сам сбор фруктов разочаровал: яблоки были червивыми, побитыми (те, которые упали) и поклеванными птицами (которые остались).
Но потом подружки славно посидели, употребили пиво, поболтали о болезнях и внуках, провели время до самой темноты, и тут Ксения спохватилась: последний автобус до Великого Гусляра отходит в двадцать пятьдесят! Не успеешь на него – другого пути в город уже нет. Корнелий сойдет с ума, если жена пропадет на всю ночь, и не столько от ревности, сколько от страха, что ее растерзали какие-нибудь звери. Хотя со зверями вокруг Гусляра туго. Истребили.
Тут еще дождик зарядил – все-таки конец августа, начинаются осенние непогоды.
Малютка делала вид, что готова проводить Ксению до остановки, а Ксения, хоть и хотела бы идти до автобуса не одна, отказалась от проводов, потому что понимала: ей-то потом ехать в автобусе, в тепле и на свету, в коллективе пассажиров, а вот Малютке топать в десятом часу в опасном одиночестве по пустому поселку.
Поцеловались, Малютка проводила подругу до калитки, Ксения уравновесила сумки – обе были килограммов по восемь. Но русской женщине таскать сумки привычно, даже по глинистой дорожке, даже под дождем, даже два километра. Ведь яблоки, хоть и дрянь, но бесплатные, можно и на варенье пустить, и на сок, и на компот.
Ксения шла под дождем и жалела, что не взяла с собой зонтик. Но в какой руке зонтик нести? В третьей?.. Она все надеялась на попутку, однако до самой шоссейки попутки не появилось – разъехались уже дачники.
Идти было утомительно, и Ксения несколько раз останавливалась, чтобы перевести дух, тем более руки оттянула.
Половину пути она прошла. Повернула за угол – теперь оставалась одна улица, но длинная, и почти все фонари побиты. И зачем люди бьют фонари?
Сзади послышались шаги.
Это были шаги как во сне, в кошмаре. Будто чувствуешь, что кто-то тебя догоняет, чтобы задушить, и хочется верить, что это лишь твое воображение... а шаги все ближе!
Ксения пошла быстрее. Под ногами скользило, хлюпало, когда сапог попадал в лужу.
Надо бы обернуться и увидеть, что следом семенит всего лишь беззаботная старушка, но повернуть голову – выше твоих сил.
Ксения ускорила шаги, а шаги сзади, как привязанные, тоже застучали чаще. Только бы не сбиться на бег, подумала, но дыхание уже рвалось из груди так, что стало ясно: стоит побежать, и сердце разорвется.
Шаги приближались. Неотвратимо.
Ксения потеряла равновесие, схватилась за острую верхушку штакетника, и калитка на заросший участок, над которой тяжело нависали грозди спелой рябины, растворилась, приглашая Ксению спрятаться там, как яблоня из сказки.
Ксения послушалась.
Усыпанная листьями тропинка, что вела к даче, отражала свет одинокого фонаря, светившего над верандой.
Сейчас подожду здесь, сказала себе Ксения, он пройдет мимо, и я пойду себе спокойно...
Ах, как устроен человек! В нем существует не одна, нет, не одна, а по крайней мере три-четыре успокоительные системы. Надо только отыскать зацепку для успокоения. А для этого человеку дано воображение. Оно выстроит схему или нарисует картину, куда более убедительную, чем сама жизнь...
И когда, уже дойдя до чужой веранды, Ксения услышала, как скрипнула калитка (это входящий человек толкнул ее, полуоткрытую, плечом), у нее подкосились ноги. От полной неожиданности.
Не могло этого быть! Ведь самый худший вариант мы не рассматриваем – у нас есть целый ряд утешительных картин!
Он обозначился темным силуэтом. И в этом силуэте, в движениях, в постановке плеч, наклоне кепки, прижавшей голову, в хромоте, как у бродячей собаки, была такая слепая, безжалостная угроза, что Ксении захотелось одного: сжаться в комочек, уползти в кусты орешника за углом домика и проснуться только утром, под солнцем, проснуться от детских голосов и птичьего щебета.
Ксения кинулась в кусты. А преследователь не стал ломиться за ней следом. Словно бывал здесь не раз, он взял правее и пошел узкой тропинкой так, чтобы перехватить Ксению.
К счастью – а то бы умерла от страха, – Ксения не знала, что в руке у преследователя тяжелая палка.
Чуть не столкнувшись с ним, Ксения увидела слева приоткрытое окно – кажется, жильцы еще не покинули свой дом и в этот вечер, возможно, пошли в гости к соседям.
Пожилая, грузная, малоподвижная Ксения ни за что бы не смогла влезть в окно, открытое на уровне груди. Но это в обыденной жизни. А тут – нога на кирпичную завалинку, животом о подоконник и головой вниз. Так – через окно – и ввалилась в комнату, ударившись о ножку кровати.
Тут было темно, но сразу стало еще темнее: силуэт преследователя закрыл просвет окна.
На четвереньках (чтобы подняться, уже нет ни сил, ни времени) Ксения двинулась к двери в соседнюю комнату. Глаза уже совсем привыкли к темноте, и она все видела, как кошка.
Бух! Это преследователь влез в окно и направился следом за Ксенией. Он явно не спешил: знал, видно, что из следующей комнаты выхода нет. Тут Ксения вскочила на ноги и кинулась к окну, но оно оказалось заперто.
Вот он стоит в двери и лениво поводит головой, высматривая Ксению. И еще бормочет себе под нос:
– Ну где этот долбаный выключатель – что я, шарить должен?
И тут Ксения поняла: жизнь ее кончилась. По его голосу поняла: кончилась.
Вспыхнул свет (лампочка под бумажным абажуром) – такой яркий, что Ксения зажмурилась. А потом встретилась взглядом с тяжелыми тупыми глазами убийцы.
Он глядел на Ксению, но, казалось, ее не видел. Или действительно не видел. Посмотрел в угол комнаты, затем, пройдясь пару метров, за шкаф... И Ксения инстинктивно поняла: случилось чудо! И чтобы оно продержалось еще немного времени, не лопнув, как воздушный шарик, ей надо быть неподвижной и неслышной.
– Где ты, зараза?.. Куда... – он шагнул к окну и стал дергать шпингалет, – куда проскочила?
Он дошел до двери, потом одним прыжком развернулся. Ксения уже успела разглядеть его: плотная, приземистая скотина, бритая голова, низкий лоб. И глаза – будто пробуравленные, чтобы стрелять из них, как из пистолетов.
Точно разочарованный лев, упустивший антилопу, он стал шуровать по комнатам, открывал ящики комода, отодвигал кровати. Но жертвы нигде не было.
Ксения стояла почти не дыша. Она ждала. Потому что затеплилась необъяснимая надежда: он скоро уйдет. Он ее не видит.
Словно она и вправду стала невидимая.
* * *
Проклиная Ксению, будто она его жестоко обидела, и поколотив на кухне посуду, бандит наконец ушел. Всё, тишина!Вскоре Ксения потушила свет, села на продавленный диван и стала дрожать – из нее все тепло вышло. Потом, даже не думая, что делает, взяла плед, лежавший рядом, развернула его, накрылась и, подобрав ноги в сапогах, задремала. И сколько длилось забытье, она не знала.
Потом ее как ударило! За дверью послышался шум.
Ксения присела и так оставалась, будто завороженная.
– У нас гости были, – пропел детский голос.
– Кто не запер, когда уходили? – возмутился мужской голос.
– Ты же и не запер! – ответил женский голос.
В передней комнате зажегся свет. Потом ребенок зажег свет в комнате, где на диване, как истукан, сидела Ксения.
– Смотри, мама! – крикнул ребенок. – Яблоки!
Ксения проследила за его взглядом и увидела, что одна из ее сумок с яблоками лежит посреди комнаты. Часть яблок высыпалась на пол.
– Не только гости, но и подарки, – засмеялся отец.
– Яблоки плохие, – сказала мать, – у нас лучше.
Они говорили, спорили. Они стояли в двух метрах от Ксении и нарочно ее не замечали. Словно хитрили.
Тут уж ей стало совсем неловко. Она поднялась с дивана. Диван заскрипел. Хозяева, как по команде, повернулись к нему.
– Что это? – насторожилась мать.
Ей не ответили.
Теперь Ксения выпрямилась. Сразу скрипнули половицы.
– Кто здесь? – спросил отец.
Ксения устала трепетать. Как только она заметила просвет между членами семейства, тут же кинулась вперед.
Конечно, они почувствовали движение воздуха и в удивлении обернулись. Но почему-то Ксению не увидели.
Она выбежала наружу, под дождь, в темноту. Никто ее не преследовал.
Зря, подумала, не взяла сумку! Не столько яблок жалко, как сумки, почти новой... И, переваливаясь как утка, побежала. А шагов через двадцать натолкнулась на свою вторую сумку с яблоками, совсем плохонькую.
При страшном невезении, бывает, и везет.
Ксения подняла сумку и торопливо засеменила к автобусной остановке. Сеял дождь, и она промокла как цуцик.
Последний автобус, если верить расписанию, уже ушел. Но – опять везение: как раз тут он и появился, сверкая теплыми огнями, уютный и большой. Номер 45, «Пьяный Бор – Великий Гусляр».
Автобус притормозил, но тут же снова стал набирать скорость. Ксения кинулась за ним и на бегу замолотила в дверь. Видно, водитель Ксению не заметил, однако на стук среагировал.
Она поднялась по ступенькам, втащила за собой сумку.
– Спасибо! – крикнула водителю.
В автобусе – только парочка целующихся подростков. Сначала они на Ксению и не посмотрели, но потом парень сказал:
– Ну и дела! Тетка без головы.
Ксения уселась, а парочка вновь принялась целоваться...
Такое стечение обстоятельств – дождь, темнота, почти пустой автобус – и привело к тому, что Ксения до самого дома не догадывалась, что стала невидимой. Представляете: раза три за дорогу она посмотрела на часы, часы были на невидимой руке, но Ксения их видела, а отсутствия руки не замечала. Так и доехала до Гусляра.
* * *
Невидимая Ксения спокойно дошла по ночному Гусляру до своего дома, и если ей встретились два-три обывателя, то они не удивились ее внешнему виду – начисто отсутствовала лишь голова. Но когда она подходила к своему подъезду, к нему же подходил сварливый старик Ложкин, который гулял с собачкой Пушком, беспородным истериком.Именно эта собачонка и подняла страшный шум, когда увидела, что Ксения явилась домой без головы.
Ложкин не стал собаку одергивать, так как считал ее умной и сторожевой, а сторожить, по его понятию, означало «подавать сигналы по инстанциям».
Сам же он видел плохо, поскольку страдал редкой в наши дни болезнью – куриной слепотой.
Он решил было, что это, верно, не Ксения, а кто-то воровской специальности. Лезет, замаскировавшись.
– Ты куда! – начал кричать. – Ты чего по нашим сараям лазишь?
На шум открылось окно на втором этаже. У этого окна уже давно сидел Корнелий Иванович Удалов, супруг Ксении, который сильно переживал, куда делась благоверная.
– Чего там? – подал голос сверху. – Это ты, Ксюша?
Ответить Ксения не смогла, потому что Ложкин стал оттеснять ее от дома, защищая собственность. Собачка продолжала истерично лаять. Удалов пытался понять, что там, внизу, происходит. И тут из подъезда выскочил профессор Лев Христофорович Минц – в атласном халате, подарке магараджи Вайсуробада, которого Минц избавил от тараканов. Профессор уже давно временно поселился в Великом Гусляре, чтобы в тишине и покое ставить опыты и совершать гениальные открытия. Хотя надо сказать, что ни покоя, ни тишины он тут не нашел.
Итак, выскочив из подъезда на крики и лай, Лев Христофорович увидел Ксению Удалову без головы и кистей рук, Ложкина с собачонкой и Удалова, пытающегося спрыгнуть со второго этажа.
– Спокойно! – сразу оценил ситуацию профессор, которому приходилось наблюдать людей в самых различных обличиях. – Ксения, советую вам немедленно идти домой и ложиться спать.
– Я только сначала душ приму, – ответила Ксения, – а то простужусь. Окоченела вся.
Даже испытанному жизнью Льву Христофоровичу было нелегко слышать голос, который возникал из некой глубины – то есть там, где кончалось тело Ксении Удаловой.
– А ты, Корнелий, – приказал профессор ее мужу, – немедленно, не глядя на Ксению, спускайся ко мне, поговорить надо.
– Ну я пошла? – спросила Ксения.
– Завтра в восемь утра быть у меня! – велел Минц.
А Ложкин тем временем крикнул:
– Так дело не пойдет! Я сейчас милицию вызову.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента