Кир Булычев
Новый Сусанин

 
   В лесах, под городом Великий Гусляр, таится озеро Копенгаген, окутанное тайнами и легендами, Мекка гуслярских рыболовов.
   Многие десятилетия оставалось загадкой даже название озера, непривычное для здешних мест. Рассказывают, что в тридцать седьмом году покойный отец Ложкина поехал в Вологду торговать метровую щуку, выловленную им в том озере. На вологодском рынке к нему подошел один человек, одетый в штатское, и спросил, где Ложкин выудил такую рыбину. Ложкин честно признался, что в Копенгагене, и после многих допросов и неправедного суда отправился в лагерь как датский шпион, а Николай Ложкин дождался папу только через восемнадцать лет.
   Лишь лет двадцать назад директорша музея Елена Сергеевна выудила в городском архиве информацию, согласно которой озеро получило наименование случайно. Оказывается, в начале прошлого века в тех краях построил свой охотничий замок англоман Архип Гулькин, велевший именовать его просто Гулем. Как-то приехавший к Гулю на рыбалку либерально настроенный гуслярский мировой посредник пошутил, что Копенгаген — английский вице-адмирал. Гуль был потрясен звучностью адмиральского имени и велел переименовать озеро Темное в озеро Копенгаген. Название окрестным мужикам понравилось, хотя и казалось ругательным. Гуль пытался разводить в озере крокодилов, крокодилы прижились, но мужики их выловили и пустили крокодилью кожу на подошвы валенок.
   Уже в почтенном возрасте Гуль влюбился по переписке в проживавшую на Украине госпожу Ганскую, представительницу старого шляхетского рода. Но, несмотря на переписку, теплые слова и даже обещания, госпожа Ганская вышла замуж за француза Бальзака. Помещик Гуль не выдержал такого поворота судьбы и утопился в Копенгагене. Его охотничий замок, разграбленный поселянами, пришел в полный упадок.
 
   Несмотря на то, что Великий Гусляр лежит в стороне от основных трасс, а население в нем обитает консервативное, новые веяния долетают и до его площадей и закоулков. В Гусляре есть свои «выбороссы», коммунисты, сторонники парламента, поклонники президента и даже представители капитализма. И, как положено российской глубинке, в недрах ее таятся такие социальные движения и водовороты, что порой и Москва позавидовала бы прыти нашего городка.
   Поджарый Салисов и грузный Ахмет Собачко пришли в газету «Гуслярское знамя» к ее корреспонденту Мише Стендалю и изложили свою позицию. Тот, желая им помочь, повел на бывшую Пушкинскую (ныне в результате кампании за возвращение исторических названий переименованную в Старокривоколенную), в дом N 16, где проживает его давний друг, а также заядлый рыболов Корнелий Иванович Удалов.
   В то субботнее утро Корнелий страдал радикулитом, отчего не смог пойти на рыбалку и даже спуститься вниз сыграть в домино. Правда, и в домино он играть не очень стремился — пришло новое поколение, которое привнесло в домино денежный азарт. Раньше люди собирались вокруг стола, чтобы как следует стукнуть по столешнице, сделать рыбу, а то просто поговорить с соседом. Молодежь, занявшая стол, играла теперь на деньги, причем, порой с улицы Софьи Перовской приходили рэкетиры и играли на «зеленые», или «баксы», сам вид которых Корнелию Ивановичу, как человеку старой закваски, был неприятен. Ведь во времена его молодости такими «зелеными» агенты США расплачивались с отщепенцами за измену Родине.
   Корнелий Иванович стоял у окна, глядел во двор и рассуждал, соберется ли дождик или обойдет стороной.
   Он увидел, как осторожно, словно катафалк, влекущий тело члена Правительства, в ворота вполз «мерседес», замер, и из него вылез помятый и встрепанный корреспондент газеты «Гуслярское знамя» Миша Стендаль, а за ним два закованных в кожу молодых человека. Мода, осчастливившая революцию кожаными куртками, сделала странный исторический виток и вновь призвала кожаные куртки в период контрреволюции.
   Один молодой человек был бородатеньким, тощим и тщедушным, второй — внушительным и полным, но куртки скрадывали различия в комплекции.
   Миша поднял голову, угадал за стеклом Корнелия и сделал жест, означавший просьбу отворить дверь. Корнелий обернулся и крикнул:
   — Ксюша, открой, пришли!
   Никто не откликнулся, и Корнелий вспомнил, что Ксения ушла на рынок.
   Пришлось Удалову, припадая на левую ногу и держась за позвоночник, брести к двери.
   Гости вежливо поздоровались и сразу проникли в комнату, причем сделали это так ловко, что Удалов со Стендалем далеко отстали от них и оказались в комнате, когда молодые люди уже заканчивали поверхностный обыск.
   — Все в порядке, заходите, — пригласил Удалова худой и, как оказалось, злобноватый человек, заросший густым черным волосом. — Располагайтесь.
   После этого гости уселись в кресла, а Стендалю и Удалову достались стулья. Впрочем, когда у тебя приступ радикулита, лучше сидеть на стуле.
   — Наши гости, — сдавленным голосом сообщил Миша Стендаль, — приехали из Москвы. У них есть сенсационная информация, связанная с Великим Гусляром, и они просят нашего содействия.
   — Не так громко, — предупредил тощий.
   — Давайте, я вас представлю, — сказал Стендаль. — Товарищ Салисов — аквалангист и экстрасенс.
   — С мировым именем, — подчеркнул бородатый и чуть наклонил голову. — И предупреждаю: все ваши мысли мне известны.
   Помолчали. Видно, экстрасенс читал мысли Удалова, а Удалов удивлялся, почему же это у него с утра ни одной мысли в голове не было. Сейчас, правда, появились, но все были связаны с ненормальным, взвинченным состоянием корреспондента.
   — А вот, познакомьтесь, — продолжал Стендаль, — господин Ахмет Собачко.
   — Не господин, а товарищ, — поправил Стендаля второй — грузный, лысый, украшенный лишь длинными висячими усами. — Не люблю, понял?
   Выждав деликатную паузу, Миша сообщил:
   — Наши гости сделали важное открытие.
   — Не продаст? — спросил Салисов.
   Миша совсем смутился.
   — Ну как можно! — сказал он.
   — А это вопрос суммы, — сообщил Собачко. У него был высокий девичий голос и очень красные губы.
   — Удалов молчалив, как могила, — сказал Стендаль, смущенный ролью, которую ему пришлось играть.
   Могилой Корнелий себя не считал, но спорить не стал. Он ждал продолжения.
   — Знаете ли вы о русском герое Иване Сусанине? — резко спросил Салисов. Его черные глаза горели отчаянным нутряным огнем.
   — Слышал, — ответил Удалов. — А в Костроме даже памятник видел — рукой за речку показывает, куда идти не следует.
   Удалов хихикнул, приглашая остальных присоединиться. Никто не присоединился. Гости, видно, шутить не собирались.
   — Подскажите мне, — произнес Салисов, — чем прославился Иван Сусанин в памяти русского народа?
   — Он завел поляков в лес, — послушно ответил Удалов, — где было не видно ни зги. Сусанину с сердцем вскричали враги, куда ты завел нас — не видно ни зги!
   — Хватит! — оборвал Удалова Салисов. — Не пытайтесь показаться глупее, чем вы есть.
   Удалов кивнул. Ему не хотелось показаться умнее, чем он был на самом деле. Он надеялся, что Стендаль не раскрыл гостям истинное лицо знаменитого гражданина Великого Гусляра, известного во всей Галактике.
   В комнате воцарилось молчание. С каждой секундой оно все тяжелее ложилось на плечи присутствовавших. Наконец Удалов не выдержал и спросил:
   — Ну?
   — Стендаль сказал, что вам можно доверять, — произнес Собачко с некоторым удивлением, словно хотел показать всему миру, что на самом деле Удалову лучше не доверять.
   — Можно? — переспросил Удалов. Он тоже не был уверен.
   — Историческая правда, — сказал Собачко, — заключается в том, что поляки, которых завел Сусанин, несли с собой большой и важный груз — награбленные в Вологде ценности.
   — Золото, драгоценности, мебель, бусы, янтарь, жемчуг, — подытожил Салисов.
   Он вытащил из кармана черный лаковый бумажник, раскрыл его, вынул листок, исписанный мелко и густо, и проверил по нему, правильно ли перечислил награбленное поляками.
   — По нашим сведениям, — продолжал Салисов, — оставленные в глуши поляки в отчаянии перед гибелью прорубили полынью в озере Темном в окрестностях города Великий Гусляр.
   — Исторический факт! — воскликнул Собачко.
   — Все это обнаружено нами в архивах КГБ, — сказал Салисов. — Большевики скрывали эти сведения от народа, надеясь самим отыскать сокровища. Но не вышло, потому что документы были утеряны в годы великих чисток. Вы понимаете?
   — Но мы теперь знаем, — продолжил Собачко. — Озеро Темное! Мы должны отыскать это озеро и нырнуть в его глубины. Сокровища, которым нет цены, лежат на его дне. В тине. И вы нам поможете.
   — Почему? — спросил Удалов.
   — Потому что это ваш гражданский и нравственный долг, — сказал Собачко.
   Стендаль в отчаянии глядел на Удалова.
   — Сокровища, говорите, — протянул Удалов, поглаживая лысину, обрамленную пегими кудрями. — Для народа? Тогда вам, товарищи, следует обратиться в наш музей. Он и заботится о сокровищах.
   — Ах, оставьте, — отмахнулся Салисов. — В музее сидят некомпетентные, ограниченные люди.
   — Они все продались Федеральной контрразведке и сионистам! — поддержал товарища Собачко.
   Удалов укоризненно покачал головой. Стендаль взволнованно вмешался в разговор:
   — Корнелий Иванович, эти господа просят им помочь.
   — В чем?
   — Проведите нас к Темному озеру, — жестко произнес Собачко. — Покажите нам его. Мы вам заплатим.
   — Я бы рад, — сказал Удалов, которому эти люди страшно не нравились. — Но, к сожалению, такого озера в наших краях не водится.
   — Ложь! — отрезал Собачко. — Такое озеро у вас расположено, хотя, может быть, под другим названием. Так что вы, Корнелий Иванович, уходите от ответственности.
   — Корнелий Иванович! — голос Стендаля дрожал от волнения и страха. — Корнелий, помоги им!
   Говоря эти отчаянные слова, Стендаль постарался незаметно для приезжих подмигнуть Удалову.
   Удалов и без подмигивания знал, что положение критическое. К озеру Копенгаген, которое ранее звалось Темным, тайных троп нет. Лесом, по шоссейке районного значения доезжаешь автобусом до шестнадцатого километра, потом тропинкой, довольно исхоженной, идешь еще километр с небольшим. Вот ты и на месте. Эту дорогу знает каждый житель Великого Гусляра. Секрет лишь в том, что мало кому известно прежнее название озера Копенгаген. Впрочем, если подозрительные молодые люди выйдут на улицу, покажут десяти прохожим зеленую купюру, то наверняка отыщут хотя бы одного проводника в гуслярские леса.
   — И как же вы намереваетесь искать этот клад? — спросил Удалов, глядя на Собачко проникновенно и целеустремленно. Тот принял этот взгляд за чистую монету и ответил:
   — Оборудование на подходе. Летит вертолетами. Батискаф, катер, надувной плот, скафандры…
   Собачко загибал пальцы. Салисов добавил:
   — Акваланги, сухой паек, гранатомет…
   — Базилио! — оборвал спутника Собачко.
   — Имеется в виду гарпуномет, — поправился Салисов и тонко усмехнулся под бородой.
   — А потом? — спросил Удалов.
   — У нас есть фонд. Международный фонд — пострадавшим от землетрясения детям Ашхабада.
   — В каком же году было там землетрясение? — удивился Стендаль.
   — Неважно, в каком, главное, что оно было, — отрезал Собачко.
   — Выходим сейчас, — заявил Салисов.
   — Стендаля берем? — спросил Удалов.
   — Обойдется! — ответил Собачко.
   Говорил Собачко тонким пронзительным голосом с какой-то странной бабьей кухонной интонацией, будто бранился.
   — А чего я без Миши пойду? — уперся Удалов. — Что вы меня, купили, что ли?
   — Иди, Корнелий, — прошептал Стендаль. — Понятно же!
   Корнелий понимал, что сопротивляться бесполезно, но упрямство было его второй натурой.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента