Булычев Кир. Титаническое поражение

Кир Булычев
Титаническое поражение

   Удалов вошел в кабинет к Николаю Белосельскому. Вернее ворвался, потому что был вне себя.
   — Коля! — воскликнул он с порога. — Я больше не могу.
   Предгор Белосельский отложил карандаш, которым делал пометки на бумагах, пришедших с утренней почтой, ласково улыбнулся и спросил:
   — Что случилось, Корнелий?
   Когда-то предгор учился с Удаловым в одном классе, и их дружеские отношения, сохранившиеся в зрелые годы, не мешали взаимному уважению и не нарушали их принципиальность.
   — Я получил сегодня утром восемь новых форм отчетности, четыре срочных анкеты по шестьсот пунктов в каждой, не считая сорока трех прочих документов и инструкций.
   С этими словами Удалов поставил на стол предгора объемистый портфель, щелкнул замками, наклонил, и гора бумаг вывалилась на стол.
   — Ну, чем я могу тебе помочь, — вздохнул Белосельский, который сразу все понял. — Я сам завален бумагами — работать некогда.
   — Так мы перестраиваемся или не перестраиваемся? — спросил Удалов. — Неужели ты не понимаешь, Коля, что бюрократы нас скоро погребут под бумагами? Бумаги нужны им для того, чтобы оправдать свое бессмысленное существование. А мы терпим.
   — Мы боремся, — сказал Белосельский. — Три дня назад мы уговорили горагропром сократить на шесть процентов квартальную отчетность. После долгого боя они согласились.
   — Ну и что?
   — А то, что оставшиеся девяносто четыре процента они увеличили втрое в объеме.
   — Надо разогнать, — сказал Удалов.
   — Мы не можем разогнать, — сказал Белосельский. — Все наши организации подчиняются вышестоящим организациям, а вес вышестоящие организации подчиняются очень высоко стоящим организациям, и так до министерств…
   — Тогда подаю заявление о пенсии, — сказал Удалов. — Я уже три дня не был на стройплощадке. У меня рука сохнет.
   — Так не пойдет, — сказал Белосельский. — Своим капитулянтским шагом ты лишаешь меня союзников. Мы должны думать, а не плакать.
   — Тогда думай! — закричал Удалов. — Тебя же для этого сделали городским начальником.
   — Если бы я знал! — с тоской произнес Белосельский и, подойдя к окну, вжался горячим лбом в стекло. Ему хотелось плакать.
   — Простите, друзья, — раздался голос от двери. Там стоял незаметно вошедший в кабинет профессор Лев Христофорович Минц.
   — Заходите, Лев Христофорович, — откликнулся Белосельский. — Беда у нас общая, хоть от вас и далекая.
   — Я все слышал, — сказал Минц. — Но не понимаю, почему такая безысходность?
   — Бюрократия непобедима, — ответил Белосельский.
   — Вы не правы, — сказал Минц. — К этой проблеме надо подойти научно, чего вы не сделали.
   — Но как?
   — Отыскать причинно-следственные связи, — пояснил профессор. — К примеру, если я собираюсь морить тараканов, я первым делом выявляю круг их интересов, повадки, намерения. И после этого бью их по самому больному месту.
   — Так то же тараканы! — сказал Удалов.
   — А тараканы, должен вам сказать, Корнелий Иванович, не менее живучи, чем бюрократы.
   — Что же вы предлагаете? — спросил Белосельский.
   — Я предлагаю задуматься. В чем сила бюрократа?.. Ну? Ну?
   Друзья задумались.
   — В связях, — сказал, наконец, Белосельский.
   — В нежелании заниматься делом, — сказал Удалов.
   — Все это правильно, но не это главное. Объективная сила бюрократии заключается в том, что она владеет бумагой. А бумага, в свою очередь, имеет в нашем обществе магическую силу. Особенно, если она снабжена подписью и печатью.