Булыга Сергей. Дикенц

Булыга Сергей
Дикенц

   Сергей Булыга
   Дикенц
   Было это прошлым царствованием. Я по грамотной части служил, а если точнее, так вел доступную газету "Биржин Глас" - на курительной бумаге, в два полуразворота, три деньги за нумер, а всего тиражу пятьсот штук. Читали нас извозчики, маркеры, белошвейки, отставные солдаты, вдовы, бывшие купцы... ну и цензор, конечно. Был надо мною поставлен Ив Ступыч Рвачев, человек несусветного мужества, бывший морской интендант.
   Но к делу! Работа была скучная, печатали по большей части дрянь - про пожары, про кражи, поминки. И, опять же со скуки, на читательские письма отвечали: кому сон разгадаем, кого научим борщ варить, кого печатным словом с именинами поздравим. Я и рад бы чего-нибудь такое заковыристое выдать, да где взять? Денег в редакции мало, бескормица, репортеров нанять не могу. А посему что где на улице услышу - то и в нумер. Устал, избегался.
   И вот сижу я как-то в кабинете и смотрю в окно. Помню, черная кошка на крышу соседнего дома залезла. Эх, думаю, возьму чернильницу да брошу авось попаду! И только я, значит...
   Стучат!
   - Войдите, - говорю.
   Входит рыжий блондин. Цилиндр, баки, пелерина, тросточка. И виской от него разит. Представляется:
   - Дикенц.
   - Чего изволите? - интересуюсь.
   А он:
   - Я Дикенц!
   Как потом оказалось, Карп Дикенц. Но я тогда его еще не знал и говорю:
   - Простите, не имею чести, - и хмурюсь надменно. Немало их тут всяких ходит!
   А он подает мне бумаги и важно гласит:
   - Сие рекомендательные письма. Извольте ознакомиться.
   Я взял, просмотрел. Бумаги иноземного наречия. Наречий я не знаю. Как быть? Пока что осторожно говорю:
   - Весьма изрядно. Ну, а к нам вас чего привело?
   - Желание сотрудничать.
   И тут же сел без спросу, закурил вонючую сигару, в чернильницу пепел стряхнул. Я терплю. Думаю: квартального всегда позвать не поздно. Говорю:
   - Быть может, матерьял имеете?
   - Имею, - отвечает. И подает бумаги. Нашего наречия. Читаю...
   Мать честная! Нынче утром бранд-поручика Истошкина в ресторации "Шафе" арестовали. Он третий день подряд всех вчистую обыгрывал, вот местный шулер и не выдержал, донес. Пришли, обыскали - и точно! В рукаве нашли подменный шар. А как' взялись этот шар пилить, так он, слоновья кость, начал кричать, стал пощады просить! Вызвали лейб-медика, тот сделал трепанацию... и вытащил из шара человеческий мозг! На допросе поручик признался - это он свою любовницу Марфену в шар запрятал, дабы она ему подыгрывать могла. Он на ней потом жениться обещал, и дура-баба согласилась...
   Я прочитал, головой покачал. Говорю:
   - Сомневаюсь. Рвачев не одобрит. Мы люди подневольные, под цензором. И, опять же, печатное слово. Нельзя!
   Дикенц встал и отвечает:
   - Ваше право. Но вот на всякий случай вам моя визитка.
   Оставил на столе лощеную бумажку и ушел. Я глянул. На бумажке: "Карп Дикенц, репортер. Обжорный переулок, дом повитухи Девиной, шестой этаж, под крышей".
   Ну ладно, думаю, под крышей так под крышей. Взял новое перо и написал статью по то, как рыжики солить. Сдал в типографию, сходил в трактир, лег спать.
   Не спалось! И не зря - назавтра все газеты про Истошкина писали и имели на этом завидный успех, а у меня полтиража разносчики обратно принесли. Истошкина сослали на галеры, а я... визитку взял и к Дикенцу подался.
   Он и действительно под самой крышей жил. Вхожу, а он лежит на кушетке в подштанниках, а на полу валяются бутылки с виской и без виски. На подоконнике мухи, в углу табуретка с закуской, а он сигару курит и пасьянс раскладывает. Увидел меня, ухмыльнулся.
   - Садитесь, - приглашает.
   Я сел. В другой бы раз я сатисфакции потребовал - страсть не люблю, когда меня в исподнем принимают, - а нынче молчу.
   А Дикенц:
   - Виски не желаете?
   - Нет-нет, я на службе.
   - Прискорбно.
   - Согласен. Ну а вы согласны у меня работать?
   Молчит. Глаза у него желтые, холодные. Ну, думаю, сейчас отбреет! Нет, говорит:
   - Согласен. Двадцать пять процентов с оборота! Идет?
   Я руками развел:
   - Да где взять оборот?
   А он:
   - Это уже мои заботы. Вот новый матерьял! - и подает листок.
   Я читаю. Так, так... Из-за моря вороны летят, невозможная стая. Будут в городе все яркое, блестящее хватать, так что не худо бы и приготовиться к нашествию.
   Прочитал я, молчу. Дикенц курит, желтым глазом не моргая смотрит. Эх, думаю, рискну!
   И по рукам ударили.
   Назавтра мои верные читатели все яркое, блестящее припрятали. Вороны в полдень налетели. И было их так много, что небо потемнело. Налетели, все, что плохо лежало, схватили - и дальше полетели. Стонут, негодуют горожане... Но не все! Я, к примеру, довольный сижу. Ибо следующий нумер на две тыщи экземпляров распечатал и знаю - остатка не будет: Дикенц новые новости дал.
   И с тех пор мы зажили как в сказке! Дикенц матерьялы носит, я их в типографию сдаю, станки печатные стучат, разносчики на улице кричат - ибо им прохожие проходу не дают, "Биржин Глас" так и рвут. Богатеем! Снял я себе новую просторную квартиру, в ресторациях обедаю, на тройке в редакцию езжу, а вечерами раздаю визиты. И куда ни приеду, везде меня ждут, везде шампанское подносят, везде с дочерями знакомят:
   - Ах, ах! Да вы садитесь, отдыхайте. На вас же лица не осталось. Дася, душечка, где ты? Открой клавикорды, сыграй нам что-нибудь занятное.
   И вот сижу я, чай шампанским запиваю, на Дасины голые плечи смотрю и вздыхаю. Нечисто! Откуда Дикенц новости берет? Ведь целыми днями лежит на кушетке в подштанниках, сигары курит, виску хлещет. Курьеры и те удивляются: "Ловок ваш Дикенц!" - смеются. Им-то что, они знай себе скалятся, их дело сторона. А что, если нужные люди за дело возьмутся? Что, если выяснят, что Дикенц с иноземными шпионами схлестнулся? Будут мне тогда новости, будут! Будут мне и тиражи - тысяч на пять шпицрутенов. Ох, лучше не думать. Спаси нас, св.Кипятон!
   Вот так вот, бывало, сижу на визите, молчу. Ко мне и с вопросами, ко мне и за советами, а то и альбом подадут - мол, черкните на память. Черкну, откланяюсь, отбуду.
   И дома не сладко. Запрусь в кабинете, сижу за столом без свечей и молчу. Кухарка под дверь подойдет, поскребется и шепчет:
   - Кузнечик, я жду!
   - Молчи, дура! - кричу.
   Уйдет и ляжет одинокая, ревет всю ночь. Вот мне б ее заботы! Тут не до нежностей, а думаешь, как голову сносить. Подведет меня Дикенц под петлю, как пить дать подведет!
   Однажды не выдержал и решил объясниться. Оделся поплоше, чтобы быть неприметным, и пошел в Обжорный переулок в дом повитухи Девиной, шестой этаж под крышей. И это меня тоже удивило. За наши нынешние деньги мог бы Дикенц на достойную квартиру переехать. Или неужели иноземные шпионы у него все деньги подчистую отнимают?
   Захожу. Он лежит на кушетке в подштанниках, курит. Увидел меня, ухмыльнулся.
   - Желаете виски? - спросил.
   - Нет, - говорю, - она вредная. И вообще, я вами недоволен. Зачем вы столько виски потребляете?
   Он даже растерялся. Молчит, моргает, после говорит:
   - П-по малодушию.
   - Истинно так! - восклицаю. - Но этого мало! Вы почему по городу не ходите и новостей не собираете? Это что, тоже малодушие?
   Вот тут-то он обиделся. Прищурил желтый глаз, сопит и цедит сквозь зубы:
   - Вам что, мои статьи не нравятся? Так я могу...
   И тут я, каюсь, оробел. Отвечаю:
   - Нет, что вы! Просто глупые слухи пошли. Вы, мол, никуда не кажетесь, а новости имеете. Словно шпион.
   Дикенц вскочил, засмеялся. Ходит по комнате, курит. Потом говорит:
   - Понимаю ваши опасения. Но и вы меня поймите. Открыться, где я добываю новости, я не могу. Секрет. Но чтобы вы не беспокоились, скажу: ни с какими иноземными шпионами я даже не знаком. И более того: клянусь...
   - Нет-нет! - перебиваю. - Мне вашего слова довольно.
   - Тогда прошу вас, больше без вопросов. Желаете виски?
   Жалко мне его стало, решил поддержать. Говорю:
   - Плесните на три пальца, не более.
   Выпили. Он загрустил, говорит:
   - Я и другое понимаю. Вы ж непременно подумали: чего это Дикенц при таких его доходах по-прежнему под крышей проживает. Не так ли?
   - Положим.
   - Ну вот, - Дикенц себе еще налил. - Я же человек пропащий. Мне ничего уже не нужно, ну разве что сигара да виска. А деньги я в банке держу. Мне еще пять тыщ собрать осталось, и я тогда большой сиротский дом открою, хороших воспитателей найму. Пускай детишек грамоте научат, геометрии и политесам. Вдруг из них кто-нибудь в Дикенцы выйдет, но только в непьющие.
   Сказал и едва не заплакал. Ну, думаю, хватит. Встаю. Он вежливо мне:
   - Заходите почаще.
   А я:
   - Непременно! - и в двери.
   Тут он всполошился:
   - А матерьял? Вот сейчас, вот сейчас, - и стал искать по подоконнику, среди пасьянса. Перебирал бумажки, выбирал, чуть нашел.
   Я взял статейку и, не читая, поскорей раскланялся и в двери. Из переулка выбрался, сел на извозчика и заспешил в редакцию.
   Ну а там - все вверх дном. Метранпажи, корректоры бегают, кричат:
   - Где новости?
   - Сейчас, - говорю, - не горим.
   ... Я и поныне не пойму, отчего это я им сразу статью не отдал. Видно, печенью чуял. Зашел в кабинет, прочитал... отложил. Снова взял... отложил. Нужная статья, полезная, однако... Нет!
   Взял, написал передовицу, как веснушки изводить, и отправил в набор. Застучали машины. А я...
   Третий раз статью перечитал... и вдруг понял - крамола! От Дикенц, от прохвост! Хоть он и впрямь не со шпионами, так хуже того! Дикенц внутренний враг, заговорщик! Хожу по кабинету, думаю... Да что тут думать, тут нужно спешить! Вызвал тройку и погнал прямиком в министерство тайных дел. Доложился. Впустили.
   Вхожу в суровый кабинет, подаю злосчастную статью. Мне кивнули, я сел. Весь дрожу. Заступился б, св.Кипятон!
   Офицер тайных дел статью четыре раза прочитал, на просвет посмотрел, на нюх, на зуб проверил... и плечами пожал.
   А я ему:
   - Вы между строк читайте!
   Он прочел между строк. Брови свел. Шпорами звякнул. Я вздрогнул. А он:
   - Изложите!
   Я стал излагать. В статье что написано? Мол, государь, несвежего за ужином откушав, всю ночь не спал, расстройством мучался и только под утро забылся, а посему желательно весь день по главному проспекту не петь и не плясать, дабы сон монарха не нарушить. Так?
   - Так, - офицер отвечает. - И очень похвально. Ваш Дикенц весьма верноподданный малый. Мы ему табакерку пожалуем.
   - Воля ваша, - говорю, - только он сигары курит. Но не в этом суть, а в том, что Дикенц отдал мне эту статью шесть часов тому назад. Откуда он мог знать, что государю к ужину несвежее дадут?!
   Офицер подскочил, а я дальше:
   - Тут заговор! Надо пресечь! А не то поднесут винегрет с мышьяком...
   Офицер побелел, разговорную трубку хватает, кричит:
   - Эй, Амфисыч, дворец!
   Соединили со дворцом. Офицер доложил тайным смыслом. Ответили. Сел. Хрипло говорит:
   - Опоздали. Уже началось, - и ворот кителя дрожащею рукою расстегнул.
   Молчим. В тишине я совсем испугался и стал объяснять:
   - Наша ведомость утром выходит, а матерьял готовим с вечера. Утром бы люди прочли - все в порядке...
   Офицер отмахнулся, спросил:
   - Где живет злоумышленник? Адрес?!
   Я назвал. Он в разговорную трубку его передал, улыбнулся.
   - Сейчас привезут, - говорит. - Ну а тебе, пока мы будем разговаривать, придется подождать.
   И... увели меня в подвал, на четвертый подземный этаж.
   Три недели меня там селедкой кормили, воды не давали и еще многое творили, но о том рассказывать нельзя - давал подписку о молчании. А еще двенадцать раз бывал на очной ставке. Нас с Дикенцом посадят в.разные углы, привяжут к лавкам и сыпят перекрестные вопросы. И до того запутают, что забываешь, кто ты есть на самом деле, и потому что ни спросят, кричишь как дурак:
   - Так точно! Воля ваша! Винюсь! Пощадите!
   А Дикенц желтым глазом щурится и говорит:
   - Я с ним согласен. Все было так, как он сказал.
   А что я говорил? Ничего, только путал со страху. На четвертую неделю офицер не выдержал и говорит:
   - Уведите этого ...! - и на меня указал.
   Я и рад. Увели. И еще три недели прошло. Не тревожили. Вдруг вызывают. Вхожу. У офицера в петлице новый алый банный лист красуется; должно быть, наградили. Улыбается и говорит:
   - Раскололи злодея. Оказался шулером высокого полета. Он в карты играл?
   - Нет, - говорю, - он все больше пасьянсы раскладывал.
   - Ну так слушай!
   Офицер достал допросный лист и стал читать:
   "Я, Карп Дикенц, урожденный от отца и матери, ранее законом не судимый и в боях за государя не ранимый, с малых лет имел пристрастие к сигарам, виске, а особливо к картам и вкупе с ними к высшей математике, статистический раздел. Презревая полезную службу на благо Отечества, я денно и нощно предавался вышеназванным порокам, в результате чего, после многопробных изысканий, ухитрился измыслить превредный пасьянц, который, сочетаясь с высшей математикой, дал мне возможность угадывать судьбы людей на три дня вперед..."
   Тут я не выдержал, воскликнул:
   - Так вот откуда он, шельма, мне новости брал!
   А офицер нахмурился и говорит:
   - Он не шельма, а весьма полезный человек. Вот только...
   - Что?!
   Он снова читает:
   "Секрет зловредного пасьянца мною нигде не записан, а всецело содержался в голове. Однако после... - тут офицер закашлялся, три строчки пропустил, читает: - я его начисто забыл".
   Я говорю:
   - А если Дикенц врет?
   - Нет, - говорит офицер, - проверяли. Лейб-медиком пытали, убедились. - Встал и вдруг закричал: - Поди прочь, щелкопер! Кабы ты лучше старался, я б сейчас в генералах ходил!
   Я и выскочил прочь.
   Пришел в редакцию - а там уже цирюльня. Там зубы рвут и кровь пускают.
   - Нет, - говорят, - таких газет не знаем. Мы вообще печатных слов не чтим. Иди прочь!
   Пришел к себе домой... а у кухарки на кухне квартальный сидит!
   - А, - говорит,- поднадзорный! Иди-ка сюда!
   Не пошел, а убежал. Так и мыкался с места на место. Нигде долго не держали. Говорили:
   - Политический! - и тут же расчет.
   И таким вот обидным манером дошел я до самой крайней жизни. Господам, что на извозчиках катаются, желал приятных аппетитов и пред ними двери в ресторанах открывал. Двенадцать лет! А на тринадцатый...
   - Э, старый знакомый! - кричат. И за щеку треплют. Я глянул... и обмер! Карп Дикенц! Цилиндр, баки, пелерина, тросточка. Сам рыжий, а баки седые.
   - Откуда? - говорю.
   - Оттуда, - отвечает. - Два месяца, как отвалился, - и хмыкнул. Зайдем?
   - Что вы, что вы, не смею!
   Но он меня за шиворот - и заволок.
   Сели за центральный стол. Он поесть заказал. Половой:
   - А что будете пить? Может, виску?
   - Нет, - отвечает Дикенц, - только чай.
   Сидим, едим, пьем чай. И Дикенц говорит:
   - Я двенадцать лет хмельного в рот не брал. Там с этим строго. И, знаешь, отвык! И тебе благодарен. Ведь кабы не твой донос, кабы не каторга, давно я б спился!
   Сидим, пьем чай, молчим. Но не выдержал я, говорю:
   - Ну а эти... - и шепчу: - Пасьянсы?
   Дикенц нахмурился. Долго молчал, а потом говорит:
   - Тут тоже как отрезало. Я, во-первых, их не помню, а во-вторых, боюсь, что вспомню. Я, брат, за колючим забором такое видал!.. - и замолчал, закрыл лицо руками.
   Сидим и молчим. Я двенадцать лет как следует не ел, а вот теперь, хоть стол от разносолов ломится, в тарелки не смотрю и жду, что он еще скажет.
   А он улыбнулся, сверкнул желтым глазом и дальше:
   - Ничего, приспособился. Я теперь детские сказки пишу - оно безопасно и прибыльно. Вот еще семь тысяч накоплю и опять сиротский дом построю, хороших воспитателей найму. Пусть детишек грамоте научат, геометрии и философии. Вдруг из них кто-нибудь в Дикенцы выйдет, но только в смелые! Я ж человек пропащий, трус благонадежный.
   И замолчал, задумался. А после встрепенулся, весь засиял и говорит:
   - Но не всегда я такой! Вот, сочинил намедни сказочку, послушай...
   - Нет, - говорю, - премного благодарен. Не гневайтесь, но мне пора, вскочил и выбежал за дверь.
   Иду по улице и думаю: чур, чур меня! Опять во грех ввести желаете?!