Вера Чаплина
Волчья воспитанница
В чужой клетке
В одной клетке сидела волчица, а в соседней — собака из породы овчарок.
Обе сидели в клетках, разделённых между собой решёткой, и у обеих скоро должны были родиться щенята. Родились они у них почти одновременно. Обе мамаши заботливо ухаживали за своим потомством, и вот тут произошёл случай, о котором я хочу рассказать.
Однажды, когда овчарка с аппетитом грызла кость, один из её щенков, самый маленький и резвый, отполз в сторону. Он упорно кружился, пока не оказался около решётки в том месте, где прутья были чуть-чуть разогнуты. Но и этой щели оказалось достаточно, чтобы щенок протиснулся и очутился в клетке волчицы.
Служитель увидел это и хотел достать малыша. Он схватил металлическую клюшку, которой убирают клетки, просунул сквозь решётку и стал ею пододвигать к себе щенка. Всё это время волчица напряжённо вглядывалась в малыша. Несколько раз порывалась она кинуться к нему, но каждый раз привычный страх перед клюшкой останавливал её.
Щенок был почти у решётки, когда вдруг волчица вскочила и схватила его в зубы. Служитель испугался. Он думал, что волчица сейчас задушит щенка, и, стараясь его спасти, стал кричать, стучать клюшкой, чтобы заставить волчицу его бросить. Но волчица щенка не бросила. Она отнесла малыша в угол клетки и осторожно положила к волчатам.
Так и остался жить среди волчат щенок овчарки.
Маленький, юркий, чёрного цвета, он резко отличался от своих молочных братьев и сестёр, но, хотя был намного меньше их ростом, развивался гораздо быстрей.
Он первый находил сосцы своей приёмной матери, первый начал вставать на ещё слабые лапки, первый начал есть мясо.
А когда волчата подросли и стали играть, он всегда отличался среди них своей ловкостью и смекалкой.
Рос он совсем диким. Так же как и волчата, забивался в угол клетки, если в клетку входил служитель, и молча скалил свои маленькие зубки, если к нему протягивалась рука человека.
Обе сидели в клетках, разделённых между собой решёткой, и у обеих скоро должны были родиться щенята. Родились они у них почти одновременно. Обе мамаши заботливо ухаживали за своим потомством, и вот тут произошёл случай, о котором я хочу рассказать.
Однажды, когда овчарка с аппетитом грызла кость, один из её щенков, самый маленький и резвый, отполз в сторону. Он упорно кружился, пока не оказался около решётки в том месте, где прутья были чуть-чуть разогнуты. Но и этой щели оказалось достаточно, чтобы щенок протиснулся и очутился в клетке волчицы.
Служитель увидел это и хотел достать малыша. Он схватил металлическую клюшку, которой убирают клетки, просунул сквозь решётку и стал ею пододвигать к себе щенка. Всё это время волчица напряжённо вглядывалась в малыша. Несколько раз порывалась она кинуться к нему, но каждый раз привычный страх перед клюшкой останавливал её.
Щенок был почти у решётки, когда вдруг волчица вскочила и схватила его в зубы. Служитель испугался. Он думал, что волчица сейчас задушит щенка, и, стараясь его спасти, стал кричать, стучать клюшкой, чтобы заставить волчицу его бросить. Но волчица щенка не бросила. Она отнесла малыша в угол клетки и осторожно положила к волчатам.
Так и остался жить среди волчат щенок овчарки.
Он первый находил сосцы своей приёмной матери, первый начал вставать на ещё слабые лапки, первый начал есть мясо.
А когда волчата подросли и стали играть, он всегда отличался среди них своей ловкостью и смекалкой.
Рос он совсем диким. Так же как и волчата, забивался в угол клетки, если в клетку входил служитель, и молча скалил свои маленькие зубки, если к нему протягивалась рука человека.
Оправданная кличка
Волчатам исполнилось два с половиной месяца. Они уже перестали сосать волчицу и хорошо ели мясо. Вскоре их перевели на площадку молодняка, где находились лисята, медвежата, два козлёнка, динго и уссурийские еноты. Вместе с волчатами попал на площадку и щенок овчарки.
Служительница вынимала из корзинки присмиревших волчат, брала их по очереди за шиворот, внимательно осматривала и давала кличку. Записывала все их приметы в тетрадь и только после этого пускала волчат на площадку. Волчата покорно висели в её руках — большеголовые, с полуоткрытой пастью и поджатыми хвостиками. Выпущенные на свободу, они некоторое время лежали на земле, словно неживые, а потом поспешно улепётывали в укромный уголок.
Совсем не так повёл себя щенок овчарки. Не успела служительница взять его за шиворот, как он пронзительно взвизгнул, ловко извернулся и вцепился ей в руку. От неожиданности служительница его даже уронила. Она хотела опять схватить его, но он быстро вскочил и помчался по площадке.
Служительница посмотрела вслед убегавшему щенку, потом вытерла кровь с руки и в графе тетради, где написано «кличка», вывела: «Куська». Эта кличка как нельзя лучше подошла щенку. Сначала служители и дежурные пробовали приручить маленькую дикарку, но Куська упорно избегала людей и так сердито щёлкала зубами на того, кто хотел её погладить, что скоро все оставили её в покое.
В играх с остальными животными Куська с каждым днём проявляла всё больше ловкости и смекалки.
Она умела на всём бегу свернуть неожиданно в сторону и тут же напасть на преследователя, вывернуться из крепких объятий уже подросшего медвежонка и так закружить его нападением с разных сторон, что тот спешил спастись от неё на дерево. Нередко игра Куськи переходила в настоящую охоту. Она с таким азартом гонялась за животными, что приходилось вмешиваться дежурным.
Дежурные Куську не любили: из-за неё нельзя было ни на минуту отлучиться с площадки. Надо было постоянно следить за тем, чтобы она кого-нибудь не обидела. Пришлось даже убрать с площадки обоих козлят, которых она чуть не задушила. Три месяца терпели несносную собаку, но осенью, после того, как она загрызла двух лисиц и сильно поранила медвежонка, решили от неё избавиться.
Несмотря на эти проделки, Куська мне нравилась. Она не была особенно красивой собакой, но её ловкость и подвижность очень меня привлекали. Интересная у неё была окраска: всё тело чёрное, а лапы и подпалы на щеках рыжие. Эти подпалы делали её морду очень выразительной. Выражение злобы и радости сменялось у неё с удивительной быстротой. Когда она смеялась, то растягивала рот так, что подпалы уходили к самым ушам, отчего глаза становились немного косыми и искрились весельем. Нравилась она мне и своим неукротимым характером.
Одним словом, когда я узнала, что Куську хотят отдать, то решила взять её к себе. Нельзя сказать, чтобы мои домашние были особенно этому рады. Они много слышали о Куське и не очень-то хотели иметь её у себя.
Когда я пришла за Куськой, она бегала по площадке. Поймать её там было трудно, и поэтому решили заманить Куську в клетку. Открыли дверь и бросили туда мясо. Ничего не подозревая, Куська вошла туда сразу. Вошла за ней и я и быстро захлопнула дверь. Увидев незнакомого человека, да ещё так близко, Куська сначала в страхе заметалась по клетке, потом так же внезапно изменила своё поведение. Шерсть её поднялась дыбом, она вся сгорбилась и, оскалив зубы, медленно отошла в угол. Сначала я думала взять её лаской, но при первой же моей попытке её глаза сделались такими злыми, что от этого пришлось отказаться сразу. Тогда я взяла ремень и попробовала накинуть ей на шею петлю. В первый раз это удалось, но затянуть петлю я не успела. Куська ловко вывернулась и бросилась на меня. Она бросалась много раз, молча лязгая, как волк, зубами, в какой-то упорной злобе стараясь схватить меня за лицо. Но петлю на неё я всё же накинула. В какую она пришла ярость, когда почувствовала на своей шее ремень! С бешеным визгом рвалась она из петли, хватала зубами всё, что попадало на пути, потом вдруг вцепилась себе в бок, в лапу, рвала сама себя, как чужую. Чёрная блестящая шерсть Куськи окрасилась кровью, а она продолжала кататься по земле и всё кусала себя, кусала…
С большим трудом удалось мне схватить её за шиворот и прижать к земле. Потом так же быстро я вытащила второй ремень, завязала ей морду и лапы. Теперь она лежала совсем беспомощная, и только одни глаза её горели таким бешенством, что я невольно отвернулась. Но, несмотря на всё это, волчья воспитанница мне определённо нравилась.
Вместе с зоотехником вынесли мы Куську из клетки, положили в машину и поехали. Жила я в то время на Новой территории Зоопарка, в маленьком отдельном домике. Недалеко от него, около большого дерева, подготовила я место для Куськи, поставила ей конуру. Надела на Куську широкий, крепкий ошейник, пристегнула к длинной цепи, потом развязала лапы, морду и отошла подальше.
Освобождённая от ремней, Куська некоторое время лежала не шевелясь, потом вдруг вскочила и бросилась в сторону. Она так рванулась, что цепью её отбросило назад. Она опять вскочила, стала рваться, визжать, но вскоре угомонилась, забилась в конуру и весь день оттуда не вылезала. В этот день она не ела. А ночью было слышно, как она опять рвалась, визжала и долго по-волчьи выла. Утром, когда я вышла, Куська спряталась в домик. Корм её остался нетронутым, а кровавая пена на земле говорила о напрасной попытке перегрызть цепь.
Служительница вынимала из корзинки присмиревших волчат, брала их по очереди за шиворот, внимательно осматривала и давала кличку. Записывала все их приметы в тетрадь и только после этого пускала волчат на площадку. Волчата покорно висели в её руках — большеголовые, с полуоткрытой пастью и поджатыми хвостиками. Выпущенные на свободу, они некоторое время лежали на земле, словно неживые, а потом поспешно улепётывали в укромный уголок.
Совсем не так повёл себя щенок овчарки. Не успела служительница взять его за шиворот, как он пронзительно взвизгнул, ловко извернулся и вцепился ей в руку. От неожиданности служительница его даже уронила. Она хотела опять схватить его, но он быстро вскочил и помчался по площадке.
Служительница посмотрела вслед убегавшему щенку, потом вытерла кровь с руки и в графе тетради, где написано «кличка», вывела: «Куська». Эта кличка как нельзя лучше подошла щенку. Сначала служители и дежурные пробовали приручить маленькую дикарку, но Куська упорно избегала людей и так сердито щёлкала зубами на того, кто хотел её погладить, что скоро все оставили её в покое.
В играх с остальными животными Куська с каждым днём проявляла всё больше ловкости и смекалки.
Она умела на всём бегу свернуть неожиданно в сторону и тут же напасть на преследователя, вывернуться из крепких объятий уже подросшего медвежонка и так закружить его нападением с разных сторон, что тот спешил спастись от неё на дерево. Нередко игра Куськи переходила в настоящую охоту. Она с таким азартом гонялась за животными, что приходилось вмешиваться дежурным.
Несмотря на эти проделки, Куська мне нравилась. Она не была особенно красивой собакой, но её ловкость и подвижность очень меня привлекали. Интересная у неё была окраска: всё тело чёрное, а лапы и подпалы на щеках рыжие. Эти подпалы делали её морду очень выразительной. Выражение злобы и радости сменялось у неё с удивительной быстротой. Когда она смеялась, то растягивала рот так, что подпалы уходили к самым ушам, отчего глаза становились немного косыми и искрились весельем. Нравилась она мне и своим неукротимым характером.
Одним словом, когда я узнала, что Куську хотят отдать, то решила взять её к себе. Нельзя сказать, чтобы мои домашние были особенно этому рады. Они много слышали о Куське и не очень-то хотели иметь её у себя.
Когда я пришла за Куськой, она бегала по площадке. Поймать её там было трудно, и поэтому решили заманить Куську в клетку. Открыли дверь и бросили туда мясо. Ничего не подозревая, Куська вошла туда сразу. Вошла за ней и я и быстро захлопнула дверь. Увидев незнакомого человека, да ещё так близко, Куська сначала в страхе заметалась по клетке, потом так же внезапно изменила своё поведение. Шерсть её поднялась дыбом, она вся сгорбилась и, оскалив зубы, медленно отошла в угол. Сначала я думала взять её лаской, но при первой же моей попытке её глаза сделались такими злыми, что от этого пришлось отказаться сразу. Тогда я взяла ремень и попробовала накинуть ей на шею петлю. В первый раз это удалось, но затянуть петлю я не успела. Куська ловко вывернулась и бросилась на меня. Она бросалась много раз, молча лязгая, как волк, зубами, в какой-то упорной злобе стараясь схватить меня за лицо. Но петлю на неё я всё же накинула. В какую она пришла ярость, когда почувствовала на своей шее ремень! С бешеным визгом рвалась она из петли, хватала зубами всё, что попадало на пути, потом вдруг вцепилась себе в бок, в лапу, рвала сама себя, как чужую. Чёрная блестящая шерсть Куськи окрасилась кровью, а она продолжала кататься по земле и всё кусала себя, кусала…
С большим трудом удалось мне схватить её за шиворот и прижать к земле. Потом так же быстро я вытащила второй ремень, завязала ей морду и лапы. Теперь она лежала совсем беспомощная, и только одни глаза её горели таким бешенством, что я невольно отвернулась. Но, несмотря на всё это, волчья воспитанница мне определённо нравилась.
Вместе с зоотехником вынесли мы Куську из клетки, положили в машину и поехали. Жила я в то время на Новой территории Зоопарка, в маленьком отдельном домике. Недалеко от него, около большого дерева, подготовила я место для Куськи, поставила ей конуру. Надела на Куську широкий, крепкий ошейник, пристегнула к длинной цепи, потом развязала лапы, морду и отошла подальше.
Освобождённая от ремней, Куська некоторое время лежала не шевелясь, потом вдруг вскочила и бросилась в сторону. Она так рванулась, что цепью её отбросило назад. Она опять вскочила, стала рваться, визжать, но вскоре угомонилась, забилась в конуру и весь день оттуда не вылезала. В этот день она не ела. А ночью было слышно, как она опять рвалась, визжала и долго по-волчьи выла. Утром, когда я вышла, Куська спряталась в домик. Корм её остался нетронутым, а кровавая пена на земле говорила о напрасной попытке перегрызть цепь.
Зверь становится собакой
Долго не могла к нам привыкнуть Куська.
Целыми днями лежала она в конуре и даже не трогала при ком-нибудь из нас корм. Ела, когда уходили. Осторожно оглядывалась, приближалась к миске, съедала и опять уходила на место. По ночам выла и никогда не лаяла. Чтобы она никого не покусала, я запретила всем домашним подходить к ней. Особенно детям. Меня очень интересовало, когда в этой волчьей воспитаннице пробудится собака. Ждать пришлось долго, и всё-таки я дождалась. Началось с того, что Куська перестала относиться равнодушно к моему уходу. Заметив, что я собираюсь идти, она настораживала уши, высовывалась из конуры, потом вылезала и внимательно смотрела мне вслед. Иногда я нарочно пряталась за угол дома. Постою немного и неожиданно выйду. Куська смущённо поджимала хвост и медленно отходила в сторону. Зато на моих детей, Толю и Люду, совсем не обращала внимания и, казалось, не отличала их от чужих детей.
Но это только казалось, потому что однажды она доказала обратное.
Мимо нашего дома проходили ребята. Один из них нёс мяч, другой, балуясь, выбил его у товарища из рук. Мяч отлетел в сторону и закатился в конуру к Куське. Ребята пробовали достать его палкой, но Куська с такой яростью вырвала её у них из рук, что от этого способа пришлось отказаться. Тогда они стали просить меня достать мяч. Я могла это сделать, вытащив собаку за цепь, но мне не хотелось нарушать доверие, которое она начала питать ко мне. Я уговорила ребят прийти на другой день и уже повернулась, чтобы уйти, когда увидела Люду. По-детски просто и смело подходила она к Куське. Я хотела крикнуть, броситься к ней, но было слишком поздно. Людочка уже нагнулась к мячу, и тоненькая шейка пятилетнего ребёнка была на уровне морды собаки-зверя. Словно загипнотизированная, стояла я, боясь шелохнуться. Малейший шум или движение с моей стороны могли побудить Куську броситься на Людочку. Вот Люда тянет к мячу ручонки… вот чуть-чуть отодвинулась Куська… вот Люда берёт мяч… взяла… отходит… отошла… Я хватаю её на руки и целую, целую без конца. И ещё мне хочется сделать что-нибудь приятное Куське за то, что она не тронула ребёнка. Я бегу домой. Прямо из супа достаю мясо и хочу из рук дать Куське. Но Куська не подпускает меня ближе положенной границы, скалит зубы и предупреждающе рычит…
Я положила мясо и ушла. С этого дня я не стала запрещать детям подходить к Куське, а только просила не слишком к ней приближаться. Но Толя и Люда не послушались. Около Куськи — самое любимое место их игр. Люда строит там из песка куличики, домики, какие-то башенки. Куську это заметно интересует. Она вылезает из конуры, садится в сторонке и наблюдает за детьми.
Теперь Куська уже знает всю нашу семью. С каждым днём всё ближе и ближе разрешает мне подходить к ней. Иногда она даже сама делает попытку подойти ко мне, но мешает цепь. Малейший рывок или движение по-прежнему пугают её. Заметив это, я решаюсь Куську спустить. Меня все отговаривают, убеждают, что она уйдёт. Но какая-то уверенность говорит мне обратное. Я беру острый нож, привязываю его к палке и осторожно перерезаю ошейник. Тяжело вместе с цепью падает он на землю.
Куська свободна. Она может уйти. Уйти куда хочет, убежать совсем — теперь её ничто не держит. Но Куська не уходит. Она не уходит ни в этот, ни в следующие дни. Что-то её удерживает, и это «что-то» крепче цепи.
Каждое утро, когда я ухожу на работу, она провожает меня до выхода с территории. Каждый вечер выбегает навстречу. Она больше не спит у себя в конуре. Вырыла под крыльцом глубокую нору и ночует там. Воет реже, и вскоре мы услышали её лай. Случилось это ночью. Ночами Куське нравилось рыскать по заброшенной территории парка, и как-то раз она наткнулась на сторожа. С поджатым хвостом, острой мордой и стоячими ушами, она всеми повадками напоминала волка. Так же как и волк, увидев человека, бесшумной походкой ушла в темноту. Приняв её за убежавшего из клетки зверя, сторож пошёл за ней.
Куська трусливо уходила от него до тех пор, пока не поравнялась с нашим домом. Заметив свет, сторож подошёл к окну, и тогда… тогда Куська поступила совсем не по-волчьи. Внезапно повернувшись, бросилась она на человека. Вот тут-то мы и услышали её первый лай — отрывистый, прерываемый щёлканьем зубов. Сначала я не поверила своим ушам, но, когда к лаю присоединились крики о помощи, поспешила выскочить.
Бедный сторож! Он с трудом отбивался от Куськи. А она, словно вьюн, вертелась вокруг него, стараясь схватить за ноги.
Я думала, что отогнать её будет трудно. Но оказалось совсем не так. Стоило мне окликнуть Куську, как она тут же перестала кидаться. Послушно отошла от сторожа и спокойно дала ему уйти.
Заметно интересовала Куську и наша жизнь. Если мы оставляли открытой дверь, она подходила, садилась у порога и подолгу внимательно следила за тем, что мы делали. Вечером, когда дверь была закрыта, она часто становилась передними лапами на подоконник и заглядывала в освещенную комнату.
Зато гладить себя разрешила Куська много позже. Случилось это после того, как меня несколько дней не было дома. Я нарочно не приходила домой, чтобы узнать, как отнесётся к моему отсутствию Куська. О том, что она делала и как себя вела, мне докладывал Толя. Он говорил, что Куська ко времени моего прихода бежала встречать меня к воротам территории, подолгу смотрит на улицу, выискивая меня среди прохожих, грустит и плохо ест. Пришла я днём, когда Куська не ждала. Она лежала около дома, но, увидев меня, бросилась навстречу. Я протянула руку, и Куська не отскочила, как раньше; она ткнулась в мою ладонь носом и остановилась, неумело помахивая хвостом. Воспользовавшись доверием, я осторожно положила ей на голову руку и стала гладить. Сначала тихо, потом всё смелей, смелей гладила её чёрную атласную голову, до которой так долго мечтала дотронуться. Куська стояла не шевелясь. Как будто замерла она под моей рукой, потом вдруг вывернулась и, уже совсем как собака, стала ласкаться. Прыгала мне на грудь, виляла хвостом, лизала руки, лицо. Так из злого, недоверчивого зверя она стала собакой, верным другом человека.
Трудно представить собаку преданней Куськи. Я не могу назвать её особенно храброй. В ней оставалось ещё много дикости и звериной осторожности. Но когда ей казалось, что мне или детям грозит опасность, она смело бросалась на защиту.
Как-то раз я пришла на склад. Склад находился на Новой территории, близко от нашего домика, но Куська туда никогда не ходила. Пять огромных псов, охраняющих склад, были её постоянными врагами. Она проводила меня до калитки, осталась ждать, а я вошла внутрь. Но не успела я ступить во двор, как на меня бросились собаки. Увидев, что я в опасности, Куська смело ринулась в неравный бой. В одно мгновение пять огромных свирепых псов подмяли её под себя. В рычащей массе было трудно что-нибудь разобрать. С большим трудом удалось вместе с подоспевшим кладовщиком оттащить одну собаку. С другими справиться не могли. Каждый раз, когда их оттаскивали, они вырывались и снова бросались на Куську.
Я думала, что они её задушат, но Куська дралась, как настоящий зверь.
Наседавшие со всех сторон собаки кусали её, но она им не уступала.
Первым вышел из боя молодой пёс, за ним последовали два других. Остался самый злобный и опытный в боях по кличке Барсук. Куська была гораздо меньше его ростом и возрастом. Однако, несмотря на это, она вовсе не собиралась уступать более сильному противнику. Без всяких попыток уклониться бросалась она на Барсука, хватала его за морду. Барсук остервенел. Он, наверно, загрыз бы Куську, но из прокусанного во многих местах носа шла кровь. Он много раз хватал Куську за горло, валил её, но тут же, захлебываясь собственной кровью, отпускал. А Куська, полузадушенная, шатаясь от слабости, опять поднималась, шла на него и опять кусала за морду.
Не знавший себе равных в боях, Барсук отступил. Отступил, испуганный настойчивостью и хваткой этой непонятной ему собаки. А Куська! Куська с трудом подошла ко мне и сразу легла. Она лежала у моих ног такая искусанная, что казалось, на её теле не было ни одного живого местечка. Я хотела взять Куську на руки, но её даже нельзя было нести. Тогда я осторожно помогла ей подняться на ноги и, тихонько поддерживая, отвела домой.
Долго проболела Куська, но этот случай не остановил её в другой раз так же энергично вступиться за Толю.
Когда Куське исполнился год, её зарегистрировали в клубе служебного собаководства. В то время регистрировали всех овчарок, а Куська хоть и была волчьей воспитанницей, но всё-таки овчаркой, и пришлось её записать.
Куську осмотрели и признали к дрессировке не годной. Уж очень в ней ещё много было звериного. Записали всё это в карточку, а мне дали справку, что от неё можно брать только щенят, а сама она мобилизации не подлежит. Но, на беду, я эту справку потеряла. Поэтому, когда из питомника за Куськой пришли проводники, я напрасно их убеждала, что Куська никуда не годится и даже не умеет ходить на привязи.
— Не таких водили! — уверенно ответили они.
Когда я пристегнула к её ошейнику широкий, крепкий ремень, Куська стояла спокойно, но стоило взять ремень посторонним, как она заволновалась. Как только они потянули за собой Куську, тут-то и показала она свой характер! Сначала кинулась на державшего её человека. Но это были опытные люди, и они быстро утихомирили её буйный нрав. Тогда Куська стала вырываться. Она то бросалась из стороны в сторону, то ложилась на землю и ни за что не хотела идти. С большим трудом её вытащили на улицу, но и там Куська опять начала вырываться, визжать. Собралась толпа. Все жалели собаку, и когда её опять потащили, Куська вдруг вывернулась из ошейника и бросилась со всех ног домой.
Нужно ли говорить о том, как ругали её проводники! Теперь поймать Куську на огромной территории было почти невозможно. Однако в этот же день вечером они пришли за ней опять. На этот раз с ними была ещё собака, которую взяли специально для ловли. Куська лежала в конуре. Один из проводников быстро закрыл выход, а другой надел толстые рукавицы, которые не могла прокусить собака, оторвал крышку конуры и смело просунул туда руки. Получился маленький просвет, но и он оказался достаточным, чтобы этим воспользовалась Куська: ведь недаром её воспитала волчица. Не успел человек наклониться над приподнятой крышкой, как Куська ринулась в это отверстие. Сильным ударом отшибла она ничем не сдерживаемую крышку, разбила в кровь лицо проводнику и, прежде чем тот опомнился, скрылась за поворотом.
Правда, за ней бросилась собака, но она вернулась очень скоро, вся искусанная беглянкой.
Раздосадованные неудачей, проводники решили не уходить без Куськи. В их практике ещё не попадались такие собаки, и они решили во что бы то ни стало её перехитрить. Они привязали в стороне свою собаку, потом у выхода из Куськиной конуры расставили петлю, спрятались за угол нашего домика и стали ждать. Ждали они очень долго. Уже давно пробило полночь, а они всё сидели и караулили собаку. Несколько раз я выходила сама и искала Куську, но Куськи не было. Я уже волновалась, что она пропала. А утром, когда озябшие и раздосадованные неудачей проводники ушли, сладко потягиваясь, вылезла из-под дома Куська, как раз позади того места, где караулили её люди.
И всё-таки через несколько дней её взяли. Она была на цепи и на этот раз уйти не могла. Её связали и увезли на машине. Сильно скучали мы без Куськи. Особенно Толя и Люда. А когда я пошла узнать, где она находится, мне сказали, что до места её не довезли. По дороге она перегрызла привязь, спрыгнула на ходу из вагона и ушла. Пожалели, что пропала, и добавили, что, если найдётся, больше не возьмут.
Тогда я принялась за поиски. Ездила к той станции, около которой ушла Куська, расспрашивала местных жителей. Но никто не видел небольшой чёрной овчарки, никто ничего не мог мне о ней сказать.
Мы решили, что Куська пропала, как вдруг совсем неожиданно она вернулась сама. Худая, грязная, с обрывками ремня на шее, пришла она домой. Откуда прибежала Куська, сколько прошла километров и как нашла свой дом, осталось неизвестным, но больше за ней никто не приходил, и Куська осталась жить в парке. Ночами она охраняла территорию, а днём спокойно спала в конуре. Так нашла своё место в жизни волчья воспитанница Куська.
Целыми днями лежала она в конуре и даже не трогала при ком-нибудь из нас корм. Ела, когда уходили. Осторожно оглядывалась, приближалась к миске, съедала и опять уходила на место. По ночам выла и никогда не лаяла. Чтобы она никого не покусала, я запретила всем домашним подходить к ней. Особенно детям. Меня очень интересовало, когда в этой волчьей воспитаннице пробудится собака. Ждать пришлось долго, и всё-таки я дождалась. Началось с того, что Куська перестала относиться равнодушно к моему уходу. Заметив, что я собираюсь идти, она настораживала уши, высовывалась из конуры, потом вылезала и внимательно смотрела мне вслед. Иногда я нарочно пряталась за угол дома. Постою немного и неожиданно выйду. Куська смущённо поджимала хвост и медленно отходила в сторону. Зато на моих детей, Толю и Люду, совсем не обращала внимания и, казалось, не отличала их от чужих детей.
Мимо нашего дома проходили ребята. Один из них нёс мяч, другой, балуясь, выбил его у товарища из рук. Мяч отлетел в сторону и закатился в конуру к Куське. Ребята пробовали достать его палкой, но Куська с такой яростью вырвала её у них из рук, что от этого способа пришлось отказаться. Тогда они стали просить меня достать мяч. Я могла это сделать, вытащив собаку за цепь, но мне не хотелось нарушать доверие, которое она начала питать ко мне. Я уговорила ребят прийти на другой день и уже повернулась, чтобы уйти, когда увидела Люду. По-детски просто и смело подходила она к Куське. Я хотела крикнуть, броситься к ней, но было слишком поздно. Людочка уже нагнулась к мячу, и тоненькая шейка пятилетнего ребёнка была на уровне морды собаки-зверя. Словно загипнотизированная, стояла я, боясь шелохнуться. Малейший шум или движение с моей стороны могли побудить Куську броситься на Людочку. Вот Люда тянет к мячу ручонки… вот чуть-чуть отодвинулась Куська… вот Люда берёт мяч… взяла… отходит… отошла… Я хватаю её на руки и целую, целую без конца. И ещё мне хочется сделать что-нибудь приятное Куське за то, что она не тронула ребёнка. Я бегу домой. Прямо из супа достаю мясо и хочу из рук дать Куське. Но Куська не подпускает меня ближе положенной границы, скалит зубы и предупреждающе рычит…
Я положила мясо и ушла. С этого дня я не стала запрещать детям подходить к Куське, а только просила не слишком к ней приближаться. Но Толя и Люда не послушались. Около Куськи — самое любимое место их игр. Люда строит там из песка куличики, домики, какие-то башенки. Куську это заметно интересует. Она вылезает из конуры, садится в сторонке и наблюдает за детьми.
Теперь Куська уже знает всю нашу семью. С каждым днём всё ближе и ближе разрешает мне подходить к ней. Иногда она даже сама делает попытку подойти ко мне, но мешает цепь. Малейший рывок или движение по-прежнему пугают её. Заметив это, я решаюсь Куську спустить. Меня все отговаривают, убеждают, что она уйдёт. Но какая-то уверенность говорит мне обратное. Я беру острый нож, привязываю его к палке и осторожно перерезаю ошейник. Тяжело вместе с цепью падает он на землю.
Куська свободна. Она может уйти. Уйти куда хочет, убежать совсем — теперь её ничто не держит. Но Куська не уходит. Она не уходит ни в этот, ни в следующие дни. Что-то её удерживает, и это «что-то» крепче цепи.
Каждое утро, когда я ухожу на работу, она провожает меня до выхода с территории. Каждый вечер выбегает навстречу. Она больше не спит у себя в конуре. Вырыла под крыльцом глубокую нору и ночует там. Воет реже, и вскоре мы услышали её лай. Случилось это ночью. Ночами Куське нравилось рыскать по заброшенной территории парка, и как-то раз она наткнулась на сторожа. С поджатым хвостом, острой мордой и стоячими ушами, она всеми повадками напоминала волка. Так же как и волк, увидев человека, бесшумной походкой ушла в темноту. Приняв её за убежавшего из клетки зверя, сторож пошёл за ней.
Куська трусливо уходила от него до тех пор, пока не поравнялась с нашим домом. Заметив свет, сторож подошёл к окну, и тогда… тогда Куська поступила совсем не по-волчьи. Внезапно повернувшись, бросилась она на человека. Вот тут-то мы и услышали её первый лай — отрывистый, прерываемый щёлканьем зубов. Сначала я не поверила своим ушам, но, когда к лаю присоединились крики о помощи, поспешила выскочить.
Бедный сторож! Он с трудом отбивался от Куськи. А она, словно вьюн, вертелась вокруг него, стараясь схватить за ноги.
Я думала, что отогнать её будет трудно. Но оказалось совсем не так. Стоило мне окликнуть Куську, как она тут же перестала кидаться. Послушно отошла от сторожа и спокойно дала ему уйти.
Заметно интересовала Куську и наша жизнь. Если мы оставляли открытой дверь, она подходила, садилась у порога и подолгу внимательно следила за тем, что мы делали. Вечером, когда дверь была закрыта, она часто становилась передними лапами на подоконник и заглядывала в освещенную комнату.
Зато гладить себя разрешила Куська много позже. Случилось это после того, как меня несколько дней не было дома. Я нарочно не приходила домой, чтобы узнать, как отнесётся к моему отсутствию Куська. О том, что она делала и как себя вела, мне докладывал Толя. Он говорил, что Куська ко времени моего прихода бежала встречать меня к воротам территории, подолгу смотрит на улицу, выискивая меня среди прохожих, грустит и плохо ест. Пришла я днём, когда Куська не ждала. Она лежала около дома, но, увидев меня, бросилась навстречу. Я протянула руку, и Куська не отскочила, как раньше; она ткнулась в мою ладонь носом и остановилась, неумело помахивая хвостом. Воспользовавшись доверием, я осторожно положила ей на голову руку и стала гладить. Сначала тихо, потом всё смелей, смелей гладила её чёрную атласную голову, до которой так долго мечтала дотронуться. Куська стояла не шевелясь. Как будто замерла она под моей рукой, потом вдруг вывернулась и, уже совсем как собака, стала ласкаться. Прыгала мне на грудь, виляла хвостом, лизала руки, лицо. Так из злого, недоверчивого зверя она стала собакой, верным другом человека.
Трудно представить собаку преданней Куськи. Я не могу назвать её особенно храброй. В ней оставалось ещё много дикости и звериной осторожности. Но когда ей казалось, что мне или детям грозит опасность, она смело бросалась на защиту.
Как-то раз я пришла на склад. Склад находился на Новой территории, близко от нашего домика, но Куська туда никогда не ходила. Пять огромных псов, охраняющих склад, были её постоянными врагами. Она проводила меня до калитки, осталась ждать, а я вошла внутрь. Но не успела я ступить во двор, как на меня бросились собаки. Увидев, что я в опасности, Куська смело ринулась в неравный бой. В одно мгновение пять огромных свирепых псов подмяли её под себя. В рычащей массе было трудно что-нибудь разобрать. С большим трудом удалось вместе с подоспевшим кладовщиком оттащить одну собаку. С другими справиться не могли. Каждый раз, когда их оттаскивали, они вырывались и снова бросались на Куську.
Я думала, что они её задушат, но Куська дралась, как настоящий зверь.
Наседавшие со всех сторон собаки кусали её, но она им не уступала.
Первым вышел из боя молодой пёс, за ним последовали два других. Остался самый злобный и опытный в боях по кличке Барсук. Куська была гораздо меньше его ростом и возрастом. Однако, несмотря на это, она вовсе не собиралась уступать более сильному противнику. Без всяких попыток уклониться бросалась она на Барсука, хватала его за морду. Барсук остервенел. Он, наверно, загрыз бы Куську, но из прокусанного во многих местах носа шла кровь. Он много раз хватал Куську за горло, валил её, но тут же, захлебываясь собственной кровью, отпускал. А Куська, полузадушенная, шатаясь от слабости, опять поднималась, шла на него и опять кусала за морду.
Долго проболела Куська, но этот случай не остановил её в другой раз так же энергично вступиться за Толю.
Когда Куське исполнился год, её зарегистрировали в клубе служебного собаководства. В то время регистрировали всех овчарок, а Куська хоть и была волчьей воспитанницей, но всё-таки овчаркой, и пришлось её записать.
Куську осмотрели и признали к дрессировке не годной. Уж очень в ней ещё много было звериного. Записали всё это в карточку, а мне дали справку, что от неё можно брать только щенят, а сама она мобилизации не подлежит. Но, на беду, я эту справку потеряла. Поэтому, когда из питомника за Куськой пришли проводники, я напрасно их убеждала, что Куська никуда не годится и даже не умеет ходить на привязи.
— Не таких водили! — уверенно ответили они.
Когда я пристегнула к её ошейнику широкий, крепкий ремень, Куська стояла спокойно, но стоило взять ремень посторонним, как она заволновалась. Как только они потянули за собой Куську, тут-то и показала она свой характер! Сначала кинулась на державшего её человека. Но это были опытные люди, и они быстро утихомирили её буйный нрав. Тогда Куська стала вырываться. Она то бросалась из стороны в сторону, то ложилась на землю и ни за что не хотела идти. С большим трудом её вытащили на улицу, но и там Куська опять начала вырываться, визжать. Собралась толпа. Все жалели собаку, и когда её опять потащили, Куська вдруг вывернулась из ошейника и бросилась со всех ног домой.
Нужно ли говорить о том, как ругали её проводники! Теперь поймать Куську на огромной территории было почти невозможно. Однако в этот же день вечером они пришли за ней опять. На этот раз с ними была ещё собака, которую взяли специально для ловли. Куська лежала в конуре. Один из проводников быстро закрыл выход, а другой надел толстые рукавицы, которые не могла прокусить собака, оторвал крышку конуры и смело просунул туда руки. Получился маленький просвет, но и он оказался достаточным, чтобы этим воспользовалась Куська: ведь недаром её воспитала волчица. Не успел человек наклониться над приподнятой крышкой, как Куська ринулась в это отверстие. Сильным ударом отшибла она ничем не сдерживаемую крышку, разбила в кровь лицо проводнику и, прежде чем тот опомнился, скрылась за поворотом.
Правда, за ней бросилась собака, но она вернулась очень скоро, вся искусанная беглянкой.
Раздосадованные неудачей, проводники решили не уходить без Куськи. В их практике ещё не попадались такие собаки, и они решили во что бы то ни стало её перехитрить. Они привязали в стороне свою собаку, потом у выхода из Куськиной конуры расставили петлю, спрятались за угол нашего домика и стали ждать. Ждали они очень долго. Уже давно пробило полночь, а они всё сидели и караулили собаку. Несколько раз я выходила сама и искала Куську, но Куськи не было. Я уже волновалась, что она пропала. А утром, когда озябшие и раздосадованные неудачей проводники ушли, сладко потягиваясь, вылезла из-под дома Куська, как раз позади того места, где караулили её люди.
И всё-таки через несколько дней её взяли. Она была на цепи и на этот раз уйти не могла. Её связали и увезли на машине. Сильно скучали мы без Куськи. Особенно Толя и Люда. А когда я пошла узнать, где она находится, мне сказали, что до места её не довезли. По дороге она перегрызла привязь, спрыгнула на ходу из вагона и ушла. Пожалели, что пропала, и добавили, что, если найдётся, больше не возьмут.
Тогда я принялась за поиски. Ездила к той станции, около которой ушла Куська, расспрашивала местных жителей. Но никто не видел небольшой чёрной овчарки, никто ничего не мог мне о ней сказать.
Мы решили, что Куська пропала, как вдруг совсем неожиданно она вернулась сама. Худая, грязная, с обрывками ремня на шее, пришла она домой. Откуда прибежала Куська, сколько прошла километров и как нашла свой дом, осталось неизвестным, но больше за ней никто не приходил, и Куська осталась жить в парке. Ночами она охраняла территорию, а днём спокойно спала в конуре. Так нашла своё место в жизни волчья воспитанница Куська.