ЛОШАДИНАЯ ФАМИЛИЯ


   У отставного генерал-майора Булдеева разболелись зубы. Он полоскал рот водкой, коньяком, прикладывал к больному зубу табачную копоть, опий, скипидар, керосин, мазал щеку йодом, в ушах у него была вата, смоченная в спирту, но все это или не помогало, или вызывало тошноту. Приезжал доктор. Он поковырял в зубе, прописал хину, но и это не помогло. На предложение вырвать больной зуб генерал ответил отказом. Все домашние – жена, дети, прислуга, даже поваренок Петька предлагали каждый свое средство. Между прочим, и приказчик Булдеева Иван Евсеич пришел к нему и посоветовал полечиться заговором.
   – Тут, в нашем уезде, ваше превосходительство, – сказал он,– лет десять назад служил акцизный Яков Васильич. Заговаривал зубы – первый сорт. Бывало, отвернется к окошку, пошепчет, поплюет – и как рукой! Сила ему такая дадена…
   – Где же он теперь?
   – А после того, как его из акцизных увольнили, в Саратове у тещи живет. Теперь только зубами и кормится. Ежели у которого человека заболит зуб, то и идут к нему, помогает… Тамошних, саратовских на дому у себя пользует, а ежели которые из других городов, то по телеграфу. Пошлите ему, ваше превосходительство, депешу, что так, мол, вот и так… у раба божьего Алексия зубы болят, прошу выпользовать. А деньги за лечение почтой пошлете.
   – Ерунда! Шарлатанство!
   – А вы попытайте, ваше превосходительство. До водки очень охотник, живет не с женой, а с немкой, ругатель, но, можно сказать, чудодейственный господин.
   – Пошли, Алеша! – взмолилась генеральша.– Ты вот не веришь в заговоры, а я на себе испытала. Хотя ты и не веришь, но отчего не послать? Руки ведь не отвалятся от этого.
   – Ну, ладно,– согласился Булдеев.– Тут не только что к акцизному, но и к черту депешу пошлешь… Ох! Мочи нет! Ну, где твой акцизный живет? Как к нему писать?
   Генерал сел за стол и взял перо в руки.
   – Его в Саратове каждая собака знает,– сказал приказчик.– Извольте писать, ваше превосходительство, в город Саратов, стало быть… Его благородию господину Якову Васильичу… Васильичу…
   – Ну?
   – Васильичу… Якову Васильичу… а по фамилии… А фамилию вот и забыл!.. Васильичу… Черт… Как же его фамилия? Давеча, как сюда шел, помнил… Позвольте-с…
   Иван Евсеич поднял глаза к потолку и зашевелил губами. Булдеев и генеральша ожидали нетерпеливо.
   – Ну что же? Скорей думай!
   – Сейчас… Васильичу… Якову Васильичу… Забыл! Такая еще простая фамилия… словно как бы лошадиная… Кобылин? Нет, не Кобылин. Постойте… Жеребцов нешто? Нет, и не Жеребцов. Помню, фамилия лошадиная, а какая – из головы вышибло…
   – Жеребятников?
   – Никак нет. Постойте… Кобылицин… Кобылятников… Кобелев…
   – Это уже собачья, а не лошадиная. Жеребчиков?
   – Нет, и не Жеребчиков… Лошадинин… Лошаков… Жеребкин… Всё не то!
   – Ну, так как же я буду ему писать? Ты подумай!
   – Сейчас. Лошадкин… Кобылкин… Коренной…
   – Коренников? – спросила генеральша.
   – Никак нет. Пристяжкин… Нет, не то! Забыл!
   – Так зачем же, черт тебя возьми, с советами лезешь, ежели забыл? – рассердился генерал.– Ступай отсюда вон!
   Иван Евсеич медленно вышел, а генерал схватил себя за щеку и заходил по комнатам.
   – Ой, батюшки! – вопил он.– Ой, матушки! Ох, света белого не вижу!
   Приказчик вышел в сад и, подняв к небу глаза, стал припоминать фамилию акцизного:
   – Жеребчиков… Жеребковский… Жеребенко… Нет, не то! Лошадинский… Лошадевич… Жеребкович… Кобылянский…
   Немного погодя его позвали к господам.
   – Вспомнил? – спросил генерал.
   – Никак нет, ваше превосходительство.
   – Может быть, Конявский? Лошадников? Нет?
   И в доме, все наперерыв, стали изобретать фамилии. Перебрали все возрасты, полы и породы лошадей, вспомнили гриву, копыта, сбрую… В доме, в саду, в людской и кухне люди ходили из угла в угол и, почесывая лбы, искали фамилию…
   Приказчика то и дело требовали в дом.
   – Табунов? – спрашивали у него.– Копытин? Жеребовский?
   – Никак нет,– отвечал Иван Евсеич и, подняв вверх глаза, продолжал думать вслух.– Коненко… Конченко… Жеребеев… Кобылеев…
   – Папа! – кричали из детской.– Тройкин! Уздечкин!
   Взбудоражилась вся усадьба. Нетерпеливый, замученный генерал пообещал дать пять рублей тому, кто вспомнит настоящую фамилию, и за Иваном Евсеичем стали ходить целыми толпами…
   – Гнедов!– говорили ему.– Рысистый! Лошадицкий!
   Но наступил вечер, а фамилия все еще не была найдена. Так и спать легли, не послав телеграммы.
   Генерал не спал всю ночь, ходил из угла в угол и стонал… В третьем часу утра он вышел из дому и постучался в окно к приказчику.
   – Не Меринов ли? – спросил он плачущим голосом.
   – Нет, не Меринов, ваше превосходительство,– ответил Иван Евсеич и виновато вздохнул.
   – Да, может быть, фамилия не лошадиная, а какая-нибудь другая!
   – Истинно слово, ваше превосходительство, лошадиная… Это очень даже отлично помню.
   – Экий ты какой, братец, беспамятный… Для меня теперь эта фамилия дороже, кажется, всего на свете. Замучился!
   Утром генерал опять послал за доктором.
   – Пускай рвет! – решил он.– Нет больше сил терпеть…
   Приехал доктор и вырвал больной зуб. Боль утихла тотчас же, и генерал успокоился. Сделав свое дело и получив, что следует, за труд, доктор сел в свою бричку и поехал домой. За воротами в поле он встретил Ивана Евсеича… Приказчик стоял на краю дороги и, глядя сосредоточенно себе под ноги, о чем-то думал. Судя по морщинам, бороздившим его лоб, и по выражению глаз, думы его были напряженны, мучительны…
   – Буланов… Чересседельников… – бормотал он.– Засупонин… Лошадский…
   – Иван Евсеич! – обратился к нему доктор.– Не могу ли я, голубчик, купить у вас четвертей пять овса? Мне продают наши мужички овес, да уж больно плохой…
   Иван Евсеич тупо поглядел на доктора, как-то дико улыбнулся и, не сказав в ответ ни одного слова, всплеснув руками, побежал к усадьбе с такой быстротой, точно за ним гналась бешеная собака.
   – Надумал, ваше превосходительство! – закричал он радостно, не своим голосом, влетая в кабинет к генералу.– Надумал, дай бог здоровья доктору! Овсов! Овсов фамилия акцизного! Овсов, ваше превосходительство! Посылайте депешу Овсову!
   – На-кося! – сказал генерал с презрением и поднес к лицу его два кукиша.– Не нужно мне теперь твоей лошадиной фамилии! На-кося!