Чехов Антон Павлович
Сон репортёра
А.П.ЧЕХОВ
СОН РЕПОРТЕРА
"Настоятельно прошу быть сегодня на костюмированном балу французской колонии. Кроме вас, идти некому. Дадите заметку, возможно подробнее. Если же почему-либо не можете быть на балу, то немедленно уведомьте - попрошу кого-нибудь другого. При сем прилагаю билет. Ваш... (следует подпись редактора).
P.S. Будет лотерея-аллегри. Будет разыграна ваза, подаренная президентом французской республики. Желаю вам выиграть".
Прочитав это письмо Петр Семеныч, репортер, лег на диван, закурил папиросу и самодовольно погладил себя по груди и по животу. (Он только что пообедал.)
- Желаю вам выиграть, - передразнил он редактора. - А на какие деньги я куплю билет? Небось, денег на расходы не даст, ска-атина. Скуп, как Плюшкин. Взял бы он пример с заграничных редакций... Там умеют ценить людей. Ты, положим, Стэнли, едешь отыскивать Ливингстона. Ладно. Бери столько-то тысяч фунтов стерлингов! Ты, Джон Буль, едешь отыскивать "Жаннетту". Ладно. Бери десять тысяч! Ты идешь описывать бал французской колонии. Ладно. Бери... тысяч пятьдесят... Вот как за границей! А он мне прислал один билет, потом заплатит по пятаку за строчку и воображает... Ска-а-тина!...
Петр Семеныч закрыл глаза и задумался. Множество мыслей, маленьких и больших, закопошилось в его голове. Но скоро все эти мысли покрылись каким-то приятным розовым туманом. Из всей щелей, дыр, окон медленно поползло во все стороны желе, полупрозрачное, мягкое... Потолок стал опускаться... Забегали человечки, маленькие лошадки с утиными головками, замахало чье-то большое мягкое крыло, потекла река... Прошел мимо маленький наборщик с очень большими буквами и улыбнулся... Все утонуло в его улыбке и... Петру Семенычу начало сниться.
Он надел фрак, белые перчатки и вышел на улицу. У подъезда давно уже ожидает его карета с редакционным вензелем. С козел соскакивает лакей в ливрее и помогает ему сесть в карету, подсаживает его, точно барышню-аристократку.
Через какую-нибудь минуту карета останавливается у подъезда Благородного собрания. Он, нахмурив лоб, сдает свое платье и с важностью идет вверх по богато убранной, освещенной лестнице. Тропические растения, цветы из Ниццы, костюмы, стоящие тысячи.
- Корреспондент... - пробегает шепот в многотысячной толпе. - Это он...
К нему подбегает маленький старичок с озабоченным лицом, в орденах.
- Извините, пожалуйста! - говорит он Петру Семенычу. - Ах, извините, пожалуйста!
И вся зала вторит за ним:
- Ах, извините, пожалуйста!
- Ах, полноте! Вы меня конфузите, право... - говорит репортер.
И он вдруг, к великому своему удивлению, начинает трещать по-французски. Ранее знал одно только "mersi", а теперь - на поди!
Петр Семеныч берет цветок и бросает сто рублей, и как раз в это время подают от редактора телеграмму: "Выиграйте дар президента Французской республики и опишите ваши впечатления. Ответ на тысячу слов уплачен. Не жалейте денег". Он идет к аллегри и начинает брать билеты. Берет один... два... десять... Берет сто, наконец тысячу и получает вазу из севрского фарфора. Обняв обеими руками вазу, спешит дальше.
Навстречу ему идет дамочка с роскошными льняными волосами и голубыми глазами. Костюм у нее замечательный, выше всякой критики. За ней толпа.
- Кто это? - спрашивает репортер.
- А это одна знатная француженка. Выписана из Ниццы вместе с цветами.
Петр Семеныч подходит к ней и рекомендуется. Через минуту он берет ее под руку и ходит, ходит... Ему многое нужно разузнать от француженки, очень многое... Она так прелестна!
"Она моя! - думает он. - А где я у себя в комнате поставлю вазу?" соображает он, любуясь француженкой. Комната его мала, а ваза все растет, растет и так разрослась, что не помещается даже в комнате. Он готов заплакать.
- А-а-а... так вы вазу любите больше, чем меня? - говорит вдруг ни с того, ни с сего француженка и - трах кулаком по вазе!
Драгоценный сосуд громко трещит и разлетается вдребезги. Француженка хохочет и бежит куда-то в туман, в облако. Все газетчики стоят и хохочут... Петр Семеныч, рассерженный, с пеной у рта, бежит за ними и вдруг, очутившись в Большом театре, падает вниз головой с шестого яруса.
Петр Семеныч открывает глаза и видит себя на полу около своего дивана. У него от ушиба болит спина и локоть.
"Слава богу, нет француженки, - думает он, протирая глаза. - Ваза, значит, цела. Хорошо, что я не женат, а то, пожалуй, дети стали бы шалить и разбили вазу".
Протерев же глаза как следует, он не видит и вазы.
"Все это сон, - думает он. - Однако уже первый час ночи... Бал давно уже начался, пора ехать... Полежу еще немного и - марш!"
Полежав еще немного, он потянулся и... заснул - и так и не попал на бал французской колонии.
- Ну, что? - спросил у него на другой день редактор. - Были на балу? Понравилось?
- Так себе... Ничего особенного... - сказал он, делая скучающее лицо. - Вяло. Скучно. Я написал заметку в двести строк. Немножко браню наше общество за то, что оно не умеет веселиться. - И, сказавши это, он отвернулся к окну и подумал про редактора: "Ска-атина!!"
СОН РЕПОРТЕРА
"Настоятельно прошу быть сегодня на костюмированном балу французской колонии. Кроме вас, идти некому. Дадите заметку, возможно подробнее. Если же почему-либо не можете быть на балу, то немедленно уведомьте - попрошу кого-нибудь другого. При сем прилагаю билет. Ваш... (следует подпись редактора).
P.S. Будет лотерея-аллегри. Будет разыграна ваза, подаренная президентом французской республики. Желаю вам выиграть".
Прочитав это письмо Петр Семеныч, репортер, лег на диван, закурил папиросу и самодовольно погладил себя по груди и по животу. (Он только что пообедал.)
- Желаю вам выиграть, - передразнил он редактора. - А на какие деньги я куплю билет? Небось, денег на расходы не даст, ска-атина. Скуп, как Плюшкин. Взял бы он пример с заграничных редакций... Там умеют ценить людей. Ты, положим, Стэнли, едешь отыскивать Ливингстона. Ладно. Бери столько-то тысяч фунтов стерлингов! Ты, Джон Буль, едешь отыскивать "Жаннетту". Ладно. Бери десять тысяч! Ты идешь описывать бал французской колонии. Ладно. Бери... тысяч пятьдесят... Вот как за границей! А он мне прислал один билет, потом заплатит по пятаку за строчку и воображает... Ска-а-тина!...
Петр Семеныч закрыл глаза и задумался. Множество мыслей, маленьких и больших, закопошилось в его голове. Но скоро все эти мысли покрылись каким-то приятным розовым туманом. Из всей щелей, дыр, окон медленно поползло во все стороны желе, полупрозрачное, мягкое... Потолок стал опускаться... Забегали человечки, маленькие лошадки с утиными головками, замахало чье-то большое мягкое крыло, потекла река... Прошел мимо маленький наборщик с очень большими буквами и улыбнулся... Все утонуло в его улыбке и... Петру Семенычу начало сниться.
Он надел фрак, белые перчатки и вышел на улицу. У подъезда давно уже ожидает его карета с редакционным вензелем. С козел соскакивает лакей в ливрее и помогает ему сесть в карету, подсаживает его, точно барышню-аристократку.
Через какую-нибудь минуту карета останавливается у подъезда Благородного собрания. Он, нахмурив лоб, сдает свое платье и с важностью идет вверх по богато убранной, освещенной лестнице. Тропические растения, цветы из Ниццы, костюмы, стоящие тысячи.
- Корреспондент... - пробегает шепот в многотысячной толпе. - Это он...
К нему подбегает маленький старичок с озабоченным лицом, в орденах.
- Извините, пожалуйста! - говорит он Петру Семенычу. - Ах, извините, пожалуйста!
И вся зала вторит за ним:
- Ах, извините, пожалуйста!
- Ах, полноте! Вы меня конфузите, право... - говорит репортер.
И он вдруг, к великому своему удивлению, начинает трещать по-французски. Ранее знал одно только "mersi", а теперь - на поди!
Петр Семеныч берет цветок и бросает сто рублей, и как раз в это время подают от редактора телеграмму: "Выиграйте дар президента Французской республики и опишите ваши впечатления. Ответ на тысячу слов уплачен. Не жалейте денег". Он идет к аллегри и начинает брать билеты. Берет один... два... десять... Берет сто, наконец тысячу и получает вазу из севрского фарфора. Обняв обеими руками вазу, спешит дальше.
Навстречу ему идет дамочка с роскошными льняными волосами и голубыми глазами. Костюм у нее замечательный, выше всякой критики. За ней толпа.
- Кто это? - спрашивает репортер.
- А это одна знатная француженка. Выписана из Ниццы вместе с цветами.
Петр Семеныч подходит к ней и рекомендуется. Через минуту он берет ее под руку и ходит, ходит... Ему многое нужно разузнать от француженки, очень многое... Она так прелестна!
"Она моя! - думает он. - А где я у себя в комнате поставлю вазу?" соображает он, любуясь француженкой. Комната его мала, а ваза все растет, растет и так разрослась, что не помещается даже в комнате. Он готов заплакать.
- А-а-а... так вы вазу любите больше, чем меня? - говорит вдруг ни с того, ни с сего француженка и - трах кулаком по вазе!
Драгоценный сосуд громко трещит и разлетается вдребезги. Француженка хохочет и бежит куда-то в туман, в облако. Все газетчики стоят и хохочут... Петр Семеныч, рассерженный, с пеной у рта, бежит за ними и вдруг, очутившись в Большом театре, падает вниз головой с шестого яруса.
Петр Семеныч открывает глаза и видит себя на полу около своего дивана. У него от ушиба болит спина и локоть.
"Слава богу, нет француженки, - думает он, протирая глаза. - Ваза, значит, цела. Хорошо, что я не женат, а то, пожалуй, дети стали бы шалить и разбили вазу".
Протерев же глаза как следует, он не видит и вазы.
"Все это сон, - думает он. - Однако уже первый час ночи... Бал давно уже начался, пора ехать... Полежу еще немного и - марш!"
Полежав еще немного, он потянулся и... заснул - и так и не попал на бал французской колонии.
- Ну, что? - спросил у него на другой день редактор. - Были на балу? Понравилось?
- Так себе... Ничего особенного... - сказал он, делая скучающее лицо. - Вяло. Скучно. Я написал заметку в двести строк. Немножко браню наше общество за то, что оно не умеет веселиться. - И, сказавши это, он отвернулся к окну и подумал про редактора: "Ска-атина!!"