Чекмаев Сергей
Дотла
Сергей ЧЕКМАЕВ
ДОТЛА
- Девушка, ну сколько можно!., - устало воскликнула стоящая передо мной пожилая дама с огромной, туго набитой сумкой.
Молоденькая медсестра, острой мордашкой чем-то неуловимо похожая на колли, не обращая внимания, звонко процокала каблучками вдоль по коридору. Очередь проводила ее осуждающим взглядом.
Был бы я нормальным больным, самое время начинать возмущаться: действительно, сколько можно! Получить медкарту в регистратуре - целый подвиг. Пока регистратор, неторопливая старушка - божий одуванчик, отыщет хотя бы одну, уже полдня пройдет. А приставленная к ней помощница то и дело бегает курить и крутить задом в рентгеновский кабинет. А очередь, конечно, знает все. Удивительно, с какой скоростью распространяется бесполезная информация! Кто, когда и зачем сказал вот этой спортивного вида молодой мамаше с низким грудным голосом, что в рентгене устанавливают новый аппарат для флюорографии, что понаехало аж пятеро молодых мастеров-наладчиков, а коллектив в поликлинике сплошь женский, даже хирург и гинеколог, так что сами понимаете... Только я не простой пациент.
Впрочем, пусть хоть весь персонал соберется вокруг флюорографистов, пусть пьют там чай с тортом и домашней выпечкой - предметом негласного соревнования тех медичек, которые могут похвастать и черными чулочками, и высокими каблуками, и максимально короткими полами форменного белого халатика, только не перед кем. А тут выпал шанс.
- Как, вы сказали, ваша фамилия?.. - дребезжит старческий голос из-за перегородки.
Солидный дядя с багровой шеей вымученно вытирает платком потную лысину, сипит:
- Короткопалов.
Старушка снова подслеповато щурится на монитор, неумело тыкает сухоньким пальчиком в клавиши.
Мне-то все равно, даже скорее на руку, а людей жалко. Жара страшная, врагу не пожелаешь париться в очередях. Конечно, так проще работать, всего три-четыре ключевых объекта: окошечко регистратуры, набитые взвинченными от духоты и бесполезного ожидания людьми гулкие холлы перед кабинетами участковых врачей, ряды одинаковых стульев у кардиологии, заполненных такими же одинаковыми, похожими, как родные сестры, старушками. И разговоры у них одинаковые:
- А я вот вчера проснулась, пошла в булошную, и на обратном пути у меня в пояснице ка-ак вступило-о...
- Что вы говорите!
- Да-а. Вот, к Татьяне Аркадьевне за рецептом пришла. Но сосед мой новую какую-то мазь рекомендовал, говорит...
Просто сегодня моя смена. До семи. Потом проверюсь на резерв - и спать, провалиться в сон и ни о чем не думать. Ведь завтра мой выходной, а всё те же холлы, кабинеты и стулья будет обхаживать Рик. А послезавтра снова я... Потом опять Рик... Я... Рик... Работа такая, и ни он, ни я не можем отказаться, плюнуть, разорвать контракт. Мы не произносим высоких слов о совести, о чувстве долга. Любой из наших вам скажет просто: куда же я уйду? А люди? Нет, наше место здесь. Пока не иссякнет резерв, и не снимут с Проекта. Тогда уж всё: солнце, море, теплый прибрежный песок и пожизненная пенсия от государства. Санаторий, или как его чаще называют у нас, - Отстойник для хилеров.
Странное слово - хилер, да? Когда-то в среде нашей вечно мятущейся интеллигенции модно было блеснуть эрудицией: есть, мол, такие филиппинские врачи, так они делают полостные операции без скальпеля и разрезов, а аппендицит - вообще мизинцем выковыривают. Сейчас смешно слушать, конечно, а тогда многие верили. Некоторые всерьез, даже других пытались обратить в свою веру с пеной у рта. Другие отвечали уклончиво: ну, да, да, слышали, конечно, филиппинские хилеры то,
филиппинские хилеры сё, но нам все-таки кажется, что они шарлатаны.
Однако в глубине души верили и они.
А слово запомнилось.
Поэтому когда запустили Проект, имечко к нам привязалось само хилеры. Как-то приросло. Поначалу много вариантов было, помню, знахарями называли, волхвами и даже ведунами. Потом перестали.
Насчет физиологии всего этого дела вы лучше с паучниками переговорите. Они такими терминами засыплют, что в глазах темно станет! Паранормальная гипербиоэнергетическая активность - самый простой из них...
Но суть-то не в названии.
Факт остается: мы лечим. Вроде, ничего не делаем - не заряжаем воду, не водим руками и не вещаем угрожающим голосом с телеэкрана. Просто - стоим рядом и лечим. Всех. Радиус действия разнится, у меня вот, например, семь метров, у Рика - пять. В Питере, говорят, есть девчонка, из новеньких, так она аж на пятнадцать работает.
- Девушка! - возмущенно пытается осадить возвращающуюся курильщицу кто-то из хвоста очереди. - Мы уже сорок минут здесь стоим!!
Голос мужской, но бесцветный. Хлюпик. Наверное, какой-нибудь младший менеджер в захудалой фирмочке, да и дома, точно, сидит у своей половины под каблуком... Сейчас он получит...
- Кто же виноват, что вам всем после пяти приспичило? Мы же не можем разорваться, врачи - тоже люди! Утром бы приходили - народу почти нет!
- Утром я на работе!
- Я тоже! И не мешайте мне ее делать! Протиснулась за перегородку, демонстративно клацну
ла задвижкой. Впрочем, чего я на нее взъелся? Тоже, небось, жизнь не сахар. Переться после работы через всю Москву в душной подземке, полчаса ждать автобуса, а потом еще час трястись в нем, полном полупьяных при-ставучих хамов. Зато дома она наверняка преображается. Любит какого-нибудь беспородного лопоухого щенка, всегда помогает подругам, если что. Да еще весь подъезд ходит к ней померить давление, укольчик сделать что, я не знаю, как это бывает? И судачат старушки на скамеечке у подъезда:
- А наша-то Танечка - человек добрый, душевный... Вчера делала мне укол, так я даже и не почувствовала, не то что этот коновал из районной!
Интересно, что бы они про нас сказали?
Мы, конечно, не делаем из диабетиков и гипертоников тотальных здоровяков, больше всего похожих на космонавтов перед последним медосмотром. Не умеем потому что. Да и не надо это, а то бы обязательно нашелся какой-нибудь умник, заглянул в статистику, сложил бы два и два, умножил на гонорар, и... Не успеешь глазом моргнуть - разворот в "Мегаполис-Экспрессе", заголовок аршинными буквищами: "Эпидемия выздоровлений!
Врачи не верят фактам", снизу меленько: "Наш спецкор в зоне абсолютного здоровья".
Такая реклама нам не нужна. Проект еще только-только вышел из пеленок, пока всего двадцать шесть хилеров зарегистрировано, и семеро из них уже исчерпали резерв, так что... А если тайна вскроется? На всех - нас просто не хватит. Не всесильные же, не боги. А как людям объяснишь?
Вот и дежурим по поликлиникам. Полегонечку подлечиваем кому-то сердце, кому почки, печень, ноги, спину... Сегодня в Братеево, завтра на Дмитровке, через неделю - вообще где-нибудь в Капотне.
Почему в поликлинике, спросите? Да более подходящее место для нашей работы даже и искать бесполезно! Все так идеально складывается. Никаких тайн, никаких аномальных явлений. А если и случилось чудесное выздоровление, есть на что списать. Смотрите. Походил пациент в поликлинику, поторчал в очередях, вырвал с боем карту, пробился к врачу, выскреб зубами рецепт - и, пожалуйста! Лучше чувствовать себя стал, боли прошли, не кашляет. За счет чего, спрашивается? Правильно, помогло лечение, процедуры, наконец, хорошие лекарства, купленные за бешеные деньги.
- Какая разница, найду я вам карту или нет?! Без пяти семь уже! На часы посмотрите! Ни один врач вас не примет. Всё!! Мы закрываемся.
Сухим щелчком хлопнули створки жалюзи на окошке регистратуры. Распаленная очередь еще продолжала воевать, однако люди из хвоста уже обреченно потянулись к выходу.
Ну, вот и все - можно домой. Только заскочу резерв проверить. Да и цветы Ирке надо купить - три года знакомства завтра, попышнее бы обставить, а то опять обидится.
Резерв - штука такая, с ней лучше не шутить, а то сам в одночасье ноги протянешь. За подробностями - опять же к паучникам, а я постараюсь по-простому объяснить. Возможности хилера не безграничны. Даже наоборот, очень даже и конечны, вон уже семеро наших в Отстойни-ке навсегда замариновались. Хилер - как бы человек с очень большим запасом здоровья. Хилера почти невозможно убить - разве что расчленить на куски и раскидать в разные стороны. Или взорвать, например. Одного нашего, говорят, у пожарных нашли, он весь медалями обвешан был - человек тридцать на пожаре спас. И все удивлялись - как это так: парень в огне минут по пять пропадает, а возвращается - ни следа ожогов?
Мы никогда не болеем, почти не устаем, в нашей крови дохнет вся болезнетворная пакость, любая рана заживает в секунды. Ирка, помнится, до смерти перепугалась, когда я руку на пикнике порезал. Собралась меня чуть ли не в реанимацию везти, еле отговорил. Зато после того, как на ее глазах затянулась рана, многое объяснять пришлось. Главного только я ей не сказал. Правильно, думаю. Ну, были проблемы с печенью, ну, прошли сами собой - с кем не бывает! Молодой, здоровый организм справился с болезнью. Пусть так и дальше думает...
Ведь хилер не просто сам здоров как бык. Он еще всем этим и с другими поделиться может, если обучен, конечно. И главное тут - не переборщить. Не отдать слишком много, а то и самому не останется, и, как спидозник, ско-пытишься в момент от первого же сквозняка или пореза. Телеграф слухов доносит, что были уже такие случаи, вроде как во Владике и еще на Севере где-то, в Мурманске, что ли... Там аппаратура похуже, чем в столице, вот и не уследили ребята - вокруг столько больных людей, они просто помочь хотели, всем...
Так что за резервом следить надо, неровён час - исчерпаешь, тогда всё, прямая дорога на пенсию.
Стеклянная крестовина вынесла меня на улицу. Сразу навалилась безысходная жара, придавила к земле. Душный, наполненный пылью воздух, казалось, стоял неподвижно, люди с безумными глазами рассекали его, будто осязаемую преграду. Ладно, метро здесь недалеко. Площадь пересеку - и в переход.
Внизу стоял гулкий неумолчный шум. Десяток веселых студентов шумно покупали пиво. Продавец пиратских видеокассет, пряча глаза, втолковывал какому-то лоху, что "вот это самый последний хит". Стайка девчонок с роликами через плечо, над чем-то громко смеясь, не преминули смерить меня оценивающим взглядом. Крепкий парень в металлистическом прикиде обиженно гудел в трубку: "Я тебя уже полчаса жду!". Рядом с ним лихорадочно рылся в потрепанной телефонной книжке щупло-ватый подросток, пытаясь одновременно воткнуть в приемное гнездо карточку. Получалось плохо. С другой стороны тянулся ряд аляповатых палаток. В них продавали всё, в основном - плохое, дешевое и китайское. Ага. Вот и цветочный...
Я начал проталкиваться к заставленному жестяными вазочками прилавку. Одуревшая от жары продавщица пшикала из пульверизатора на букеты и на себя.
- О-о! Пардон...
Неудачно получилось: на витрину отвлекся - Ирка хризантемы любит, а их здесь я чего-то не вижу. Извини, парень.
Чернявый кавказский красавец сверкнул белоснежными зубами из курчавой бородищи:
- Ничего.
Забавный у парня пакет, огромный, весь белый, лишь в верхнем углу, почти у ручек, изображение двух скалящихся шахматных коней. Веселые такие лошадки, черные, с огненно-красными глазами...
Когда из перехода гуськом потянулись перемазанные в саже спасатели с носилками, журналисты, растолкав немногочисленный омоновский заслон, рванулись к ним с микрофонами.
- Сколько жертв?
- Убитые есть? Сколько раненых в критическом? Довезете?..
Эмчаэсовцы в грязно-оранжевых робах хмуро и устало смотрели из-под потных челок и почерневших от копоти касок, молчали. Журналисты настаивали, напирали, тыкали объективами камер прямо в носилки, крупным планом выдавая в эфир перепуганные лица жертв. Кто-то из известных телекомментаторов уже нудно бубнил в микрофон о разгуле террора и призывал президента выполнить, наконец, свою обещанную угрозу.
Вдруг журналистская братия хищно метнулась в сторону: появился пресс-секретарь мэрии. Этот уж молчать не будет. И точно, мягким баритоном зарокотал хорошо поставленный голос уверенного в себе и в "озвучиваемых" текстах человека:
- ...семнадцать легкораненых, трое от госпитализации отказались, двое с ожогами средней тяжести и один в тяжелом, почти критическом состоянии. Жертв нет. Террористы рассчитывали запугать население нашего города...
Никто и не замечал, как с величайшими предосторожностями по залитым углекислотной пеной ступенькам осторожно передают с рук на руки страшный предмет. Спасателям пришлось взрезать оплывший восковыми каплями пластик прилавка. Бесформенный кусок когда-то красивой цветочной палатки, отдаленно напоминающий контуры человеческого тела, спешно грузили в реанимацию, когда кто-то из медиков расслышал сдавленный шепот.
- Тихо! - крикнул он. - Тихо. Он хочет что-то сказать. Запекшиеся, почерневшие губы бессильно кривились, но из горла наружу рвался все тот же вопрос:
- Сколько погибших?
Пожилой медик потемнел лицом, едва не уронил носилки от неожиданности.
- Успокойтесь. Всё в порядке. Все живы. И вас сейчас в Ожоговый привезем. Там вас починят, не волнуйтесь...
- Хоро... шо, - неслышно шептал раненый, - что... хватило... на всех... у меня... всего... семь метров... Жал... ко... только... резерв... ис... черпан... в Отстойник... теперь.
- Да какой Отстойник! - спасатель подал носилки в нутро машины, на секунду наклонился к раненому, кивнул ему. - Бросьте вы эти мысли. Подлечим - будете как новенький! И не таких вытаскивали... Поехали, ребята!
ДОТЛА
- Девушка, ну сколько можно!., - устало воскликнула стоящая передо мной пожилая дама с огромной, туго набитой сумкой.
Молоденькая медсестра, острой мордашкой чем-то неуловимо похожая на колли, не обращая внимания, звонко процокала каблучками вдоль по коридору. Очередь проводила ее осуждающим взглядом.
Был бы я нормальным больным, самое время начинать возмущаться: действительно, сколько можно! Получить медкарту в регистратуре - целый подвиг. Пока регистратор, неторопливая старушка - божий одуванчик, отыщет хотя бы одну, уже полдня пройдет. А приставленная к ней помощница то и дело бегает курить и крутить задом в рентгеновский кабинет. А очередь, конечно, знает все. Удивительно, с какой скоростью распространяется бесполезная информация! Кто, когда и зачем сказал вот этой спортивного вида молодой мамаше с низким грудным голосом, что в рентгене устанавливают новый аппарат для флюорографии, что понаехало аж пятеро молодых мастеров-наладчиков, а коллектив в поликлинике сплошь женский, даже хирург и гинеколог, так что сами понимаете... Только я не простой пациент.
Впрочем, пусть хоть весь персонал соберется вокруг флюорографистов, пусть пьют там чай с тортом и домашней выпечкой - предметом негласного соревнования тех медичек, которые могут похвастать и черными чулочками, и высокими каблуками, и максимально короткими полами форменного белого халатика, только не перед кем. А тут выпал шанс.
- Как, вы сказали, ваша фамилия?.. - дребезжит старческий голос из-за перегородки.
Солидный дядя с багровой шеей вымученно вытирает платком потную лысину, сипит:
- Короткопалов.
Старушка снова подслеповато щурится на монитор, неумело тыкает сухоньким пальчиком в клавиши.
Мне-то все равно, даже скорее на руку, а людей жалко. Жара страшная, врагу не пожелаешь париться в очередях. Конечно, так проще работать, всего три-четыре ключевых объекта: окошечко регистратуры, набитые взвинченными от духоты и бесполезного ожидания людьми гулкие холлы перед кабинетами участковых врачей, ряды одинаковых стульев у кардиологии, заполненных такими же одинаковыми, похожими, как родные сестры, старушками. И разговоры у них одинаковые:
- А я вот вчера проснулась, пошла в булошную, и на обратном пути у меня в пояснице ка-ак вступило-о...
- Что вы говорите!
- Да-а. Вот, к Татьяне Аркадьевне за рецептом пришла. Но сосед мой новую какую-то мазь рекомендовал, говорит...
Просто сегодня моя смена. До семи. Потом проверюсь на резерв - и спать, провалиться в сон и ни о чем не думать. Ведь завтра мой выходной, а всё те же холлы, кабинеты и стулья будет обхаживать Рик. А послезавтра снова я... Потом опять Рик... Я... Рик... Работа такая, и ни он, ни я не можем отказаться, плюнуть, разорвать контракт. Мы не произносим высоких слов о совести, о чувстве долга. Любой из наших вам скажет просто: куда же я уйду? А люди? Нет, наше место здесь. Пока не иссякнет резерв, и не снимут с Проекта. Тогда уж всё: солнце, море, теплый прибрежный песок и пожизненная пенсия от государства. Санаторий, или как его чаще называют у нас, - Отстойник для хилеров.
Странное слово - хилер, да? Когда-то в среде нашей вечно мятущейся интеллигенции модно было блеснуть эрудицией: есть, мол, такие филиппинские врачи, так они делают полостные операции без скальпеля и разрезов, а аппендицит - вообще мизинцем выковыривают. Сейчас смешно слушать, конечно, а тогда многие верили. Некоторые всерьез, даже других пытались обратить в свою веру с пеной у рта. Другие отвечали уклончиво: ну, да, да, слышали, конечно, филиппинские хилеры то,
филиппинские хилеры сё, но нам все-таки кажется, что они шарлатаны.
Однако в глубине души верили и они.
А слово запомнилось.
Поэтому когда запустили Проект, имечко к нам привязалось само хилеры. Как-то приросло. Поначалу много вариантов было, помню, знахарями называли, волхвами и даже ведунами. Потом перестали.
Насчет физиологии всего этого дела вы лучше с паучниками переговорите. Они такими терминами засыплют, что в глазах темно станет! Паранормальная гипербиоэнергетическая активность - самый простой из них...
Но суть-то не в названии.
Факт остается: мы лечим. Вроде, ничего не делаем - не заряжаем воду, не водим руками и не вещаем угрожающим голосом с телеэкрана. Просто - стоим рядом и лечим. Всех. Радиус действия разнится, у меня вот, например, семь метров, у Рика - пять. В Питере, говорят, есть девчонка, из новеньких, так она аж на пятнадцать работает.
- Девушка! - возмущенно пытается осадить возвращающуюся курильщицу кто-то из хвоста очереди. - Мы уже сорок минут здесь стоим!!
Голос мужской, но бесцветный. Хлюпик. Наверное, какой-нибудь младший менеджер в захудалой фирмочке, да и дома, точно, сидит у своей половины под каблуком... Сейчас он получит...
- Кто же виноват, что вам всем после пяти приспичило? Мы же не можем разорваться, врачи - тоже люди! Утром бы приходили - народу почти нет!
- Утром я на работе!
- Я тоже! И не мешайте мне ее делать! Протиснулась за перегородку, демонстративно клацну
ла задвижкой. Впрочем, чего я на нее взъелся? Тоже, небось, жизнь не сахар. Переться после работы через всю Москву в душной подземке, полчаса ждать автобуса, а потом еще час трястись в нем, полном полупьяных при-ставучих хамов. Зато дома она наверняка преображается. Любит какого-нибудь беспородного лопоухого щенка, всегда помогает подругам, если что. Да еще весь подъезд ходит к ней померить давление, укольчик сделать что, я не знаю, как это бывает? И судачат старушки на скамеечке у подъезда:
- А наша-то Танечка - человек добрый, душевный... Вчера делала мне укол, так я даже и не почувствовала, не то что этот коновал из районной!
Интересно, что бы они про нас сказали?
Мы, конечно, не делаем из диабетиков и гипертоников тотальных здоровяков, больше всего похожих на космонавтов перед последним медосмотром. Не умеем потому что. Да и не надо это, а то бы обязательно нашелся какой-нибудь умник, заглянул в статистику, сложил бы два и два, умножил на гонорар, и... Не успеешь глазом моргнуть - разворот в "Мегаполис-Экспрессе", заголовок аршинными буквищами: "Эпидемия выздоровлений!
Врачи не верят фактам", снизу меленько: "Наш спецкор в зоне абсолютного здоровья".
Такая реклама нам не нужна. Проект еще только-только вышел из пеленок, пока всего двадцать шесть хилеров зарегистрировано, и семеро из них уже исчерпали резерв, так что... А если тайна вскроется? На всех - нас просто не хватит. Не всесильные же, не боги. А как людям объяснишь?
Вот и дежурим по поликлиникам. Полегонечку подлечиваем кому-то сердце, кому почки, печень, ноги, спину... Сегодня в Братеево, завтра на Дмитровке, через неделю - вообще где-нибудь в Капотне.
Почему в поликлинике, спросите? Да более подходящее место для нашей работы даже и искать бесполезно! Все так идеально складывается. Никаких тайн, никаких аномальных явлений. А если и случилось чудесное выздоровление, есть на что списать. Смотрите. Походил пациент в поликлинику, поторчал в очередях, вырвал с боем карту, пробился к врачу, выскреб зубами рецепт - и, пожалуйста! Лучше чувствовать себя стал, боли прошли, не кашляет. За счет чего, спрашивается? Правильно, помогло лечение, процедуры, наконец, хорошие лекарства, купленные за бешеные деньги.
- Какая разница, найду я вам карту или нет?! Без пяти семь уже! На часы посмотрите! Ни один врач вас не примет. Всё!! Мы закрываемся.
Сухим щелчком хлопнули створки жалюзи на окошке регистратуры. Распаленная очередь еще продолжала воевать, однако люди из хвоста уже обреченно потянулись к выходу.
Ну, вот и все - можно домой. Только заскочу резерв проверить. Да и цветы Ирке надо купить - три года знакомства завтра, попышнее бы обставить, а то опять обидится.
Резерв - штука такая, с ней лучше не шутить, а то сам в одночасье ноги протянешь. За подробностями - опять же к паучникам, а я постараюсь по-простому объяснить. Возможности хилера не безграничны. Даже наоборот, очень даже и конечны, вон уже семеро наших в Отстойни-ке навсегда замариновались. Хилер - как бы человек с очень большим запасом здоровья. Хилера почти невозможно убить - разве что расчленить на куски и раскидать в разные стороны. Или взорвать, например. Одного нашего, говорят, у пожарных нашли, он весь медалями обвешан был - человек тридцать на пожаре спас. И все удивлялись - как это так: парень в огне минут по пять пропадает, а возвращается - ни следа ожогов?
Мы никогда не болеем, почти не устаем, в нашей крови дохнет вся болезнетворная пакость, любая рана заживает в секунды. Ирка, помнится, до смерти перепугалась, когда я руку на пикнике порезал. Собралась меня чуть ли не в реанимацию везти, еле отговорил. Зато после того, как на ее глазах затянулась рана, многое объяснять пришлось. Главного только я ей не сказал. Правильно, думаю. Ну, были проблемы с печенью, ну, прошли сами собой - с кем не бывает! Молодой, здоровый организм справился с болезнью. Пусть так и дальше думает...
Ведь хилер не просто сам здоров как бык. Он еще всем этим и с другими поделиться может, если обучен, конечно. И главное тут - не переборщить. Не отдать слишком много, а то и самому не останется, и, как спидозник, ско-пытишься в момент от первого же сквозняка или пореза. Телеграф слухов доносит, что были уже такие случаи, вроде как во Владике и еще на Севере где-то, в Мурманске, что ли... Там аппаратура похуже, чем в столице, вот и не уследили ребята - вокруг столько больных людей, они просто помочь хотели, всем...
Так что за резервом следить надо, неровён час - исчерпаешь, тогда всё, прямая дорога на пенсию.
Стеклянная крестовина вынесла меня на улицу. Сразу навалилась безысходная жара, придавила к земле. Душный, наполненный пылью воздух, казалось, стоял неподвижно, люди с безумными глазами рассекали его, будто осязаемую преграду. Ладно, метро здесь недалеко. Площадь пересеку - и в переход.
Внизу стоял гулкий неумолчный шум. Десяток веселых студентов шумно покупали пиво. Продавец пиратских видеокассет, пряча глаза, втолковывал какому-то лоху, что "вот это самый последний хит". Стайка девчонок с роликами через плечо, над чем-то громко смеясь, не преминули смерить меня оценивающим взглядом. Крепкий парень в металлистическом прикиде обиженно гудел в трубку: "Я тебя уже полчаса жду!". Рядом с ним лихорадочно рылся в потрепанной телефонной книжке щупло-ватый подросток, пытаясь одновременно воткнуть в приемное гнездо карточку. Получалось плохо. С другой стороны тянулся ряд аляповатых палаток. В них продавали всё, в основном - плохое, дешевое и китайское. Ага. Вот и цветочный...
Я начал проталкиваться к заставленному жестяными вазочками прилавку. Одуревшая от жары продавщица пшикала из пульверизатора на букеты и на себя.
- О-о! Пардон...
Неудачно получилось: на витрину отвлекся - Ирка хризантемы любит, а их здесь я чего-то не вижу. Извини, парень.
Чернявый кавказский красавец сверкнул белоснежными зубами из курчавой бородищи:
- Ничего.
Забавный у парня пакет, огромный, весь белый, лишь в верхнем углу, почти у ручек, изображение двух скалящихся шахматных коней. Веселые такие лошадки, черные, с огненно-красными глазами...
Когда из перехода гуськом потянулись перемазанные в саже спасатели с носилками, журналисты, растолкав немногочисленный омоновский заслон, рванулись к ним с микрофонами.
- Сколько жертв?
- Убитые есть? Сколько раненых в критическом? Довезете?..
Эмчаэсовцы в грязно-оранжевых робах хмуро и устало смотрели из-под потных челок и почерневших от копоти касок, молчали. Журналисты настаивали, напирали, тыкали объективами камер прямо в носилки, крупным планом выдавая в эфир перепуганные лица жертв. Кто-то из известных телекомментаторов уже нудно бубнил в микрофон о разгуле террора и призывал президента выполнить, наконец, свою обещанную угрозу.
Вдруг журналистская братия хищно метнулась в сторону: появился пресс-секретарь мэрии. Этот уж молчать не будет. И точно, мягким баритоном зарокотал хорошо поставленный голос уверенного в себе и в "озвучиваемых" текстах человека:
- ...семнадцать легкораненых, трое от госпитализации отказались, двое с ожогами средней тяжести и один в тяжелом, почти критическом состоянии. Жертв нет. Террористы рассчитывали запугать население нашего города...
Никто и не замечал, как с величайшими предосторожностями по залитым углекислотной пеной ступенькам осторожно передают с рук на руки страшный предмет. Спасателям пришлось взрезать оплывший восковыми каплями пластик прилавка. Бесформенный кусок когда-то красивой цветочной палатки, отдаленно напоминающий контуры человеческого тела, спешно грузили в реанимацию, когда кто-то из медиков расслышал сдавленный шепот.
- Тихо! - крикнул он. - Тихо. Он хочет что-то сказать. Запекшиеся, почерневшие губы бессильно кривились, но из горла наружу рвался все тот же вопрос:
- Сколько погибших?
Пожилой медик потемнел лицом, едва не уронил носилки от неожиданности.
- Успокойтесь. Всё в порядке. Все живы. И вас сейчас в Ожоговый привезем. Там вас починят, не волнуйтесь...
- Хоро... шо, - неслышно шептал раненый, - что... хватило... на всех... у меня... всего... семь метров... Жал... ко... только... резерв... ис... черпан... в Отстойник... теперь.
- Да какой Отстойник! - спасатель подал носилки в нутро машины, на секунду наклонился к раненому, кивнул ему. - Бросьте вы эти мысли. Подлечим - будете как новенький! И не таких вытаскивали... Поехали, ребята!