Сергей Чекмаев
Лауреат
– Ну? Скольких ты убил сегодня?
От жены тянуло резким, сладковатым запахом. В обычно спокойном голосе Эли сейчас звучали истерические нотки.
Эйфорин. Опять.
– Ты же обещала… – Рудников устало отпустился на стул в прихожей, упираясь носком в каблук, один за другим стянул неудобные ботинки.
– Не-ет… – Эля мотнула головой, качнулась, но не упала, ухватившись за стену. – Ты меня не собьешь!! Скольких ты убил сегодня, а, Кирилл?
– Прекрати.
– Почему это? Когда м-муж приходит с работы, хорошая жена… подает ему тапочки и спрашивает, как успехи на службе. Мой муж у-у… убивает людей. Вот я и спрашиваю: скольких ты…
– Успокойся. Ты говоришь неправду. Повторяешь, как попугай, за всякими писаками.
– Д-да, конечно… Я говорю н-неправду, соседи говорят неправду, в новостях пишут н-н… неправду! Один ты у нас правдивый. Спаси… тель человечества. А ты знаешь, почему Андрей ушел из университета?!
Распаляясь, она говорила все громче, все быстрее и выше. Под конец Эля почти визжала.
– Эля…
– Знаешь или нет?! Отвечай! А-а, не знаешь! Так я тебе расскажу – твой сын не хотел больше отвечать за фамилию отца! Не мог выносить плевков в лицо и ненависти окружающих! Я тоже боюсь! Стоит мне выйти на улицу, как мне начинает казаться, что каждый встречный готов вцепиться мне в горло! Ты это понимаешь?! Нет, ты не понимаешь!
Пальцы Эли схватили Кирилла за пиджак, словно она хотела потрясти мужа за грудки. Но бурный всплеск эмоций отнял последние силы – эйфорин она приняла уже давно, и пришло время расплачиваться за несколько часов радостного забытья. Подступила дурнота, слезы, рот наполнился горькой желчью. Эля обмякла, повисла на Кирилле и, уткнувшись лицом в несвежую рубаху мужа, заплакала.
– Не надо, Кирилл… не надо больше. Откажись от Проекта, попроси… п-п… перевода, уволься, наконец. Проживем без… твоих премий. Только…
Рудников погладил жену по затылку, запутался в свалявшихся волосах. Секундное наваждение прошло. Никогда уже не будет как прежде.
Эля снова качнулась, уткнулась спиной в косяк и медленно сползла на пол. Какое-то время она еще продолжала бессвязно бормотать, пока не затихла на полуслове. На губах повисла слюна.
Она захрапела, нервно вздрагивая во сне.
Кирилл хотел отнести ее в спальню, но едва он просунул руки под мышки, она встрепенулась и отчетливо пробормотала:
– Не трогай меня, ты! Убийца!
Рудников вздрогнул, как от удара, выругался. Снял с вешалки куртку, накрыл Элю и прошел в кабинет.
В электронном ящике теснилась неразобранная почта. Кирилл устало пощелкал «мышью», прокрутил первые два десятка писем. Как обычно – поровну угроз, обещаний вечного адского огня и лаконичных, полных безысходности писем из хосписа: «Согласен участвовать. Мне уже все равно».
Сколько их уже прошло через Проект! Таких же вот отчаявшихся, измученных хемотерапией, операциями, сжигаемых страшной болью, от которой давно уже не помогают ни уколы морфия, ни наркозное забытье.
Какой-то очередной портал желтых новостей просил об интервью. Рудников даже не стал вчитываться – все их вопросы он знал наизусть. В том числе и тот, самый главный, который Кирилл ежедневно задавал себе сам: когда?
Раньше он говорил срок, потом, когда все сроки прошли, стал уклоняться от ответов. Разве мог он сказать «не знаю»? Что бы тогда сделали с Проектом и с ним самим?
Когда он впервые начал разрабатывать тему, все казалось таким простым.
Когда Минзравсоцразвития согласилось финансировать Проект, простоты не осталось, но путь к победе все еще выглядел широким, ровным и светлым.
Тест № 6332, саркома брюшной полости. Результат отрицательный, значительное ускорение роста опухоли, появление метастазов. Показан цикл хемотерапии.
Рудников сбросил на комп результаты сегодняшних экспериментов. Он дублировал рабочий журнал автоматически, сам не зная зачем. Однажды Андрей дерзко спросил, не потому ли Кирилл методично копирует все материалы на домашний компьютер, что боится, как бы его любимый Проект не прикрыли, а драгоценные данные не арестовали вместе со всем оборудованием?
Тогда он еще ночевал дома, но с отцом уже почти не общался. А если и говорил, то вот так – высокомерно и грубо, с нотками брезгливого презрения в голосе.
В тот раз Рудников промолчал, понимая, что уже давно потерял сына и что любая фраза, любая попытка оправдаться вызовет лишь очередной поток обвинений, хлопанье дверью и горькие слезы Эли.
Ночь не принесла облегчения. Несмотря на бесконечную усталость, сон никак не шел. Часов до трех Кирилл проворочался на кушетке в кабинете – без жены широченная супружеская кровать, свадебный подарок тестя, казалась ему пустой и неуютной. Под утро все-таки удалось ненадолго задремать, но в черную сонную пустоту то и дело вползали огненные строчки: «Согласен участвовать».
Неудач Проекта, сломанных ступеней бесконечной лестницы то ли к ослепительному свету, то ли в самые нижние пределы ада, стало так много, что Рудников начал забывать их лица. Или скорее – старался забыть. Днем получалось, а ночью они приходили снова, иногда один-два или несколько десятков, но чаще все сразу.
Он проснулся от собственного стона, рывком сел на кровати. На мгновение Кириллу показалось, что рядом на стуле сидит жена, что она все-таки пришла ночью и сидела тихонько, всматриваясь в него спящего, да так и задремала… но это оказался лишь неряшливо сброшенный вчера на спинку пиджак и мятые джинсы. Сердце пропустило удар, болезненно сжалось и снова забилось в привычном ритме.
Эля спала в ванной, положив голову на край раковины. Из крана тоненькой струйкой текла вода: после окончания действия эйфорина жену всегда мучила сильная жажда.
Рудников не стал ее будить, умылся на кухне, сварил ударную дозу горького и черного, как тоскливая меланхолия, кофе. Выпил в три глотка, почти не чувствуя вкуса, и долго рылся в шкафу, пытаясь найти глаженую сорочку.
Но перед уходом на работу он все-таки осторожно отнес Элю на кровать, укрыл пледом и поставил на тумбочку стакан с водой. Может, просто хотел оттянуть начало нового дня? Хотя бы пять минут побыть просто мужем, что отвечает всего лишь за свою семью, а не за надежду и боль сотен тысяч обреченных…
От жены тянуло резким, сладковатым запахом. В обычно спокойном голосе Эли сейчас звучали истерические нотки.
Эйфорин. Опять.
– Ты же обещала… – Рудников устало отпустился на стул в прихожей, упираясь носком в каблук, один за другим стянул неудобные ботинки.
– Не-ет… – Эля мотнула головой, качнулась, но не упала, ухватившись за стену. – Ты меня не собьешь!! Скольких ты убил сегодня, а, Кирилл?
– Прекрати.
– Почему это? Когда м-муж приходит с работы, хорошая жена… подает ему тапочки и спрашивает, как успехи на службе. Мой муж у-у… убивает людей. Вот я и спрашиваю: скольких ты…
– Успокойся. Ты говоришь неправду. Повторяешь, как попугай, за всякими писаками.
– Д-да, конечно… Я говорю н-неправду, соседи говорят неправду, в новостях пишут н-н… неправду! Один ты у нас правдивый. Спаси… тель человечества. А ты знаешь, почему Андрей ушел из университета?!
Распаляясь, она говорила все громче, все быстрее и выше. Под конец Эля почти визжала.
– Эля…
– Знаешь или нет?! Отвечай! А-а, не знаешь! Так я тебе расскажу – твой сын не хотел больше отвечать за фамилию отца! Не мог выносить плевков в лицо и ненависти окружающих! Я тоже боюсь! Стоит мне выйти на улицу, как мне начинает казаться, что каждый встречный готов вцепиться мне в горло! Ты это понимаешь?! Нет, ты не понимаешь!
Пальцы Эли схватили Кирилла за пиджак, словно она хотела потрясти мужа за грудки. Но бурный всплеск эмоций отнял последние силы – эйфорин она приняла уже давно, и пришло время расплачиваться за несколько часов радостного забытья. Подступила дурнота, слезы, рот наполнился горькой желчью. Эля обмякла, повисла на Кирилле и, уткнувшись лицом в несвежую рубаху мужа, заплакала.
– Не надо, Кирилл… не надо больше. Откажись от Проекта, попроси… п-п… перевода, уволься, наконец. Проживем без… твоих премий. Только…
Рудников погладил жену по затылку, запутался в свалявшихся волосах. Секундное наваждение прошло. Никогда уже не будет как прежде.
Эля снова качнулась, уткнулась спиной в косяк и медленно сползла на пол. Какое-то время она еще продолжала бессвязно бормотать, пока не затихла на полуслове. На губах повисла слюна.
Она захрапела, нервно вздрагивая во сне.
Кирилл хотел отнести ее в спальню, но едва он просунул руки под мышки, она встрепенулась и отчетливо пробормотала:
– Не трогай меня, ты! Убийца!
Рудников вздрогнул, как от удара, выругался. Снял с вешалки куртку, накрыл Элю и прошел в кабинет.
В электронном ящике теснилась неразобранная почта. Кирилл устало пощелкал «мышью», прокрутил первые два десятка писем. Как обычно – поровну угроз, обещаний вечного адского огня и лаконичных, полных безысходности писем из хосписа: «Согласен участвовать. Мне уже все равно».
Сколько их уже прошло через Проект! Таких же вот отчаявшихся, измученных хемотерапией, операциями, сжигаемых страшной болью, от которой давно уже не помогают ни уколы морфия, ни наркозное забытье.
Какой-то очередной портал желтых новостей просил об интервью. Рудников даже не стал вчитываться – все их вопросы он знал наизусть. В том числе и тот, самый главный, который Кирилл ежедневно задавал себе сам: когда?
Раньше он говорил срок, потом, когда все сроки прошли, стал уклоняться от ответов. Разве мог он сказать «не знаю»? Что бы тогда сделали с Проектом и с ним самим?
Когда он впервые начал разрабатывать тему, все казалось таким простым.
Когда Минзравсоцразвития согласилось финансировать Проект, простоты не осталось, но путь к победе все еще выглядел широким, ровным и светлым.
Тест № 6332, саркома брюшной полости. Результат отрицательный, значительное ускорение роста опухоли, появление метастазов. Показан цикл хемотерапии.
Рудников сбросил на комп результаты сегодняшних экспериментов. Он дублировал рабочий журнал автоматически, сам не зная зачем. Однажды Андрей дерзко спросил, не потому ли Кирилл методично копирует все материалы на домашний компьютер, что боится, как бы его любимый Проект не прикрыли, а драгоценные данные не арестовали вместе со всем оборудованием?
Тогда он еще ночевал дома, но с отцом уже почти не общался. А если и говорил, то вот так – высокомерно и грубо, с нотками брезгливого презрения в голосе.
В тот раз Рудников промолчал, понимая, что уже давно потерял сына и что любая фраза, любая попытка оправдаться вызовет лишь очередной поток обвинений, хлопанье дверью и горькие слезы Эли.
Ночь не принесла облегчения. Несмотря на бесконечную усталость, сон никак не шел. Часов до трех Кирилл проворочался на кушетке в кабинете – без жены широченная супружеская кровать, свадебный подарок тестя, казалась ему пустой и неуютной. Под утро все-таки удалось ненадолго задремать, но в черную сонную пустоту то и дело вползали огненные строчки: «Согласен участвовать».
Неудач Проекта, сломанных ступеней бесконечной лестницы то ли к ослепительному свету, то ли в самые нижние пределы ада, стало так много, что Рудников начал забывать их лица. Или скорее – старался забыть. Днем получалось, а ночью они приходили снова, иногда один-два или несколько десятков, но чаще все сразу.
Он проснулся от собственного стона, рывком сел на кровати. На мгновение Кириллу показалось, что рядом на стуле сидит жена, что она все-таки пришла ночью и сидела тихонько, всматриваясь в него спящего, да так и задремала… но это оказался лишь неряшливо сброшенный вчера на спинку пиджак и мятые джинсы. Сердце пропустило удар, болезненно сжалось и снова забилось в привычном ритме.
Эля спала в ванной, положив голову на край раковины. Из крана тоненькой струйкой текла вода: после окончания действия эйфорина жену всегда мучила сильная жажда.
Рудников не стал ее будить, умылся на кухне, сварил ударную дозу горького и черного, как тоскливая меланхолия, кофе. Выпил в три глотка, почти не чувствуя вкуса, и долго рылся в шкафу, пытаясь найти глаженую сорочку.
Но перед уходом на работу он все-таки осторожно отнес Элю на кровать, укрыл пледом и поставил на тумбочку стакан с водой. Может, просто хотел оттянуть начало нового дня? Хотя бы пять минут побыть просто мужем, что отвечает всего лишь за свою семью, а не за надежду и боль сотен тысяч обреченных…
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента