Чекмаев Сергей
Сон - худшее лекарство
Сергей Чекмаев
СОН - ХУДШЕЕ ЛЕКАРСТВО
Завтра кто-то утром в постели поймет, что болен неизлечимо...
"Следи за собой"
"Кино"
Доктор суетливо перебирал разложенные на столе результаты анализов. Изредка стрелял по Стефу взглядом, потом снова опускал глаза. Будто стыдился чего-то. Может, просто устал - тяжело целый день пропускать через себя боль, надежды и сломанные судьбы за нищенскую зарплату, которую только полгода как начали вовремя выплачивать.
- Вот что, Степан Ильич, - доктор закончил свой пасьянс, направления и выписки легли в нужном порядке. - Боюсь, то, что я сейчас Вам скажу, вряд ли можно отнести к хорошим новостям.
- Что, так плохо? Пора место на кладбище выбирать?
Стеф, в общем, давно был к чему-то такому готов. Но все равно по спине побежал холодок, а голос, несмотря на всю браваду, предательски дрогнул.
Доктор сгорбился, как-то незаметно постарел лицом, выдавил:
- Реакция положительная. Диагноз подтвержден: саркома Спэнбауэра, вторая стадия.
- Это не диагноз, доктор, это приговор. Она же неизлечима, если я правильно помню!
- Да. Саркому Спэнбауэра лечить мы пока не умеем. Никто не умеет.
- И никакого выхода? Лекарства какие-нибудь, новые непроверенные способы лечения, западные клиники, наконец!! Что, ничего такого нет!?
- Нет. Ничего... Простите, Степан Иль...
Стеф обхватил голову руками, с силой втянул в себя воздух.
"Да возьми же себя в руки! Мужик ты или нет!! Будто ты этого не ждал?"
В кабинете повисло молчание. Доктор с испугом и сожалением смотрел на собеседника, Стеф молчал. Когда он заговорил, голос его прозвучал глухо:
- И... сколько мне осталось?
Доктор смешался, помедлил с ответом.
- Сколько, доктор!? Скажите правду...
- До третьей стадии - месяца три, а там...
- Знаю. Смотрел передачу. Еще пару недель на морфинах, а лучше сразу эвтаназия из милосердия...
Снова помолчали.
- И все же один очень небольшой шансик есть...
- Какой? - вскинулся Стеф.
- Маленький. Ничтожный. Вы про гибернацию слышали?
- Анабиоз?
- Да. Только это слово не совсем верно, его только журналисты используют, гибернация - термин более точный. Медицина научилась искусственно замедлять жизненные процессы, создавать нечто вроде тех изменений, что происходят в организме, например, медведей во время спячки.
- Вы предлагает мне лечь в спячку?
- Да, предлагаю. В нашей клинике проводится эксперимент, - доктор невесело усмехнулся, - Минздрав подсуетился. На шприцы еле-еле средств хватает, а они... В общем, закуплено шесть установок, уже три успешных погружения - мы так называем. Сейчас максимально доступный для нас срок двадцать, максимум тридцать лет. За это время способ лечения С-саркомы точно будет найден. Оптимисты говорят про десять-двенадцать лет, но что-то плохо верится. Я не требую от Вас мгновенного решения. Поезжайте домой, подумайте, посоветуйтесь с родными. А потом дадите ответ.
Хорошо?
Когда Стеф вернулся из Онкоцентра, Лины еще не было. Правильно, у нее сессия через месяц, голова забита зачетами и семинарами. Он специально не сказал про сегодняшнюю консультацию, боялся, что она плюнет на расписание, обязательно захочет поехать вместе с ним. Придется отговаривать, будут слезы и обвинения - опять ссора. Их и так слишком много за последнее время.
Ну, уж нет. Приговор он узнал, с гибернацией решать тоже придется одному. Двадцать лет, значит... Срок немалый. Линка сейчас на четырнадцать лет моложе, значит, будет на шесть лет старше. Да и дождется ли?
"Ну, вот что!" - Стеф яростно мотнул головой. - "Чтобы ты не решил, а на Линку это не вешай.
Хочешь стать замороженным бифштексом в холодильнике - вперед, только девочку в это впутывать незачем. Двадцать лет жизни, самого ее расцвета, псу под хвост, двадцать лет ходить в старых девах, ждать труса, которому смелости не хватило вовремя умереть! Не-ет, так дело не пойдет".
Стеф был готов ответить доктору согласием. Умирать не хочется никому, а тут все же какойникакой шанс. Но Лину придется отпустить, отрезать по живому. За двадцать-то лет жизнь у нее сто раз успеет наладиться, лучше прежней. Сделаем так...
Он, боясь передумать, цепко схватился за телефон. Хрупкая пластмасса жалобно скрипела, когда Стеф остервенело жал на кнопки.
- Алло. Онкоцентр? Будьте добры доктора Рыльцова...
Музыка. Бесконечно раздражающая мелодия - гимн эпохи офисных АТС.
- Доктор Рыльцов? Это Степан Калитниченко говорит. Здравствуйте. Да, я согласен. Угу. Хоть завтра. Только у меня будет одно условие...
Когда позвонили из Онкоцентра, и усталый безликий голос с намеком на сожаление сказал ей, что Степан Калитниченко скончался сегодня в шесть утра, Лина еще не верила. Не верила, когда официально сообщили результаты вскрытия, не верила даже у порога морга, в кругу мрачных и притихших Стефовых сослуживцев, нервно смоливших одну сигарету за другой. Даже когда в Зале Прощаний крематория заиграла траурная музыка, и закрытый черный лакированный ящик - в открытом гробу хоронить не дали, С-саркома в последней стадии человека не красит, - нелепо взмахнув пурпурной обивкой, медленно и торжественно уполз в бездонное нутро, она еще не поверила до конца.
Лишь дома, среди знакомых вещей, ЕГО вещей, она вдруг отчетливо поняла, что Стеф больше не войдет в комнату своим удивительно широким шагом, не подхватит ее на руки, заставив взвизгнуть от неожиданности, никогда больше не прогромыхает с порога его веселый бас...
- Ну, Линка-былинка, что у нас плохого?
Всего этого больше не будет. И только теперь Лина разрыдалась.
Месяц прошел как в тумане. Она продолжала ходить в институт, даже умудрилась успешно сдать сессию, но как-будто это все делала не она, кто-то другой, а настоящая Лина лишь смотрела со стороны незаинтересованным взглядом. Изредка звонили друзья Стефа, тактично спрашивали о делах, она отвечала... нормально, предлагали помощь, Лина благодарила и отказывалась. На сорок дней собралось человек двадцать, почти все, много вспоминали, пили за Стефа, но Лина сидела недвижимой каменной статуей, почти ни с кем не разговаривала и они, понимая ее состояние, как-то тихо и незаметно разошлись.
Наутро сквозь купленный двойной дозой феназепама крепкий сон прорвалась длинная телефонная трель.
- ...Алло? - прошептала в трубку Лина, надеясь, что это ошибка.
- Лина? Привет, это Костик.
Близкий друг Стефа, в школе еще за одной партой сидели.
- Костик... Что-то случилось?
- Случилось. Не могу видеть, как ты мучаешься. Можно мне сейчас к тебе приехать? Есть разговор.
Лина слушала Костика и не верила. Стеф... жив! Лежит в анабиозе, а она похоронила пустой гроб?
Господи, спасибо Тебе!
- Но почему!?
- Видишь ли... Он не хотел вешать на тебя эти двадцать лет. Говорил, что нечестно заставлять тебя ждать. Тебе сейчас девятнадцать?
- Да...
- А будет тридцать девять. Самые лучшие годы, как он сказал, псу под хвост. Не могу, говорит.
Лина почти не слушала. Бог мой, Стеф, какой же ты дурак! Благородный, честный дурак. Хотелось надавать ему пощечин и немедленно расплакаться на плече. Он жив! ЖИВ!!
И все же. Двадцать лет...
- Подожди, подожди, - Лина вдруг вскочила с дивана, оборвав Костика на полуслове, - есть же другой выход.
Она разворошила кипу газет на журнальном столике, отбрасывая в сторону ненужные.
- Где-то здесь это было... Сейчас... сейчас. А! Вот оно! Читай!
Лина с победным видом сунула Костику в руки какую-то рекламную газетку.
"Клиника коммерческой гибернации "Морфей". Путешествие в будущее. 100% успеха. Наша технология Вас не подведет".
Еще три месяца пролетели мимо. Лина лихорадочно искала деньги, коммерческий анабиоз стоил недешево. Кое-чем помог Костик, за проданную квартиру отвалили немало, удачно ушла и мебель.
День своего Сна Лина почти не запомнила. Костик подбросил ее ко входу клиники, но дальше она провожать не разрешила.
Широкий чистый холл, кругом мрамор и полированный паркет. Над регистрационной стойкой мозаикой выложен знакомый девиз... "Наша технология Вас не подведет". Лина привыкла верить в технологии. За Сон уплачено, пути назад нет. Пора становиться "заморозком", как именуют здесь своих пациентов. Зато скоро, совсем скоро, ведь двадцать лет пролетят незаметно, она сможет обнять Стефа...
Из светлой невесомой дымки выплыло улыбающееся лицо медсестры. Светящаяся полоска на вырезе голубоватой блузе странного покроя: "Мария, 4-е гиб. отделение"
- Как вы себя чувствуете?
- Но... - связки без долгой тренировки повиновались плохо, Лина поперхнулась и закашлялась.
Медсестра тут же протянула узкий стакан с теплой красноватой жидкостью.
- Нормально. - Лина окончательно пришла в себя, сразу вспомнила все. Бога ради, Мария, скажите какое сегодня число?
Фу-у-у... Все верно. Двадцать лет без двух суток. Вот будет сюрприз для Стефа!
Врачи поначалу не хотели ее отпускать. Приходил седовласый профессор долго убеждал ее о необходимости восстановительного курса. Мускулы не привыкли к нагрузкам, сердце, легкие двадцать лет работали в совсем другом режиме, могут и отказать с непривычки. Тогда Лина рассказала ему все.
На следующее утро профессор сам повез Лину в Онкоцентр.
Машины все такие же - на колесах, не летают, как в старых фильмах про будущее, разве формы чуть более зализанные, да ездят потише. Не в смысле медленнее, а тише, без рева и грохота. Да и бензиновой гари почти нет ...
Зато город... Совсем, совсем другой. Боже, как все переменилось на улицах! Сколько новых зданий! Ой, а это что?
Ладно, все потом, потом. Успеем еще нагуляться со Стефом, насмотреться и наохаться.
В Онкоцентре после утомительных переговоров ей все же разрешили встретиться с доктором Рыльцовым. Он сильно сдал за эти годы, поседел, старческие пальцы нервно теребят какой-то стержень.
- Что у вас, дорогая?
Лина, захлебываясь и путаясь в словах, вывалила на него свою историю.
- А-а! Как же, как же... Помню эту историю. Такой веселый молодой человек. Но позвольте, он ведь умер. Тогда саркому еще лечить не умели!
- Доктор! - настаивает Лина, - поверьте, я знаю правду, я знаю все. Знаю, что он жив, что лежит в вашей клинике. В заморозке на двадцать лет. Его должны разбудить завтра, ведь так? Я тоже проспала все это время, доктор! Я хочу быть с ним! Скажите мне правду или я пойду по всем палатам и буду его искать!
Доктор Рыльцов изменился в лице. Долго и пристально смотрел Лине в глаза.
- Да, - неожиданно деревянным голосом сказал он, - действительно, такой пациент лежал у нас в Онкоцентре, лежал в гибернаторе, ждал своего часа. И дождался. Через семь лет метод лечения Ссаркомы был найден. Степана Калитниченко разбудили в две тысячи девятом, оперировали и излечили полностью. Перед выпиской я зашел поговорить с ним, спросил... куда Вы теперь? Я помню его слова, девочка. Он ответил, что любимая женщина уже семь лет считает его мертвым, наверняка нашла новое счастье, и ее жизни мешать он не собирается. Это про Вас, Лина. Насколько я помню, Степан через полгода прислал мне электронное письмо, сообщил, что уезжает из страны. Куда - неизвестно. Никаких координат он никому не оставил, даже своему лучшему другу, он приходил ко мне за неделю до Вас. Я ничем не смог помочь ему, и Вам мне сказать нечего. Степан просто исчез.
- Я найду его, - прошептала Лина, - найду!
- Удачи Вам, Лина. От всего сердца - удачи. Только...
- Не говорите ничего, доктор. Не хочу ничего слышать. Скажите лучше, как мне связаться с этим лучшим другом? Ну, который приходил к Вам недавно.
Конечно, это был Костик. Кто же еще? Он тоже постарел, обрюзг, отрастил бороду.
Лина все никак не могла привыкнуть, что все телефоны теперь оборудованы видеоприставкой. Как в фантастических фильмах. На маленьком экранчике приветливая улыбка Костика казалась вымученной.
- Доброго дня! С кем имею..?
- Костик, это я!
Он отреагировал поначалу странно.
- Лина? Что случилось?
Вот так да! Двадцать лет не виделись, ни "привет", ни "рад тебя слышать"!
- Как что?! Я проснулась только вчера... - Лина едва сдерживала рвущийся наружу крик.
- Вчера? - как-то сдавленно переспросил Костик и замолчал.
- Ну да, конечно, вчера. Приезжаю в Онкоцентр, а тут...
- Лина, включи-ка "обзорник".
Ах, да. Обратный сигнал. Лина, мельком глянув в зеркало, ткнула в сенсор. Глаза Костика на секунду расширились, брови поползли вверх.
- Так. Привет, Лина...
- Костик, слушай, ты не знаешь где Стеф? Я проснулась, сразу сюда, а тут мне говорят, что он уже через семь лет проснулся, его оперировали, удачно, и он уехал! В другую страну. Костик, ты чтонибудь знаешь об этом?! Ты же тоже про это только недавно узнал, да?
- Подожди, подожди... Не так быстро. - Костик говорил медленно, будто подбирал слова. - Ты в Онкоцентре сейчас? Я минут через тридцать буду заберу тебя. Там и поговорим.
И снова Лина не могла так, сразу заставить себя поверить. Стеф проснулся в две тысячи девятом и, никому ничего не сообщив, даже лучшим друзьям, Костику и Семену Рогову, уехал из страны. Куда - неизвестно.
- Я, Линка, также как и ты был уверен, что Стеф еще в "заморозке". Приехал за неделю до назначенного срока, чтобы узнать, что и как, а меня тут встречает доктор Рыльцов с ошеломляющей новостью. Как обухом по голове. Стеф-то уже чертову дюжину лет как проснулся и неизвестно где он теперь! Я, конечно, предпринял активные поиски, ты не представляешь даже, какие возможности появились у Интернета за эти годы! Но: ничего. Пустота. Будто и не было человека.
- Он жив вообще?
- Не знаю. Скорее всего, да. Только сменил все, вплоть до фамилии... наверное.
Что-то в голосе Костика заставило Лину насторожиться. Была в нем какая-то фальшь, будто он некую легенду излагал, давно заготовленную.
- Костик, - она поднялась с кушетки, подошла к нему, - ты ВСЕ мне рассказал?
- Ну, да... Что мне от тебя таиться?!
- Врешь ты! Не умеете вы, мужики, врать! Что ты от меня скрываешь? Ну-ка, рассказывай! Я все равно сама докопаюсь!
Газеты теперь заменила электронная планшетка, на которую в любой момент можно было вызвать новостной раздел любого издания - статьи-обзоры со стереофотографиями и видеовставками.
Простая и удобная система сенсоров позволяла выбрать нужный раздел, увеличить фотографию, просмотреть видео.
Костик долго мялся. Наконец, сдался, махнул рукой...
- Смотри.
Статья с красивой обзорной фотографией. Заголовок - "Страшная саркома Спенбауэра побеждена!
Бывший пациент едет..."
Дальше Лина не смогла заставить себя прочитать, глаза отказывались повиноваться. Ну же!
"...в свадебное путешествие".
На фото - Стеф, счастливый и даже немного помолодевший, обнимает стройную фигурку в подвенечном платье.
- И все? - голос Лины прозвучал глухо, будто из глубин бездонного колодца.
- Все. Больше никаких сообщений. Похоже, в той стране, куда они поехали, Стеф поменял фамилию, имя, все данные. Сейчас такое разрешено, многие так делают - бывшие политические деятели, которых достали вездесущие папарацци, вышедшие в расход кинозвезды, свидетели криминальных процессов... Многие. Евросоюз такие вещи позволяет, Северные Штаты, Канада, из Панамерики кое-кто. Тайна личности называется. Я пробовал объявления давать - ничего. Не заметить он не мог, значит, просто не хочет. Я думаю так... Стеф порвал со всем, решил - уходить, так навсегда.
- Не может быть! - Лина выкрикнула это с такой яростью, что Костик даже отшатнулся. - Нет! Он не мог обо мне забыть, не мог!
- Лина, он вычеркнул себя из твоей жизни, еще когда ложился в Сон. Еще тогда. И запретил себе думать. Вот и доктор в клинике мне передал слова Стефа... любимая женщина уже семь лет считает меня мертвым и я...
- Я это слышала! Я его мертвым не считаю, ясно?!
- Тогда нужно послать ему весточку.
- Куда? - Лина оторопела.
- Назад, в две тысячи девятый, чтобы он прочитал ее, как только проснется.
- А это возможно? Что у вас тут уже и машину времени построили?
- Машину - нет, но... Обнадеживать пока не буду, сначала надо бы поговорить кое с кем.
Лина жила у Костика уже второй месяц и, в общем, быстро сообразила, какие пересуды вызывают у соседей ее появление в доме пожилого холостяка. Он был, конечно, не женат - ни одна женщина не выдержала бы такого, поэтому гости в его доме были большой редкостью. И вдруг... Странное дело, раньше нелюдимый затворник, Костик взял за моду устраивать вечеринки. Среди пятидесятилетних бородачей со сложившейся жизнью и их ухоженных, но все же не первой молодости, жен, Лина выглядела белой вороной и прекрасно это понимала, не раз ловя на себе восхищенные взгляды, а на Костике завистливые. Хотя он и представлял ее, как жену своего старого друга, который должен "вот-вот приехать".
Уже на третий раз Лина четко уяснила для себя, что все эти званные вечера - только для нее одной.
Костик обычно извинялся перед гостями, куда-то уходил, и Лине приходилось изображать хозяйку дома, развлекать народ в одиночестве. Впрочем, никто не обижался. Характер хозяина был известен, многие дамы даже сочувствовали девушке. Весьма обтекаемыми и невинными фразами.
И не понятно как реагировать. То ли Костик просто хочет ее отвлечь - и тогда надо поблагодарить, то ли пытается заставить ее забыть Стефа, жить новой жизнью. При таком раскладе неизбежен серьезный разговор. Лучше на слезах и эмоциях - мужчины этого больше всего боятся.
Про машину времени Костик больше не заикался, от намеков Лины уходил, на прямые вопросы отвечал уклончиво. Подозрения превратились в уверенность, Лина уже была готова ко всему, как неожиданно на одной из вечеринок появился нескладный парень лет двадцати пяти. Уже возрастом он выделялся из обычной среды костиковых гостей. Кроме того, зрачки у него были совершенно невероятного цвета - малиновые, и Лина поняла, что он носит контактные линзы, очками здесь уже давно не пользовались. Местный вариант "ботаника". Уж не подобрал ли Костик ей, наконец, партию!?
- Лина, знакомься, - хозяин подвел парня к ней, - это Андрей Сергеич, можно просто Андрюха...
да, Андрюх?
"Убью", - подумала Лина и бросила на хозяина испепеляющий взгляд.
Тот, нисколько не смутившись, продолжал...
- Он у Антона работает, - кивок на благообразного седого исполина, что вещал в дальнем углу, картинно всплескивая руками, - в институте... э-э... как это у вас называется?
Андрей покраснел, едва выдавил из себя...
- ...институт Пограничной Физики...
- А, да! Вылетело из головы. А кафедру я помню. Антон рассказывал. Кафедра темпоральных исследований, да? Эти ребята почти победили Время, Лина! Поговори с ним, тебе, как своего рода путешественнице во времени, будет интересно.
И повернувшись спиной к "Андрей Сергеичу, можно просто Андрюхе", незаметно ей подмигнул.
Надо ли говорить, что вечер удался на славу. Андрей смотрел только на Лину, ловил каждое ее слово. Мямлил немного поначалу, но это от смущения, ничего страшного. Конечно же, она проявила заинтересованность его работой, и, конечно же, он пригласил ее на завтра к себе в лабораторию.
Вечером Костик спросил...
- Ну, как Андрюха?
- Нормально, - невинно ответила Лина, - завтра поеду к нему в институт, обещал все показать...
Костик торжествовал. Вид у него был как у объевшегося до отвала сметаной балованного домашнего кота. Но в тему вдаваться не стал, спросил только...
- Письмо-то готово?
Утром после утомительной процедуры получения магнитного пропуска, Лина оказалась в святая святых темпоральной физики - экспериментальной лаборатории номер три. Андрей все еще стеснялся немного, заикался, совсем чуть-чуть, правда. Но постепенно увлекся, из его речи пропали...
"А Вы что об этом думаете?", "Хотите посмотреть?", в ней стало все больше технических терминов, в которых, честно говоря, Лина изрядно запуталась. Андрей уже вел экскурсию сам.
- А это наш экспериментальный аппарат. Темпоратор. Вроде машины времени, читали Уэллса?
Мы можем пока перемещать материю только в прошлое, то есть реверсировать течение времени.
Назад хронопоток намного стабильнее, корректировать передачу не нужно. Максимальная масса - около шестидесяти килограмм, но мы никогда еще с ней не работали, слишком много энергии уходит.
Самый большой предмет - вот такой же брусок чистого иридия. Нравится? Отправили в двухтысячный год, все прошло нормально. Сейчас будем отодвигать точку перемещения подальше, лет на двести-триста, а потом и с живой материей начнем. Мышей вот заказали.
- Здорово! - восхищенно сияла глазами Лина. - А как все это работает, покажите Андрей пожалуйста!
- Да, в общем, ничего сложного. Смотрите. Сюда мы вводим точные координаты перемещения.
Куда бы Вы хотели отослать наш иридий.
- Ну... например... э-э в две тысячи девятый год...
- Почему именно туда?
- Не обращайте внимания, Андрей, сентиментальность. В этот год десять лет, как я окончила школу, наверняка собирались мои старые друзья. А меня не было - я же спала...
- А-а... Извините. А точная дата?
Лине не нужно было даже рыться в памяти. Этот день и месяц она выучила наизусть.
- Семнадцатое июня.
- Ну вот, видите? Я выставляю дату, - Андрей ловко орудовал световым маркером, - время, пусть будет полдень, двенадцать ноль-ноль...
- А что дальше?
- Сейчас будет расчет, это примерно минут на десять, потом кладем наш брусок в стазис-камеру...
во-он туда, и все готово.
- А потом?
- Я нажимаю вот сюда, камера захлопывается и дальше эксперимент идет в автоматическом режиме. Персонал укрывается вот за этой переборкой. На всякий случай. Все просто, как я и говорил.
Прозвучал мелодичный звуковой сигнал.
- А, вот и готово. Расчеты завершены. Извините, Лина, сейчас я все обнулю здесь, и пойдем дальше.
Андрей повернулся спиной. У Лины была какая-то доля секунды. Она метнулась к стазисной камере, ткнула пальцем в сенсор. Завыла сирена, под потолком заплясала красная аварийная сигнализация.
- Что Вы...
- Простите, Андрюша. И прощайте. Вы мне очень помогли.
- Стойте!!
Но Лина уже поднырнула под накатывающий сверху люк камеры, скорчилась на полу.
"Господи! Что я делаю?!"
Ослепительная вспышка заставила Лину зажмуриться, и сразу же пропала опора из-под ног - она провалилась в какую-то неизмеримо глубокую бездну.
"Все должно быть хорошо. Я всего пятьдесят три кило вешу!"
В палату гибернации ее, конечно, не пустили. Лина стояла у большого во всю стену - обзорного экрана и жадно смотрела на бледное лицо Стефа. Борода и усы за семь лет почти не отросли, так - недельная щетина и все. Лоб опутан ворохом датчиков, пара закреплена на висках. На ресницах застыли серебристые капельки инея.
Вокруг суетились врачи, раздавались отрывистые команды, кто-то монотонным голосом считывал в микрофон показания мониторов жизнеобеспечения... "...сердцебиение - в норме, легочная активность - в норме..." - Лина не замечала ничего. Для нее сейчас существовал только Стеф, знакомый до последней черточки и заново обретенный.
Внезапно веки Стефа шевельнулись. Лина едва не вскрикнула от неожиданности, вскочила, подалась ближе к экрану. Разве врачи знают как надо? Руки хотели помочь Стефу проснуться, ласково касаться его, возвращать к жизни. Пришлось сунуть нетерпеливых в карман.
Что-то хрустнуло. Лина недоуменно извлекла из кармана куртки планшетку. А-а! Это ТА газета.
Машинально она выбрала сенсорами нужную статью - надо дочитать до конца. Ведь теперь этого НИКОГДА не будет.
"Наш спецкорр сообщает. Степан Калитниченко из России, первый успешно излеченный человек на Земле от саркомы Спенбауэра, ждал в глубоком анабиозе семь лет открытия нового способа лечения. В марте этого года он был найден. После успешной операции Степан полностью оправился.
Вчера он и его молодая жена отправились в свадебное путешествие. Пожелаем ему удачи!"
Снизу под уменьшенной копией стереофото - счастливо улыбающийся Стеф и женщина в фате - стояла подпись, на которую Лина в прошлый раз не обратила внимания... "Степан Калитниченко и его жена Лина".
Планшет чуть не выпал у Лины из рук. Она судорожно ткнула на фото... увеличить. На нее, задорно улыбаясь, смотрела... она сама. Рядом стоящий Стеф светился обожанием и любовью.
"Ну, Костик! Ох, ну только попадись мне! Я все тебе выскажу, все, что думаю! Ты, оказывается, все знал!"
СОН - ХУДШЕЕ ЛЕКАРСТВО
Завтра кто-то утром в постели поймет, что болен неизлечимо...
"Следи за собой"
"Кино"
Доктор суетливо перебирал разложенные на столе результаты анализов. Изредка стрелял по Стефу взглядом, потом снова опускал глаза. Будто стыдился чего-то. Может, просто устал - тяжело целый день пропускать через себя боль, надежды и сломанные судьбы за нищенскую зарплату, которую только полгода как начали вовремя выплачивать.
- Вот что, Степан Ильич, - доктор закончил свой пасьянс, направления и выписки легли в нужном порядке. - Боюсь, то, что я сейчас Вам скажу, вряд ли можно отнести к хорошим новостям.
- Что, так плохо? Пора место на кладбище выбирать?
Стеф, в общем, давно был к чему-то такому готов. Но все равно по спине побежал холодок, а голос, несмотря на всю браваду, предательски дрогнул.
Доктор сгорбился, как-то незаметно постарел лицом, выдавил:
- Реакция положительная. Диагноз подтвержден: саркома Спэнбауэра, вторая стадия.
- Это не диагноз, доктор, это приговор. Она же неизлечима, если я правильно помню!
- Да. Саркому Спэнбауэра лечить мы пока не умеем. Никто не умеет.
- И никакого выхода? Лекарства какие-нибудь, новые непроверенные способы лечения, западные клиники, наконец!! Что, ничего такого нет!?
- Нет. Ничего... Простите, Степан Иль...
Стеф обхватил голову руками, с силой втянул в себя воздух.
"Да возьми же себя в руки! Мужик ты или нет!! Будто ты этого не ждал?"
В кабинете повисло молчание. Доктор с испугом и сожалением смотрел на собеседника, Стеф молчал. Когда он заговорил, голос его прозвучал глухо:
- И... сколько мне осталось?
Доктор смешался, помедлил с ответом.
- Сколько, доктор!? Скажите правду...
- До третьей стадии - месяца три, а там...
- Знаю. Смотрел передачу. Еще пару недель на морфинах, а лучше сразу эвтаназия из милосердия...
Снова помолчали.
- И все же один очень небольшой шансик есть...
- Какой? - вскинулся Стеф.
- Маленький. Ничтожный. Вы про гибернацию слышали?
- Анабиоз?
- Да. Только это слово не совсем верно, его только журналисты используют, гибернация - термин более точный. Медицина научилась искусственно замедлять жизненные процессы, создавать нечто вроде тех изменений, что происходят в организме, например, медведей во время спячки.
- Вы предлагает мне лечь в спячку?
- Да, предлагаю. В нашей клинике проводится эксперимент, - доктор невесело усмехнулся, - Минздрав подсуетился. На шприцы еле-еле средств хватает, а они... В общем, закуплено шесть установок, уже три успешных погружения - мы так называем. Сейчас максимально доступный для нас срок двадцать, максимум тридцать лет. За это время способ лечения С-саркомы точно будет найден. Оптимисты говорят про десять-двенадцать лет, но что-то плохо верится. Я не требую от Вас мгновенного решения. Поезжайте домой, подумайте, посоветуйтесь с родными. А потом дадите ответ.
Хорошо?
Когда Стеф вернулся из Онкоцентра, Лины еще не было. Правильно, у нее сессия через месяц, голова забита зачетами и семинарами. Он специально не сказал про сегодняшнюю консультацию, боялся, что она плюнет на расписание, обязательно захочет поехать вместе с ним. Придется отговаривать, будут слезы и обвинения - опять ссора. Их и так слишком много за последнее время.
Ну, уж нет. Приговор он узнал, с гибернацией решать тоже придется одному. Двадцать лет, значит... Срок немалый. Линка сейчас на четырнадцать лет моложе, значит, будет на шесть лет старше. Да и дождется ли?
"Ну, вот что!" - Стеф яростно мотнул головой. - "Чтобы ты не решил, а на Линку это не вешай.
Хочешь стать замороженным бифштексом в холодильнике - вперед, только девочку в это впутывать незачем. Двадцать лет жизни, самого ее расцвета, псу под хвост, двадцать лет ходить в старых девах, ждать труса, которому смелости не хватило вовремя умереть! Не-ет, так дело не пойдет".
Стеф был готов ответить доктору согласием. Умирать не хочется никому, а тут все же какойникакой шанс. Но Лину придется отпустить, отрезать по живому. За двадцать-то лет жизнь у нее сто раз успеет наладиться, лучше прежней. Сделаем так...
Он, боясь передумать, цепко схватился за телефон. Хрупкая пластмасса жалобно скрипела, когда Стеф остервенело жал на кнопки.
- Алло. Онкоцентр? Будьте добры доктора Рыльцова...
Музыка. Бесконечно раздражающая мелодия - гимн эпохи офисных АТС.
- Доктор Рыльцов? Это Степан Калитниченко говорит. Здравствуйте. Да, я согласен. Угу. Хоть завтра. Только у меня будет одно условие...
Когда позвонили из Онкоцентра, и усталый безликий голос с намеком на сожаление сказал ей, что Степан Калитниченко скончался сегодня в шесть утра, Лина еще не верила. Не верила, когда официально сообщили результаты вскрытия, не верила даже у порога морга, в кругу мрачных и притихших Стефовых сослуживцев, нервно смоливших одну сигарету за другой. Даже когда в Зале Прощаний крематория заиграла траурная музыка, и закрытый черный лакированный ящик - в открытом гробу хоронить не дали, С-саркома в последней стадии человека не красит, - нелепо взмахнув пурпурной обивкой, медленно и торжественно уполз в бездонное нутро, она еще не поверила до конца.
Лишь дома, среди знакомых вещей, ЕГО вещей, она вдруг отчетливо поняла, что Стеф больше не войдет в комнату своим удивительно широким шагом, не подхватит ее на руки, заставив взвизгнуть от неожиданности, никогда больше не прогромыхает с порога его веселый бас...
- Ну, Линка-былинка, что у нас плохого?
Всего этого больше не будет. И только теперь Лина разрыдалась.
Месяц прошел как в тумане. Она продолжала ходить в институт, даже умудрилась успешно сдать сессию, но как-будто это все делала не она, кто-то другой, а настоящая Лина лишь смотрела со стороны незаинтересованным взглядом. Изредка звонили друзья Стефа, тактично спрашивали о делах, она отвечала... нормально, предлагали помощь, Лина благодарила и отказывалась. На сорок дней собралось человек двадцать, почти все, много вспоминали, пили за Стефа, но Лина сидела недвижимой каменной статуей, почти ни с кем не разговаривала и они, понимая ее состояние, как-то тихо и незаметно разошлись.
Наутро сквозь купленный двойной дозой феназепама крепкий сон прорвалась длинная телефонная трель.
- ...Алло? - прошептала в трубку Лина, надеясь, что это ошибка.
- Лина? Привет, это Костик.
Близкий друг Стефа, в школе еще за одной партой сидели.
- Костик... Что-то случилось?
- Случилось. Не могу видеть, как ты мучаешься. Можно мне сейчас к тебе приехать? Есть разговор.
Лина слушала Костика и не верила. Стеф... жив! Лежит в анабиозе, а она похоронила пустой гроб?
Господи, спасибо Тебе!
- Но почему!?
- Видишь ли... Он не хотел вешать на тебя эти двадцать лет. Говорил, что нечестно заставлять тебя ждать. Тебе сейчас девятнадцать?
- Да...
- А будет тридцать девять. Самые лучшие годы, как он сказал, псу под хвост. Не могу, говорит.
Лина почти не слушала. Бог мой, Стеф, какой же ты дурак! Благородный, честный дурак. Хотелось надавать ему пощечин и немедленно расплакаться на плече. Он жив! ЖИВ!!
И все же. Двадцать лет...
- Подожди, подожди, - Лина вдруг вскочила с дивана, оборвав Костика на полуслове, - есть же другой выход.
Она разворошила кипу газет на журнальном столике, отбрасывая в сторону ненужные.
- Где-то здесь это было... Сейчас... сейчас. А! Вот оно! Читай!
Лина с победным видом сунула Костику в руки какую-то рекламную газетку.
"Клиника коммерческой гибернации "Морфей". Путешествие в будущее. 100% успеха. Наша технология Вас не подведет".
Еще три месяца пролетели мимо. Лина лихорадочно искала деньги, коммерческий анабиоз стоил недешево. Кое-чем помог Костик, за проданную квартиру отвалили немало, удачно ушла и мебель.
День своего Сна Лина почти не запомнила. Костик подбросил ее ко входу клиники, но дальше она провожать не разрешила.
Широкий чистый холл, кругом мрамор и полированный паркет. Над регистрационной стойкой мозаикой выложен знакомый девиз... "Наша технология Вас не подведет". Лина привыкла верить в технологии. За Сон уплачено, пути назад нет. Пора становиться "заморозком", как именуют здесь своих пациентов. Зато скоро, совсем скоро, ведь двадцать лет пролетят незаметно, она сможет обнять Стефа...
Из светлой невесомой дымки выплыло улыбающееся лицо медсестры. Светящаяся полоска на вырезе голубоватой блузе странного покроя: "Мария, 4-е гиб. отделение"
- Как вы себя чувствуете?
- Но... - связки без долгой тренировки повиновались плохо, Лина поперхнулась и закашлялась.
Медсестра тут же протянула узкий стакан с теплой красноватой жидкостью.
- Нормально. - Лина окончательно пришла в себя, сразу вспомнила все. Бога ради, Мария, скажите какое сегодня число?
Фу-у-у... Все верно. Двадцать лет без двух суток. Вот будет сюрприз для Стефа!
Врачи поначалу не хотели ее отпускать. Приходил седовласый профессор долго убеждал ее о необходимости восстановительного курса. Мускулы не привыкли к нагрузкам, сердце, легкие двадцать лет работали в совсем другом режиме, могут и отказать с непривычки. Тогда Лина рассказала ему все.
На следующее утро профессор сам повез Лину в Онкоцентр.
Машины все такие же - на колесах, не летают, как в старых фильмах про будущее, разве формы чуть более зализанные, да ездят потише. Не в смысле медленнее, а тише, без рева и грохота. Да и бензиновой гари почти нет ...
Зато город... Совсем, совсем другой. Боже, как все переменилось на улицах! Сколько новых зданий! Ой, а это что?
Ладно, все потом, потом. Успеем еще нагуляться со Стефом, насмотреться и наохаться.
В Онкоцентре после утомительных переговоров ей все же разрешили встретиться с доктором Рыльцовым. Он сильно сдал за эти годы, поседел, старческие пальцы нервно теребят какой-то стержень.
- Что у вас, дорогая?
Лина, захлебываясь и путаясь в словах, вывалила на него свою историю.
- А-а! Как же, как же... Помню эту историю. Такой веселый молодой человек. Но позвольте, он ведь умер. Тогда саркому еще лечить не умели!
- Доктор! - настаивает Лина, - поверьте, я знаю правду, я знаю все. Знаю, что он жив, что лежит в вашей клинике. В заморозке на двадцать лет. Его должны разбудить завтра, ведь так? Я тоже проспала все это время, доктор! Я хочу быть с ним! Скажите мне правду или я пойду по всем палатам и буду его искать!
Доктор Рыльцов изменился в лице. Долго и пристально смотрел Лине в глаза.
- Да, - неожиданно деревянным голосом сказал он, - действительно, такой пациент лежал у нас в Онкоцентре, лежал в гибернаторе, ждал своего часа. И дождался. Через семь лет метод лечения Ссаркомы был найден. Степана Калитниченко разбудили в две тысячи девятом, оперировали и излечили полностью. Перед выпиской я зашел поговорить с ним, спросил... куда Вы теперь? Я помню его слова, девочка. Он ответил, что любимая женщина уже семь лет считает его мертвым, наверняка нашла новое счастье, и ее жизни мешать он не собирается. Это про Вас, Лина. Насколько я помню, Степан через полгода прислал мне электронное письмо, сообщил, что уезжает из страны. Куда - неизвестно. Никаких координат он никому не оставил, даже своему лучшему другу, он приходил ко мне за неделю до Вас. Я ничем не смог помочь ему, и Вам мне сказать нечего. Степан просто исчез.
- Я найду его, - прошептала Лина, - найду!
- Удачи Вам, Лина. От всего сердца - удачи. Только...
- Не говорите ничего, доктор. Не хочу ничего слышать. Скажите лучше, как мне связаться с этим лучшим другом? Ну, который приходил к Вам недавно.
Конечно, это был Костик. Кто же еще? Он тоже постарел, обрюзг, отрастил бороду.
Лина все никак не могла привыкнуть, что все телефоны теперь оборудованы видеоприставкой. Как в фантастических фильмах. На маленьком экранчике приветливая улыбка Костика казалась вымученной.
- Доброго дня! С кем имею..?
- Костик, это я!
Он отреагировал поначалу странно.
- Лина? Что случилось?
Вот так да! Двадцать лет не виделись, ни "привет", ни "рад тебя слышать"!
- Как что?! Я проснулась только вчера... - Лина едва сдерживала рвущийся наружу крик.
- Вчера? - как-то сдавленно переспросил Костик и замолчал.
- Ну да, конечно, вчера. Приезжаю в Онкоцентр, а тут...
- Лина, включи-ка "обзорник".
Ах, да. Обратный сигнал. Лина, мельком глянув в зеркало, ткнула в сенсор. Глаза Костика на секунду расширились, брови поползли вверх.
- Так. Привет, Лина...
- Костик, слушай, ты не знаешь где Стеф? Я проснулась, сразу сюда, а тут мне говорят, что он уже через семь лет проснулся, его оперировали, удачно, и он уехал! В другую страну. Костик, ты чтонибудь знаешь об этом?! Ты же тоже про это только недавно узнал, да?
- Подожди, подожди... Не так быстро. - Костик говорил медленно, будто подбирал слова. - Ты в Онкоцентре сейчас? Я минут через тридцать буду заберу тебя. Там и поговорим.
И снова Лина не могла так, сразу заставить себя поверить. Стеф проснулся в две тысячи девятом и, никому ничего не сообщив, даже лучшим друзьям, Костику и Семену Рогову, уехал из страны. Куда - неизвестно.
- Я, Линка, также как и ты был уверен, что Стеф еще в "заморозке". Приехал за неделю до назначенного срока, чтобы узнать, что и как, а меня тут встречает доктор Рыльцов с ошеломляющей новостью. Как обухом по голове. Стеф-то уже чертову дюжину лет как проснулся и неизвестно где он теперь! Я, конечно, предпринял активные поиски, ты не представляешь даже, какие возможности появились у Интернета за эти годы! Но: ничего. Пустота. Будто и не было человека.
- Он жив вообще?
- Не знаю. Скорее всего, да. Только сменил все, вплоть до фамилии... наверное.
Что-то в голосе Костика заставило Лину насторожиться. Была в нем какая-то фальшь, будто он некую легенду излагал, давно заготовленную.
- Костик, - она поднялась с кушетки, подошла к нему, - ты ВСЕ мне рассказал?
- Ну, да... Что мне от тебя таиться?!
- Врешь ты! Не умеете вы, мужики, врать! Что ты от меня скрываешь? Ну-ка, рассказывай! Я все равно сама докопаюсь!
Газеты теперь заменила электронная планшетка, на которую в любой момент можно было вызвать новостной раздел любого издания - статьи-обзоры со стереофотографиями и видеовставками.
Простая и удобная система сенсоров позволяла выбрать нужный раздел, увеличить фотографию, просмотреть видео.
Костик долго мялся. Наконец, сдался, махнул рукой...
- Смотри.
Статья с красивой обзорной фотографией. Заголовок - "Страшная саркома Спенбауэра побеждена!
Бывший пациент едет..."
Дальше Лина не смогла заставить себя прочитать, глаза отказывались повиноваться. Ну же!
"...в свадебное путешествие".
На фото - Стеф, счастливый и даже немного помолодевший, обнимает стройную фигурку в подвенечном платье.
- И все? - голос Лины прозвучал глухо, будто из глубин бездонного колодца.
- Все. Больше никаких сообщений. Похоже, в той стране, куда они поехали, Стеф поменял фамилию, имя, все данные. Сейчас такое разрешено, многие так делают - бывшие политические деятели, которых достали вездесущие папарацци, вышедшие в расход кинозвезды, свидетели криминальных процессов... Многие. Евросоюз такие вещи позволяет, Северные Штаты, Канада, из Панамерики кое-кто. Тайна личности называется. Я пробовал объявления давать - ничего. Не заметить он не мог, значит, просто не хочет. Я думаю так... Стеф порвал со всем, решил - уходить, так навсегда.
- Не может быть! - Лина выкрикнула это с такой яростью, что Костик даже отшатнулся. - Нет! Он не мог обо мне забыть, не мог!
- Лина, он вычеркнул себя из твоей жизни, еще когда ложился в Сон. Еще тогда. И запретил себе думать. Вот и доктор в клинике мне передал слова Стефа... любимая женщина уже семь лет считает меня мертвым и я...
- Я это слышала! Я его мертвым не считаю, ясно?!
- Тогда нужно послать ему весточку.
- Куда? - Лина оторопела.
- Назад, в две тысячи девятый, чтобы он прочитал ее, как только проснется.
- А это возможно? Что у вас тут уже и машину времени построили?
- Машину - нет, но... Обнадеживать пока не буду, сначала надо бы поговорить кое с кем.
Лина жила у Костика уже второй месяц и, в общем, быстро сообразила, какие пересуды вызывают у соседей ее появление в доме пожилого холостяка. Он был, конечно, не женат - ни одна женщина не выдержала бы такого, поэтому гости в его доме были большой редкостью. И вдруг... Странное дело, раньше нелюдимый затворник, Костик взял за моду устраивать вечеринки. Среди пятидесятилетних бородачей со сложившейся жизнью и их ухоженных, но все же не первой молодости, жен, Лина выглядела белой вороной и прекрасно это понимала, не раз ловя на себе восхищенные взгляды, а на Костике завистливые. Хотя он и представлял ее, как жену своего старого друга, который должен "вот-вот приехать".
Уже на третий раз Лина четко уяснила для себя, что все эти званные вечера - только для нее одной.
Костик обычно извинялся перед гостями, куда-то уходил, и Лине приходилось изображать хозяйку дома, развлекать народ в одиночестве. Впрочем, никто не обижался. Характер хозяина был известен, многие дамы даже сочувствовали девушке. Весьма обтекаемыми и невинными фразами.
И не понятно как реагировать. То ли Костик просто хочет ее отвлечь - и тогда надо поблагодарить, то ли пытается заставить ее забыть Стефа, жить новой жизнью. При таком раскладе неизбежен серьезный разговор. Лучше на слезах и эмоциях - мужчины этого больше всего боятся.
Про машину времени Костик больше не заикался, от намеков Лины уходил, на прямые вопросы отвечал уклончиво. Подозрения превратились в уверенность, Лина уже была готова ко всему, как неожиданно на одной из вечеринок появился нескладный парень лет двадцати пяти. Уже возрастом он выделялся из обычной среды костиковых гостей. Кроме того, зрачки у него были совершенно невероятного цвета - малиновые, и Лина поняла, что он носит контактные линзы, очками здесь уже давно не пользовались. Местный вариант "ботаника". Уж не подобрал ли Костик ей, наконец, партию!?
- Лина, знакомься, - хозяин подвел парня к ней, - это Андрей Сергеич, можно просто Андрюха...
да, Андрюх?
"Убью", - подумала Лина и бросила на хозяина испепеляющий взгляд.
Тот, нисколько не смутившись, продолжал...
- Он у Антона работает, - кивок на благообразного седого исполина, что вещал в дальнем углу, картинно всплескивая руками, - в институте... э-э... как это у вас называется?
Андрей покраснел, едва выдавил из себя...
- ...институт Пограничной Физики...
- А, да! Вылетело из головы. А кафедру я помню. Антон рассказывал. Кафедра темпоральных исследований, да? Эти ребята почти победили Время, Лина! Поговори с ним, тебе, как своего рода путешественнице во времени, будет интересно.
И повернувшись спиной к "Андрей Сергеичу, можно просто Андрюхе", незаметно ей подмигнул.
Надо ли говорить, что вечер удался на славу. Андрей смотрел только на Лину, ловил каждое ее слово. Мямлил немного поначалу, но это от смущения, ничего страшного. Конечно же, она проявила заинтересованность его работой, и, конечно же, он пригласил ее на завтра к себе в лабораторию.
Вечером Костик спросил...
- Ну, как Андрюха?
- Нормально, - невинно ответила Лина, - завтра поеду к нему в институт, обещал все показать...
Костик торжествовал. Вид у него был как у объевшегося до отвала сметаной балованного домашнего кота. Но в тему вдаваться не стал, спросил только...
- Письмо-то готово?
Утром после утомительной процедуры получения магнитного пропуска, Лина оказалась в святая святых темпоральной физики - экспериментальной лаборатории номер три. Андрей все еще стеснялся немного, заикался, совсем чуть-чуть, правда. Но постепенно увлекся, из его речи пропали...
"А Вы что об этом думаете?", "Хотите посмотреть?", в ней стало все больше технических терминов, в которых, честно говоря, Лина изрядно запуталась. Андрей уже вел экскурсию сам.
- А это наш экспериментальный аппарат. Темпоратор. Вроде машины времени, читали Уэллса?
Мы можем пока перемещать материю только в прошлое, то есть реверсировать течение времени.
Назад хронопоток намного стабильнее, корректировать передачу не нужно. Максимальная масса - около шестидесяти килограмм, но мы никогда еще с ней не работали, слишком много энергии уходит.
Самый большой предмет - вот такой же брусок чистого иридия. Нравится? Отправили в двухтысячный год, все прошло нормально. Сейчас будем отодвигать точку перемещения подальше, лет на двести-триста, а потом и с живой материей начнем. Мышей вот заказали.
- Здорово! - восхищенно сияла глазами Лина. - А как все это работает, покажите Андрей пожалуйста!
- Да, в общем, ничего сложного. Смотрите. Сюда мы вводим точные координаты перемещения.
Куда бы Вы хотели отослать наш иридий.
- Ну... например... э-э в две тысячи девятый год...
- Почему именно туда?
- Не обращайте внимания, Андрей, сентиментальность. В этот год десять лет, как я окончила школу, наверняка собирались мои старые друзья. А меня не было - я же спала...
- А-а... Извините. А точная дата?
Лине не нужно было даже рыться в памяти. Этот день и месяц она выучила наизусть.
- Семнадцатое июня.
- Ну вот, видите? Я выставляю дату, - Андрей ловко орудовал световым маркером, - время, пусть будет полдень, двенадцать ноль-ноль...
- А что дальше?
- Сейчас будет расчет, это примерно минут на десять, потом кладем наш брусок в стазис-камеру...
во-он туда, и все готово.
- А потом?
- Я нажимаю вот сюда, камера захлопывается и дальше эксперимент идет в автоматическом режиме. Персонал укрывается вот за этой переборкой. На всякий случай. Все просто, как я и говорил.
Прозвучал мелодичный звуковой сигнал.
- А, вот и готово. Расчеты завершены. Извините, Лина, сейчас я все обнулю здесь, и пойдем дальше.
Андрей повернулся спиной. У Лины была какая-то доля секунды. Она метнулась к стазисной камере, ткнула пальцем в сенсор. Завыла сирена, под потолком заплясала красная аварийная сигнализация.
- Что Вы...
- Простите, Андрюша. И прощайте. Вы мне очень помогли.
- Стойте!!
Но Лина уже поднырнула под накатывающий сверху люк камеры, скорчилась на полу.
"Господи! Что я делаю?!"
Ослепительная вспышка заставила Лину зажмуриться, и сразу же пропала опора из-под ног - она провалилась в какую-то неизмеримо глубокую бездну.
"Все должно быть хорошо. Я всего пятьдесят три кило вешу!"
В палату гибернации ее, конечно, не пустили. Лина стояла у большого во всю стену - обзорного экрана и жадно смотрела на бледное лицо Стефа. Борода и усы за семь лет почти не отросли, так - недельная щетина и все. Лоб опутан ворохом датчиков, пара закреплена на висках. На ресницах застыли серебристые капельки инея.
Вокруг суетились врачи, раздавались отрывистые команды, кто-то монотонным голосом считывал в микрофон показания мониторов жизнеобеспечения... "...сердцебиение - в норме, легочная активность - в норме..." - Лина не замечала ничего. Для нее сейчас существовал только Стеф, знакомый до последней черточки и заново обретенный.
Внезапно веки Стефа шевельнулись. Лина едва не вскрикнула от неожиданности, вскочила, подалась ближе к экрану. Разве врачи знают как надо? Руки хотели помочь Стефу проснуться, ласково касаться его, возвращать к жизни. Пришлось сунуть нетерпеливых в карман.
Что-то хрустнуло. Лина недоуменно извлекла из кармана куртки планшетку. А-а! Это ТА газета.
Машинально она выбрала сенсорами нужную статью - надо дочитать до конца. Ведь теперь этого НИКОГДА не будет.
"Наш спецкорр сообщает. Степан Калитниченко из России, первый успешно излеченный человек на Земле от саркомы Спенбауэра, ждал в глубоком анабиозе семь лет открытия нового способа лечения. В марте этого года он был найден. После успешной операции Степан полностью оправился.
Вчера он и его молодая жена отправились в свадебное путешествие. Пожелаем ему удачи!"
Снизу под уменьшенной копией стереофото - счастливо улыбающийся Стеф и женщина в фате - стояла подпись, на которую Лина в прошлый раз не обратила внимания... "Степан Калитниченко и его жена Лина".
Планшет чуть не выпал у Лины из рук. Она судорожно ткнула на фото... увеличить. На нее, задорно улыбаясь, смотрела... она сама. Рядом стоящий Стеф светился обожанием и любовью.
"Ну, Костик! Ох, ну только попадись мне! Я все тебе выскажу, все, что думаю! Ты, оказывается, все знал!"