Александр Чернобровкин
Кат
Верхние угли в горниле покрылись серовато-белым пеплом, лишь нижние, багрово-оранжевые, проглядывали в просветы не спекшейся пока корки, напоминая переполненные звериной яростью глаза и как бы расплавляли воздух над собой, делая его зыбким и тягучим, прорывались дальше и играли золотисто-красными отблесками на разложенном на грязном, в подпалинах столе клеймах, прутьях, клещах, молотках, ножах, деревянном кнутовище, захватанном до блеска, и металлических вставках в концы треххвостого кнута, в лужице на земляном, утрамбованном полу, подернутой пленкой и похожей на темно-вишневый студень, на отшлифованном жале крюка, повисшего надлужицей на толстой бечеве, продетой в кольцо, которое было приделано к высокому, покрытому копотью потолку, на железном засове низкой, закругленной сверху двери с маленьким глазком, сколоченной из толстых дубовых досок, на железном засове и полосках другой двери, широкой, почти квадратной, которая находилась напротив первой и выше, под потолком, и кней вела каменная лестница в пять стертых ступенек и без перил, на сложенных из диком камня и будто покрытых потом, отсыревших стенах, на темной, потерявшей краски иконе и еле коптящей, бронзовой лампадке, висящих в углу, на стоявшем там же на полу чугуне с придавленной камнем крышкой, на покрывале, сшитом из волчьих шкур, которым была застелена лавка, на воде в двух кадках, стоявших между лавкой и горном, на лице человека, приземистого, но широкого в кости, с густой темно-русой с рыжинкой бородой, который мыл руки в ближней к огню кадке. Если на лбу, с прилипшими к нему темно-русыми прядями, и на крупном пористом носу блики перемещались медленно, плавно, то на поверхности воды вели себя беспокойно: то дробились, то сливались, то совсем исчезали, когда человек окунал или вытягивал закопченные сильные руки, покрытые густой, но короткой, подпаленной шерстью. Вытянув руки из воды, он долго тер их золой, скреб ногтями, а потом выковыривал лучинкой из под ногтей грязь, которая, попав на мокрые подушечки, оставляла розовые следы, и окунал снова по локоть, до закатанных рукавов грязной, в бурых пятнах спереди, желтовато-белой, исподней рубахи, мокрой от пота под мышками и между лопатками. Зола всплывала на поверхность темно-серыми комками, какое-то время перекатывалась на волнах вместе с отблесками, словно пыталась прогнать их, и постепенно исчезала, то ли растворяясь, то ли оседая на дно. Выигравшие поединок отблески сбивались в широкую полосу и затихали, обхватив замершие локти, и казалось, что падают золотисто-красные не от углей в горниле, а от рук.
Кто-то тихонько, по мышиному поскребся в верхнюю дверь раз, другой. Тяжелая дверь качнулась от сильного толчка и замерла, приоткрытая на самую малость, точно ее отщепили от косяка, вогнав клин. В щель просунулась черная собачья морда с седой клочковатой шерстью вокруг пасти, лысым темечком и золотой серьгой в правом ухе. Пес долго и настороженно принюхивался, подергивая черным влажным носом, затем полыхнул, оглядывая помещение, багровыми, как раскаленные угли, глазами, которые, потухнув, превратились вбельма с едва заметными черными рисочками в центре. Куцехвостое, без единого светлого пятнышка туловище протиснулось вслед за мордой и как бы подталкивая ее, замерло на верхней ступеньке, брезгливо стряхнув с лап снежинки, кончиком хвоста ударило по дубовой двери, которая легко и бесшумно захлопнулась. Прямо с лестницы пес сиганул на стол, обнюхал разложенные там инструменты, недовольно фыркнул и глухо рыкнул и вторым прыжком оказался у лужицы. Шерсть вздыбилась на холке, будто хотела достать до нависшего над ней крюка, по телу пробежала судорога. Пес тявкнул хрипло, словно кашлянул, легонько ткнулся мордой в лужицу, прорывая пленку, и начал жадно лакать. В углу пасти появилась розовая слюна, а из глотки послышалось довольное урчание, напоминающее скрежет ножа, который точат на вертящемся круге. Урчание становилось все громче и громче, будто круг вертели все быстрее и быстрее.
Хозяин словно не замечал гостя, еще какое-то время держал руки в воде, потом побултыхал ими и медленно, точно не хотел, чтобы хоть капля упала на пол, высунул из воды и подержал над кадкой. Грязной тряпкой – лоскутом от старой исподней рубахи – вытер руки и повесил ее на гвоздь, вбитый в стену у горна. Только после этого он повернулся к псу, вылизывающему края неглубокой впадинки, в которой стояла раньше лужица.
Почувствовав взгляд человека, черный пес испуганно вжал голову в плечи и осторожно, словно ждал удара и готов был отпрыгнуть, повернул ее. Глаза его, встретившись с человеческими, налились краснотой, точно зрачки-рисочки, растекаясь по бельмам, изменяя свой цвет, затем вспыхнули, будто выстрелили багровыми искрами, но не смогли одолеть человека и потухли. Пес встал на задние лапы, пригнул голову, точно кланялся, обхватил левой лапой морду, а правой ударил по золотой серьге. Она издала звук чистый и звонкий, будто ударили по ней золотым молоточком, – и пес вдруг увеличился в несколько раз, а шерсть уплотнилась и соткалась в толстую черную материю плаща, укрывавшего от макушки до лап. Полы плаща распахнулись и опали, и из него, точно светло-коричневая гусеница из черного кокона, высунулся лысый старичок с жиденькой седой бороденкой, с похожими на бельма глазами, имеющими вместо зрачков еле заметные рисочки, и с золотой серьгой в правом ухе. Старичок откинул плащ за спину, вытер узкой морщинистой темно-коричневой рукой по-юношески алые губы, тонкие и постоянно шевелящиеся, будто черви на огне, и радостно захихикал. Смех был необычный – будто топором рубили кольчугу – хрз-хрз-хрз!..
Кто-то тихонько, по мышиному поскребся в верхнюю дверь раз, другой. Тяжелая дверь качнулась от сильного толчка и замерла, приоткрытая на самую малость, точно ее отщепили от косяка, вогнав клин. В щель просунулась черная собачья морда с седой клочковатой шерстью вокруг пасти, лысым темечком и золотой серьгой в правом ухе. Пес долго и настороженно принюхивался, подергивая черным влажным носом, затем полыхнул, оглядывая помещение, багровыми, как раскаленные угли, глазами, которые, потухнув, превратились вбельма с едва заметными черными рисочками в центре. Куцехвостое, без единого светлого пятнышка туловище протиснулось вслед за мордой и как бы подталкивая ее, замерло на верхней ступеньке, брезгливо стряхнув с лап снежинки, кончиком хвоста ударило по дубовой двери, которая легко и бесшумно захлопнулась. Прямо с лестницы пес сиганул на стол, обнюхал разложенные там инструменты, недовольно фыркнул и глухо рыкнул и вторым прыжком оказался у лужицы. Шерсть вздыбилась на холке, будто хотела достать до нависшего над ней крюка, по телу пробежала судорога. Пес тявкнул хрипло, словно кашлянул, легонько ткнулся мордой в лужицу, прорывая пленку, и начал жадно лакать. В углу пасти появилась розовая слюна, а из глотки послышалось довольное урчание, напоминающее скрежет ножа, который точат на вертящемся круге. Урчание становилось все громче и громче, будто круг вертели все быстрее и быстрее.
Хозяин словно не замечал гостя, еще какое-то время держал руки в воде, потом побултыхал ими и медленно, точно не хотел, чтобы хоть капля упала на пол, высунул из воды и подержал над кадкой. Грязной тряпкой – лоскутом от старой исподней рубахи – вытер руки и повесил ее на гвоздь, вбитый в стену у горна. Только после этого он повернулся к псу, вылизывающему края неглубокой впадинки, в которой стояла раньше лужица.
Почувствовав взгляд человека, черный пес испуганно вжал голову в плечи и осторожно, словно ждал удара и готов был отпрыгнуть, повернул ее. Глаза его, встретившись с человеческими, налились краснотой, точно зрачки-рисочки, растекаясь по бельмам, изменяя свой цвет, затем вспыхнули, будто выстрелили багровыми искрами, но не смогли одолеть человека и потухли. Пес встал на задние лапы, пригнул голову, точно кланялся, обхватил левой лапой морду, а правой ударил по золотой серьге. Она издала звук чистый и звонкий, будто ударили по ней золотым молоточком, – и пес вдруг увеличился в несколько раз, а шерсть уплотнилась и соткалась в толстую черную материю плаща, укрывавшего от макушки до лап. Полы плаща распахнулись и опали, и из него, точно светло-коричневая гусеница из черного кокона, высунулся лысый старичок с жиденькой седой бороденкой, с похожими на бельма глазами, имеющими вместо зрачков еле заметные рисочки, и с золотой серьгой в правом ухе. Старичок откинул плащ за спину, вытер узкой морщинистой темно-коричневой рукой по-юношески алые губы, тонкие и постоянно шевелящиеся, будто черви на огне, и радостно захихикал. Смех был необычный – будто топором рубили кольчугу – хрз-хрз-хрз!..
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента