Александр Чернобровкин
Встреча
Олька Макеева была отличницей-зубрилкой, хорошие отметки ей ставили не за знания, а за усердие. Невзрачная тихоня, она умудрялась оставаться незаметной, даже несмотря на высокий для женщины рост. Они оказались в одном классе, когда из шести восьмых набралось всего на три желающих получить полное среднее образование. Мальчишек в классе стало десять человек, в два раза меньше, чем девчонок, хотя раньше было примерно поровну. Мальчишки заняли последние парты во всех трех рядах и две предпоследние в крайних. Он сидел за последней в среднем ряду, Олька – перед ним. Место ей, как зубрилке, было на первой парте перед учительским столом, на “камчатку” ее и Милку Черевкову – широкогрудую пловчиху, кандидата в мастера спорта – загнали из-за роста. Жиденькие темно-русые волосы Ольки были зачесаны назад, открывая невысокий лоб в красных угрях, и заплетены в тощую косичку, которая казалась короче, чем была на самом деле. Он дергал ее за косу от скуки или когда нуждался в учебнике. Сам ходил в школу с одной общей тетрадью на все предметы: засунул ее за пояс под пиджак – и чухнул с уроков, уборщица или учительница на выходе из школы не придерется: куда это ты с портфелем направляешься?! Он дергал за косу и командовал:
– Учебник дай!
Олька молча и потупив глаза давала учебник.
Эта коса на сутулой спине были для него символом безропотной покорности коммунистической диктатуре. Когда он начинал спорить о преимуществах “развитого социализма” с учительницей по обществоведению, молодой и еще не научившейся по-коммунистически затыкать оппонентам рот, Макеева ниже обычного склоняла голову, спина сгибалась еще сильнее, и у него возникало непреодолимое желание врезать Ольке промеж забугривших лопаток. Остальные одноклассники тоже помалкивали, но ее согнутая спина бесила больше всего.
Его сосед по парте Андрей Дичев по кличке Дик тоже дергал Ольку за косу, когда нужно было что-нибудь. С Милкой Черевковой этот номер не проходил, ее дергали за коротко стриженые волосы, когда урок был уж совсем скучным, обычно на математике. Милка разворачивалась с грохотом – обязательно что-то падало или ломалось – и закатывала Андрюхе звонкую оплеуху, хотя в большинстве случаев виноват был не он.
– Черевкова! – прикрикивала на нее математичка.
– А чего он, дурак, дергает?!
– Наверное, влюбился, – отвечала учительница.
Если Дик и был к ней неравнодушен, то только потому, что Милка – старшая сестра Эдика Черевкова, гордости всех мальчишек школы, который в пятнадцать лет уже побеждал на областных соревнованиях по боксу.
Может быть, и Олька принимала дерганье за проявления влюбленности к ней. Это он понял на выпускном вечере. В актовом зале отзвучали напутственные речи директора и учителей и на сцене школьный вокально-инструментальный ансамбль принялся настраивать аппаратуру, готовясь к балу. Мальчишки сбегали в туалет этажом ниже и засосали по бутылке портвейна, припасенного заранее. Пьяный от радости и вина, он стоял с соседкой по дому, учившейся в параллельном классе, и трепался о чем-то веселом. Впереди были свобода и воля. С завтрашнего дня начнется другая жизнь, намного лучшая.
– Как на тебя смотрит вон та, дылда! – с ухмылочкой произнесла соседка, глядя ему за спину. – Твоя пассия? – жеманно выпятила она последнее слово. – Подожди, не сразу оборачивайся.
Встретившись с ним взглядом, Олька Макеева испуганно потупилась и густо покраснела.
Он фыркнул:
– Тоже мне, пассия!
Он поступил в московский вуз, женился на москвичке и остался в столице по распределению. На родину приезжал все реже и реже, за двадцать лет так ни разу и не встретившись с Макеевой. Как-то уже после окончания института столкнулся с Милкой Черевковой, которая к тому времени вышла замуж, родила сына, забросила спорт и стала в три раза толще. Она и рассказала, что Олька провалилась в институт, пошла учиться в ПТУ, где через полгода задурила: запила, по рукам пошла, дважды аборт делала, потому что не знала, кто отец. Покуролесив пару лет, сошлась с бывшим зэком, алкашом, родила от него близнецов, мальчика и девочку, оба слабенькие на голову, отстают в развитии, а сейчас работает уборщицей на заводе.
– Рассказал бы кто – в жизни бы не поверила! Но ведь своими глазами все видела, сколько раз плакаться ко мне приходила, пока я ее не отвадила. Вот тебе и отличница! – закончила рассказ Милка и произнесла назидательно: – Мне мама все время ее в пример ставила, а жизнь – она рассудила.
– Учебник дай!
Олька молча и потупив глаза давала учебник.
Эта коса на сутулой спине были для него символом безропотной покорности коммунистической диктатуре. Когда он начинал спорить о преимуществах “развитого социализма” с учительницей по обществоведению, молодой и еще не научившейся по-коммунистически затыкать оппонентам рот, Макеева ниже обычного склоняла голову, спина сгибалась еще сильнее, и у него возникало непреодолимое желание врезать Ольке промеж забугривших лопаток. Остальные одноклассники тоже помалкивали, но ее согнутая спина бесила больше всего.
Его сосед по парте Андрей Дичев по кличке Дик тоже дергал Ольку за косу, когда нужно было что-нибудь. С Милкой Черевковой этот номер не проходил, ее дергали за коротко стриженые волосы, когда урок был уж совсем скучным, обычно на математике. Милка разворачивалась с грохотом – обязательно что-то падало или ломалось – и закатывала Андрюхе звонкую оплеуху, хотя в большинстве случаев виноват был не он.
– Черевкова! – прикрикивала на нее математичка.
– А чего он, дурак, дергает?!
– Наверное, влюбился, – отвечала учительница.
Если Дик и был к ней неравнодушен, то только потому, что Милка – старшая сестра Эдика Черевкова, гордости всех мальчишек школы, который в пятнадцать лет уже побеждал на областных соревнованиях по боксу.
Может быть, и Олька принимала дерганье за проявления влюбленности к ней. Это он понял на выпускном вечере. В актовом зале отзвучали напутственные речи директора и учителей и на сцене школьный вокально-инструментальный ансамбль принялся настраивать аппаратуру, готовясь к балу. Мальчишки сбегали в туалет этажом ниже и засосали по бутылке портвейна, припасенного заранее. Пьяный от радости и вина, он стоял с соседкой по дому, учившейся в параллельном классе, и трепался о чем-то веселом. Впереди были свобода и воля. С завтрашнего дня начнется другая жизнь, намного лучшая.
– Как на тебя смотрит вон та, дылда! – с ухмылочкой произнесла соседка, глядя ему за спину. – Твоя пассия? – жеманно выпятила она последнее слово. – Подожди, не сразу оборачивайся.
Встретившись с ним взглядом, Олька Макеева испуганно потупилась и густо покраснела.
Он фыркнул:
– Тоже мне, пассия!
Он поступил в московский вуз, женился на москвичке и остался в столице по распределению. На родину приезжал все реже и реже, за двадцать лет так ни разу и не встретившись с Макеевой. Как-то уже после окончания института столкнулся с Милкой Черевковой, которая к тому времени вышла замуж, родила сына, забросила спорт и стала в три раза толще. Она и рассказала, что Олька провалилась в институт, пошла учиться в ПТУ, где через полгода задурила: запила, по рукам пошла, дважды аборт делала, потому что не знала, кто отец. Покуролесив пару лет, сошлась с бывшим зэком, алкашом, родила от него близнецов, мальчика и девочку, оба слабенькие на голову, отстают в развитии, а сейчас работает уборщицей на заводе.
– Рассказал бы кто – в жизни бы не поверила! Но ведь своими глазами все видела, сколько раз плакаться ко мне приходила, пока я ее не отвадила. Вот тебе и отличница! – закончила рассказ Милка и произнесла назидательно: – Мне мама все время ее в пример ставила, а жизнь – она рассудила.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента