----------------------------------------------------------
Gilbert Keith Chesterton. Greybeards at play (1900),
The wild knight (1900), Poems (1915).
Честертон Г.-К. Избранные произведения. В 3-х т.
М.: Худож.лит., 1990. Том 3, с. 423-456.
OCR: sad369 (г. Омск)
----------------------------------------------------------
Из сборника "Седобородые развлекаются"
Посвящение................................... Перевод Г. Кружкова
Единение философа с природой......... Перевод Г. Кружкова
Что такое Ляпс?..................................... Перевод Г.
Кружкова
Из сборника "Дикий рыцарь"
Осел......................................... Перевод М. Бородицкой
Устами нерожденного ребенка....... Перевод И. Кутика
Растяжение цвета......................... Перевод И. Кутика
Фонарь..................................... Перевод М. Бородицкой
Элегия на сельском кладбище........ Перевод М. Бородицкой
Книга Екклезиаста...................... Перевод И. Кутика
Из сборника "Стихи"
Молчаливый народ...................... Перевод М. Бородицкой
Аристократ................................ Перевод Ю. Шрейдера
Песнь поражения........................ Перевод Е. Рейна
Другие стихи
Вариации на один мотив................ Перевод Г. Кружкова
Песни конторщиков..................... Перевод Г. Кружкова
Поэту-постмодернисту.................. Перевод Г. Кружкова
Баллады
Баллада самоубийцы..................... Перевод М. Бородицкой
Баллада антипуританская............... Перевод М. Бородицкой
Баллада автомобильная.................. Перевод М. Бородицкой
Баллада о диковинах..................... Перевод М. Бородицкой
Баллада журналистская.................. Перевод Г. Кружкова
Баллада театральная..................... Перевод Г. Кружкова
Э. К. Б.
Мы были не разлей вода,
Два друга -- я и он,
Одну сигару мы вдвоем
Курили с двух сторон.
Одну лелеяли мечту,
В два размышляя лба;
Все было общее у нас --
И шляпа, и судьба.
Я помню жар его речей,
Высокий страсти взлет,
Когда сбивался галстук вбок,
А фалды -- наперед.
Я помню яростный порыв
К свободе и добру,
Когда он от избытка чувств
Катался по ковру.
Но бури юности прошли
Давно -- увы и ах! --
И вновь младенческий пушок
У нас на головах.
И вновь, хоть мы прочли с тобой
Немало мудрых книг,
Нам междометья в трудный час
Приходят на язык.
Что нам до куколок пустых! --
Не выжать из дурех
Ни мысли путной, сколько им
Ни нажимай под вздох.
Мы постарели наконец,
Пора и в детство впасть.
Пускай запишут нас в шуты --
Давай пошутим всласть!
И если мир, как говорят,
Раскрашенный фантом,
Прельстимся яркостью даров
И краску их лизнем!
Давным-давно минули дни
Унынья и тоски,
Те прежние года, когда
Мы были старики.
Пусть ныне шустрый вундеркинд
Влезает с головой
В статистику, и в мистику,
И в хаос биржевой.
А наши мысли, старина,
Ребячески просты;
Для счастья нужен мне пустяк --
Вселенная и ты.
Взгляни, как этот старый мир
Необычайно прост, --
Где солнца пышный каравай
И хороводы звезд.
Смелей же в пляс! и пусть из нас
Посыплется песок, --
В песочек славно поиграть
В последний свой часок!
Что, если завтра я умру? --
Подумаешь, урон!
Я слышу зов из облаков:
"Малыш на свет рожден".
Люблю я в небе крошек-звезд
Веселую возню;
Равно и Солнце, и Луну
Я высоко ценю.
Ко мне являются на чай
Деревья и Закат;
И Ниагарский у меня
Ночует водопад.
Лев подтвердить со мною рад
Исконное родство
И разрешает Левой звать
По-дружески его.
Гиппопотам спешит в слезах
Припасть ко мне на грудь.
"Крепись, дружище, -- я твержу, --
Что было -- не вернуть!"
Порой, гуляя между скал,
Встречаю я Свинью --
С улыбкой грустной и смешной,
Похожей на мою.
Гусь на меня косит зрачком,
Точь-в-точь, как я, глазаст.
Слон позаимствовал мой нос
И вряд ли уж отдаст.
Я знаю тайный сон Земли,
Преданье Червяка;
И дальний Зов, и первый Грех --
Легенды и века.
Мне мил не меньше, чем Жираф,
Проныра Кашалот,
Нет для меня дурных зверей
И нет плохих погод.
Люблю я в поле загорать;
А если дождь и гром,
Неплохо и на Бейкер-стрит
Сидеть под фонарем.
Зову я снег! -- но если вдруг
Увесистый снежок,
С какого неба он упал --
Ребятам невдомек.
Зову я морось и туман:
Меня не огорчит,
Что кончик носа моего
В дали туманной скрыт.
Скорей сюда, огонь и гром.
И дождь, и снег, и мрак:
Сфотографируемся все
В обнимочку -- вот так!
Что значит Ляпс? Об этом спор
Идет в науке до сих пор.
"Ляпс вызывает передряги", --
Считает доктор Ян из Праги.
Как утверждает мистер Берд
(Авторитетнейший эксперт),
Его укус весьма опасен;
Профессор Кранц с ним несогласен.
Граф Лански пишет: "Ляпс возник
Из грязи". (Граф -- большой шутник!)
Но что имел в виду Минотти,
Заметив: "Он скрипит в полете"?
Так что такое Ляпс? -- Вопрос!
Жук? Рыба? Редкостный невроз?
Иные говорят, что это --
Коктейль, другие -- что планета.
Я тысячу ночей не спал,
Я гору книжек истрепал.
О небеса! О боже правый!
Кто даст ответ мне нелукавый?
Парили рыбы в вышине,
На дубе зрел ранет,
Когда при огненной Луне
Явился я на свет:
С ужасным голосом, с моей
Ушастою башкой --
Насмешка беса надо всей
Скотиной трудовой;
Каприз неведомых владык,
Их воли злой печать, --
Гоняйте, бейте, я привык,
Мне есть о чем молчать.
О дурачье! Мой лучший миг
Отнять вы не смогли:
Я помню стоголосый крик
И ветви пальм в пыли.
Если низки -- травы, а лес -- высок,
Как в безумной книжке какой,
Если море сине взаправду там,
За моею хрупкой стеной,
Если круглый в небе висит огонь,
Чтоб меня обогреть извне,
Если волосы зелены на холмах --
То я знаю, что делать мне.
Я мечтаю, лежа во тьме, что там
Разноцветные есть глаза,
Грохот улиц и двери, с молчаньем их,
И телесные люди -- за.
И пускай там бури, но лучше мне
Быть одним из отвергших тьму,
Чем хоть целую вечность повелевать
Государством тьмы одному.
Если только позволено будет мне
Хоть на день оказаться там,
Я за милость эту, за эту честь
Баснословную -- все отдам.
И, клянусь, не вырвется из меня
Ни гордыни, ни жалоб стон, --
Если только смогу отыскать я дверь,
Если буду-таки -- рожден.
Вся в сером предстала моя Госпожа,
Затянутом у подбородка;
Я понял, на буднюю серость греша,
Что великолепье -- не кротко.
Поэтому свят серый воин, монах,
Поэтому серы -- соборы,
И в серых пронзительнее небесах
Звезда восходящая в гору.
В зеленом предстала моя Госпожа --
Как луг с шевелюрой густою.
И великолепьем взыграла душа
Забытого мной травостоя.
И все, что таилось средь лиственных крон,
Сверкало смарагдовой сказкой;
Я каждой отвешивал ветке поклон,
Траву попирая с опаской.
Предстала моя Госпожа в голубом,
И -- как ясновидец невольный --
Узрел я: сапфирным горящий огнем
Тот град Его первопрестольный.
Так вот, для чего засинил Всеблагой
Так щедро все снизу и сверху! --
Он -- прежде чем ей подошел голубой --
На Вечности сделал примерку.
У древа Познания, мудр, как сова,
Плел дьявол все ту же интригу;
"Мир -- мыльный пузырь", -- зачитал он слова
И перелистнул свою книгу.
"Конечно, пузырь! -- да храни тебя Бог,
Премудрый, что там ни соври ты!
Скажи, но на нем ты бы выследить мог
Такие, как я, колориты?"
Смейся, лес, красуйся, чаща!
Я, стоящий на своем,
Здесь по воле человека
Воткнут огненным копьем.
Вот мы строимся в шеренгу:
Наш хозяин в добрый час,
Овладевши звездной силой,
Войско двинул против вас.
Вы, спесивые как утро,
Дерева цветущих рощ,
Наши души знают жалость --
Наши стебли копят мощь!
Жуть наводят ваши сказки --
Чей там крик был заглушен
В той бесшумной преисподней,
В бушеванье сочных крон?
Но когда владенья ваши
Смех людской заполнит вдруг
И зажжется свет победный
Там, где сети плел паук, --
Что тогда? Один, быть может,
Бесхребетный стихоплет,
Огненным вином познанья
Переполнясь, к вам уйдет.
Он войдет в переговоры
С травами, с ручьем лесным
И родной свой дымный город
Проклянет в угоду им,
Станет слушать птичье пенье,
Лживый шепот тростника...
И кровавый меч отмщенья
Не сразит бунтовщика!
Здесь труженики Британии
Лежат по своим местам,
И птицы со всей Британии
Слетаются к их крестам.
Верны солдаты Британии
Летучей ее звезде,
Зато их могил в Британии,
Увы, не найти нигде.
А тем, кто бразды Британии
Наследует властью шпор, --
Увы, могилу в Британии
Не вырыли до сих пор.
Одно -- греховно: серым пеплом сметь
Назвать листву на иссушенной жерди.
Одно -- противно: умолять про смерть,
Преумаляя Бога зовом смерти.
Одно -- достойно: вызревать плодам
И под крылом у мирового зноя.
Вот это -- все, что остается нам,
И суета сует -- все остальное.
Отделывайтесь от нас кивком,
грошом или взглядом косым,
Но помните: мы -- английский народ,
и мы покуда молчим.
Богаты фермеры за морем,
да радость у них пресна,
Французы вольны и сыты,
да пьют они не допьяна;
Но нет на свете народа
мудрей и беспомощней нас --
Владельцев таких пустых животов,
таких насмешливых глаз.
Вы нам объясняетесь в любви,
слезу пустив без труда,
И все-таки вы не знаете нас.
Ведь мы молчали всегда.
Пришли французские рыцари:
знамен сплошная стена,
Красивые, дерзкие лица --
мудреные имена...
Померкла под Босвортом их звезда:
там кровь лилась ручьем, --
И нищий народ остался
с нищим своим королем.
А Королевские Слуги
глядели хищно вокруг,
И с каждым днем тяжелели
кошельки Королевских Слуг.
Они сжигали аббатства,
прибежища вдов и калек,
И больше негде было найти
бродяге хлеб и ночлег.
Пылали Божьи харчевни,
нагих и сирых приют:
Слуги Короны слопали все.
Но мы смолчали и тут.
И вот Королевские Слуги
стали сильней Короля;
Он долго водил их за нос,
прикидываясь и юля.
Но выждала время новая знать,
монахов лишившая сил,
И те, кто Слово Господне
за голенищем носил, --
Кольцо сомкнулось, и голоса
слились в угрожающий гул;
Мы видели только спины:
на нас никто не взглянул.
Король взошел на эшафот
перед толпой зевак.
"Свобода!" -- кто-то закричал.
И все пошли в кабак.
Война прошлась по миру,
словно гигантский плуг:
Ирландия, Франция, Новый Свет --
все забурлило вдруг.
И странные речи о равенстве
звучали опять и опять,
И сквайры заметили нас наконец
и велели нам воевать.
В те времена никто не смел
с презреньем на нас смотреть:
Холопы, подъяремный скот --
мы доблестно шли на смерть.
В кипящем котле Трафальгара,
на Альбуэрских полях
Мы кровь свою проливали
за право остаться в цепях!
Мы падали, и стреляли,
и видели перед собой
Французов, которые знали,
за что они шли на бой;
И тот, кто был раньше непобедим,
пред нами не смог устоять,
И наша свобода рухнула с ним.
И мы смолчали опять.
Давно закончился славный поход,
затих канонады гром;
А сквайры в себя прийти не могли:
видать, повредились умом.
К законнику стали бегать,
цепляться за ростовщика, --
Должно быть, при Ватерлоо
их все же задело слегка.
А может, тени монахов
являлись им в эти дни,
Когда монастырские кубки
к губам подносили они.
Мы знали: их время уходит,
подобно иным временам;
И снова земля досталась другим --
и снова, конечно, не нам.
Теперь у нас новые господа --
но холоден их очаг,
О чести и мести они не кричат
и даже не носят шпаг.
Воюют лишь на бумаге,
их взгляд отрешен и сух;
Наш стон и смех для этих людей --
словно жужжанье мух.
Сносить их брезгливую жалость --
трудней, чем рабский труд.
Под вечер они запирают дома
и песен не поют.
О новых законах, о правах
толкуют нам опять,
Но все не попросту -- не так,
чтоб каждый мог понять.
Быть может, и мы восстанем,
и гнев наш будет страшней,
Чем ярость мятежных французов
и русских бунтарей;
А может, беспечностью и гульбой
нам выразить суждено
Презренье Божье к властям земным --
и мы предпочтем вино...
Отделывайтесь от нас кивком,
грошом или взглядом косым,
Но помните: мы -- английский народ,
и мы слишком долго молчим!
Конечно, дьявол-джентльмен и вас зовет зайти
К себе на дачу в Кактамбишь (это рядом, по пути).
Как истый лорд, он любит спорт -- там куча новостей,
Опасных схваток, ярких сцен и дьявольских страстей.
Он в херувима на лету сумеет влепить заряд.
Он для Нептуна ловит в сеть русалок и наяд.
От шелухи никчемных звезд очистит свод небес,
Корону Бога самого утащит ловкий бес,
Ее заткнет он на чердак, задвинув на засов;
Поскольку дьявол -- джентльмен и зря не тратит слов.
Ослепнуть лучше было б вам, остаться без рук и ног,
Любви не знать, и сердце разбить, чем переступить порог
Маленькой дачи в Кактамбишь, где богатством полон дом;
Где люди умны и счастья полны, но все идет вверх дном.
Есть вещи, лучше их не знать, они вам не нужны.
От счастья гибнет больше душ, чем с горя и нужды.
Великолепный яркий день встает мрачней темноты,
Шипы останутся от роз, когда увянут цветы.
За синей птицей мы бежим, а это унылый черт.
Он словом своим не дорожит -- он джентльмен и лорд.
Рвется цепь, и стрелок опускает ружье,
Господин и слуга объезжают равнину,
Запах битвы напомнил мне хлеб и жнивье,
И опять молодею я наполовину.
Ибо наши вожди восклицали: "Конец!"
Ибо наши пророки взывали напрасно.
Наши пашни погибнут без стойких сердец.
Войны выжгут леса и на пепле погаснут.
Но реют знамена над нами, и снова гремят барабаны --
Так было уже однажды, я все это слышал и видел,
Вот так я обрел свою юность в проигранной битвы тумане,
Вот так я обрел свое сердце, войдя к пораженью в обитель.
Мы вышли на битву под стягом свободным,
Мы жаждали радости, а не победы,
Мы долго топтались на поле бесплодном...
Вопрос -- в ожиданье, а в битве -- ответы.
И снятся мне дни одиноких скитаний,
От нас ускользали последние корки.
Какая же бедность, тоска испытаний,
И гордость за имя в газетной подборке.
И проклятые буквы сияли во мраке,
Ну, а мы разбегались по грязным подвалам,
Здесь хозяйничал Дьявол и лихие собаки
Пробегали по следу -- он был золот на алом.
И мне было двадцать, да, двадцать всего лишь,
А ублюдки, которых на рынке купили,
Меч Английский направили против невольных
И над Африкой скованной бич заносили.
Есть такие ребята -- ни купить, ни продать.
Пусть все гладко и сладко -- их не взять на зевок.
Их железное слово больше, чем благодать.
Даже ад их почтительно кличет: "Дружок".
Все опять по старинке -- визг да лязганье злое.
И Ничтожное Слово на безмерных страницах,
А торгашество слово порочит святое,
Гримируя свой гнев на промасленных лицах.
Вера бедных и сирых и слаба, и пристрастна,
А гордыня богатых постоянно в продаже,
Кто избранники маршалов Англии -- ясно,
А реклама из "Дейли" не скрывается даже.
Скряга тот, кто от жадности пухлой пресыщен,
Тот же, кто начеку, хоть и беден -- сильнее.
О Труда Вавилон, ты отчаянный нищий,
За твоей нищетой мои песни, за нею.
Мы сражаемся не оттого, что хозяин
Посылает нас в бой, нам не надо покоя.
Мы узнали друг друга, точно Авель и Каин.
С нами раб и свободный -- наше дело святое!
Сочинено по случаю явления перед публикой
в костюме дедушки Коля
Старый дедушка Коль
Был веселый король.
Громко крикнул он свите своей:
-- Эй, налейте нам кубки
Да набейте нам трубки,
Да зовите моих скрипачей, трубачей,
Да зовите моих скрипачей!
Король из Кольчестера, старый Коль,
Владыка, не скудеющий весельем
И крепнущей с годами жаждой жить,
Как обитатель стен -- вьюнок виргинский,
Что разгорается багрянцем в стужу, --
Велел подать вина и той травы
(Виргинской тоже, кстати), что когда-то
Привез из-за морей отважный Рэли,
Сумевший посрамить испанцев спесь, --
И радость новой радостью венчая,
Веселием -- веселие, призвал
Трех музыкантов, чьи плащи сверкали,
Как радужные раковины в море;
И заиграли скрипки, и сердца
Изнемогли от сладости мелодий
Изысканных; тут варвары пришли,
И опочил король в земле прибрежной.
Слыхал я рассказ рыбацкий
О старом одном короле,
Безумном, как возглас выпи
В полночной болотной мгле.
Когда луна ударила в гонг
И звезды вышли на зов,
Он трубку набил -- и кружку
Наполнил до краев.
Три зыбких тени возникло
Из-за его спины,
И они заиграли на скрипках
Песню волшебной страны.
И от преизбытка желаний,
Неведомых королям,
Сердце его разбилось,
Разбилось напополам.
Кто выдыхает с клубом дыма тост
За здравие царицы Никотин
И, трезвых вышвырнув из-за стола,
Велит мычать смычкам, призвавши трио
Со страдивариями? Догадались --
Иль нужно носом ткнуть? Ну, шевельните
Извилиной -- кто, как не старый Коль?
Неужто должен я твердить азы,
Звать дудку просто "дудкой"? Нет уж, дудки!
Вижу тебя
Ясновидящим взором своим,
Вижу тебя насквозь, камарадо.
Лорнеты и телескопы, пенсне и бинокли -- театральные
и полевые -- это все ерунда,
Мой наметанный глаз шутя проницает двухтысячелетнюю
пелену,
Твоя корона не скроет тебя от меня,
Вся эта чертова амуниция -- геральдическая шелуха --
не скроет тебя от меня.
Ага, я вижу -- ты пьешь!
(Впрочем, я сам пью с тобой: будь здоров, старина!)
Вижу: ты вдыхаешь табачный дым, попыхиваешь,
пофыркиваешь, поплевываешь.
Плюйся себе на здоровье -- не возражаю.
Ты -- провозвестник широкой американской души,
Ты -- предтеча мужественных манер настоящих янки.
Я также замечаю в тебе эти порывы, слезы, тягу к музыке,
трепет души.
Я приветствую твоих скрипачей, производящих вибрации, --
Мощно, упорно, безостановочно, -- их ничем не заткнешь!
Прекрасный аккомпанемент для моих стихов; впрочем,
аккомпанемент мне не нужен;
Я сам -- целый оркестр.
Будь здоров!
Просыпайтесь, утро брезжит,
рассветает в мире.
Звездочки поют, бледнея:
"Дважды два -- четыре".
Пусть налоги и проценты
тяжелей, чем гири,
Пусть часы опять в закладе,
дважды два -- четыре!
На борту переполох --
Банк трещит!
Пьян, как стеньга, рулевой,
Секретарь едва живой,
И кассир, как чумовой,
Верещит.
Не дрожать, орлы! стоять
Заодно!
Пусть легенда прогремит,
Как "Манчестерский кредит",
Побежден, но не разбит,
Лег на дно!
Простите,
как это вы
сказали?
Какая-то невыносимая
зеленая боль
грызет
ваш мозг?
Очень сочувствую --
тем более
что она уже, кажется,
сгрызла
его большую часть.
Но я здесь ни при чем.
Не могу ни убавить,
ни прибавить вам
ни зеленой боли,
ни серого вещества.
Это вы, мой головокружительный,
причиняете мне боль --
к сожалению,
не приметил,
какого цвета.
Я вообще ужасно ненаблюдателен.
Если бы не вы,
я бы и не заметил,
что почтовый ящик
похож
на вопящего младенца,
с которого живьем
содрали кожу.
Нет у меня
этакого Поэтического
Взгляда,
умеющего замечать Красоту
во всех вещах.
Здорово это вы выразились про небо:
оно, мол, как огромное небо,
утыканное гнилыми зубами,
пасть,
распахнутая
на приеме у дантиста.
Мне это и в голову
не приходило.
Желаю вам и дальше
развлекаться в том же духе,
точнее, раздражаться
в том же духе.
Мне кажется,
что мир внушает вам омерзение,
вас просто корчит от него.
И когда вы обращаетесь
к какому-нибудь
традиционному сюжету,
например,
к Морю,
вы описываете главным образом
морскую болезнь
со всеми ее выворачивающими подробностями.
Вы агитируете
за Новое Искусство,
но ваш призыв
у меня вызывает позыв.
Я к виселице новенькой в саду
С утра иду, не трепеща нимало;
Вывязываю петлю на ходу,
Как денди вяжет галстук свой для бала;
Соседи (на заборе) ждут сигнала,
Чтоб закричать "ура!". Но, на беду,
Меня смешная прихоть обуяла:
Сегодня не повешусь -- подожду.
За жалованьем завтра же зайду...
Приятный звон у этого бокала...
Я вижу алых тучек череду...
И тетушка прийти не обещала...
А в клубе я слыхал от Томми Халла,
Что рыбу нужно подержать во льду...
Я не читал шедевров Ювенала!
Сегодня не повешусь -- подожду.
Бывают недурные дни в году;
С певцов упадка спесь почти упала;
Уэллс увидел добрую звезду,
И Шоу заскучал без идеала;
"Поэтов разума" и тех не стало --
Все образумились... А там, в пруду,
Так небо голубое засияло!
Сегодня не повешусь -- подожду.
Посылка
Принц! Что за шум у зданья Трибунала?
Ведь головы терять -- у вас в роду...
Пускай монархов мучит страх финала!
Сегодня не повешусь -- подожду.
Там обсуждался автор модный,
Ростки Прогресса, Спад и Взлет...
Я не вопил, как Глас Народный,
И в спор не лез -- наоборот:
Всхрапнул часочек без забот
И молвил, пробудясь от сна, я:
"Ваш клуб наскучил мне! так вот,
Где тут поблизости пивная?"
Мужей с осанкой благородной
Вокруг меня -- невпроворот...
И что ж? их мысли сумасбродны,
От их суждений смех берет;
Здесь и жратва не лезет в рот,
Не то что колбаса свиная
С картошкой ("Запиши на счет!"),
Где тут поблизости пивная?
Там Человек сидит свободный,
Там волю чувствам он дает,
Там -- добродетели природной
И дружбы истинной оплот,
Там песней тешится народ,
Там доброта непоказная
С надеждой стойкою цветет, --
Где тут поблизости пивная?
Посылка
Принц, коли знал бы Ланселот,
Кто наши рыцари, -- стеная,
Свой меч сломал бы... Ну и сброд!
Где тут поблизости пивная?
Хозяева лихих автомобилей,
Я вас прощаю. Мир вам, гордецы!
Частенько я чихал от вашей пыли,
Стенал при виде сшибленной овцы;
Зато без вас усталые дельцы
Не попадут в леса, где ароматен
Июньский воздух с привкусом пыльцы...
Но звук пробитой шины мне приятен.
Люблю глазеть, как, в мыле от усилий,
Поломку исправляют молодцы, --
А мимо жмет педали юный Билли,
И кляча не сбивается с трусцы...
О, дай вам Бог лететь во все концы,
Не зная переломов, ссадин, вмятин!
Пусть ваш мотор гудит без хрипотцы!
Но звук пробитой шины мне приятен.
Когда разносчик в лужу сядет, или
Рассыплются у дамы леденцы,
Или толстяк расквасит нос в кадрили --
Не улыбнутся разве что слепцы;
Или когда, поднявши тост, юнцы
На фрак друг дружке насажают пятен...
"Что тут смешного?" -- скажут мудрецы,
Но звук пробитой шины мне приятен.
Посылка
О принц! Вперед летят твои гонцы:
Их ждет Прогресс, велик и необъятен.
Таких не остановят мертвецы...
Но звук пробитой шины мне приятен!
Есть в Девоншире человек с рогами;
Есть в Дувре тип, что кушает металл;
Был бильярдист искусный в Ноттингаме,
Что в полной темноте шары катал;
А друг мой в спальне у себя застал
Медведицу, сбежавшую из клетки,
По кличке Крошка Нелл... Вот был скандал!
Но случаи такие очень редки.
Один мужлан протопал сапогами
В отель "Савой" и, оглядевши зал,
Заметил вслух, что в этаком бедламе,
Пожалуй, он давненько не бывал.
Директор школы раз оштрафовал
Сиятельного герцога, чьи детки
Не знали букв на самый низкий балл, --
Но случаи такие очень редки.
Бывают люди славные меж нами:
И Жанна Д'Арк, и Нельсон-адмирал,
Рыбак, что в озере за камышами
Акулу встретил -- и не заорал;
Аристократ, что продавать не стал
Остатки склепа, где истлели предки
(Деяние, достойное похвал!), --
Но случаи такие очень редки.
Посылка
Принц, есть на свете принцы, я слыхал --
Фамильных древ прекраснейшие ветки --
Чью власть благословляют стар и мал;
Но случаи такие очень редки!
Средь вечных льдов, где царствует Борей,
И в сумерках саванн, под вой шакала,
На островах тропических морей
Среди скучающего персонала,
Куда б нога британца ни ступала, --
В хибаре сельской и во храме муз,
Под сводами таверны и вокзала
Читают "Иллюстрейтед Лондон Ньюс".
Так с незапамятных ведется дней:
Еще Бенгалия не восставала,
Еще не вышел в Ротшильды еврей
И Патти на театре не блистала,
А уж почтенный предок наш, бывало,
Закурит трубку да закрутит ус
И, погружаясь в новости Непала,
Читает "Иллюстрейтед Лондон Ньюс".
Так что же я сижу как дуралей
И жду, ворочая мозгами вяло?
Ведь мне необходимо поскорей
Еще одну заметку для журнала
Придумать. За задержку матерьяла
Меня уволят -- вот какой конфуз!
А там найдут другого зубоскала
Писать для "Иллюстрейтед Лондон Ньюс".
Посылка
Принц! Если вдруг хандра на вас напала,
Бегите в кресло от пустых обуз
И, запалив "гавану" для начала,
Читайте "Иллюстрейтед Лондон Ньюс"!
Пускай гремят критические пушки,
Колебля театральный небосклон,
Пусть явно низковата дверь избушки
И замок из холста сооружен,
И толстой феечки полет смешон,
И нитки белые видны в сюжете,
Пусть механизм иллюзий обнажен, --
Есть вещи неподдельные на свете.
Поверьте, и в игре не все -- игрушки,
На сцене общий действует закон,
Порой средь театральной заварушки
Вдруг осенит: вон тот паяц, буффон
Под старость будет немощью сражен,
Беде и нищете попавши в сети;
Агностик, вот тебе еще резон --
Есть вещи неподдельные на свете.
Увы, никто не избежит ловушки;
Наступит и последний наш сезон:
Шуты, герои, примы и простушки --
Мы все уйдем с подмостков этих вон,
Покинув пестрой жизни шум и звон,
И всей толпой промаршируем в нети;
Пускай подделок в мире -- миллион,
Есть вещи неподдельные на свете.
Посылка
Мой принц, хоть меч у вас -- простой картон,
И задней стенки явно нет в карете,
И слишком шаток бутафорский трон, --
Есть вещи неподдельные на свете.
Э. К. Б. -- Эдмонд Клерихью Бентли (1875 -- 1956), школьный друг и
коллега Честертона по работе в редакции журнала "Спикер". Бентли был
последним из друзей Честертона, пришедших навестить его перед кончиной.
Бейкер-стрит -- улица Лондона между Гайд-Парком и Риджентс-Парком, где
на рубеже веков проживал по воле Конан Дойла сыщик Шерлок Холмс.
Элегия на сельском кладбище (1751). -- Ср. одноименное стихотворение
английского поэта Томаса Грея (1716 -- 1771).
Молчаливый народ. -- Эту метафору Честертона многократно использовали в
английской литературе О. Хаксли, Дж. Оруэлл, Г. Грин и др.
Французские рыцари. -- Речь идет о войсках герцога Нормандии Вильгельма
(прозванного Завоевателем), которые в битве при Гастингсе (1066) одержали
победу над войском англосаксонского короля Гарольда II.
Померкла под Босвортом их звезда. -- Речь идет о завершающей битве
войны Алой и Белой роз (1485), в которой граф Ричмонд, будущий король Генрих
VII Тюдор нанес поражение королю Ричарду III.
...сжигали аббатства. -- Здесь, как и в "Алой луне Меру", и в
"Возвращении Дон Кихота", речь идет о ликвидации монастырского землевладения
(1536 -- 1539), начавшейся после того, как король Генрих VIII порвал с
католицизмом и объявил себя главой англиканской церкви.
...кто Слово Господне // за голенищем носил. -- Солдаты-пуритане
Оливера Кромвеля прятали Библию за голенищами высоких (до бедер) сапог.
Ирландия, Франция, Новый Свет // все забурлило вокруг. -- Намек на
подъем революционных движений в XVII -- XVIII вв., последовавший после
английской буржуазной революции 1640 г.
...на Альбуэрских полях. -- В сражении под деревушкой Альбуэра 16 мая
1811 г. объединенные англо-испанско-португальские войска разбили французскую
армию под командованием наполеоновского маршала Сульта.
И тот, кто был раньше непобедим. -- Имеется в виду Наполеон Бонапарт.
К законнику стали бегать. -- Речь идет об Уильяме Гладстоне (1809 --
1889), премьер-министре Великобритании, лидере либеральной партии.
...цепляться за ростовщика... -- Речь идет о Бенджамине Дизраэли (1804
-- 1881), замешанном в торгово-финансовых махинациях банкирского дома
Ротшильдов.
Старый дедушка Коль. -- Старинная английская детская песенка.
Ювенал Децим Юний (ок. 60 -- ок. 127) -- римский поэт-сатирик.
"Савой" -- одна из самых дорогих гостиниц Лондона, расположенная на
улице Стрэнд.
Борей -- бог северного ветра в древнегреческой мифологии.
"Иллюстрейтед Лондон Ньюс" -- газета, в которой Честертон тридцать лет
вел рубрику "Блокнот".
Патти Аделина (1843 -- 1919) -- итальянская оперная певица.
This file was created with BookDesigner program
bookdesigner@the-ebook.org
24.01.2005
Gilbert Keith Chesterton. Greybeards at play (1900),
The wild knight (1900), Poems (1915).
Честертон Г.-К. Избранные произведения. В 3-х т.
М.: Худож.лит., 1990. Том 3, с. 423-456.
OCR: sad369 (г. Омск)
----------------------------------------------------------
Из сборника "Седобородые развлекаются"
Посвящение................................... Перевод Г. Кружкова
Единение философа с природой......... Перевод Г. Кружкова
Что такое Ляпс?..................................... Перевод Г.
Кружкова
Из сборника "Дикий рыцарь"
Осел......................................... Перевод М. Бородицкой
Устами нерожденного ребенка....... Перевод И. Кутика
Растяжение цвета......................... Перевод И. Кутика
Фонарь..................................... Перевод М. Бородицкой
Элегия на сельском кладбище........ Перевод М. Бородицкой
Книга Екклезиаста...................... Перевод И. Кутика
Из сборника "Стихи"
Молчаливый народ...................... Перевод М. Бородицкой
Аристократ................................ Перевод Ю. Шрейдера
Песнь поражения........................ Перевод Е. Рейна
Другие стихи
Вариации на один мотив................ Перевод Г. Кружкова
Песни конторщиков..................... Перевод Г. Кружкова
Поэту-постмодернисту.................. Перевод Г. Кружкова
Баллады
Баллада самоубийцы..................... Перевод М. Бородицкой
Баллада антипуританская............... Перевод М. Бородицкой
Баллада автомобильная.................. Перевод М. Бородицкой
Баллада о диковинах..................... Перевод М. Бородицкой
Баллада журналистская.................. Перевод Г. Кружкова
Баллада театральная..................... Перевод Г. Кружкова
Э. К. Б.
Мы были не разлей вода,
Два друга -- я и он,
Одну сигару мы вдвоем
Курили с двух сторон.
Одну лелеяли мечту,
В два размышляя лба;
Все было общее у нас --
И шляпа, и судьба.
Я помню жар его речей,
Высокий страсти взлет,
Когда сбивался галстук вбок,
А фалды -- наперед.
Я помню яростный порыв
К свободе и добру,
Когда он от избытка чувств
Катался по ковру.
Но бури юности прошли
Давно -- увы и ах! --
И вновь младенческий пушок
У нас на головах.
И вновь, хоть мы прочли с тобой
Немало мудрых книг,
Нам междометья в трудный час
Приходят на язык.
Что нам до куколок пустых! --
Не выжать из дурех
Ни мысли путной, сколько им
Ни нажимай под вздох.
Мы постарели наконец,
Пора и в детство впасть.
Пускай запишут нас в шуты --
Давай пошутим всласть!
И если мир, как говорят,
Раскрашенный фантом,
Прельстимся яркостью даров
И краску их лизнем!
Давным-давно минули дни
Унынья и тоски,
Те прежние года, когда
Мы были старики.
Пусть ныне шустрый вундеркинд
Влезает с головой
В статистику, и в мистику,
И в хаос биржевой.
А наши мысли, старина,
Ребячески просты;
Для счастья нужен мне пустяк --
Вселенная и ты.
Взгляни, как этот старый мир
Необычайно прост, --
Где солнца пышный каравай
И хороводы звезд.
Смелей же в пляс! и пусть из нас
Посыплется песок, --
В песочек славно поиграть
В последний свой часок!
Что, если завтра я умру? --
Подумаешь, урон!
Я слышу зов из облаков:
"Малыш на свет рожден".
Люблю я в небе крошек-звезд
Веселую возню;
Равно и Солнце, и Луну
Я высоко ценю.
Ко мне являются на чай
Деревья и Закат;
И Ниагарский у меня
Ночует водопад.
Лев подтвердить со мною рад
Исконное родство
И разрешает Левой звать
По-дружески его.
Гиппопотам спешит в слезах
Припасть ко мне на грудь.
"Крепись, дружище, -- я твержу, --
Что было -- не вернуть!"
Порой, гуляя между скал,
Встречаю я Свинью --
С улыбкой грустной и смешной,
Похожей на мою.
Гусь на меня косит зрачком,
Точь-в-точь, как я, глазаст.
Слон позаимствовал мой нос
И вряд ли уж отдаст.
Я знаю тайный сон Земли,
Преданье Червяка;
И дальний Зов, и первый Грех --
Легенды и века.
Мне мил не меньше, чем Жираф,
Проныра Кашалот,
Нет для меня дурных зверей
И нет плохих погод.
Люблю я в поле загорать;
А если дождь и гром,
Неплохо и на Бейкер-стрит
Сидеть под фонарем.
Зову я снег! -- но если вдруг
Увесистый снежок,
С какого неба он упал --
Ребятам невдомек.
Зову я морось и туман:
Меня не огорчит,
Что кончик носа моего
В дали туманной скрыт.
Скорей сюда, огонь и гром.
И дождь, и снег, и мрак:
Сфотографируемся все
В обнимочку -- вот так!
Что значит Ляпс? Об этом спор
Идет в науке до сих пор.
"Ляпс вызывает передряги", --
Считает доктор Ян из Праги.
Как утверждает мистер Берд
(Авторитетнейший эксперт),
Его укус весьма опасен;
Профессор Кранц с ним несогласен.
Граф Лански пишет: "Ляпс возник
Из грязи". (Граф -- большой шутник!)
Но что имел в виду Минотти,
Заметив: "Он скрипит в полете"?
Так что такое Ляпс? -- Вопрос!
Жук? Рыба? Редкостный невроз?
Иные говорят, что это --
Коктейль, другие -- что планета.
Я тысячу ночей не спал,
Я гору книжек истрепал.
О небеса! О боже правый!
Кто даст ответ мне нелукавый?
Парили рыбы в вышине,
На дубе зрел ранет,
Когда при огненной Луне
Явился я на свет:
С ужасным голосом, с моей
Ушастою башкой --
Насмешка беса надо всей
Скотиной трудовой;
Каприз неведомых владык,
Их воли злой печать, --
Гоняйте, бейте, я привык,
Мне есть о чем молчать.
О дурачье! Мой лучший миг
Отнять вы не смогли:
Я помню стоголосый крик
И ветви пальм в пыли.
Если низки -- травы, а лес -- высок,
Как в безумной книжке какой,
Если море сине взаправду там,
За моею хрупкой стеной,
Если круглый в небе висит огонь,
Чтоб меня обогреть извне,
Если волосы зелены на холмах --
То я знаю, что делать мне.
Я мечтаю, лежа во тьме, что там
Разноцветные есть глаза,
Грохот улиц и двери, с молчаньем их,
И телесные люди -- за.
И пускай там бури, но лучше мне
Быть одним из отвергших тьму,
Чем хоть целую вечность повелевать
Государством тьмы одному.
Если только позволено будет мне
Хоть на день оказаться там,
Я за милость эту, за эту честь
Баснословную -- все отдам.
И, клянусь, не вырвется из меня
Ни гордыни, ни жалоб стон, --
Если только смогу отыскать я дверь,
Если буду-таки -- рожден.
Вся в сером предстала моя Госпожа,
Затянутом у подбородка;
Я понял, на буднюю серость греша,
Что великолепье -- не кротко.
Поэтому свят серый воин, монах,
Поэтому серы -- соборы,
И в серых пронзительнее небесах
Звезда восходящая в гору.
В зеленом предстала моя Госпожа --
Как луг с шевелюрой густою.
И великолепьем взыграла душа
Забытого мной травостоя.
И все, что таилось средь лиственных крон,
Сверкало смарагдовой сказкой;
Я каждой отвешивал ветке поклон,
Траву попирая с опаской.
Предстала моя Госпожа в голубом,
И -- как ясновидец невольный --
Узрел я: сапфирным горящий огнем
Тот град Его первопрестольный.
Так вот, для чего засинил Всеблагой
Так щедро все снизу и сверху! --
Он -- прежде чем ей подошел голубой --
На Вечности сделал примерку.
У древа Познания, мудр, как сова,
Плел дьявол все ту же интригу;
"Мир -- мыльный пузырь", -- зачитал он слова
И перелистнул свою книгу.
"Конечно, пузырь! -- да храни тебя Бог,
Премудрый, что там ни соври ты!
Скажи, но на нем ты бы выследить мог
Такие, как я, колориты?"
Смейся, лес, красуйся, чаща!
Я, стоящий на своем,
Здесь по воле человека
Воткнут огненным копьем.
Вот мы строимся в шеренгу:
Наш хозяин в добрый час,
Овладевши звездной силой,
Войско двинул против вас.
Вы, спесивые как утро,
Дерева цветущих рощ,
Наши души знают жалость --
Наши стебли копят мощь!
Жуть наводят ваши сказки --
Чей там крик был заглушен
В той бесшумной преисподней,
В бушеванье сочных крон?
Но когда владенья ваши
Смех людской заполнит вдруг
И зажжется свет победный
Там, где сети плел паук, --
Что тогда? Один, быть может,
Бесхребетный стихоплет,
Огненным вином познанья
Переполнясь, к вам уйдет.
Он войдет в переговоры
С травами, с ручьем лесным
И родной свой дымный город
Проклянет в угоду им,
Станет слушать птичье пенье,
Лживый шепот тростника...
И кровавый меч отмщенья
Не сразит бунтовщика!
Здесь труженики Британии
Лежат по своим местам,
И птицы со всей Британии
Слетаются к их крестам.
Верны солдаты Британии
Летучей ее звезде,
Зато их могил в Британии,
Увы, не найти нигде.
А тем, кто бразды Британии
Наследует властью шпор, --
Увы, могилу в Британии
Не вырыли до сих пор.
Одно -- греховно: серым пеплом сметь
Назвать листву на иссушенной жерди.
Одно -- противно: умолять про смерть,
Преумаляя Бога зовом смерти.
Одно -- достойно: вызревать плодам
И под крылом у мирового зноя.
Вот это -- все, что остается нам,
И суета сует -- все остальное.
Отделывайтесь от нас кивком,
грошом или взглядом косым,
Но помните: мы -- английский народ,
и мы покуда молчим.
Богаты фермеры за морем,
да радость у них пресна,
Французы вольны и сыты,
да пьют они не допьяна;
Но нет на свете народа
мудрей и беспомощней нас --
Владельцев таких пустых животов,
таких насмешливых глаз.
Вы нам объясняетесь в любви,
слезу пустив без труда,
И все-таки вы не знаете нас.
Ведь мы молчали всегда.
Пришли французские рыцари:
знамен сплошная стена,
Красивые, дерзкие лица --
мудреные имена...
Померкла под Босвортом их звезда:
там кровь лилась ручьем, --
И нищий народ остался
с нищим своим королем.
А Королевские Слуги
глядели хищно вокруг,
И с каждым днем тяжелели
кошельки Королевских Слуг.
Они сжигали аббатства,
прибежища вдов и калек,
И больше негде было найти
бродяге хлеб и ночлег.
Пылали Божьи харчевни,
нагих и сирых приют:
Слуги Короны слопали все.
Но мы смолчали и тут.
И вот Королевские Слуги
стали сильней Короля;
Он долго водил их за нос,
прикидываясь и юля.
Но выждала время новая знать,
монахов лишившая сил,
И те, кто Слово Господне
за голенищем носил, --
Кольцо сомкнулось, и голоса
слились в угрожающий гул;
Мы видели только спины:
на нас никто не взглянул.
Король взошел на эшафот
перед толпой зевак.
"Свобода!" -- кто-то закричал.
И все пошли в кабак.
Война прошлась по миру,
словно гигантский плуг:
Ирландия, Франция, Новый Свет --
все забурлило вдруг.
И странные речи о равенстве
звучали опять и опять,
И сквайры заметили нас наконец
и велели нам воевать.
В те времена никто не смел
с презреньем на нас смотреть:
Холопы, подъяремный скот --
мы доблестно шли на смерть.
В кипящем котле Трафальгара,
на Альбуэрских полях
Мы кровь свою проливали
за право остаться в цепях!
Мы падали, и стреляли,
и видели перед собой
Французов, которые знали,
за что они шли на бой;
И тот, кто был раньше непобедим,
пред нами не смог устоять,
И наша свобода рухнула с ним.
И мы смолчали опять.
Давно закончился славный поход,
затих канонады гром;
А сквайры в себя прийти не могли:
видать, повредились умом.
К законнику стали бегать,
цепляться за ростовщика, --
Должно быть, при Ватерлоо
их все же задело слегка.
А может, тени монахов
являлись им в эти дни,
Когда монастырские кубки
к губам подносили они.
Мы знали: их время уходит,
подобно иным временам;
И снова земля досталась другим --
и снова, конечно, не нам.
Теперь у нас новые господа --
но холоден их очаг,
О чести и мести они не кричат
и даже не носят шпаг.
Воюют лишь на бумаге,
их взгляд отрешен и сух;
Наш стон и смех для этих людей --
словно жужжанье мух.
Сносить их брезгливую жалость --
трудней, чем рабский труд.
Под вечер они запирают дома
и песен не поют.
О новых законах, о правах
толкуют нам опять,
Но все не попросту -- не так,
чтоб каждый мог понять.
Быть может, и мы восстанем,
и гнев наш будет страшней,
Чем ярость мятежных французов
и русских бунтарей;
А может, беспечностью и гульбой
нам выразить суждено
Презренье Божье к властям земным --
и мы предпочтем вино...
Отделывайтесь от нас кивком,
грошом или взглядом косым,
Но помните: мы -- английский народ,
и мы слишком долго молчим!
Конечно, дьявол-джентльмен и вас зовет зайти
К себе на дачу в Кактамбишь (это рядом, по пути).
Как истый лорд, он любит спорт -- там куча новостей,
Опасных схваток, ярких сцен и дьявольских страстей.
Он в херувима на лету сумеет влепить заряд.
Он для Нептуна ловит в сеть русалок и наяд.
От шелухи никчемных звезд очистит свод небес,
Корону Бога самого утащит ловкий бес,
Ее заткнет он на чердак, задвинув на засов;
Поскольку дьявол -- джентльмен и зря не тратит слов.
Ослепнуть лучше было б вам, остаться без рук и ног,
Любви не знать, и сердце разбить, чем переступить порог
Маленькой дачи в Кактамбишь, где богатством полон дом;
Где люди умны и счастья полны, но все идет вверх дном.
Есть вещи, лучше их не знать, они вам не нужны.
От счастья гибнет больше душ, чем с горя и нужды.
Великолепный яркий день встает мрачней темноты,
Шипы останутся от роз, когда увянут цветы.
За синей птицей мы бежим, а это унылый черт.
Он словом своим не дорожит -- он джентльмен и лорд.
Рвется цепь, и стрелок опускает ружье,
Господин и слуга объезжают равнину,
Запах битвы напомнил мне хлеб и жнивье,
И опять молодею я наполовину.
Ибо наши вожди восклицали: "Конец!"
Ибо наши пророки взывали напрасно.
Наши пашни погибнут без стойких сердец.
Войны выжгут леса и на пепле погаснут.
Но реют знамена над нами, и снова гремят барабаны --
Так было уже однажды, я все это слышал и видел,
Вот так я обрел свою юность в проигранной битвы тумане,
Вот так я обрел свое сердце, войдя к пораженью в обитель.
Мы вышли на битву под стягом свободным,
Мы жаждали радости, а не победы,
Мы долго топтались на поле бесплодном...
Вопрос -- в ожиданье, а в битве -- ответы.
И снятся мне дни одиноких скитаний,
От нас ускользали последние корки.
Какая же бедность, тоска испытаний,
И гордость за имя в газетной подборке.
И проклятые буквы сияли во мраке,
Ну, а мы разбегались по грязным подвалам,
Здесь хозяйничал Дьявол и лихие собаки
Пробегали по следу -- он был золот на алом.
И мне было двадцать, да, двадцать всего лишь,
А ублюдки, которых на рынке купили,
Меч Английский направили против невольных
И над Африкой скованной бич заносили.
Есть такие ребята -- ни купить, ни продать.
Пусть все гладко и сладко -- их не взять на зевок.
Их железное слово больше, чем благодать.
Даже ад их почтительно кличет: "Дружок".
Все опять по старинке -- визг да лязганье злое.
И Ничтожное Слово на безмерных страницах,
А торгашество слово порочит святое,
Гримируя свой гнев на промасленных лицах.
Вера бедных и сирых и слаба, и пристрастна,
А гордыня богатых постоянно в продаже,
Кто избранники маршалов Англии -- ясно,
А реклама из "Дейли" не скрывается даже.
Скряга тот, кто от жадности пухлой пресыщен,
Тот же, кто начеку, хоть и беден -- сильнее.
О Труда Вавилон, ты отчаянный нищий,
За твоей нищетой мои песни, за нею.
Мы сражаемся не оттого, что хозяин
Посылает нас в бой, нам не надо покоя.
Мы узнали друг друга, точно Авель и Каин.
С нами раб и свободный -- наше дело святое!
Сочинено по случаю явления перед публикой
в костюме дедушки Коля
Старый дедушка Коль
Был веселый король.
Громко крикнул он свите своей:
-- Эй, налейте нам кубки
Да набейте нам трубки,
Да зовите моих скрипачей, трубачей,
Да зовите моих скрипачей!
Король из Кольчестера, старый Коль,
Владыка, не скудеющий весельем
И крепнущей с годами жаждой жить,
Как обитатель стен -- вьюнок виргинский,
Что разгорается багрянцем в стужу, --
Велел подать вина и той травы
(Виргинской тоже, кстати), что когда-то
Привез из-за морей отважный Рэли,
Сумевший посрамить испанцев спесь, --
И радость новой радостью венчая,
Веселием -- веселие, призвал
Трех музыкантов, чьи плащи сверкали,
Как радужные раковины в море;
И заиграли скрипки, и сердца
Изнемогли от сладости мелодий
Изысканных; тут варвары пришли,
И опочил король в земле прибрежной.
Слыхал я рассказ рыбацкий
О старом одном короле,
Безумном, как возглас выпи
В полночной болотной мгле.
Когда луна ударила в гонг
И звезды вышли на зов,
Он трубку набил -- и кружку
Наполнил до краев.
Три зыбких тени возникло
Из-за его спины,
И они заиграли на скрипках
Песню волшебной страны.
И от преизбытка желаний,
Неведомых королям,
Сердце его разбилось,
Разбилось напополам.
Кто выдыхает с клубом дыма тост
За здравие царицы Никотин
И, трезвых вышвырнув из-за стола,
Велит мычать смычкам, призвавши трио
Со страдивариями? Догадались --
Иль нужно носом ткнуть? Ну, шевельните
Извилиной -- кто, как не старый Коль?
Неужто должен я твердить азы,
Звать дудку просто "дудкой"? Нет уж, дудки!
Вижу тебя
Ясновидящим взором своим,
Вижу тебя насквозь, камарадо.
Лорнеты и телескопы, пенсне и бинокли -- театральные
и полевые -- это все ерунда,
Мой наметанный глаз шутя проницает двухтысячелетнюю
пелену,
Твоя корона не скроет тебя от меня,
Вся эта чертова амуниция -- геральдическая шелуха --
не скроет тебя от меня.
Ага, я вижу -- ты пьешь!
(Впрочем, я сам пью с тобой: будь здоров, старина!)
Вижу: ты вдыхаешь табачный дым, попыхиваешь,
пофыркиваешь, поплевываешь.
Плюйся себе на здоровье -- не возражаю.
Ты -- провозвестник широкой американской души,
Ты -- предтеча мужественных манер настоящих янки.
Я также замечаю в тебе эти порывы, слезы, тягу к музыке,
трепет души.
Я приветствую твоих скрипачей, производящих вибрации, --
Мощно, упорно, безостановочно, -- их ничем не заткнешь!
Прекрасный аккомпанемент для моих стихов; впрочем,
аккомпанемент мне не нужен;
Я сам -- целый оркестр.
Будь здоров!
Просыпайтесь, утро брезжит,
рассветает в мире.
Звездочки поют, бледнея:
"Дважды два -- четыре".
Пусть налоги и проценты
тяжелей, чем гири,
Пусть часы опять в закладе,
дважды два -- четыре!
На борту переполох --
Банк трещит!
Пьян, как стеньга, рулевой,
Секретарь едва живой,
И кассир, как чумовой,
Верещит.
Не дрожать, орлы! стоять
Заодно!
Пусть легенда прогремит,
Как "Манчестерский кредит",
Побежден, но не разбит,
Лег на дно!
Простите,
как это вы
сказали?
Какая-то невыносимая
зеленая боль
грызет
ваш мозг?
Очень сочувствую --
тем более
что она уже, кажется,
сгрызла
его большую часть.
Но я здесь ни при чем.
Не могу ни убавить,
ни прибавить вам
ни зеленой боли,
ни серого вещества.
Это вы, мой головокружительный,
причиняете мне боль --
к сожалению,
не приметил,
какого цвета.
Я вообще ужасно ненаблюдателен.
Если бы не вы,
я бы и не заметил,
что почтовый ящик
похож
на вопящего младенца,
с которого живьем
содрали кожу.
Нет у меня
этакого Поэтического
Взгляда,
умеющего замечать Красоту
во всех вещах.
Здорово это вы выразились про небо:
оно, мол, как огромное небо,
утыканное гнилыми зубами,
пасть,
распахнутая
на приеме у дантиста.
Мне это и в голову
не приходило.
Желаю вам и дальше
развлекаться в том же духе,
точнее, раздражаться
в том же духе.
Мне кажется,
что мир внушает вам омерзение,
вас просто корчит от него.
И когда вы обращаетесь
к какому-нибудь
традиционному сюжету,
например,
к Морю,
вы описываете главным образом
морскую болезнь
со всеми ее выворачивающими подробностями.
Вы агитируете
за Новое Искусство,
но ваш призыв
у меня вызывает позыв.
Я к виселице новенькой в саду
С утра иду, не трепеща нимало;
Вывязываю петлю на ходу,
Как денди вяжет галстук свой для бала;
Соседи (на заборе) ждут сигнала,
Чтоб закричать "ура!". Но, на беду,
Меня смешная прихоть обуяла:
Сегодня не повешусь -- подожду.
За жалованьем завтра же зайду...
Приятный звон у этого бокала...
Я вижу алых тучек череду...
И тетушка прийти не обещала...
А в клубе я слыхал от Томми Халла,
Что рыбу нужно подержать во льду...
Я не читал шедевров Ювенала!
Сегодня не повешусь -- подожду.
Бывают недурные дни в году;
С певцов упадка спесь почти упала;
Уэллс увидел добрую звезду,
И Шоу заскучал без идеала;
"Поэтов разума" и тех не стало --
Все образумились... А там, в пруду,
Так небо голубое засияло!
Сегодня не повешусь -- подожду.
Посылка
Принц! Что за шум у зданья Трибунала?
Ведь головы терять -- у вас в роду...
Пускай монархов мучит страх финала!
Сегодня не повешусь -- подожду.
Там обсуждался автор модный,
Ростки Прогресса, Спад и Взлет...
Я не вопил, как Глас Народный,
И в спор не лез -- наоборот:
Всхрапнул часочек без забот
И молвил, пробудясь от сна, я:
"Ваш клуб наскучил мне! так вот,
Где тут поблизости пивная?"
Мужей с осанкой благородной
Вокруг меня -- невпроворот...
И что ж? их мысли сумасбродны,
От их суждений смех берет;
Здесь и жратва не лезет в рот,
Не то что колбаса свиная
С картошкой ("Запиши на счет!"),
Где тут поблизости пивная?
Там Человек сидит свободный,
Там волю чувствам он дает,
Там -- добродетели природной
И дружбы истинной оплот,
Там песней тешится народ,
Там доброта непоказная
С надеждой стойкою цветет, --
Где тут поблизости пивная?
Посылка
Принц, коли знал бы Ланселот,
Кто наши рыцари, -- стеная,
Свой меч сломал бы... Ну и сброд!
Где тут поблизости пивная?
Хозяева лихих автомобилей,
Я вас прощаю. Мир вам, гордецы!
Частенько я чихал от вашей пыли,
Стенал при виде сшибленной овцы;
Зато без вас усталые дельцы
Не попадут в леса, где ароматен
Июньский воздух с привкусом пыльцы...
Но звук пробитой шины мне приятен.
Люблю глазеть, как, в мыле от усилий,
Поломку исправляют молодцы, --
А мимо жмет педали юный Билли,
И кляча не сбивается с трусцы...
О, дай вам Бог лететь во все концы,
Не зная переломов, ссадин, вмятин!
Пусть ваш мотор гудит без хрипотцы!
Но звук пробитой шины мне приятен.
Когда разносчик в лужу сядет, или
Рассыплются у дамы леденцы,
Или толстяк расквасит нос в кадрили --
Не улыбнутся разве что слепцы;
Или когда, поднявши тост, юнцы
На фрак друг дружке насажают пятен...
"Что тут смешного?" -- скажут мудрецы,
Но звук пробитой шины мне приятен.
Посылка
О принц! Вперед летят твои гонцы:
Их ждет Прогресс, велик и необъятен.
Таких не остановят мертвецы...
Но звук пробитой шины мне приятен!
Есть в Девоншире человек с рогами;
Есть в Дувре тип, что кушает металл;
Был бильярдист искусный в Ноттингаме,
Что в полной темноте шары катал;
А друг мой в спальне у себя застал
Медведицу, сбежавшую из клетки,
По кличке Крошка Нелл... Вот был скандал!
Но случаи такие очень редки.
Один мужлан протопал сапогами
В отель "Савой" и, оглядевши зал,
Заметил вслух, что в этаком бедламе,
Пожалуй, он давненько не бывал.
Директор школы раз оштрафовал
Сиятельного герцога, чьи детки
Не знали букв на самый низкий балл, --
Но случаи такие очень редки.
Бывают люди славные меж нами:
И Жанна Д'Арк, и Нельсон-адмирал,
Рыбак, что в озере за камышами
Акулу встретил -- и не заорал;
Аристократ, что продавать не стал
Остатки склепа, где истлели предки
(Деяние, достойное похвал!), --
Но случаи такие очень редки.
Посылка
Принц, есть на свете принцы, я слыхал --
Фамильных древ прекраснейшие ветки --
Чью власть благословляют стар и мал;
Но случаи такие очень редки!
Средь вечных льдов, где царствует Борей,
И в сумерках саванн, под вой шакала,
На островах тропических морей
Среди скучающего персонала,
Куда б нога британца ни ступала, --
В хибаре сельской и во храме муз,
Под сводами таверны и вокзала
Читают "Иллюстрейтед Лондон Ньюс".
Так с незапамятных ведется дней:
Еще Бенгалия не восставала,
Еще не вышел в Ротшильды еврей
И Патти на театре не блистала,
А уж почтенный предок наш, бывало,
Закурит трубку да закрутит ус
И, погружаясь в новости Непала,
Читает "Иллюстрейтед Лондон Ньюс".
Так что же я сижу как дуралей
И жду, ворочая мозгами вяло?
Ведь мне необходимо поскорей
Еще одну заметку для журнала
Придумать. За задержку матерьяла
Меня уволят -- вот какой конфуз!
А там найдут другого зубоскала
Писать для "Иллюстрейтед Лондон Ньюс".
Посылка
Принц! Если вдруг хандра на вас напала,
Бегите в кресло от пустых обуз
И, запалив "гавану" для начала,
Читайте "Иллюстрейтед Лондон Ньюс"!
Пускай гремят критические пушки,
Колебля театральный небосклон,
Пусть явно низковата дверь избушки
И замок из холста сооружен,
И толстой феечки полет смешон,
И нитки белые видны в сюжете,
Пусть механизм иллюзий обнажен, --
Есть вещи неподдельные на свете.
Поверьте, и в игре не все -- игрушки,
На сцене общий действует закон,
Порой средь театральной заварушки
Вдруг осенит: вон тот паяц, буффон
Под старость будет немощью сражен,
Беде и нищете попавши в сети;
Агностик, вот тебе еще резон --
Есть вещи неподдельные на свете.
Увы, никто не избежит ловушки;
Наступит и последний наш сезон:
Шуты, герои, примы и простушки --
Мы все уйдем с подмостков этих вон,
Покинув пестрой жизни шум и звон,
И всей толпой промаршируем в нети;
Пускай подделок в мире -- миллион,
Есть вещи неподдельные на свете.
Посылка
Мой принц, хоть меч у вас -- простой картон,
И задней стенки явно нет в карете,
И слишком шаток бутафорский трон, --
Есть вещи неподдельные на свете.
Э. К. Б. -- Эдмонд Клерихью Бентли (1875 -- 1956), школьный друг и
коллега Честертона по работе в редакции журнала "Спикер". Бентли был
последним из друзей Честертона, пришедших навестить его перед кончиной.
Бейкер-стрит -- улица Лондона между Гайд-Парком и Риджентс-Парком, где
на рубеже веков проживал по воле Конан Дойла сыщик Шерлок Холмс.
Элегия на сельском кладбище (1751). -- Ср. одноименное стихотворение
английского поэта Томаса Грея (1716 -- 1771).
Молчаливый народ. -- Эту метафору Честертона многократно использовали в
английской литературе О. Хаксли, Дж. Оруэлл, Г. Грин и др.
Французские рыцари. -- Речь идет о войсках герцога Нормандии Вильгельма
(прозванного Завоевателем), которые в битве при Гастингсе (1066) одержали
победу над войском англосаксонского короля Гарольда II.
Померкла под Босвортом их звезда. -- Речь идет о завершающей битве
войны Алой и Белой роз (1485), в которой граф Ричмонд, будущий король Генрих
VII Тюдор нанес поражение королю Ричарду III.
...сжигали аббатства. -- Здесь, как и в "Алой луне Меру", и в
"Возвращении Дон Кихота", речь идет о ликвидации монастырского землевладения
(1536 -- 1539), начавшейся после того, как король Генрих VIII порвал с
католицизмом и объявил себя главой англиканской церкви.
...кто Слово Господне // за голенищем носил. -- Солдаты-пуритане
Оливера Кромвеля прятали Библию за голенищами высоких (до бедер) сапог.
Ирландия, Франция, Новый Свет // все забурлило вокруг. -- Намек на
подъем революционных движений в XVII -- XVIII вв., последовавший после
английской буржуазной революции 1640 г.
...на Альбуэрских полях. -- В сражении под деревушкой Альбуэра 16 мая
1811 г. объединенные англо-испанско-португальские войска разбили французскую
армию под командованием наполеоновского маршала Сульта.
И тот, кто был раньше непобедим. -- Имеется в виду Наполеон Бонапарт.
К законнику стали бегать. -- Речь идет об Уильяме Гладстоне (1809 --
1889), премьер-министре Великобритании, лидере либеральной партии.
...цепляться за ростовщика... -- Речь идет о Бенджамине Дизраэли (1804
-- 1881), замешанном в торгово-финансовых махинациях банкирского дома
Ротшильдов.
Старый дедушка Коль. -- Старинная английская детская песенка.
Ювенал Децим Юний (ок. 60 -- ок. 127) -- римский поэт-сатирик.
"Савой" -- одна из самых дорогих гостиниц Лондона, расположенная на
улице Стрэнд.
Борей -- бог северного ветра в древнегреческой мифологии.
"Иллюстрейтед Лондон Ньюс" -- газета, в которой Честертон тридцать лет
вел рубрику "Блокнот".
Патти Аделина (1843 -- 1919) -- итальянская оперная певица.
This file was created with BookDesigner program
bookdesigner@the-ebook.org
24.01.2005