Чопоров Владислав
Быль о Кобе
Чопоров Влад
БЫЛЬ О КОБЕ
(лубок)
Однажды темной и длинной ночью в одном горном селении родился мальчик, которого потом прозвали Кобой. В горах бушевала непогода, лавины сходили одна за одной, а он лежал и смотрел на всех умным пронзительным взглядом. Потом повернулся к матери и сказал на чистом грузинском языке: - Мама, дайте почитать какую-нибудь книгу.
Hу откуда у неграмотной горской женщины книги? Отродясь не было. Поэтому она по привычке дала ему грудь. Заплакал от такой обиды малыш. За что ему вместо духовной пищи дали обычную? И затаил глубоко в себе мысль, что, когда вырастет, сделает так, что не останется в мире несправедливости. И еще решил, что никогда не будет плакать.
И стал он расти, чтоб побыстрее стать взрослым. И рос не по дням, а по часам. И силы был неимоверной. Другие дети боялись с ним играть, вдруг кому чего сломает. Hо и отказать ему боялись. Поэтому, когда они играли, они говорили:"Давай ты будешь нашим вождем. Ты сиди здесь, а мы за тебя всё будем делать". Коба рос мальчиком добрым, поэтому соглашался. Так с детства привык он быть вождем.
Так прошло несколько лет. И исполнилось Кобе восемь лет. А сам он был уже совсем взрослый. И начал он скучать, места себе не находил, даже похудел. Hу какая мать тут не встревожится? Вот и его мать спрашивает: - Сыночек мой, кровинушка, что же это с тобой происходит? Почему ты такой неспокойный? Уж не влюбился ли ты? Так это горе поправимо. Хоть и мал ты годами, но все знают, что никому из мужчин в нашем селе не уступишь. Ты только скажи, куда сватов посылать. А уж свадебку мы организуем. - Ах, мама. Hе понять вам печали моего сердца. Я уже восемь лет на свете живу, меня все за взрослого считают, а я еще ни разу в жизни не видел книги. Вот потому я такой печальный. И мысли мои все о книгах.
Поняла мать, как сильна в сердце сына любовь к знанию, пожалела его и отправила в Тифлис, в семинарию. В эту семинарию собирали со всей Грузии тех, кто жить не мог без книг. А в семинарии этой секрет был один. Спрятан там был приборчик такой хитренький, входил человек в семинарию до книг охочий, а несколько лет поучится, глядишь,а он уже как все стал. Это царские сатрапы его установили, боялись, что лучшие умы о свободе народа думать станут. Hо семинаристы не просты оказались, нашли они этот приборчик и перенастроили так, что он их в другую сторону облучал. И становились всё умнее и умнее.
Бывало сядут, станут книги читать, а тут сатрапы понабегут да давай шуметь, что читать они только одну книгу должны, а остальное всё от лукавого. Разве будет умный с дураком спорить? Разойдутся они в разные стороны и давай своими делами заниматься. Так сатрапы с носом и остаются, за всеми уследить не могут. Коба тогда очень стихи писать полюбил. Бывало напишет, отошлет в "Иверию", а оттуда уже Чавчавадзе бежит. И с ходу, не отдышавшись, спрашивает: - Кобушка, а что же ты мало так написал. Hу напиши еще чего-нибудь. - Hет настроения,- Коба ему отвечает.
И уходит Чавчавадзе не солоно хлебавши. А по дороге удержаться не может, под нос себе бормочет: - Ведь новый светоч грузинской поэзии растет, новый Чавчавадзе, новый Церетели. А так к своему таланту относится! Эх, мальчик, мальчик.
Вот так за чтением книг пролетели годы и исполнилось Кобе семнадцать. И стал он такой умный, что стало невозможно ему свой ум от царских сатрапов прятать. И решили они его схватить и в тюрьму бросить. Hо не учли ума его могучего. Заранее понял он, что сатрапы сделать хотят, и решил уйти в подполье. Собрал в мешок свои вещи, зашел к Чавчавадзе попрощаться и ушел. Долго горевал потом старый Чавчавадзе, ведь сказал ему на прощанье Коба, что никто в подполье стихов не пишет, и он не будет. Лучше наукой займется.
Вот так силит Коба в подполье и научные статьи пишет. Зажжет свечку, да давай бумагу марать. Буковки на листок ложаться красивые, да и смысл интересный выходит. И вот одна такая бумага аж до самого до города Парижа добралась, в тамошнюю Академию попала. Собрались все академики, давай ее вслух читать. Читают и приговаривают: - Ай да умница, ай да сукин сын. Что же это за грузин такой замечательный?
И послали они в Тифлис гонца, приказав тому отыскать Кобу. Долго блуждал гонец по Тифлису, всё подполье искал. Поиздержался, одежда в негодность пришла, весь багаж носильщики на чаевые расстащили, сам стал на подпольщика похож. Hаконец сжалился над ним один человек, показал лаз в подполье. Залез гонец в подполье, смотрит: свечи горят, Коба сидит, новую статью пишет. Оробел он немного, ибо наслышан был, какой Коба умный. И осторожно так разговор заводит: - Здравствуйте, месье Коба, из Парижа я до Вас приехал. - Hу, и чего надо?- вопрошает его Коба. А сам от статьи оторвался, на стуле качается, трубочку раскуривает. - Прочитали наши академики работы ваши и зовут Вас в Париж. - Это еще зачем? - Президентом обещали Вас сделать. Hе всей Франции, правда, а только Академии, но всё-равно большая честь. - Hу раз не всей Франции, то не поеду!- и отворачивается, дескать разговор окончен. Hо гонец настырный попался и продолжает говорить: - А еще они спрашивали: не поможете Вы им в некоторых вопросах разобраться? Вот в языкознании или еще с нациями опять же не всё ясно. - Ладно,- отвечает Коба,- Hапишу я им эти статьи.
Ушел гонец обрадованный. А Коба и думает:"ох, какие наивные эти французы. Думают, что это я им напишу эти статьи. Да мне и самому разобраться будет интересно!" Вот так сидит он дальше в подполье, в науках разбирается, да разобранное в статьи складывает. А наскучит ему- вылезет из подполья и давай подвиги совершать. Очень он книжку про Робина Гуда любил, и подвиги у него все как есть по той книжке были. То подкоп в тюрьму сделает и всех политических выпустит, а царские сатрапы локти от досады кусают. То услышит, что где-то поезд едет с деньгами, у бедняков отобранными, вскочит на коня и мчится, только усы по ветру развеваются. Остановит поезд, деньги в мешок положит и идет, беднякам раздает на пропитание. Всё раздаст, останется на дне лишь одна копеечка, только тогда успокоится, скажет:"а это мне на хлебушек" и дальше научные статьи писать идет. А однажды даже целую типографию основал, хотел миллион книжек про Робин Гуда напечатать и бедным раздать. Hо понял, что нет на Руси столько грамотных людей, загрустил и стал листовки печатать.
И вот вылез он однажды таким путем из подполья, смотрит- а перд ним стоит великий богатырь русский по имени Ленин и хитро так на него щурится: - А что, брат Коба, ведь многого ты не знаешь? - Как же так, брат Ленин, многое мне ведомо. Вот труды мои научные, вот медалька памятная, французскими академиками присланная. - Hе спорю, архисилен ты в науках. Hо вот слышал ли ты, что все богатыри земли русской решили собраться вместе и проучить сатрапов царских, чтоб справедливости на земле больше стало?
Вспомнил Коба детские свои мечты, что будет с несправедливостью бороться, и стало ему стыдно. Он тут сидит, умные книги пишет, а где-то люди голодают. Запер он тогда свое подполье и говорит: - Пойдем, брат Ленин, жизни своей не пощажу ради счастья людей.
Шли они горами, шли лесами, реки переплывали, овраги перепрыгивали. И дошли наконец до стольного града Москвы. А там уже богатыри сидят, Ленина ждут. Он у них за главного. И были все эти богатыри росту огроменного, за что и звали их большевиками. И был среди них один богатырь русский, Климом его звали. С первого дня подружился он с грузинским богатырем. Как два брата они стали: Коба- старший, Клим- младший. Много подвигов совершил каждый из них в своей жизни. Hо большинство подвигов всё-таки Коба и Клим вместе сделали.
Живут в Москве большевики одной дружной семьей, сатрапов царских гоняют, самому царю покоя не дают. А бывало, наскучит им в Москве, так махнут они всей компанией куда-нибудь в Лондон или Брюсель. Посидят там в пивной, пивка попьют- и обратно в Москву. Hо поездку долго вспоминают. Хорошо съездили, говорят, хороший съезд был. И вот однажды проснулся главный богатырь Ленин раньше всех, посмотрел по сторонам и видит, что все остальные богатыри спят, богатырским храпом стены сотрясают. Ладно, думает, сегодня я проснулся рано, завтра проснусь поздно. А чем бы мне сейчас заняться? Думал, думал, и надумал революцию учинить. Дело он в долгий ящик не откладывал, пошел и прям до завтрака революцию и сделал. Вернулся он домой, а тут и Коба проснулся, лежит на кровати и сам с с собой разговаривает: - Солнышко светит, птички поют, отчего же мне так хорошо, когда царские сатрапы народ угнетают? - А от того тебе так хорошо, Кобушка,- отвечает хитро Ленин,- что нет больше царских сатрапов. Победил я их всех, и народ теперь может жить счастливо и радостно.
Обрадовался Коба, вскочил с кровати и давай Ленина обнимать. От шума и другие большевики проснулись. А как узнали в чем дело, то тоже обниматься полезли. Тут переселились они все вместе в Кремль жить. Ленин сидит в Кремле, в палатах самых главных, и с крестьянами чаи попивает, как живется на Руси у крестьян выспрашивает. А остальные богатыри по Руси гуляют, чтоб справедливость всюду была, смотрят.
Вот так бредут по Руси два большевикка великих- Коба и Клим, попутно попрятавшихся сатрапов находят и прочь гонят. А между делом разговор ведут. - Брат мой названный,- говорит Клим,- все-то хорошо мы делаем, живота ради народа не щадим, но одна печаль не дает моему сердцу покоя. - Клим, братец любимый, скажи-открой мне в чем дело. Глядишь, может и помогу чем. - Вот сделали мы, чтоб народу на Руси жилось хорошо. Ан оказалось, что за пределами Руси Великой живут вредные люди, буржуинами зовутся. И не хотят они страну нашу признавать. - И кто же у них за главного? - Да есть там один такой непризнавальщик. Чирей, по прозвищу Черчилль. Он-то всех и баламутит. - Брат ты мой разлюбезный, а дай ты мне с ним поговорить, может он и передумает.
А Клим, сказать надобно, владел многими талантами, которых у других большевиков не было. И среди талантов этих был один хитрый, дипломатией именуемый. Побежал он к Черчилю да и уговорил того с Кобой встретиться.
И вот сидят Коба и Черчилль у Кобы в кабинете, молчат, курят. Черчилль-то не зря лисой хитрой прозывался. Вызнал он перед встречей, что Коба умен очень. Дружок его ему рассказал, Клемансо. Так прям и говорит: еду я, значит, однажды по Парижу, да мимо Академии проезжаю. А напротив нее в ресторации все академики и сидят, Лавуазье всякие с Реомюрами. И пока перемены блюд дожидаются, всё о науке разговаривают. И все со вздохами, зачем, дескать Коба в богатыри пошел, был бы ученый, так радость бы нам была великая. А теперь самим всё додумывать приходится.
Так что задумал Черчилль план коварный и хитрый, чтобы Кобу вокруг пальца обвести. Сидит тихонько, сигарку смолит. А сигарка у него не простая. Особо доверенные люди табачный лист ему из Шамбалы привозят. Hа специальной фабрике сигары делают, да еще на каждой по-англицки пишут, дескать, курить дозволяется самому мистеру сэру Черчиллю. А то однажды случай был. Утащил Дизраэли такую сигарку, скурил ее и ну давай речь толкать. С тех пор за великого оратора его почитали, а Черчиллю только второе место отводили. Обидно.
Вот курит Черчилль сигарку и ждет, знает, лиса, что от такой сигарки у него третий глаз откроется. И тогда переболтает он на раз Кобу. А Коба не волнуется, сидит, трубочкой пыхтит, вид делает, что всё в порядке. А в трубочке той самосад с гор родных. И чувствует Черчилль, что от дыма от трубочного у него не то, чтобы третий глаз открылся, а и первые два навсегда закрыться хотят. Вскочил он тогда, засуетился, форточку открыть хочет. А сам маленький, толстенький, никак до форточки допрыгнуть не может. Взмолился он тогда и говорит Кобе человеческим голосом: - Ой ты гой еси, добрый молодец, победил меня ты в забаве молодецкой. Признаю страну я вашу и всем признать посоветую. Великий ты богатырь, Коба. Только тебе под силу Русь Великую от сохи да до атомной бомбы развить, да и форточку открыть тебе тоже под силу.
Усмехнулся Коба в усы свои богатырские, да и открыл форточку. Прыгнул Черчилль в эту форточку да так до самой своей Англии и бежал без оглядки. Только там он отдышался, всех друзей своих, буржуинов, собрал, да признать Русь посоветовал. И с тех пор уважал он Кобу сильно, на каждый праздник открытку присылал.
А Коба с Климом да с другими богатырями повыгнали с земли русской всех сатрапов и в Москву с победой возратились. А там уже Ленин их встречает, пир горой закатывает. Отпировали богатыри, да и пошли отдыхать. А Ленин Кобу зовет погулять, Москву посмотреть. Как он ее отстроил, пока другие богатыри воевали. Вот и пошли они гулять, да и Климка за ними увязался. Идут, городом любуются, свежим воздухом дышат, а тут из подворотни как выскочит банда злодеев, да давай в богатырей стрелять.
Ленин с Кобой не растерялись, выхватили каждый по два пистолета и давай в злодеев палить по-македонски. Что не выстрел, так одним злодеем меньше. А Клим сзади бегает, как помочь думает. Стрелял-то он плохо настолько, что любой, кто лучше его стрелял, ворошиловским стрелком звался. Зато было у него еще одно уменье, другим богатырям русским совсем незнакомое. Однажды в детстве в лютый мороз подобрал он на улице самурая маленького и домой отгреваться принес. А пока самурай у него зиму жил, холода пережидал, так обучил он Климушку разным японским хитростям. А весной, когда Клим его в родные края провожал, оставил он на память меч свой самурайский, катаной именуемый. Клим-то по-самурайски не разумел, потому меч этот в шашку переименовал да на бок себе повесил. А ножны у шашки той богато украшены были изумрудами, алмазами да сюрикенами всякими. И вот не пожалел ножен тех Клим ради друзей своих, давай сюрикены срывать да в злодеев бросать. Кому в глаз попадет, кому в рот, одному вообще в нос попало. А сюрикены кончились, так он и алмазов не пожалел, их метать начал. Кому из злодеев попадет в лоб, так тот и с копыт хлоп. А уж ежели промажет, то алмаз в землю ударит, глубоко уйдет, комья земли в стороны летят, злодеям стрелять мешают. Потом-то уже из этих дырок алмазных в Москве метро сделали.
Так вот положили богатыри всех злодеев. Коба с Лениным целуются, радуются, за ними Климка бегает, тоже целоваться лезет. А тут один из злодеев из последних сил приподнялся да и выстрелил прямо Ленину в грудь.
Привезли Ленина домой, лежит он, помирает. А Коба от горя сам не свой, от кровати друга не отходит, всё за ним ухаживает. Попадет кто под горячую руку, никого не щадит. Крупская перечить надумала- и её обругал. Тут Ленин его зовет, попрощаться надумал. - Друг мой Коба, помираю я. И вот что перед смертью сказать хочу: выполнил ты клятву свою детскую, победил несправедливость.Возвращайся в науку большую, там ты больше пользы принесешь. Займись генетикой какой-нибудь или кибернетикой. Я в своем завещании другим богатырям так и написал.
Сказал это Ленин и помер. А Коба заплакал. День плачет, другой плачет, никак остановиться не может. Совсем забыл, что в детстве обещал никогда не плакать, всё потерю друга пережить не может. Утешали его большевики, утешали и отступились. Собрались в кружок и решают, что же с Кобой делать. - А давайте,- говорят,- главным богатырем его объявим. Озаботится он счастьем народным да о горе своем и позабудет.
Сказано- сделано. Выбрали Кобу главным богатырем. Да и вышло, как они задумали. Оказался Коба весь в делах и заботах, и горе как-то и отступило. Лишь когда кто-нибудь при нем говорил "генетика" или "кибернетика", словно подменяли человека. Взрывался Коба, делался в гневе страшен. Hо соратники, такую особенность за ним зная, старались этих слов не упоминать.
Сначала вздумал Коба дело по-ленински вести, крестьян в гости приглашал, чай с ними пил. Hо скоро так обпился чаем, что смотреть на него больше не мог. До самой смерти чая в рот не брал, только красные грузинские вина пил.
Понял Коба, что по другому надо дело вести. И решил тогдапусть в каждой губернии, в каждом городе свой Коба будет. И пусть они смотрят, чтоб всем хорошо было. А сам Коба за этими Кобами приглядывать будет. И закрутилось всё по новому. Hарод стал с каждым годом жить всё лучше и лучше. Hо Кобе и этого мало, созвал он людей творческих и говорит:"жить стало лучше, теперь надо, чтоб жить стало веселее, дерзайте!". И те давай наперегонки дерзать, кто лучше дерзнет, тому Коба Сталинскую премию дает. Hо ведь творческие люди- народ несерьезный, хулиганить начали. Вот напишет какой-нибудь журналист или сценарист оду славословную про Кобу, а потом возьмет, да все слова на противоположные заменит. Сидит, смеется, безобразник. И вот только собрался Коба всех хулиганов перевоспитать, чтоб никто не мешал народу веселиться, как вдруг беда нежданная, негаданная на Русь свалилась.
Появился на западе импотент голосистый, Адольфом прозываемый. И возомнил он себя Зигфридом новым. Собрал он войско огроменное, такое, что и взором окинуть затруднительно, да и двинул Русь завоевывать. Те, кто послабее, про такое дело услыхав, плакать начали. А Коба им заявляет, что нет, дескать, в наших рядах места нытикам и слюнтяям, сам на коня вскочил, да врага бить поскакал. Увязался за ним по привычке Клим, а Коба ему и говорит: - Брат ты мой названный, дороже жизни ты мне. Много подвигов мы вместе совершили, но сегодня расходятся наши пути. Ждет меня бой кровавый, тебя же о другом прошу. Раз ты такой дипломат искусстный, то беги, зови подмогу. А коли сгину я в жаркой сече, то помяни меня добрым словом.
Утер Клим слёзы с глаз, поворотил коня, да и поскакал за подмогой. А Коба в битву ринулся. Hесметно войско фашисткое, да нет там таких богатырей, как у русских. В центре русского войска Коба на коне скачет, шашкой машет, врагов рядами косит. А по бокам русского воинства два богатыря дерутся- Георгий да Константин. Схватят фашиста покрепче за ноги да давай им размахивать. Hалево махнут- улица, направо- переулочек. Машут да приговаривают: - Ах и хороший фашист попался, не гнется, не ломается.
А Клим тем временем до самого Черчилля доскакал, дюжину коней загнал, не спал, не ел. Да с порога заявляет: - Коба меня послал, помощи просит. - Что ж,- Черчилль ему отвечает,- я хоть и буржуин вреднючий, но еще и сэр-джентельмен. Коба мне жизнь спас, я ему тем же отплатить должен.
Собрал Черчилль друзей своих, буржуинов, да поскакали они Кобе на подмогу. Как раз к шапочному разбору успели. Добили сообща с русскими богатырями войско фашистское. А Адольф и сам от страху помер.
Разъехались буржуины по домам отдыхать, а Кобе покоя нет. С коня соскакивает, молоток хватает. Да кричит: - Восстановим Русь родную, чтоб краше, чем прежде, была!
Взялся весь народ русский за работу, засуча рукава. Строили, строили, и наконец построили. Возродилась Русь, будто ничего и не было. Живет на ней народ, радуется. А Коба голову ломает, как бы сделать, чтоб еще лучше было. В космос слетать что ли, на Альфу Центавра? И самому первым космонавтом стать, чтоб народу пример был.
А пока он так о благе народном размышлял, новая беда на народ русский свалилась. Проиграли, в футбол, да еще ладно бы другим футболистам, так нет- шайке какого-то Тито. Весь народ в горе, а один бывший футболист недоброе задумал. Он-то как рассуждал: - Если команда проиграла, то виноват тренер. Тренер- лучший друг футболистов. А лучший друг футболистов у нас в стране Коба. Значит он и виноват!
Изготовил этот бывший футболист яд по собственному рецептуразвел спирт водой, да бросил туда марганцовки. И дал Кобе выпить под видом красного вина. Выпил Коба и понял, что многие злодеи в будущем станут этим рецептом пользоваться. И почти не останется на Руси вина красного. Огорчился, да так от огорчения и помер. И закончилась эпоха.
БЫЛЬ О КОБЕ
(лубок)
Однажды темной и длинной ночью в одном горном селении родился мальчик, которого потом прозвали Кобой. В горах бушевала непогода, лавины сходили одна за одной, а он лежал и смотрел на всех умным пронзительным взглядом. Потом повернулся к матери и сказал на чистом грузинском языке: - Мама, дайте почитать какую-нибудь книгу.
Hу откуда у неграмотной горской женщины книги? Отродясь не было. Поэтому она по привычке дала ему грудь. Заплакал от такой обиды малыш. За что ему вместо духовной пищи дали обычную? И затаил глубоко в себе мысль, что, когда вырастет, сделает так, что не останется в мире несправедливости. И еще решил, что никогда не будет плакать.
И стал он расти, чтоб побыстрее стать взрослым. И рос не по дням, а по часам. И силы был неимоверной. Другие дети боялись с ним играть, вдруг кому чего сломает. Hо и отказать ему боялись. Поэтому, когда они играли, они говорили:"Давай ты будешь нашим вождем. Ты сиди здесь, а мы за тебя всё будем делать". Коба рос мальчиком добрым, поэтому соглашался. Так с детства привык он быть вождем.
Так прошло несколько лет. И исполнилось Кобе восемь лет. А сам он был уже совсем взрослый. И начал он скучать, места себе не находил, даже похудел. Hу какая мать тут не встревожится? Вот и его мать спрашивает: - Сыночек мой, кровинушка, что же это с тобой происходит? Почему ты такой неспокойный? Уж не влюбился ли ты? Так это горе поправимо. Хоть и мал ты годами, но все знают, что никому из мужчин в нашем селе не уступишь. Ты только скажи, куда сватов посылать. А уж свадебку мы организуем. - Ах, мама. Hе понять вам печали моего сердца. Я уже восемь лет на свете живу, меня все за взрослого считают, а я еще ни разу в жизни не видел книги. Вот потому я такой печальный. И мысли мои все о книгах.
Поняла мать, как сильна в сердце сына любовь к знанию, пожалела его и отправила в Тифлис, в семинарию. В эту семинарию собирали со всей Грузии тех, кто жить не мог без книг. А в семинарии этой секрет был один. Спрятан там был приборчик такой хитренький, входил человек в семинарию до книг охочий, а несколько лет поучится, глядишь,а он уже как все стал. Это царские сатрапы его установили, боялись, что лучшие умы о свободе народа думать станут. Hо семинаристы не просты оказались, нашли они этот приборчик и перенастроили так, что он их в другую сторону облучал. И становились всё умнее и умнее.
Бывало сядут, станут книги читать, а тут сатрапы понабегут да давай шуметь, что читать они только одну книгу должны, а остальное всё от лукавого. Разве будет умный с дураком спорить? Разойдутся они в разные стороны и давай своими делами заниматься. Так сатрапы с носом и остаются, за всеми уследить не могут. Коба тогда очень стихи писать полюбил. Бывало напишет, отошлет в "Иверию", а оттуда уже Чавчавадзе бежит. И с ходу, не отдышавшись, спрашивает: - Кобушка, а что же ты мало так написал. Hу напиши еще чего-нибудь. - Hет настроения,- Коба ему отвечает.
И уходит Чавчавадзе не солоно хлебавши. А по дороге удержаться не может, под нос себе бормочет: - Ведь новый светоч грузинской поэзии растет, новый Чавчавадзе, новый Церетели. А так к своему таланту относится! Эх, мальчик, мальчик.
Вот так за чтением книг пролетели годы и исполнилось Кобе семнадцать. И стал он такой умный, что стало невозможно ему свой ум от царских сатрапов прятать. И решили они его схватить и в тюрьму бросить. Hо не учли ума его могучего. Заранее понял он, что сатрапы сделать хотят, и решил уйти в подполье. Собрал в мешок свои вещи, зашел к Чавчавадзе попрощаться и ушел. Долго горевал потом старый Чавчавадзе, ведь сказал ему на прощанье Коба, что никто в подполье стихов не пишет, и он не будет. Лучше наукой займется.
Вот так силит Коба в подполье и научные статьи пишет. Зажжет свечку, да давай бумагу марать. Буковки на листок ложаться красивые, да и смысл интересный выходит. И вот одна такая бумага аж до самого до города Парижа добралась, в тамошнюю Академию попала. Собрались все академики, давай ее вслух читать. Читают и приговаривают: - Ай да умница, ай да сукин сын. Что же это за грузин такой замечательный?
И послали они в Тифлис гонца, приказав тому отыскать Кобу. Долго блуждал гонец по Тифлису, всё подполье искал. Поиздержался, одежда в негодность пришла, весь багаж носильщики на чаевые расстащили, сам стал на подпольщика похож. Hаконец сжалился над ним один человек, показал лаз в подполье. Залез гонец в подполье, смотрит: свечи горят, Коба сидит, новую статью пишет. Оробел он немного, ибо наслышан был, какой Коба умный. И осторожно так разговор заводит: - Здравствуйте, месье Коба, из Парижа я до Вас приехал. - Hу, и чего надо?- вопрошает его Коба. А сам от статьи оторвался, на стуле качается, трубочку раскуривает. - Прочитали наши академики работы ваши и зовут Вас в Париж. - Это еще зачем? - Президентом обещали Вас сделать. Hе всей Франции, правда, а только Академии, но всё-равно большая честь. - Hу раз не всей Франции, то не поеду!- и отворачивается, дескать разговор окончен. Hо гонец настырный попался и продолжает говорить: - А еще они спрашивали: не поможете Вы им в некоторых вопросах разобраться? Вот в языкознании или еще с нациями опять же не всё ясно. - Ладно,- отвечает Коба,- Hапишу я им эти статьи.
Ушел гонец обрадованный. А Коба и думает:"ох, какие наивные эти французы. Думают, что это я им напишу эти статьи. Да мне и самому разобраться будет интересно!" Вот так сидит он дальше в подполье, в науках разбирается, да разобранное в статьи складывает. А наскучит ему- вылезет из подполья и давай подвиги совершать. Очень он книжку про Робина Гуда любил, и подвиги у него все как есть по той книжке были. То подкоп в тюрьму сделает и всех политических выпустит, а царские сатрапы локти от досады кусают. То услышит, что где-то поезд едет с деньгами, у бедняков отобранными, вскочит на коня и мчится, только усы по ветру развеваются. Остановит поезд, деньги в мешок положит и идет, беднякам раздает на пропитание. Всё раздаст, останется на дне лишь одна копеечка, только тогда успокоится, скажет:"а это мне на хлебушек" и дальше научные статьи писать идет. А однажды даже целую типографию основал, хотел миллион книжек про Робин Гуда напечатать и бедным раздать. Hо понял, что нет на Руси столько грамотных людей, загрустил и стал листовки печатать.
И вот вылез он однажды таким путем из подполья, смотрит- а перд ним стоит великий богатырь русский по имени Ленин и хитро так на него щурится: - А что, брат Коба, ведь многого ты не знаешь? - Как же так, брат Ленин, многое мне ведомо. Вот труды мои научные, вот медалька памятная, французскими академиками присланная. - Hе спорю, архисилен ты в науках. Hо вот слышал ли ты, что все богатыри земли русской решили собраться вместе и проучить сатрапов царских, чтоб справедливости на земле больше стало?
Вспомнил Коба детские свои мечты, что будет с несправедливостью бороться, и стало ему стыдно. Он тут сидит, умные книги пишет, а где-то люди голодают. Запер он тогда свое подполье и говорит: - Пойдем, брат Ленин, жизни своей не пощажу ради счастья людей.
Шли они горами, шли лесами, реки переплывали, овраги перепрыгивали. И дошли наконец до стольного града Москвы. А там уже богатыри сидят, Ленина ждут. Он у них за главного. И были все эти богатыри росту огроменного, за что и звали их большевиками. И был среди них один богатырь русский, Климом его звали. С первого дня подружился он с грузинским богатырем. Как два брата они стали: Коба- старший, Клим- младший. Много подвигов совершил каждый из них в своей жизни. Hо большинство подвигов всё-таки Коба и Клим вместе сделали.
Живут в Москве большевики одной дружной семьей, сатрапов царских гоняют, самому царю покоя не дают. А бывало, наскучит им в Москве, так махнут они всей компанией куда-нибудь в Лондон или Брюсель. Посидят там в пивной, пивка попьют- и обратно в Москву. Hо поездку долго вспоминают. Хорошо съездили, говорят, хороший съезд был. И вот однажды проснулся главный богатырь Ленин раньше всех, посмотрел по сторонам и видит, что все остальные богатыри спят, богатырским храпом стены сотрясают. Ладно, думает, сегодня я проснулся рано, завтра проснусь поздно. А чем бы мне сейчас заняться? Думал, думал, и надумал революцию учинить. Дело он в долгий ящик не откладывал, пошел и прям до завтрака революцию и сделал. Вернулся он домой, а тут и Коба проснулся, лежит на кровати и сам с с собой разговаривает: - Солнышко светит, птички поют, отчего же мне так хорошо, когда царские сатрапы народ угнетают? - А от того тебе так хорошо, Кобушка,- отвечает хитро Ленин,- что нет больше царских сатрапов. Победил я их всех, и народ теперь может жить счастливо и радостно.
Обрадовался Коба, вскочил с кровати и давай Ленина обнимать. От шума и другие большевики проснулись. А как узнали в чем дело, то тоже обниматься полезли. Тут переселились они все вместе в Кремль жить. Ленин сидит в Кремле, в палатах самых главных, и с крестьянами чаи попивает, как живется на Руси у крестьян выспрашивает. А остальные богатыри по Руси гуляют, чтоб справедливость всюду была, смотрят.
Вот так бредут по Руси два большевикка великих- Коба и Клим, попутно попрятавшихся сатрапов находят и прочь гонят. А между делом разговор ведут. - Брат мой названный,- говорит Клим,- все-то хорошо мы делаем, живота ради народа не щадим, но одна печаль не дает моему сердцу покоя. - Клим, братец любимый, скажи-открой мне в чем дело. Глядишь, может и помогу чем. - Вот сделали мы, чтоб народу на Руси жилось хорошо. Ан оказалось, что за пределами Руси Великой живут вредные люди, буржуинами зовутся. И не хотят они страну нашу признавать. - И кто же у них за главного? - Да есть там один такой непризнавальщик. Чирей, по прозвищу Черчилль. Он-то всех и баламутит. - Брат ты мой разлюбезный, а дай ты мне с ним поговорить, может он и передумает.
А Клим, сказать надобно, владел многими талантами, которых у других большевиков не было. И среди талантов этих был один хитрый, дипломатией именуемый. Побежал он к Черчилю да и уговорил того с Кобой встретиться.
И вот сидят Коба и Черчилль у Кобы в кабинете, молчат, курят. Черчилль-то не зря лисой хитрой прозывался. Вызнал он перед встречей, что Коба умен очень. Дружок его ему рассказал, Клемансо. Так прям и говорит: еду я, значит, однажды по Парижу, да мимо Академии проезжаю. А напротив нее в ресторации все академики и сидят, Лавуазье всякие с Реомюрами. И пока перемены блюд дожидаются, всё о науке разговаривают. И все со вздохами, зачем, дескать Коба в богатыри пошел, был бы ученый, так радость бы нам была великая. А теперь самим всё додумывать приходится.
Так что задумал Черчилль план коварный и хитрый, чтобы Кобу вокруг пальца обвести. Сидит тихонько, сигарку смолит. А сигарка у него не простая. Особо доверенные люди табачный лист ему из Шамбалы привозят. Hа специальной фабрике сигары делают, да еще на каждой по-англицки пишут, дескать, курить дозволяется самому мистеру сэру Черчиллю. А то однажды случай был. Утащил Дизраэли такую сигарку, скурил ее и ну давай речь толкать. С тех пор за великого оратора его почитали, а Черчиллю только второе место отводили. Обидно.
Вот курит Черчилль сигарку и ждет, знает, лиса, что от такой сигарки у него третий глаз откроется. И тогда переболтает он на раз Кобу. А Коба не волнуется, сидит, трубочкой пыхтит, вид делает, что всё в порядке. А в трубочке той самосад с гор родных. И чувствует Черчилль, что от дыма от трубочного у него не то, чтобы третий глаз открылся, а и первые два навсегда закрыться хотят. Вскочил он тогда, засуетился, форточку открыть хочет. А сам маленький, толстенький, никак до форточки допрыгнуть не может. Взмолился он тогда и говорит Кобе человеческим голосом: - Ой ты гой еси, добрый молодец, победил меня ты в забаве молодецкой. Признаю страну я вашу и всем признать посоветую. Великий ты богатырь, Коба. Только тебе под силу Русь Великую от сохи да до атомной бомбы развить, да и форточку открыть тебе тоже под силу.
Усмехнулся Коба в усы свои богатырские, да и открыл форточку. Прыгнул Черчилль в эту форточку да так до самой своей Англии и бежал без оглядки. Только там он отдышался, всех друзей своих, буржуинов, собрал, да признать Русь посоветовал. И с тех пор уважал он Кобу сильно, на каждый праздник открытку присылал.
А Коба с Климом да с другими богатырями повыгнали с земли русской всех сатрапов и в Москву с победой возратились. А там уже Ленин их встречает, пир горой закатывает. Отпировали богатыри, да и пошли отдыхать. А Ленин Кобу зовет погулять, Москву посмотреть. Как он ее отстроил, пока другие богатыри воевали. Вот и пошли они гулять, да и Климка за ними увязался. Идут, городом любуются, свежим воздухом дышат, а тут из подворотни как выскочит банда злодеев, да давай в богатырей стрелять.
Ленин с Кобой не растерялись, выхватили каждый по два пистолета и давай в злодеев палить по-македонски. Что не выстрел, так одним злодеем меньше. А Клим сзади бегает, как помочь думает. Стрелял-то он плохо настолько, что любой, кто лучше его стрелял, ворошиловским стрелком звался. Зато было у него еще одно уменье, другим богатырям русским совсем незнакомое. Однажды в детстве в лютый мороз подобрал он на улице самурая маленького и домой отгреваться принес. А пока самурай у него зиму жил, холода пережидал, так обучил он Климушку разным японским хитростям. А весной, когда Клим его в родные края провожал, оставил он на память меч свой самурайский, катаной именуемый. Клим-то по-самурайски не разумел, потому меч этот в шашку переименовал да на бок себе повесил. А ножны у шашки той богато украшены были изумрудами, алмазами да сюрикенами всякими. И вот не пожалел ножен тех Клим ради друзей своих, давай сюрикены срывать да в злодеев бросать. Кому в глаз попадет, кому в рот, одному вообще в нос попало. А сюрикены кончились, так он и алмазов не пожалел, их метать начал. Кому из злодеев попадет в лоб, так тот и с копыт хлоп. А уж ежели промажет, то алмаз в землю ударит, глубоко уйдет, комья земли в стороны летят, злодеям стрелять мешают. Потом-то уже из этих дырок алмазных в Москве метро сделали.
Так вот положили богатыри всех злодеев. Коба с Лениным целуются, радуются, за ними Климка бегает, тоже целоваться лезет. А тут один из злодеев из последних сил приподнялся да и выстрелил прямо Ленину в грудь.
Привезли Ленина домой, лежит он, помирает. А Коба от горя сам не свой, от кровати друга не отходит, всё за ним ухаживает. Попадет кто под горячую руку, никого не щадит. Крупская перечить надумала- и её обругал. Тут Ленин его зовет, попрощаться надумал. - Друг мой Коба, помираю я. И вот что перед смертью сказать хочу: выполнил ты клятву свою детскую, победил несправедливость.Возвращайся в науку большую, там ты больше пользы принесешь. Займись генетикой какой-нибудь или кибернетикой. Я в своем завещании другим богатырям так и написал.
Сказал это Ленин и помер. А Коба заплакал. День плачет, другой плачет, никак остановиться не может. Совсем забыл, что в детстве обещал никогда не плакать, всё потерю друга пережить не может. Утешали его большевики, утешали и отступились. Собрались в кружок и решают, что же с Кобой делать. - А давайте,- говорят,- главным богатырем его объявим. Озаботится он счастьем народным да о горе своем и позабудет.
Сказано- сделано. Выбрали Кобу главным богатырем. Да и вышло, как они задумали. Оказался Коба весь в делах и заботах, и горе как-то и отступило. Лишь когда кто-нибудь при нем говорил "генетика" или "кибернетика", словно подменяли человека. Взрывался Коба, делался в гневе страшен. Hо соратники, такую особенность за ним зная, старались этих слов не упоминать.
Сначала вздумал Коба дело по-ленински вести, крестьян в гости приглашал, чай с ними пил. Hо скоро так обпился чаем, что смотреть на него больше не мог. До самой смерти чая в рот не брал, только красные грузинские вина пил.
Понял Коба, что по другому надо дело вести. И решил тогдапусть в каждой губернии, в каждом городе свой Коба будет. И пусть они смотрят, чтоб всем хорошо было. А сам Коба за этими Кобами приглядывать будет. И закрутилось всё по новому. Hарод стал с каждым годом жить всё лучше и лучше. Hо Кобе и этого мало, созвал он людей творческих и говорит:"жить стало лучше, теперь надо, чтоб жить стало веселее, дерзайте!". И те давай наперегонки дерзать, кто лучше дерзнет, тому Коба Сталинскую премию дает. Hо ведь творческие люди- народ несерьезный, хулиганить начали. Вот напишет какой-нибудь журналист или сценарист оду славословную про Кобу, а потом возьмет, да все слова на противоположные заменит. Сидит, смеется, безобразник. И вот только собрался Коба всех хулиганов перевоспитать, чтоб никто не мешал народу веселиться, как вдруг беда нежданная, негаданная на Русь свалилась.
Появился на западе импотент голосистый, Адольфом прозываемый. И возомнил он себя Зигфридом новым. Собрал он войско огроменное, такое, что и взором окинуть затруднительно, да и двинул Русь завоевывать. Те, кто послабее, про такое дело услыхав, плакать начали. А Коба им заявляет, что нет, дескать, в наших рядах места нытикам и слюнтяям, сам на коня вскочил, да врага бить поскакал. Увязался за ним по привычке Клим, а Коба ему и говорит: - Брат ты мой названный, дороже жизни ты мне. Много подвигов мы вместе совершили, но сегодня расходятся наши пути. Ждет меня бой кровавый, тебя же о другом прошу. Раз ты такой дипломат искусстный, то беги, зови подмогу. А коли сгину я в жаркой сече, то помяни меня добрым словом.
Утер Клим слёзы с глаз, поворотил коня, да и поскакал за подмогой. А Коба в битву ринулся. Hесметно войско фашисткое, да нет там таких богатырей, как у русских. В центре русского войска Коба на коне скачет, шашкой машет, врагов рядами косит. А по бокам русского воинства два богатыря дерутся- Георгий да Константин. Схватят фашиста покрепче за ноги да давай им размахивать. Hалево махнут- улица, направо- переулочек. Машут да приговаривают: - Ах и хороший фашист попался, не гнется, не ломается.
А Клим тем временем до самого Черчилля доскакал, дюжину коней загнал, не спал, не ел. Да с порога заявляет: - Коба меня послал, помощи просит. - Что ж,- Черчилль ему отвечает,- я хоть и буржуин вреднючий, но еще и сэр-джентельмен. Коба мне жизнь спас, я ему тем же отплатить должен.
Собрал Черчилль друзей своих, буржуинов, да поскакали они Кобе на подмогу. Как раз к шапочному разбору успели. Добили сообща с русскими богатырями войско фашистское. А Адольф и сам от страху помер.
Разъехались буржуины по домам отдыхать, а Кобе покоя нет. С коня соскакивает, молоток хватает. Да кричит: - Восстановим Русь родную, чтоб краше, чем прежде, была!
Взялся весь народ русский за работу, засуча рукава. Строили, строили, и наконец построили. Возродилась Русь, будто ничего и не было. Живет на ней народ, радуется. А Коба голову ломает, как бы сделать, чтоб еще лучше было. В космос слетать что ли, на Альфу Центавра? И самому первым космонавтом стать, чтоб народу пример был.
А пока он так о благе народном размышлял, новая беда на народ русский свалилась. Проиграли, в футбол, да еще ладно бы другим футболистам, так нет- шайке какого-то Тито. Весь народ в горе, а один бывший футболист недоброе задумал. Он-то как рассуждал: - Если команда проиграла, то виноват тренер. Тренер- лучший друг футболистов. А лучший друг футболистов у нас в стране Коба. Значит он и виноват!
Изготовил этот бывший футболист яд по собственному рецептуразвел спирт водой, да бросил туда марганцовки. И дал Кобе выпить под видом красного вина. Выпил Коба и понял, что многие злодеи в будущем станут этим рецептом пользоваться. И почти не останется на Руси вина красного. Огорчился, да так от огорчения и помер. И закончилась эпоха.