Чуковская Лидия Корнеевна
Голая арифметика, 1992
Лидия Чуковская
Голая арифметика. 1992
Не имея возможности прочитать все статьи и воспоминания об Анне Ахматовой, напечатанные за рубежом, приведу лишь один пример "главной лжи", которая ее возмущала. В томе первом ее "Сочинений", опубликованном в 1965 году, в предисловии Глеба Петровича Струве на с. 7 читаем: "the period between 1925 and 1940 was indeed a period of almost complete poetic silence..." ("период между 1925 и 1940 был периодом почти полного молчания"). Далее автор предисловия производит подсчет: около полдюжины (half-a-dozen) стихотворений Ахматова написала с 1925 по 1931; немногие в 1936-м и ОДНО в 1939-м... Как видит читатель, ознакомившийся хотя бы с одним из сборников стихотворений Анны Ахматовой, вышедшем в конце восьмидесятых или в начале девяностых годов, а также прочитавший первый том моих "Записок", подсчет, произведенный Глебом Петровичем Струве, неверен. Подсчет этот и не мог быть верным. Находясь за тысячи километров от поэта, о котором пишешь, да к тому же еще по ту сторону железного занавеса - подсчитать, сколько стихотворений и когда этим поэтом создано - затея неисполнимая, в особенности, если сознавать, что речь идет о той поре, когда Анна Ахматова не только не имела возможности печатать свои стихи, но даже записывать их.
Однако автор предисловия столь твердо убежден в своих подсчетах, что с небольшой оговоркой повторяет их в 1967 году в новом издании первого тома "Сочинений" Анны Ахматовой. Повторяются они - с оговорками - и в статье Никиты Алексеевича Струве в сборнике, изданном в 1989 году в Париже. Сборник юбилейный {1}. Статья озаглавлена бесстрашно: "Колебания вдохновения в поэтическом творчестве Анны Ахматовой".
Пытаясь подтвердить давнюю мысль Глеба Петровича Струве о многолетнем полном или почти полном молчании Ахматовой, Никита Алексеевич Струве прилагает к своей статье две научные таблицы: Э 1 - "Количественное распределение стихотворений по годам" и Э 2 - "Количественное распределение стихотворений по периодам".
Цель этих таблиц доказать, что Ахматова в иные годы создала много "стихотворных единиц" (термин Н.А.Струве), а в иные - меньше. Так, например, из таблицы Э 1 явствует, что Ахматова в 1913-м - написала 4б стихотворений, в 27-м - только 3, а в 40-м - 33. Это ли не "колебания вдохновения"? Это ли не доказательство, что творческая способность Ахматовой на долгие годы, преимущественно с конца двадцатых и в тридцатые - угасла, а в сороковом воскресла? Но, замечу я, ни Ахматова, ни кто другой и не утверждал, что, подчиняясь собственному плановому хозяйству, она почитала себя обязанной каждый год поставлять на потребу читателя одинаковое количество стихов. Кроме того, самый расклад по таблицам ясно показывает, что речь идет уже не о вдохновении, которого никакими таблицами не уловишь, - а о плодах вдохновения, о стихах.
Как бы предчувствуя публикацию ученых таблиц, Ахматова в своей автобиографической прозе написала;
"В частности, я считаю, что стихи (в особенности лирика) не должны литься, как вода по водопроводу и быть ежедневным занятием поэта. Действительно, с 1925 г. по 1935 я писала немного, но такие же антракты были у моих современников (Пастернака и Мандельштама)" {2}.
Стихи никогда не были "ежедневным занятием" Анны Ахматовой. Главный же недостаток научных таблиц: там не указано, что именно подразумевает Н.А.Струве, употребляя термин "стихотворная единица". Так, например, строфу о Блоке, вставленную Ахматовой в "Поэму без героя" в 1959 году, - считать ли единицей чего-либо, нет ли? Если же "единица" не определена до точности, то что, собственно, подлежит подсчету? Можно сказать "десять штук яиц" (подразумевая равенство подсчитываемого), но нельзя сказать: десять штук облаков, десять штук упадков или десять штук подъемов вдохновения. И по затраченному труду и по затрате времени одна единица не равна другой. И по значительности результата. Стихи бывают более характерные для главной темы, которой обуреваем в эту пору поэт, бывают и менее выразительные;
случаются беглые - промельк, очерк - или, напротив, по определению Ахматовой, - "ключевые"; бывают, наконец, попросту, короткие и длинные.
От других мне хвала - что зола,
От тебя и хула - похвала,
это двустишие есть несомненно оконченное художественное произведение, равное народной поговорке, и притом несомненный экспромт, мгновенно ударившая молния. Ну, а элегия, не в две строчки, а в 58 строк - например, "Предыстория" - это тоже "стихотворная единица"? или тут требуется какое-то другое обозначение? Создавалась она в разные годы, длилась.
Н.А.Струве говорит: "особенно бесплодны будут конец 20-х - начало 30-х годов". А что означает слово бесплодны? Пастернак и Мандельштам, как рассказывала Ахматова, считали лучшим из созданных ею в начале тридцатых годов стихотворение "Привольем пахнет дикий мед". Мне она говорила, что одним из лучших своих стихотворений она считает "Если плещется лунная жуть" (1928) и "Тот город, мной любимый с детства" (1929) {3}. "Лучшее" - оно сказано не научно и не подлежит арифметике, но вес имеет и во всяком случае об "угасании вдохновения" не свидетельствует, даже если в соответствующей году графе стоит цифра "I".
Тот город, мной любимый с детства,
В его декабрьской тишине
Моим промотанным наследством
Сегодня показался мне...
Если в 1929 году Ахматова действительно написала с начала и до конца только одно это стихотворение - для русской поэзии год 1929-й следует считать не только не убыточным, но весьма богатым.
Согласно таблице, в 1926-м, 30-м, 32-м, 48-м, 51-м, 53-м и 54-м годах число "стихотворных единиц", созданных Ахматовой, равно нулю. Но ведь сила и быстрота, с какой прорастает стих еще до того, как он пророс наружу и лег на бумагу (или в память), нам неизвестны. Что создавалось в творческой лаборатории Анны Ахматовой в те, перечисленные Н.А.Струве годы, где в соответствующей графе значится "ноль"? Это неизвестно составителю таблицы, да и не может быть известно никому. Ведомо, например, что над "Поэмой без героя" Ахматова работала 25 лет. Начала со строфы "Ты в Россию пришла ниоткуда" - в 1940-м, и кончила в 1965-м! А когда началась работа над "Поэмой" в самом деле? Когда она зародилась? - эта "тайна тайн" никому не известна и "голой арифметике" (термин Н.А.Струве, с. 158) не подлежит.
"Определить, когда она начала звучать во мне, - пишет Ахматова, невозможно. То ли это случилось, когда я стояла с моим спутником на Невском (после генеральной репетиции "Маскарада" 25 февраля 1917 г.), а конница лавой неслась по мостовой, то ли... когда я стояла уже без моего спутника на Литейном мосту в когда его неожиданно развели среди бела дня (случай беспрецедентный), чтобы пропустить к Смольному миноносцы для поддержки большевиков (25 октября 1917 г.). Как/знать?!" {4}.
Как знать, что и когда именно "начало звучать" или "пламенеть неведомым ядом" в ахматовской незримой и необозримой мастерской в 2б-м, 30-м, 32-м, 48-м, 51-м, 53-м и 54-м годах, - в годы, обозначенные в таблице Н.А.Струве жирными нулями? (А над "Поэмой без героя", между прочим, в нулевые 40-е и 50-е годы разве Ахматова не продолжала работать?)
Попробуем сослаться на собственные признания Ахматовой. Им свойственна сбивчивость. (Это неудивительно: попытайтесь сами вспомнить, что и когда впервые зазвучало в глубине, в подсознании.)
"Мне было очень плохо, ведь я тринадцать лет не писала стихов, вы подумайте: тринадцать лет!" - говорит мне Ахматова в августе 1940 года, рассказывая о своей трудной жизни с Н.Н.Пуниным.
"Шесть лет я не могла писать. Меня так тяготила вся обстановка больше, чем горе", - говорит она мне в марте 40-го о том же тяжком периоде своей жизни {5}.
Сколько же лет она не писала? Тринадцать или шесть?
Вот признание Ахматовой о периодах рабочих и нерабочих:
...просто мне петь не хочется
Под звон тюремных ключей.
Или:
... проходят десятилетья,
Пытки, ссылки и смерти - петь я
В этом ужасе не могу.
"Петь не хочется", а ведь пела. "Петь... не могу" - а пела.
Не пела, оказывается, по собственному признанию, целые десятилетья! Если бы и в самом деле так, откуда бы взял Н.А.Струве стихотворные цитаты, подкрепляющие его мысль о молчании? Прямо, открыто, будто специально идя ему навстречу, Ахматова признается уже не в шести и не в тринадцати годах молчания, а в ДЕСЯТИЛЕТИЯХ! Но если бы она и вправду молчала десятки лет, откуда бы взялись ее книги (издаваемые Н.А.Струве)? И его арифметические таблицы? Не следует ли опереться на более достоверные строки, предваряющие написанный в тридцатые годы "Реквием"? Женщина, стоящая вместе с Ахматовой в тюремной очереди, спрашивает:
"- А ЭТО вы можете описать? - И я сказала: - Могу".
"Реквием" был впервые опубликован полностью в Мюнхене, в 1963 году Глебом Петровичем Струве. Но и этот благой поступок не излечил ни ГЛ., ни Н.А. Струве от плачевного заблуждения насчет бесплодности Анны Ахматовой то ли до 39-го, то ли до 36-го, то ли до 40-го года, который по количеству стихов объявлен годом расцвета. А что же "Привольем пахнет дикий мед", написанный, повторяю, в 1933-м - это не свидетельство расцвета? Хотя это единственное из известных нам в 33-м году стихотворение. А что если бы Лермонтов в 1831 году написал всего лишь одно стихотворение "Ангел", - если бы он в этом году создал всего лишь эту одну "стихотворную единицу" следовало ли бы считать 1831 год для него годом упадка или расцвета? Хотя по количеству шедевров годы 1840-й и 41-й для Лермонтова гораздо богаче?
Однако от голой арифметики и споров о том, когда угасало вдохновение, а когда разгоралось вновь, пора перейти к голой истине, точнее - к самой сути спора. Ахматова утверждала, что никогда не отрывалась от жизни своего народа и никогда не переставала писать стихи. В этом ее гордость, сильнее того гордыня:
сквозь все - "там, где мой народ, к несчастью, был" - писала стихи. Сквозь все невзгоды, выпавшие на долю народа и все беды собственной судьбы, исполняла она свое предназначение - предназначение поэта.
...Сын ее долгие годы томится на каторге. Отец ее сына - Н.Гумилев расстрелян. Третий муж, Н.Н.Пунин, умирает в лагере. Долгие годы ни одна ее строка не печатается вообще и большую часть жизни заветные строки хранятся только в памяти. Молодость - туберкулез, вторая половина жизни - инфаркт за инфарктом. Почти всю жизнь - нищета. Бездомье. Тайный или явный полицейский надзор. Ближайшие друзья погибли в застенке или уехали навсегда. Сама она от застенка на волосок. С 46-го года имя ее и ее работа преданы громогласному поруганию. Юношам в ВУЗах и школьникам в школах преподносят высокую любовную лирику Анны Ахматовой как полупохабные откровенности распутной бабенки. И сквозь все это она продолжает работать! Не чудо ли это? Чудо вдохновения и воли?
И проходят десятилетья,
Пытки, ссылки и смерти. Петь я
В этом ужасе не могу.
"Не могу" в данном случае не есть признание в собственной немощи, но мера ужаса, творившегося вокруг. ("Мы на сто лет состарились..." воскликнула Ахматова о первом дне первой мировой войны и цифра "100" обозначает здесь не КОЛИЧЕСТВО лет, а степень потрясения.) Так и "я тринадцать лет не писала стихов", "шесть лет я не могла писать", а, если угодно, и десятилетиями не писала, обозначает не реальное число неплодотворных годов, а степень душевной угнетенности.
И униженности. Ведь и на унижение она пошла, пытаясь спасти сына:
Вместе с вами я в ногах валялась
У кровавой куклы палача,
сказано ею о вымученных стихах в честь Сталина.
На Западе кому-то и зачем-то сначала нужно было утверждать, что, в отличие от ближайших друзей, Ахматова, оставшись в России, хоть и не замолчала совсем, но была подвержена припадкам полного онемения. А так как Ахматова хоть и провела "под крылом у гибели" большую часть своей жизни (зрелость и старость), работа в ее лаборатории никогда, вопреки всему, не прекращалась, - то разговоры о ее мнимом бесплодии ранили и оскорбляли ее. Ведь это она, Ахматова, а не кто другой, написала - в тридцатые, в 32-м или 33-м году:
Водою пахнет резеда
И яблоком любовь.
Но мы узнали навсегда,
Что кровью пахнет только кровь...
ведь это она в пору Отечественной войны, когда пол-России занято было неприятелем, сказала:
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова,
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово,
ведь это ее стихи о любви, о разлуке, о разрывах и встречах питали и питают русских читателей и русскую литературу.
В сдержанном, чинном (ибо подцензурном) предисловии к весьма урезанному сборнику стихотворений 1961 года Ахматова заявила; "Читатель этой книги увидит, что я не переставала писать стихи, для меня в них связь моя с временем, с новой жизнью моего народа". (Новой? Вспомним: "Там, где мой народ, к несчастью, был".) А 27 июня 19б3 года Ахматова сказала М.В.Латманизову и он тогда же зафиксировал се слова:
"Конечно, в разные годы, у каждого поэта, писателя продуктивность не одинакова. В конце 20-х годов я писала меньше, в 30-е годы я писала больше. ОСОБЕННО МНОГО ПИСАЛА В СЕРЕДИНЕ 30-Х ГОДОВ. НО Я НИКОГДА НЕ ПЕРЕСТАВАЛА РАБОТАТЬ. (Выделено мной. - Л.Ч.) Это прямо с какой-то определенной целью хотят меня подавить в такое положение, что вот Ахматова интенсивно работала, много писала, выпустила несколько сборников и вдруг замолчала - все кончилось. Кому-то нужны эти выдумки" {6}.
В предшествующей таблицам статье, перегруженной оговорками, Н.А.Струве пишет немало верного. Так, например, он справедливо указывает, что цикл "Полночные стихи", созданный семидесятилетней Ахматовой, это сочетание юной свежести с умудренной старостью. И все-таки - подспудная, а иногда и явная цель статьи: с помощью не только арифметики, но и биологии ("усыхание поэтического вдохновения приходится, как правило, на 33-й, 34-й год жизни") - цель статьи и таблиц доказать, что Ахматова была подвержена многолетним колебаниям вдохновения. ("У Ахматовой перерыв оказался на редкость длительным".) Перерывы бывали - правда; на редкость длительные - упорно повторяемая неправда. Изо дня в день при одинаковом количестве и качестве продукции трудятся только ремесленники. Ахматова - поэт. И зачем Никите Алексеевичу Струве понадобилось, высказывая общеизвестную истину о колебаниях, неравномерностях вдохновения, иллюстрировать свою мысль творчеством Анны Ахматовой - того поэта, чей вдохновенный труд может служить образцом неколебимости, - удивительно.
24 февраля - 1 марта 1992
ПРИМЕЧАНИЕ:
{1} Ахматовский сборник. I. Париж: Институт славяноведения, 1989.
{2} Анна Ахматова. Автобиографическая проза / Публикация Р.Д.Тименчика и В.А.Черныха // ЛО, 1989, Э 5, с. 8.
{3} "Записки", т.3, с.173
{4} Анна Ахматова. Проза о Поэме. - "Двухтомник, 1990", Т.2, С.251.
{5} "Записки", т.1, с.187 и с. 88.
{6} См.: М.В.Латманизов. Разговоры с Ахматовой // Русская литература, 1989, Э 3, с. 79.
Голая арифметика. 1992
Не имея возможности прочитать все статьи и воспоминания об Анне Ахматовой, напечатанные за рубежом, приведу лишь один пример "главной лжи", которая ее возмущала. В томе первом ее "Сочинений", опубликованном в 1965 году, в предисловии Глеба Петровича Струве на с. 7 читаем: "the period between 1925 and 1940 was indeed a period of almost complete poetic silence..." ("период между 1925 и 1940 был периодом почти полного молчания"). Далее автор предисловия производит подсчет: около полдюжины (half-a-dozen) стихотворений Ахматова написала с 1925 по 1931; немногие в 1936-м и ОДНО в 1939-м... Как видит читатель, ознакомившийся хотя бы с одним из сборников стихотворений Анны Ахматовой, вышедшем в конце восьмидесятых или в начале девяностых годов, а также прочитавший первый том моих "Записок", подсчет, произведенный Глебом Петровичем Струве, неверен. Подсчет этот и не мог быть верным. Находясь за тысячи километров от поэта, о котором пишешь, да к тому же еще по ту сторону железного занавеса - подсчитать, сколько стихотворений и когда этим поэтом создано - затея неисполнимая, в особенности, если сознавать, что речь идет о той поре, когда Анна Ахматова не только не имела возможности печатать свои стихи, но даже записывать их.
Однако автор предисловия столь твердо убежден в своих подсчетах, что с небольшой оговоркой повторяет их в 1967 году в новом издании первого тома "Сочинений" Анны Ахматовой. Повторяются они - с оговорками - и в статье Никиты Алексеевича Струве в сборнике, изданном в 1989 году в Париже. Сборник юбилейный {1}. Статья озаглавлена бесстрашно: "Колебания вдохновения в поэтическом творчестве Анны Ахматовой".
Пытаясь подтвердить давнюю мысль Глеба Петровича Струве о многолетнем полном или почти полном молчании Ахматовой, Никита Алексеевич Струве прилагает к своей статье две научные таблицы: Э 1 - "Количественное распределение стихотворений по годам" и Э 2 - "Количественное распределение стихотворений по периодам".
Цель этих таблиц доказать, что Ахматова в иные годы создала много "стихотворных единиц" (термин Н.А.Струве), а в иные - меньше. Так, например, из таблицы Э 1 явствует, что Ахматова в 1913-м - написала 4б стихотворений, в 27-м - только 3, а в 40-м - 33. Это ли не "колебания вдохновения"? Это ли не доказательство, что творческая способность Ахматовой на долгие годы, преимущественно с конца двадцатых и в тридцатые - угасла, а в сороковом воскресла? Но, замечу я, ни Ахматова, ни кто другой и не утверждал, что, подчиняясь собственному плановому хозяйству, она почитала себя обязанной каждый год поставлять на потребу читателя одинаковое количество стихов. Кроме того, самый расклад по таблицам ясно показывает, что речь идет уже не о вдохновении, которого никакими таблицами не уловишь, - а о плодах вдохновения, о стихах.
Как бы предчувствуя публикацию ученых таблиц, Ахматова в своей автобиографической прозе написала;
"В частности, я считаю, что стихи (в особенности лирика) не должны литься, как вода по водопроводу и быть ежедневным занятием поэта. Действительно, с 1925 г. по 1935 я писала немного, но такие же антракты были у моих современников (Пастернака и Мандельштама)" {2}.
Стихи никогда не были "ежедневным занятием" Анны Ахматовой. Главный же недостаток научных таблиц: там не указано, что именно подразумевает Н.А.Струве, употребляя термин "стихотворная единица". Так, например, строфу о Блоке, вставленную Ахматовой в "Поэму без героя" в 1959 году, - считать ли единицей чего-либо, нет ли? Если же "единица" не определена до точности, то что, собственно, подлежит подсчету? Можно сказать "десять штук яиц" (подразумевая равенство подсчитываемого), но нельзя сказать: десять штук облаков, десять штук упадков или десять штук подъемов вдохновения. И по затраченному труду и по затрате времени одна единица не равна другой. И по значительности результата. Стихи бывают более характерные для главной темы, которой обуреваем в эту пору поэт, бывают и менее выразительные;
случаются беглые - промельк, очерк - или, напротив, по определению Ахматовой, - "ключевые"; бывают, наконец, попросту, короткие и длинные.
От других мне хвала - что зола,
От тебя и хула - похвала,
это двустишие есть несомненно оконченное художественное произведение, равное народной поговорке, и притом несомненный экспромт, мгновенно ударившая молния. Ну, а элегия, не в две строчки, а в 58 строк - например, "Предыстория" - это тоже "стихотворная единица"? или тут требуется какое-то другое обозначение? Создавалась она в разные годы, длилась.
Н.А.Струве говорит: "особенно бесплодны будут конец 20-х - начало 30-х годов". А что означает слово бесплодны? Пастернак и Мандельштам, как рассказывала Ахматова, считали лучшим из созданных ею в начале тридцатых годов стихотворение "Привольем пахнет дикий мед". Мне она говорила, что одним из лучших своих стихотворений она считает "Если плещется лунная жуть" (1928) и "Тот город, мной любимый с детства" (1929) {3}. "Лучшее" - оно сказано не научно и не подлежит арифметике, но вес имеет и во всяком случае об "угасании вдохновения" не свидетельствует, даже если в соответствующей году графе стоит цифра "I".
Тот город, мной любимый с детства,
В его декабрьской тишине
Моим промотанным наследством
Сегодня показался мне...
Если в 1929 году Ахматова действительно написала с начала и до конца только одно это стихотворение - для русской поэзии год 1929-й следует считать не только не убыточным, но весьма богатым.
Согласно таблице, в 1926-м, 30-м, 32-м, 48-м, 51-м, 53-м и 54-м годах число "стихотворных единиц", созданных Ахматовой, равно нулю. Но ведь сила и быстрота, с какой прорастает стих еще до того, как он пророс наружу и лег на бумагу (или в память), нам неизвестны. Что создавалось в творческой лаборатории Анны Ахматовой в те, перечисленные Н.А.Струве годы, где в соответствующей графе значится "ноль"? Это неизвестно составителю таблицы, да и не может быть известно никому. Ведомо, например, что над "Поэмой без героя" Ахматова работала 25 лет. Начала со строфы "Ты в Россию пришла ниоткуда" - в 1940-м, и кончила в 1965-м! А когда началась работа над "Поэмой" в самом деле? Когда она зародилась? - эта "тайна тайн" никому не известна и "голой арифметике" (термин Н.А.Струве, с. 158) не подлежит.
"Определить, когда она начала звучать во мне, - пишет Ахматова, невозможно. То ли это случилось, когда я стояла с моим спутником на Невском (после генеральной репетиции "Маскарада" 25 февраля 1917 г.), а конница лавой неслась по мостовой, то ли... когда я стояла уже без моего спутника на Литейном мосту в когда его неожиданно развели среди бела дня (случай беспрецедентный), чтобы пропустить к Смольному миноносцы для поддержки большевиков (25 октября 1917 г.). Как/знать?!" {4}.
Как знать, что и когда именно "начало звучать" или "пламенеть неведомым ядом" в ахматовской незримой и необозримой мастерской в 2б-м, 30-м, 32-м, 48-м, 51-м, 53-м и 54-м годах, - в годы, обозначенные в таблице Н.А.Струве жирными нулями? (А над "Поэмой без героя", между прочим, в нулевые 40-е и 50-е годы разве Ахматова не продолжала работать?)
Попробуем сослаться на собственные признания Ахматовой. Им свойственна сбивчивость. (Это неудивительно: попытайтесь сами вспомнить, что и когда впервые зазвучало в глубине, в подсознании.)
"Мне было очень плохо, ведь я тринадцать лет не писала стихов, вы подумайте: тринадцать лет!" - говорит мне Ахматова в августе 1940 года, рассказывая о своей трудной жизни с Н.Н.Пуниным.
"Шесть лет я не могла писать. Меня так тяготила вся обстановка больше, чем горе", - говорит она мне в марте 40-го о том же тяжком периоде своей жизни {5}.
Сколько же лет она не писала? Тринадцать или шесть?
Вот признание Ахматовой о периодах рабочих и нерабочих:
...просто мне петь не хочется
Под звон тюремных ключей.
Или:
... проходят десятилетья,
Пытки, ссылки и смерти - петь я
В этом ужасе не могу.
"Петь не хочется", а ведь пела. "Петь... не могу" - а пела.
Не пела, оказывается, по собственному признанию, целые десятилетья! Если бы и в самом деле так, откуда бы взял Н.А.Струве стихотворные цитаты, подкрепляющие его мысль о молчании? Прямо, открыто, будто специально идя ему навстречу, Ахматова признается уже не в шести и не в тринадцати годах молчания, а в ДЕСЯТИЛЕТИЯХ! Но если бы она и вправду молчала десятки лет, откуда бы взялись ее книги (издаваемые Н.А.Струве)? И его арифметические таблицы? Не следует ли опереться на более достоверные строки, предваряющие написанный в тридцатые годы "Реквием"? Женщина, стоящая вместе с Ахматовой в тюремной очереди, спрашивает:
"- А ЭТО вы можете описать? - И я сказала: - Могу".
"Реквием" был впервые опубликован полностью в Мюнхене, в 1963 году Глебом Петровичем Струве. Но и этот благой поступок не излечил ни ГЛ., ни Н.А. Струве от плачевного заблуждения насчет бесплодности Анны Ахматовой то ли до 39-го, то ли до 36-го, то ли до 40-го года, который по количеству стихов объявлен годом расцвета. А что же "Привольем пахнет дикий мед", написанный, повторяю, в 1933-м - это не свидетельство расцвета? Хотя это единственное из известных нам в 33-м году стихотворение. А что если бы Лермонтов в 1831 году написал всего лишь одно стихотворение "Ангел", - если бы он в этом году создал всего лишь эту одну "стихотворную единицу" следовало ли бы считать 1831 год для него годом упадка или расцвета? Хотя по количеству шедевров годы 1840-й и 41-й для Лермонтова гораздо богаче?
Однако от голой арифметики и споров о том, когда угасало вдохновение, а когда разгоралось вновь, пора перейти к голой истине, точнее - к самой сути спора. Ахматова утверждала, что никогда не отрывалась от жизни своего народа и никогда не переставала писать стихи. В этом ее гордость, сильнее того гордыня:
сквозь все - "там, где мой народ, к несчастью, был" - писала стихи. Сквозь все невзгоды, выпавшие на долю народа и все беды собственной судьбы, исполняла она свое предназначение - предназначение поэта.
...Сын ее долгие годы томится на каторге. Отец ее сына - Н.Гумилев расстрелян. Третий муж, Н.Н.Пунин, умирает в лагере. Долгие годы ни одна ее строка не печатается вообще и большую часть жизни заветные строки хранятся только в памяти. Молодость - туберкулез, вторая половина жизни - инфаркт за инфарктом. Почти всю жизнь - нищета. Бездомье. Тайный или явный полицейский надзор. Ближайшие друзья погибли в застенке или уехали навсегда. Сама она от застенка на волосок. С 46-го года имя ее и ее работа преданы громогласному поруганию. Юношам в ВУЗах и школьникам в школах преподносят высокую любовную лирику Анны Ахматовой как полупохабные откровенности распутной бабенки. И сквозь все это она продолжает работать! Не чудо ли это? Чудо вдохновения и воли?
И проходят десятилетья,
Пытки, ссылки и смерти. Петь я
В этом ужасе не могу.
"Не могу" в данном случае не есть признание в собственной немощи, но мера ужаса, творившегося вокруг. ("Мы на сто лет состарились..." воскликнула Ахматова о первом дне первой мировой войны и цифра "100" обозначает здесь не КОЛИЧЕСТВО лет, а степень потрясения.) Так и "я тринадцать лет не писала стихов", "шесть лет я не могла писать", а, если угодно, и десятилетиями не писала, обозначает не реальное число неплодотворных годов, а степень душевной угнетенности.
И униженности. Ведь и на унижение она пошла, пытаясь спасти сына:
Вместе с вами я в ногах валялась
У кровавой куклы палача,
сказано ею о вымученных стихах в честь Сталина.
На Западе кому-то и зачем-то сначала нужно было утверждать, что, в отличие от ближайших друзей, Ахматова, оставшись в России, хоть и не замолчала совсем, но была подвержена припадкам полного онемения. А так как Ахматова хоть и провела "под крылом у гибели" большую часть своей жизни (зрелость и старость), работа в ее лаборатории никогда, вопреки всему, не прекращалась, - то разговоры о ее мнимом бесплодии ранили и оскорбляли ее. Ведь это она, Ахматова, а не кто другой, написала - в тридцатые, в 32-м или 33-м году:
Водою пахнет резеда
И яблоком любовь.
Но мы узнали навсегда,
Что кровью пахнет только кровь...
ведь это она в пору Отечественной войны, когда пол-России занято было неприятелем, сказала:
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова,
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово,
ведь это ее стихи о любви, о разлуке, о разрывах и встречах питали и питают русских читателей и русскую литературу.
В сдержанном, чинном (ибо подцензурном) предисловии к весьма урезанному сборнику стихотворений 1961 года Ахматова заявила; "Читатель этой книги увидит, что я не переставала писать стихи, для меня в них связь моя с временем, с новой жизнью моего народа". (Новой? Вспомним: "Там, где мой народ, к несчастью, был".) А 27 июня 19б3 года Ахматова сказала М.В.Латманизову и он тогда же зафиксировал се слова:
"Конечно, в разные годы, у каждого поэта, писателя продуктивность не одинакова. В конце 20-х годов я писала меньше, в 30-е годы я писала больше. ОСОБЕННО МНОГО ПИСАЛА В СЕРЕДИНЕ 30-Х ГОДОВ. НО Я НИКОГДА НЕ ПЕРЕСТАВАЛА РАБОТАТЬ. (Выделено мной. - Л.Ч.) Это прямо с какой-то определенной целью хотят меня подавить в такое положение, что вот Ахматова интенсивно работала, много писала, выпустила несколько сборников и вдруг замолчала - все кончилось. Кому-то нужны эти выдумки" {6}.
В предшествующей таблицам статье, перегруженной оговорками, Н.А.Струве пишет немало верного. Так, например, он справедливо указывает, что цикл "Полночные стихи", созданный семидесятилетней Ахматовой, это сочетание юной свежести с умудренной старостью. И все-таки - подспудная, а иногда и явная цель статьи: с помощью не только арифметики, но и биологии ("усыхание поэтического вдохновения приходится, как правило, на 33-й, 34-й год жизни") - цель статьи и таблиц доказать, что Ахматова была подвержена многолетним колебаниям вдохновения. ("У Ахматовой перерыв оказался на редкость длительным".) Перерывы бывали - правда; на редкость длительные - упорно повторяемая неправда. Изо дня в день при одинаковом количестве и качестве продукции трудятся только ремесленники. Ахматова - поэт. И зачем Никите Алексеевичу Струве понадобилось, высказывая общеизвестную истину о колебаниях, неравномерностях вдохновения, иллюстрировать свою мысль творчеством Анны Ахматовой - того поэта, чей вдохновенный труд может служить образцом неколебимости, - удивительно.
24 февраля - 1 марта 1992
ПРИМЕЧАНИЕ:
{1} Ахматовский сборник. I. Париж: Институт славяноведения, 1989.
{2} Анна Ахматова. Автобиографическая проза / Публикация Р.Д.Тименчика и В.А.Черныха // ЛО, 1989, Э 5, с. 8.
{3} "Записки", т.3, с.173
{4} Анна Ахматова. Проза о Поэме. - "Двухтомник, 1990", Т.2, С.251.
{5} "Записки", т.1, с.187 и с. 88.
{6} См.: М.В.Латманизов. Разговоры с Ахматовой // Русская литература, 1989, Э 3, с. 79.