OCR: Anton Moscal
---------------------------------------------------------------
пер. С.Лихачевой. сборник "Сказки старой Англии", изд.Аргус, 1994 г.
Lord Dunsany, Edward John Moreton Drax Plunkett, сборник "A Dreamer's Tales"
---------------------------------------------------------------
Гиббелины, как известно, никакой другой пищи, кроме человечины, не
признают. Мост соединяет их зловещую башню и Терра Когнита, то есть земли,
известные нам. Сокровища Гиббелинов превышают все разумные пределы; жадность
тут ни при чем: у них отдельный подвал для изумрудов и отдельный подвал для
сапфиров; они заполнили яму золотом и выкапывают его, ежели вдруг возникает
потребность. А нужно им это невероятное богатство, насколько известно, ради
одной-единственной цели: дабы обеспечивать непрерывное пополнение пищей
своих кладовых. Утверждают, что в голодные годы они даже рассыпают рубины по
тропе, ведущей в какой-нибудь человеческий город, - и, уж будьте уверены,
очень скоро кладовые их вновь оказываются полны.
Башня их стоит на противоположном берегу той самой реки, опоясывающей
мир, о которой поведал Гомер - он назвал её "хо роос океанойо". В том месте,
где река суживается и становится достаточно мелка, чтобы перейти вброд,
прожорливые предки Гиббелинов воздвигли башню - им нравилось смотреть, как
легко подгребают грабители прямо к порогу. Гигантские деревья, растущие там
по обоим берегам реки, своими исполинскими корнями высасывали из почвы те
соки, которых обычная земля не содержит. Там-то и жили Гиббелины, там-то и
устраивали они свои возмутительные пиры.
Алдерик, Рыцарь Ордена Града и Штурма, наследный Хранитель Королевского
Спокойствия, герой, о котором не вовсе позабыли сказители и песнопевцы, так
долго размышлял о сокровищах Гиббелинов, что привык уже считать их своими.
Увы, приходится признать, что побуждающей причиною столь опасного похода,
предпринятого под покровом ночи доблестным мужем, явилась самая обыкновенная
жадность! Однако именно на жадность полагались Гиббелины, думая о пополнении
кладовых. Раз в сто лет посылали они своих лазутчиков в человеческие города
- выведать, как там обстоит дело с жадностью; и лазутчики всякий раз
возвращались в башню с заверениями, что все в порядке.
Разумно было бы предположить, что по прошествии многих лет, в течение
которых люди гибли ужасной смертью у стен мрачной башни, количество
попадающих на стол Гиббелинов должно было бы существенно сократиться - но
Гиббелины столкнулись с явлением прямо противоположным.
Отнюдь не с юношеским безрассудством и опрометчивостью явился Алдерик к
башне - нет, несколько лет он добросовестно изучал историю гибели
взломщиков, отправившихся на поиски сокровищ, каковые Алдерик считал своими.
Все они входили через дверь!
Алдерик посоветовался с мудрецами, которые давали рекомендации
касательно этого подвига; он запомнил все подробности, охотно заплатил
причитающиеся суммы и твердо решил не следовать ни одному совету - ибо что
ныне представляли собою былые клиенты сих мудрых мужей? Всего лишь образчики
кулинарного искусства, не более чем полузабытые воспоминания о давнем обеде;
а многие, возможно, даже и на это не могли претендовать.
Вот чем мудрецы советовали обзавестись для свершения подвига: конем,
лодкой, кольчугой и по меньшей мере тремя сопровождающими в полном
вооружении. Одни говорили: "Затруби в рог у крепостных врат"; другие
предупреждали: "Не касайся их".
Алдерик решил так: не на коне доберется он до берега реки, и не на
лодке переплывет ее, и отправится он один, и не как-нибудь, а через
Непроходимый Лес.
Как можно пройти через нечто непроходимое, спросите вы? План Алдерика
состоял в следующем: он знавал одного дракона, который, безусловно,
заслуживал смерти, если бы только услышаны были молитвы крестьян, - и не
только потому, что сожрал змей безо всякой жалости бесчисленное множество
девушек, но потому еще, что от него весьма страдали посевы; он опустошал
поля и мимоходом вовсе стер с лица земли какое-то герцогство.
И вот Алдерик решил бросить вызов чудовищу. Он вскочил в седло,
вооружился копьем и шпорил коня до тех пор, пока не встретил дракона; и
дракон ринулся на него, изрыгая едкий дым. И закричал ему Алдерик:
- Доводилось ли хоть раз гнусному дракону умертвить доблестного рыцаря?
Дракон хорошо знал, что такого отродясь не бывало, и повесил голову, и
не издал ни звука, ибо был уже сыт.
- Тогда, - молвил рыцарь, - если надеешься ты хоть когда-нибудь снова
отведать девичьей крови, стань верным моим скакуном - если же нет, тогда вот
это копье содеет с тобою все то, что рассказывают трубадуры об участи твоих
сородичей.
И дракон не разинул хищной пасти и не бросился на рыцаря, изрыгая
огонь, ибо хорошо ведал он, чем кончают поступающие подобным образом; он
согласился на выдвинутые условия и поклялся стать верным конем Алдерика.
Оседлав этого самого дракона, Алдерик впоследствии величаво проплыл над
Непроходимым Лесом и над кронами головокружительно высоких деревьев,
выросших всем на диво. Но сначала он хорошо обдумал свой хитроумный план, а
суть его заключалась не только в том, чтобы не повторять действий
предшественников; и призвал Алдерик кузнеца, и кузнец отковал для него
киркомотыгу.
Слухи о готовящемся походе Алдерика были встречены с великим восторгом.
В народе Алдерик был известен как человек осторожный; все верили, что он
свершит задуманное и обогатит мир. Горожане потирали руки, предвкушая щедрые
дары; все соотечественники Алдерика ликовали - все, кроме разве ростовщиков,
ибо ростовщики опасались, что очень скоро им вернут долги. Кроме того, люди
надеялись, что Гиббелины, лишившись сокровищ, разрушат высокий свой мост, и
порвут золотые цепи, что приковывают башню их к миру, и вместе с башней
воспарят ввысь, к самой луне, откуда некогда явились они и где им самое
место. Гиббелины не пользовались особой любовью, хотя все завидовали их
богатству.
Вот почему воздух гремел от приветственных криков в тот день, когда
Алдерик с видом вора, уже получившего в руки сокровища, оседлал своего
дракона;
Но более, чем грядущим благам, каких ждал от героя мир, люди радовались
тому, что, уезжая, Алдерик раздал все свое золото; ибо для чего ему золото
(говорил он), если удастся отыскать сокровища Гиббелинов; ни к чему оно и в
том случае, если он будет подан в горячем виде на стол Гиббелинов.
Когда люди прознали, что Алдерик отверг советы мудрецов, одни сказали,
что рыцарь повредился в уме, другие - что он умнее дающих советы; но никто
не сумел оценить по достоинству его план.
Вот как рассуждал Алдерик: на протяжении веков люди внимали разумным
советам и выбирали самый удобный путь; Гиббелины же привыкли рассчитывать,
что грабители приплывут на лодке, и высматривать добычу у двери, ежели
кладовые нуждались в пополнении, - точно так же, как охотник высматривает
бекаса на болоте; но что, если (говорил Алдерик) бекас усядется на вершине
дерева - найдет ли его там охотник? Ни за что и никогда! Потому Алдерик
решил перебраться через реку вплавь, и не через дверь войти, но прорубить
путь в башню сквозь камень. Более того, он задумал проделать брешь ниже
уровня Океана - ну, той самой реки, что (как было известно Гомеру)
опоясывает мир. Таким образом, едва он пробьет дыру в стене, вода хлынет
внутрь, сбив с толку Гиббелинов и затопляя подвалы, что, по слухам, были 20
футов глубиною, - тут-то он и нырнет за изумрудами, словно ныряльщик за
жемчугом.
И вот в тот день, о котором я говорю, Алдерик ускакал из дому, раздавая
по дороге золото направо и налево, как я уже упоминал; и проехал он через
многие королевства; дракон же рявкал на встречных девушек, но не имел
возможности сожрать их, ибо мешали удила; в награду же получал только удары
шпор в наиболее мягкие места. Так добрались они до темной, поросшей
деревьями пропасти - там начинался Непроходимый Лес. Зашумев крыльями,
дракон взмыл над пропастью. Немало фермеров у границ мира заприметили его в
сумеречной вышине - точно неясную черную волнообразную линию и решили, что
это косяк гусей летит от Океана в глубь материка, и отправились по домам,
радостно потирая руки, и говорили, что зима уже не за горами и вскорости
быть первому снегу. Скоро погасли сумерки, и когда путешественники снизились
у границ мира, была ночь и светила луна. Океан, древняя река, узкий и
неглубокий в том месте, беззвучно катил свои воды. Неизвестно, пировали
Гиб-белины или поджидали у двери - во всяком случае, они тоже делали это
совершенно беззвучно. И спешился Алдерик, и снял с себя доспехи, и,
обратившись с молитвой к своей даме, поплыл, сжимая в руке киркомотыгу. Меч
он тоже прихватил с собою, на случай, если встретит Гиббелина. Добравшись до
противоположного берега, он тут же принялся за дело, и все шло как нельзя
лучше. Никто не выглянул из окна; все окна были освещены, так что изнутри
невозможно было разглядеть его в темноте. Крепкие стены заглушали удары его
киркомотыги. Всю ночь трудился Алдерик, ни один звук не потревожил его, и на
рассвете последняя скала поддалась и обрушилась внутрь, и вслед за нею
хлынули воды реки. Тогда Алдерик взял камень подошел к нижней ступени и
бросил камень в ворота; он услышал, как в башне отозвалось эхо; тогда он
бегом вернулся обратно и прыгнул в дыру, пробитую в стене.
Алдерик оказался в подвале изумрудов. Над его головой вздымались
высокие своды, но, нырнув на глубину 20 футов, он ощупал шероховатый пол и
понял, что тот усыпан изумрудами и что открытые сундуки полны ими. При
слабом отблеске луны он заметил, что вода зелена от драгоценных камней, и, с
легкостью наполнив сумку, Алдерик вновь поднялся на поверхность - там-то и
стояли Гиббелины по пояс в воде и с факелами в руках! И не промолвив ни
слова, даже не улыбнувшись, они ловко вздернули его на крепостной стене -
как видите, история эта не из тех, что имеют счастливый конец.
---------------------------------------------------------------
пер. С.Лихачевой. сборник "Сказки старой Англии", изд.Аргус, 1994 г.
Lord Dunsany, Edward John Moreton Drax Plunkett, сборник "A Dreamer's Tales"
---------------------------------------------------------------
Сильвия, Королева Лесов, устраивала приемы в своем лесном дворце и
насмехалась над поклонниками. "Я стану петь для вас, - говорила она, - я
стану созывать для вас пиры, я стану рассказывать вам предания былых времен,
мои жонглеры будут развлекать вас, мои армии - отдавать вам честь, шуты мои
- перекидываться с вами шутками и отпускать забавные каламбуры - только вот
полюбить вас я не смогу".
Так не обращаются с принцами в сиянии славы и таинственными
трубадурами, скрывающими свои королевские имена; это противоречит всем
легендам; мифы не знают ничего подобного, говорили поклонники. Ей следовало
бы бросить перчатку в логово какого-нибудь льва (утверждали они); ей
следовало бы запросить дюжину голов ядовитых змей из Ликантары, или
потребовать смерти любого достойного внимания дракона, или отослать всех
своих верных рыцарей свершать невероятные подвиги, грозящие неминуемой
гибелью, - но что она не сможет никого полюбить! Да это неслыханно! В
анналах рыцарского романа такого еще не бывало!
Тогда Королева объявила: раз уж им так нужно испытание - ну что ж, она
обещает свою руку тому, кто первым заставит ее плакать; и испытание это
названо будет Слезы Королевы, дабы можно было сослаться на него в хрониках и
песнях; и тот, кто исполнит назначенное, обвенчается с нею - будь он всего
лишь мелкопоместным герцогом из краев, в рыцарских романах не упомянутых.
Многими тогда овладел гнев, ибо они предвкушали уже какой-нибудь
кровопролитный подвиг; но старые гофмейстеры, перешептываясь между собою в
дальнем полутемном конце зала, признали, что испытание было и сложным, и
мудрым, ибо, если Королева сможет однажды заплакать, она также сможет и
полюбить. Они знали Сильвию с самого рождения: никогда с уст ее не слетало
даже вздоха. Много достойных мужей встречалось на ее пути - искатели ее руки
и рыцари ее свиты; ни одному не обернулась она вслед. Красота Королевы
подобна была безмолвным закатам морозных зимних вечеров, когда весь мир
объят холодом: зрелище леденящее и повергающее в трепет. Она походила на
залитую солнцем одинокую горную вершину, закованную в сверкающий лед,
несказанно прекрасную, на недоступное, гордое сияние поздним вечером в
бескрайней выси, за пределами уютного и привычного мира - вершина, перед
которой меркнут звезды, вершина, таящая гибель для скалолаза.
"Да, если она смогла бы заплакать, она смогла бы и полюбить", -
объявили гофмейстеры.
Она же мило улыбнулась сгорающим от страсти принцам и трубадурам,
скрывающим свои королевские имена.
Тогда, один за одним, каждый принц, домогающийся ее благосклонности,
поведал историю своей любви - простирая руки и опустившись на одно колено.
Весьма трогательны и жалостливы были их рассказы; то там, то здесь на
верхних галереях какая-нибудь из дворцовых фрейлин разражалась рыданиями.
Королева же изящно наклоняла голову, словно равнодушная магнолия, что во
мраке ночи подставляет всем по очереди ветеркам свои роскошные цветы. Когда
же все принцы поведали о безнадежной любви к Королеве и отбыли, не вправе
похвалиться иным трофеем, кроме собственных слез, - тогда-то явились,
скрывая свои громкие имена, безвестные трубадуры и рассказали о любви к
Сильвии в песнях.
И был среди них один, по имени Акроннион, одетый в лохмотья, покрытые
слоем дорожной пыли; а под лохмотьями таилась изрубленная в боях кольчуга,
покрытая вмятинами и царапинами; и когда ударил он по струнам арфы и запел
свою песнь, фрейлины на галереях зарыдали в голос, и даже старые гофмейстеры
всплакнули тайком, а после говорили, смеясь сквозь слезы: "Нетрудно
растрогать стариков и вызвать праздные слезы на глазах глупых девиц, но
Королеву Лесов он плакать не заставит!"
И она изящно склонила голову, и он был последним.
И разошлись восвояси безутешные герцоги, и принцы, и переодетые
трубадуры. Акроннион же призадумался, покидая дворец.
Он был король Афармаха, Лула и Хафа, владыка Зеруры и холмистого Чанга,
герцог Молонга и Млаша:
все эти земли не раз упоминались в рыцарских романах и отнюдь не были
позабыты или упущены по рассеянности из виду при создании мифов. И задумался
Акроннион, уходя прочь в своем не слишком-то вводящем в заблуждение наряде.
Да узнают те, кто в силу великой занятости не помнит собственного
детства, что в недрах Волшебной Страны, которая расположена, как ведомо всем
и каждому, у границ мира, живет Радостный Зверь. Он - само ликование.
Известно, что жаворонок в поднебесье, дети, играющие на улице, добрые
феи и славные старики родители зачастую сравниваются - да как удачно! - с
этим самым Радостным Зверем. Только в одном отношении подгулял он (если
позволено мне будет прибегнуть к жаргону, дабы точнее выразить свою мысль),
только один недостаток присущ ему: в простоте ликующего своего сердца он
портит капусту Старика, Приглядывающего За Волшебной Страной, - ну и, само
собой, питается он человечиной.
Да узнают далее, что тот, кому удастся собрать в чашу слезы Радостного
Зверя и испить этой влаги, сможет заставить любого плакать от счастья -
ежели запоет и заиграет, охваченный вдохновением, пока действует зелье.
Вот сколь мудро рассудил Акроннион: если бы удалось ему при помощи
своего искусства добыть слезы Радостного Зверя, чарами музыки удерживая того
на безопасном расстоянии, и если бы оказавшийся тут же друг умертвил
Радостного Зверя прежде чем тот перестанет рыдать - а рано или поздно
перестают рыдать даже люди, - тогда бы герой сумел выбраться живым и
невредимым из логова Зверя, унося с собою слезы, и испил бы он этой влаги
перед Королевой Лесов, и заставил бы ее плакать от радости. Потому Акроннион
призвал к себе одного бедного рыцаря, которому не было дела до красоты
Сильвии, Лесной Королевы, ибо тот рыцарь давным-давно нашел себе милую в
лесном краю светлым летним днем. То был вассал Акронниона, копейщик гвардии
по имени Аррат; вместе пустились они в путь через поля легенд и добрались
наконец до Волшебной Страны - королевства, что, как ведомо всем и каждому,
раскинулось под солнцем на много миль вдоль границ мира. По древней, никому
не известной тропе вступили они в эти земли, идя навстречу ветру, что
задувал прямо из космоса, неся с собою металлический привкус - пыль
блуждающих звезд. Так добрались они до открытого всем ветрам домика под
соломенной кровлей, где живет Старик, Приглядывающий За Волшебной Страной:
там он сидит у окна гостиной; окна же выходят за пределы мира. В подзвездной
своей зале Старик встретил гостей и поведал им предания Космоса; когда же
услышал он об опасном испытании, выпавшем на долю смельчаков, то заявил, что
покончить с Радостным Зверем будет воистину благим делом - Старик явно был
не из тех, кому приходились по душе его развеселые проделки. И вот проводил
он гостей через заднюю дверь, ибо от парадного входа не вело ни одной тропы,
и даже ступеней там не было - оттуда Старик обычно вытряхивал мусор прямо на
Южный Крест. Так пришли они в сад, где росли капуста и цветы, что расцветают
только в Волшебной Стране, обращая свои венчики к пролетающей комете; и
Старик показал смельчакам путь к тому месту, что сам он называл Недра, - там
Радостный Зверь устроил свое логово.
Тогда друзья проделали следующий маневр. Акроннион должен был
спуститься по ступеням вместе со своею арфой и агатовой чашей, в то время
как Аррат отправился в обход - ему надлежало карабкаться по скале с другой
стороны. А Старик, Приглядывающий За Волшебной Страной, возвратился в свой
открытый всем ветрам домик и сердито ворчал себе под нос, проходя мимо
капусты, - ох не по душе ему были повадки Радостного Зверя! Друзья же
расстались, и каждый пошел своим путем.
Никто не видел их, кроме зловещей вороны, что с незапамятных времен
кормилась мертвечиной.
Налетал ледяной ветер, словно дыхание звезд.
Поначалу тропа была крутой и опасной, но затем Акроннион добрался до
широких и гладких ступеней, что вели от края обрыва к самому логову, и в
этот миг, находясь на вершине лестницы, герой услышал несмолкаемое хихиканье
Радостного Зверя.
Тогда Акроннион со страхом подумал: а вдруг ничто не в состоянии
умерить веселость Радостного Зверя и даже самый печальный напев окажется
бессилен? Однако же он не повернул вспять, но неслышно спустился по лестнице
и, поставив агатовую чашу на ступень, запел песнь, называемую Скорбной. В
ней говорилось о грозных и неотвратимых несчастьях, что давным-давно, на
заре мира, постигли благословенные города. В ней говорилось о том, как боги,
и звери, и люди встарь вручали сердца свои гордым возлюбленным - но и встарь
не было им никакого ответа. В ней говорилось о золотом сонме прекрасных
надежд - но не о том, как сбывались они. В ней говорилось о том, как Любовь
бросает вызов Смерти - но и о том, как смеется в ответ Смерть. Довольное
хихиканье Радостного Зверя в логове внезапно стихло. Зверь поднялся на ноги
в встряхнулся. Веселости у него заметно поубавилось. Акроннион продолжал
петь песнь, называемую Скорбной. Радостный Зверь, печально понурив голову,
двинулся прямо к нему. Паника охватила Акронниона, но он не умолк. Он пел о
неумолимом времени. Две огромные слезы набежали на глаза Радостного Зверя.
Акроннион ногою придвинул поближе агатовую чашу. Он пел об осени и увядании.
И Зверь заплакал - так плачут в день оттепели снежные холмы; и в агатовую
чашу с плеском покатились крупные слезы. Акроннион в отчаянии продолжал
петь; он поведал о тех светлых проблесках радости, что не сразу дано
осознать - и не дано испытать дважды; о солнечных бликах, что озаряли
некогда дорогие лица, ныне ушедшие в небытие. Чаша была полна. Акроннион
чувствовал, что обречен:
Зверь подобрался совсем близко. Трубадуру вдруг показалось, что у того
потекли слюнки! - но нет, это только слезы увлажнили пасть Зверя. Герой уже
ощущал себя лакомым кусочком! Рыдания Зверя стихали! Акроннион запел о
мирах, разочаровавших богов. И вдруг - раз! - и меткое копье Аррата
вонзилось сзади точно в лопатку; и слезам, и развеселым проделкам Радостного
Зверя настал конец - отныне и навсегда.
С величайшей осторожностью унесли друзья чашу слез, оставляя тушу
Радостного Зверя, дабы внести некоторое разнообразие в диету зловещей
вороны; проходя же мимо открытого всем ветрам домика под соломенной кровлей,
распрощались они со Стариком, Приглядывающим За Волшебной Страной; он же,
внимая рассказу о подвиге, довольно потирал свои огромные руки и повторял
себе под нос: "Замечательно, просто замечательно. Моя капуста! Моя
капусточка!"
И очень скоро Акроннион вновь пел в лесном дворце Королевы Лесов,
загодя осушив до дна агатовую чашу. То был торжественный вечер: собрался
весь двор, прибыли послы из краев легенд и преданий, явились даже один-два
из Терра Когнита.
И Акроннион пел так, как не певал никогда раньше и не споет уже вновь.
Воистину исполнен скорби, великой скорби, путь человеческий; краток и
безрадостен отпущенный смертному срок, и неведом итог; тщетны, о, как тщетны
все усилия смертных; а удел женщины - кто скажет о нем? Ее рок, слитый
воедино с судьбою мужчины, небрежно начертан равнодушными богами, что к
другим небесам обращают лик свой.
Примерно так начал Акроннион, но затем вдохновение охватило его, и не в
моей власти описать тревожную красоту его песни; радость переполняла ее, но
с радостью сливалась неизъяснимая скорбь: таков и удел человеческий, такова
же наша судьба.
Рыдания вторили дивной песне; вздохи эхом прокатились по залу:
всхлипывали воины и сенешали, а девушки плакали в голос; от галереи до
галереи слезы лились дождем.
Вокруг Королевы Лесов бушевал ураган рыданий и скорби.
Она же так и не обронила ни одной слезы.
---------------------------------------------------------------
пер. С.Лихачевой. сборник "Сказки старой Англии", изд.Аргус, 1994 г.
Lord Dunsany, Edward John Moreton Drax Plunkett, сборник "A Dreamer's Tales"
---------------------------------------------------------------
Гиббелины, как известно, никакой другой пищи, кроме человечины, не
признают. Мост соединяет их зловещую башню и Терра Когнита, то есть земли,
известные нам. Сокровища Гиббелинов превышают все разумные пределы; жадность
тут ни при чем: у них отдельный подвал для изумрудов и отдельный подвал для
сапфиров; они заполнили яму золотом и выкапывают его, ежели вдруг возникает
потребность. А нужно им это невероятное богатство, насколько известно, ради
одной-единственной цели: дабы обеспечивать непрерывное пополнение пищей
своих кладовых. Утверждают, что в голодные годы они даже рассыпают рубины по
тропе, ведущей в какой-нибудь человеческий город, - и, уж будьте уверены,
очень скоро кладовые их вновь оказываются полны.
Башня их стоит на противоположном берегу той самой реки, опоясывающей
мир, о которой поведал Гомер - он назвал её "хо роос океанойо". В том месте,
где река суживается и становится достаточно мелка, чтобы перейти вброд,
прожорливые предки Гиббелинов воздвигли башню - им нравилось смотреть, как
легко подгребают грабители прямо к порогу. Гигантские деревья, растущие там
по обоим берегам реки, своими исполинскими корнями высасывали из почвы те
соки, которых обычная земля не содержит. Там-то и жили Гиббелины, там-то и
устраивали они свои возмутительные пиры.
Алдерик, Рыцарь Ордена Града и Штурма, наследный Хранитель Королевского
Спокойствия, герой, о котором не вовсе позабыли сказители и песнопевцы, так
долго размышлял о сокровищах Гиббелинов, что привык уже считать их своими.
Увы, приходится признать, что побуждающей причиною столь опасного похода,
предпринятого под покровом ночи доблестным мужем, явилась самая обыкновенная
жадность! Однако именно на жадность полагались Гиббелины, думая о пополнении
кладовых. Раз в сто лет посылали они своих лазутчиков в человеческие города
- выведать, как там обстоит дело с жадностью; и лазутчики всякий раз
возвращались в башню с заверениями, что все в порядке.
Разумно было бы предположить, что по прошествии многих лет, в течение
которых люди гибли ужасной смертью у стен мрачной башни, количество
попадающих на стол Гиббелинов должно было бы существенно сократиться - но
Гиббелины столкнулись с явлением прямо противоположным.
Отнюдь не с юношеским безрассудством и опрометчивостью явился Алдерик к
башне - нет, несколько лет он добросовестно изучал историю гибели
взломщиков, отправившихся на поиски сокровищ, каковые Алдерик считал своими.
Все они входили через дверь!
Алдерик посоветовался с мудрецами, которые давали рекомендации
касательно этого подвига; он запомнил все подробности, охотно заплатил
причитающиеся суммы и твердо решил не следовать ни одному совету - ибо что
ныне представляли собою былые клиенты сих мудрых мужей? Всего лишь образчики
кулинарного искусства, не более чем полузабытые воспоминания о давнем обеде;
а многие, возможно, даже и на это не могли претендовать.
Вот чем мудрецы советовали обзавестись для свершения подвига: конем,
лодкой, кольчугой и по меньшей мере тремя сопровождающими в полном
вооружении. Одни говорили: "Затруби в рог у крепостных врат"; другие
предупреждали: "Не касайся их".
Алдерик решил так: не на коне доберется он до берега реки, и не на
лодке переплывет ее, и отправится он один, и не как-нибудь, а через
Непроходимый Лес.
Как можно пройти через нечто непроходимое, спросите вы? План Алдерика
состоял в следующем: он знавал одного дракона, который, безусловно,
заслуживал смерти, если бы только услышаны были молитвы крестьян, - и не
только потому, что сожрал змей безо всякой жалости бесчисленное множество
девушек, но потому еще, что от него весьма страдали посевы; он опустошал
поля и мимоходом вовсе стер с лица земли какое-то герцогство.
И вот Алдерик решил бросить вызов чудовищу. Он вскочил в седло,
вооружился копьем и шпорил коня до тех пор, пока не встретил дракона; и
дракон ринулся на него, изрыгая едкий дым. И закричал ему Алдерик:
- Доводилось ли хоть раз гнусному дракону умертвить доблестного рыцаря?
Дракон хорошо знал, что такого отродясь не бывало, и повесил голову, и
не издал ни звука, ибо был уже сыт.
- Тогда, - молвил рыцарь, - если надеешься ты хоть когда-нибудь снова
отведать девичьей крови, стань верным моим скакуном - если же нет, тогда вот
это копье содеет с тобою все то, что рассказывают трубадуры об участи твоих
сородичей.
И дракон не разинул хищной пасти и не бросился на рыцаря, изрыгая
огонь, ибо хорошо ведал он, чем кончают поступающие подобным образом; он
согласился на выдвинутые условия и поклялся стать верным конем Алдерика.
Оседлав этого самого дракона, Алдерик впоследствии величаво проплыл над
Непроходимым Лесом и над кронами головокружительно высоких деревьев,
выросших всем на диво. Но сначала он хорошо обдумал свой хитроумный план, а
суть его заключалась не только в том, чтобы не повторять действий
предшественников; и призвал Алдерик кузнеца, и кузнец отковал для него
киркомотыгу.
Слухи о готовящемся походе Алдерика были встречены с великим восторгом.
В народе Алдерик был известен как человек осторожный; все верили, что он
свершит задуманное и обогатит мир. Горожане потирали руки, предвкушая щедрые
дары; все соотечественники Алдерика ликовали - все, кроме разве ростовщиков,
ибо ростовщики опасались, что очень скоро им вернут долги. Кроме того, люди
надеялись, что Гиббелины, лишившись сокровищ, разрушат высокий свой мост, и
порвут золотые цепи, что приковывают башню их к миру, и вместе с башней
воспарят ввысь, к самой луне, откуда некогда явились они и где им самое
место. Гиббелины не пользовались особой любовью, хотя все завидовали их
богатству.
Вот почему воздух гремел от приветственных криков в тот день, когда
Алдерик с видом вора, уже получившего в руки сокровища, оседлал своего
дракона;
Но более, чем грядущим благам, каких ждал от героя мир, люди радовались
тому, что, уезжая, Алдерик раздал все свое золото; ибо для чего ему золото
(говорил он), если удастся отыскать сокровища Гиббелинов; ни к чему оно и в
том случае, если он будет подан в горячем виде на стол Гиббелинов.
Когда люди прознали, что Алдерик отверг советы мудрецов, одни сказали,
что рыцарь повредился в уме, другие - что он умнее дающих советы; но никто
не сумел оценить по достоинству его план.
Вот как рассуждал Алдерик: на протяжении веков люди внимали разумным
советам и выбирали самый удобный путь; Гиббелины же привыкли рассчитывать,
что грабители приплывут на лодке, и высматривать добычу у двери, ежели
кладовые нуждались в пополнении, - точно так же, как охотник высматривает
бекаса на болоте; но что, если (говорил Алдерик) бекас усядется на вершине
дерева - найдет ли его там охотник? Ни за что и никогда! Потому Алдерик
решил перебраться через реку вплавь, и не через дверь войти, но прорубить
путь в башню сквозь камень. Более того, он задумал проделать брешь ниже
уровня Океана - ну, той самой реки, что (как было известно Гомеру)
опоясывает мир. Таким образом, едва он пробьет дыру в стене, вода хлынет
внутрь, сбив с толку Гиббелинов и затопляя подвалы, что, по слухам, были 20
футов глубиною, - тут-то он и нырнет за изумрудами, словно ныряльщик за
жемчугом.
И вот в тот день, о котором я говорю, Алдерик ускакал из дому, раздавая
по дороге золото направо и налево, как я уже упоминал; и проехал он через
многие королевства; дракон же рявкал на встречных девушек, но не имел
возможности сожрать их, ибо мешали удила; в награду же получал только удары
шпор в наиболее мягкие места. Так добрались они до темной, поросшей
деревьями пропасти - там начинался Непроходимый Лес. Зашумев крыльями,
дракон взмыл над пропастью. Немало фермеров у границ мира заприметили его в
сумеречной вышине - точно неясную черную волнообразную линию и решили, что
это косяк гусей летит от Океана в глубь материка, и отправились по домам,
радостно потирая руки, и говорили, что зима уже не за горами и вскорости
быть первому снегу. Скоро погасли сумерки, и когда путешественники снизились
у границ мира, была ночь и светила луна. Океан, древняя река, узкий и
неглубокий в том месте, беззвучно катил свои воды. Неизвестно, пировали
Гиб-белины или поджидали у двери - во всяком случае, они тоже делали это
совершенно беззвучно. И спешился Алдерик, и снял с себя доспехи, и,
обратившись с молитвой к своей даме, поплыл, сжимая в руке киркомотыгу. Меч
он тоже прихватил с собою, на случай, если встретит Гиббелина. Добравшись до
противоположного берега, он тут же принялся за дело, и все шло как нельзя
лучше. Никто не выглянул из окна; все окна были освещены, так что изнутри
невозможно было разглядеть его в темноте. Крепкие стены заглушали удары его
киркомотыги. Всю ночь трудился Алдерик, ни один звук не потревожил его, и на
рассвете последняя скала поддалась и обрушилась внутрь, и вслед за нею
хлынули воды реки. Тогда Алдерик взял камень подошел к нижней ступени и
бросил камень в ворота; он услышал, как в башне отозвалось эхо; тогда он
бегом вернулся обратно и прыгнул в дыру, пробитую в стене.
Алдерик оказался в подвале изумрудов. Над его головой вздымались
высокие своды, но, нырнув на глубину 20 футов, он ощупал шероховатый пол и
понял, что тот усыпан изумрудами и что открытые сундуки полны ими. При
слабом отблеске луны он заметил, что вода зелена от драгоценных камней, и, с
легкостью наполнив сумку, Алдерик вновь поднялся на поверхность - там-то и
стояли Гиббелины по пояс в воде и с факелами в руках! И не промолвив ни
слова, даже не улыбнувшись, они ловко вздернули его на крепостной стене -
как видите, история эта не из тех, что имеют счастливый конец.
---------------------------------------------------------------
пер. С.Лихачевой. сборник "Сказки старой Англии", изд.Аргус, 1994 г.
Lord Dunsany, Edward John Moreton Drax Plunkett, сборник "A Dreamer's Tales"
---------------------------------------------------------------
Сильвия, Королева Лесов, устраивала приемы в своем лесном дворце и
насмехалась над поклонниками. "Я стану петь для вас, - говорила она, - я
стану созывать для вас пиры, я стану рассказывать вам предания былых времен,
мои жонглеры будут развлекать вас, мои армии - отдавать вам честь, шуты мои
- перекидываться с вами шутками и отпускать забавные каламбуры - только вот
полюбить вас я не смогу".
Так не обращаются с принцами в сиянии славы и таинственными
трубадурами, скрывающими свои королевские имена; это противоречит всем
легендам; мифы не знают ничего подобного, говорили поклонники. Ей следовало
бы бросить перчатку в логово какого-нибудь льва (утверждали они); ей
следовало бы запросить дюжину голов ядовитых змей из Ликантары, или
потребовать смерти любого достойного внимания дракона, или отослать всех
своих верных рыцарей свершать невероятные подвиги, грозящие неминуемой
гибелью, - но что она не сможет никого полюбить! Да это неслыханно! В
анналах рыцарского романа такого еще не бывало!
Тогда Королева объявила: раз уж им так нужно испытание - ну что ж, она
обещает свою руку тому, кто первым заставит ее плакать; и испытание это
названо будет Слезы Королевы, дабы можно было сослаться на него в хрониках и
песнях; и тот, кто исполнит назначенное, обвенчается с нею - будь он всего
лишь мелкопоместным герцогом из краев, в рыцарских романах не упомянутых.
Многими тогда овладел гнев, ибо они предвкушали уже какой-нибудь
кровопролитный подвиг; но старые гофмейстеры, перешептываясь между собою в
дальнем полутемном конце зала, признали, что испытание было и сложным, и
мудрым, ибо, если Королева сможет однажды заплакать, она также сможет и
полюбить. Они знали Сильвию с самого рождения: никогда с уст ее не слетало
даже вздоха. Много достойных мужей встречалось на ее пути - искатели ее руки
и рыцари ее свиты; ни одному не обернулась она вслед. Красота Королевы
подобна была безмолвным закатам морозных зимних вечеров, когда весь мир
объят холодом: зрелище леденящее и повергающее в трепет. Она походила на
залитую солнцем одинокую горную вершину, закованную в сверкающий лед,
несказанно прекрасную, на недоступное, гордое сияние поздним вечером в
бескрайней выси, за пределами уютного и привычного мира - вершина, перед
которой меркнут звезды, вершина, таящая гибель для скалолаза.
"Да, если она смогла бы заплакать, она смогла бы и полюбить", -
объявили гофмейстеры.
Она же мило улыбнулась сгорающим от страсти принцам и трубадурам,
скрывающим свои королевские имена.
Тогда, один за одним, каждый принц, домогающийся ее благосклонности,
поведал историю своей любви - простирая руки и опустившись на одно колено.
Весьма трогательны и жалостливы были их рассказы; то там, то здесь на
верхних галереях какая-нибудь из дворцовых фрейлин разражалась рыданиями.
Королева же изящно наклоняла голову, словно равнодушная магнолия, что во
мраке ночи подставляет всем по очереди ветеркам свои роскошные цветы. Когда
же все принцы поведали о безнадежной любви к Королеве и отбыли, не вправе
похвалиться иным трофеем, кроме собственных слез, - тогда-то явились,
скрывая свои громкие имена, безвестные трубадуры и рассказали о любви к
Сильвии в песнях.
И был среди них один, по имени Акроннион, одетый в лохмотья, покрытые
слоем дорожной пыли; а под лохмотьями таилась изрубленная в боях кольчуга,
покрытая вмятинами и царапинами; и когда ударил он по струнам арфы и запел
свою песнь, фрейлины на галереях зарыдали в голос, и даже старые гофмейстеры
всплакнули тайком, а после говорили, смеясь сквозь слезы: "Нетрудно
растрогать стариков и вызвать праздные слезы на глазах глупых девиц, но
Королеву Лесов он плакать не заставит!"
И она изящно склонила голову, и он был последним.
И разошлись восвояси безутешные герцоги, и принцы, и переодетые
трубадуры. Акроннион же призадумался, покидая дворец.
Он был король Афармаха, Лула и Хафа, владыка Зеруры и холмистого Чанга,
герцог Молонга и Млаша:
все эти земли не раз упоминались в рыцарских романах и отнюдь не были
позабыты или упущены по рассеянности из виду при создании мифов. И задумался
Акроннион, уходя прочь в своем не слишком-то вводящем в заблуждение наряде.
Да узнают те, кто в силу великой занятости не помнит собственного
детства, что в недрах Волшебной Страны, которая расположена, как ведомо всем
и каждому, у границ мира, живет Радостный Зверь. Он - само ликование.
Известно, что жаворонок в поднебесье, дети, играющие на улице, добрые
феи и славные старики родители зачастую сравниваются - да как удачно! - с
этим самым Радостным Зверем. Только в одном отношении подгулял он (если
позволено мне будет прибегнуть к жаргону, дабы точнее выразить свою мысль),
только один недостаток присущ ему: в простоте ликующего своего сердца он
портит капусту Старика, Приглядывающего За Волшебной Страной, - ну и, само
собой, питается он человечиной.
Да узнают далее, что тот, кому удастся собрать в чашу слезы Радостного
Зверя и испить этой влаги, сможет заставить любого плакать от счастья -
ежели запоет и заиграет, охваченный вдохновением, пока действует зелье.
Вот сколь мудро рассудил Акроннион: если бы удалось ему при помощи
своего искусства добыть слезы Радостного Зверя, чарами музыки удерживая того
на безопасном расстоянии, и если бы оказавшийся тут же друг умертвил
Радостного Зверя прежде чем тот перестанет рыдать - а рано или поздно
перестают рыдать даже люди, - тогда бы герой сумел выбраться живым и
невредимым из логова Зверя, унося с собою слезы, и испил бы он этой влаги
перед Королевой Лесов, и заставил бы ее плакать от радости. Потому Акроннион
призвал к себе одного бедного рыцаря, которому не было дела до красоты
Сильвии, Лесной Королевы, ибо тот рыцарь давным-давно нашел себе милую в
лесном краю светлым летним днем. То был вассал Акронниона, копейщик гвардии
по имени Аррат; вместе пустились они в путь через поля легенд и добрались
наконец до Волшебной Страны - королевства, что, как ведомо всем и каждому,
раскинулось под солнцем на много миль вдоль границ мира. По древней, никому
не известной тропе вступили они в эти земли, идя навстречу ветру, что
задувал прямо из космоса, неся с собою металлический привкус - пыль
блуждающих звезд. Так добрались они до открытого всем ветрам домика под
соломенной кровлей, где живет Старик, Приглядывающий За Волшебной Страной:
там он сидит у окна гостиной; окна же выходят за пределы мира. В подзвездной
своей зале Старик встретил гостей и поведал им предания Космоса; когда же
услышал он об опасном испытании, выпавшем на долю смельчаков, то заявил, что
покончить с Радостным Зверем будет воистину благим делом - Старик явно был
не из тех, кому приходились по душе его развеселые проделки. И вот проводил
он гостей через заднюю дверь, ибо от парадного входа не вело ни одной тропы,
и даже ступеней там не было - оттуда Старик обычно вытряхивал мусор прямо на
Южный Крест. Так пришли они в сад, где росли капуста и цветы, что расцветают
только в Волшебной Стране, обращая свои венчики к пролетающей комете; и
Старик показал смельчакам путь к тому месту, что сам он называл Недра, - там
Радостный Зверь устроил свое логово.
Тогда друзья проделали следующий маневр. Акроннион должен был
спуститься по ступеням вместе со своею арфой и агатовой чашей, в то время
как Аррат отправился в обход - ему надлежало карабкаться по скале с другой
стороны. А Старик, Приглядывающий За Волшебной Страной, возвратился в свой
открытый всем ветрам домик и сердито ворчал себе под нос, проходя мимо
капусты, - ох не по душе ему были повадки Радостного Зверя! Друзья же
расстались, и каждый пошел своим путем.
Никто не видел их, кроме зловещей вороны, что с незапамятных времен
кормилась мертвечиной.
Налетал ледяной ветер, словно дыхание звезд.
Поначалу тропа была крутой и опасной, но затем Акроннион добрался до
широких и гладких ступеней, что вели от края обрыва к самому логову, и в
этот миг, находясь на вершине лестницы, герой услышал несмолкаемое хихиканье
Радостного Зверя.
Тогда Акроннион со страхом подумал: а вдруг ничто не в состоянии
умерить веселость Радостного Зверя и даже самый печальный напев окажется
бессилен? Однако же он не повернул вспять, но неслышно спустился по лестнице
и, поставив агатовую чашу на ступень, запел песнь, называемую Скорбной. В
ней говорилось о грозных и неотвратимых несчастьях, что давным-давно, на
заре мира, постигли благословенные города. В ней говорилось о том, как боги,
и звери, и люди встарь вручали сердца свои гордым возлюбленным - но и встарь
не было им никакого ответа. В ней говорилось о золотом сонме прекрасных
надежд - но не о том, как сбывались они. В ней говорилось о том, как Любовь
бросает вызов Смерти - но и о том, как смеется в ответ Смерть. Довольное
хихиканье Радостного Зверя в логове внезапно стихло. Зверь поднялся на ноги
в встряхнулся. Веселости у него заметно поубавилось. Акроннион продолжал
петь песнь, называемую Скорбной. Радостный Зверь, печально понурив голову,
двинулся прямо к нему. Паника охватила Акронниона, но он не умолк. Он пел о
неумолимом времени. Две огромные слезы набежали на глаза Радостного Зверя.
Акроннион ногою придвинул поближе агатовую чашу. Он пел об осени и увядании.
И Зверь заплакал - так плачут в день оттепели снежные холмы; и в агатовую
чашу с плеском покатились крупные слезы. Акроннион в отчаянии продолжал
петь; он поведал о тех светлых проблесках радости, что не сразу дано
осознать - и не дано испытать дважды; о солнечных бликах, что озаряли
некогда дорогие лица, ныне ушедшие в небытие. Чаша была полна. Акроннион
чувствовал, что обречен:
Зверь подобрался совсем близко. Трубадуру вдруг показалось, что у того
потекли слюнки! - но нет, это только слезы увлажнили пасть Зверя. Герой уже
ощущал себя лакомым кусочком! Рыдания Зверя стихали! Акроннион запел о
мирах, разочаровавших богов. И вдруг - раз! - и меткое копье Аррата
вонзилось сзади точно в лопатку; и слезам, и развеселым проделкам Радостного
Зверя настал конец - отныне и навсегда.
С величайшей осторожностью унесли друзья чашу слез, оставляя тушу
Радостного Зверя, дабы внести некоторое разнообразие в диету зловещей
вороны; проходя же мимо открытого всем ветрам домика под соломенной кровлей,
распрощались они со Стариком, Приглядывающим За Волшебной Страной; он же,
внимая рассказу о подвиге, довольно потирал свои огромные руки и повторял
себе под нос: "Замечательно, просто замечательно. Моя капуста! Моя
капусточка!"
И очень скоро Акроннион вновь пел в лесном дворце Королевы Лесов,
загодя осушив до дна агатовую чашу. То был торжественный вечер: собрался
весь двор, прибыли послы из краев легенд и преданий, явились даже один-два
из Терра Когнита.
И Акроннион пел так, как не певал никогда раньше и не споет уже вновь.
Воистину исполнен скорби, великой скорби, путь человеческий; краток и
безрадостен отпущенный смертному срок, и неведом итог; тщетны, о, как тщетны
все усилия смертных; а удел женщины - кто скажет о нем? Ее рок, слитый
воедино с судьбою мужчины, небрежно начертан равнодушными богами, что к
другим небесам обращают лик свой.
Примерно так начал Акроннион, но затем вдохновение охватило его, и не в
моей власти описать тревожную красоту его песни; радость переполняла ее, но
с радостью сливалась неизъяснимая скорбь: таков и удел человеческий, такова
же наша судьба.
Рыдания вторили дивной песне; вздохи эхом прокатились по залу:
всхлипывали воины и сенешали, а девушки плакали в голос; от галереи до
галереи слезы лились дождем.
Вокруг Королевы Лесов бушевал ураган рыданий и скорби.
Она же так и не обронила ни одной слезы.