Днепров Анатолий Петрович. 'Людвиг'

Днепров Анатолий
'Людвиг'

   Днепров Анатолий Петрович
   "ЛЮДВИГ"
   - Пассажирам, отправляющимся в сторону Луны рейсом два ноль семь, занять места в роллере. К старту корабля машина отходит через пять минут.
   Объявление повторили три раза. Ольга посмотрела мне в глаза.
   - Ну же, Владо! Будь хоть чуточку веселее!
   Ее лицо сияло от радости. Оно просто излучало свет. Я крепко сжал ее руку и стал смотреть через ее плечо на зеленый горизонт, где возвышалась серебристая громада корабля. Его острый нос был обращен прямо к Солнцу, и казалось странным, что именно в полдень он отправляется на Луну...
   - Мы останемся друзьями? - спросила Ольга. Я кивнул.
   - Молодец, Владо. До свидания.
   - Передай привет Георгию, - сказал я.
   - Обязательно, - ответила девушка.
   Улыбаясь, она пошла по ступенькам вниз к площадке, где стоял голубой роллер.
   Роллер укатил на ракетодром, а я продолжал стоять на месте, глядя на серебристую громаду.
   - Ладно, - сказал я, - пойду...
   Никто из товарищей не пытался остановить меня. Всем было все понятно, во всяком случае они так думали. Уже на верхней террасе парка я почувствовал, как вздрогнул воздух, как широкими, упругими волнами покатился во все стороны гул могучих двигателей. Я остановился и посмотрел на зеленый горизонт. Низенькие липы выбросили свои кроны в сторону от центра стартовой площадки, а серебристая сигара закачалась в клубах черного дыма и начала подниматься вверх. Через мгновение пронзительный визг рассек горячий воздух, и космический аппарат исчез в ослепительной голубизне неба.
   ...Я люблю эту дорогу. Когда-то мне казалось, что ей нет конца, как нет конца человеческому счастью. На ее обочине росли молодые липы, а дальше начинались холмы, пологие, округлые, как будто здесь когда-то положили гигантские шары и в течение веков они погружались в землю все глубже и глубже.
   Я люблю эту дорогу, я бродил по ней много раз - и когда, как сегодня, над ней пролетали в солнечных лучах птицы, и когда по капюшолу моего плаща барабанил осенний дождь, и когда из-за холмов на нее гурьбой выходили мальчишки и усердно стучали лыжами об асфальт, чтобы сбить снег...
   Мимо меня промчался автобус, и кто-то, наверное Галя Войн, высунув голову в окно, крикнул:
   - Владо, не заблудись!
   ...Первый раз, когда мы пошли с Олей к космодрому, она недоверчиво спросила:
   - А вы знаете, куда ведет эта дорога?
   Она и не подозревала, что я прошел ее сотни раз. Потом мы, часто ходили по ней вдвоем. А однажды ночью мы свернули с асфальта в сторону и вышли на Большое озеро, в котором отражалась луна.
   Я никогда не забуду той ночи.
   "Когда на сердце тоскливо, иди к людям". Я не помню, кто это сказал, но нужно, чтобы на сердце действительно было тоскливо, чтобы понять правду этих слов.
   В лаборатории на меня буквально набросился Герман Зоннельгардт.
   - Они хотят разломать "Людвига". Вы должны немедленно вмешаться, - торопливо проговорил он, теребя борт моей куртки.
   - Зачем? - удивился я.
   - Спросите их, этих чудаков из ВЦ.
   - Не давайте им .ломать "Людвига", Владо Андреевич, - жалобно просили девушки. - Если им нужно установить новую машину, можно для этого выделить помещение на тринадцатом этаже. Там в одной аудитории вот уже год как лежит архив, давным-давно переписанный на цилиндры.
   Я знал, что спасти "Людвига" мне не удастся, но к руководителю вычислительного центра все же пошел. Он меня встретил лукавой улыбкой.
   - Садитесь, Владо, и давайте сделаем вид, будто мы обсуждаем судьбу "Людвига". Как улетела Ольга?
   - Хорошо, - ответил я и попытался улыбнуться. - А все же нельзя ли его оставить на месте?
   - Что вы, Владо Андреевич! - удивленно развел он руками. - Такое старье. Всего полмиллиона операций в секунду. Да нас засмеют, когда узнают, что у нас хранится такой музейный экспонат.
   - У машины хорошая память и богатые записи... - попробовал было я возразить.
   - Но ведь ей уже почти сто лет, и сделали ее когда-то чуть ли не вручную для обучения вычислителей и программистов. Тронь ее - и она развалится. Ее схему дополняли в течение десятилетий, и сейчас она превратилась в неуклюжее уродливое чудовище, к которому там и сям прицеплены всякие блочки, дешифраторчики и так далее. Да что я вам рассказываю, вы и сами это знаете.
   Я вздохнул.
   - Значит, будем ломать?
   - Конечно.
   Я вышел из кабинета. Меня провожал Герман. Он расхваливал старую машину, все еще надеясь, что ее можно будет сохранить.
   - Кстати, вы не знаете, почему машина называется "Людвиг"? - спросил я.
   Герман остановился, на минутку задумался и затем ответил:
   - Знаете, Владо, мне известно одно: так она называется уже не менее семидесяти лет. В библиотеке мне попалась старая работа, выполненная на "Людвиге" в 1975 году. Уже тогда у машины было имя.
   Я не заметил, как опустел вычислительный центр, как потемнели окна и зажглись панели дневного света. Я открыл окно и посмотрел туда, где кончались жилые постройки и начиналось холмистое поле. Совсем низко над горизонтом висела Луна, и было немного страшно от того, что казалось, будто Ольга улетела куда-то совсем в другую сторону.
   Зеленые холмы за городом покрыл седой туман. Было очень тихо.
   - Ну вот, "Людвиг", мы и остались одни... - пробормотал я, подходя к старой машине.
   На исцарапанном пульте горела красная неоновая лампочка, которая означала, что память машины включена и что она продолжает впитывать в себя все, что говорят и делают возле нее люди.
   - Молчишь? За сто лет тебя так и не научили говорить. Может быть, потому, что ты нем, мне сейчас с тобой хорошо. Иногда так хочется, чтобы никто не перебивал.
   Серые стойки машины покрылись пылью, изоляция на кабелях почернела, переходники поржавели. Мне стало еще грустнее.
   Вот здесь, у этого сумматора, я впервые встретил Ольгу. Она тогда сказала мне:
   - А я-то думала, что у вас не машина, а фантазия. Что это такое? Похоже на сушильные ящики. А что это?
   - Это ее память.
   - Ну, знаете! Если у вашей машины память имеет такой вид...
   - О памяти судят не по ее виду, - возразил я.
   - А мне все равно. Я люблю все красивое. Вы можете мне помочь?
   Ольга работала в Институте биометрии. Это и привело ее ко мне.
   - С такой памятью, наверное, на вычисления понадобится десять лет, - ворчала она, пока я на клавиатуре набирал программу ее задачки. - А профессор Павлов требует, чтобы ответ был у нас послезавтра.
   - Вот ответ, - сказал я, подавая ей табличку с цифрами.
   Ольга подозрительно посмотрела на меня.
   - Вы шутите!
   - Нисколько. Проверьте сами. Кстати, вот и график. На нем вся экология вашего царства водорослей как на ладони. Точку равновесия "Людвиг" подчеркнул красными чернилами. Он очень вежливый, наш "Людвиг", даже тогда, когда о нем отзываются непочтительно.
   Ольга немного смутилась и виновато посмотрела на ящик с памятью.
   С того вечера мы стали с ней встречаться. Дорога к космодрому была излюбленным местом наших прогулок. Нетерпеливая, живая, Ольга недолго выдерживала спокойный ритм ходьбы.
   - Владко, мне надоело идти, - обычно говорила она. - Давай побежим.
   И мы бежали вдоль асфальтовой дороги наперегонки, пока, наконец, кто-нибудь из нас не отставал, чаще всего я.
   - Ну что, выдохся, а? - дразнила она меня. - Владо, а правда, что при помощи машины можно узнать, что делается в душе человека?
   - Наверное, можно. Только не нужно.
   - А мне очень Хотелось бы узнать, что делается в твоей душе.
   Я очень смутился.
   - Впрочем, я и без машины догадываюсь, что с тобой!
   - Если догадываешься, то лучше не говори.
   Как-то Ольга не приходила несколько дней, а когда пришла, то была печальна и задумчива.
   - Что с тобой, Оля? - спросил я.
   - Спроси "Людвига". Он ведь у тебя все знает.
   Она невесело усмехнулась. Мы взялись за руки и нрошлись до космодрома и обратно.
   - Сколько времени летит ракета до Луны? - спросила она.
   - В зависимости от трассы. Часов двадцать пять - тридцать.
   - Как долго.
   На следующий день ее трудно было узнать: радостная, она без конца тормошила меня, смеялась, шутила.
   - Владо, идем танцевать. Я хочу сегодня танцевать. Целую ночь! До самого утра!
   Но мы не танцевали до самого утра. Зал молодежного кафе только начал заполняться народом, как вдруг Ольга схватила меня за руку, показала на окно.
   - Посмотри! Какое чудо на улице. Пойдем на нашу дорогу.
   Действительно, было чудо. Тишина опустилась за зеленые холмы. Воздух был пропитан запахом горячих полевых трав и влажной земли, а серебристое от лунного света небо опустилось низко-низко. Стоило пройти всего несколько шагов, подняться на холм, и, казалось, можно было коснуться рукой кромки сияющего облака.
   - Пошли в поле, - прошептала она.
   Все было как во сне, и я не помню, как мы оказались на берегу Большого озера. С западной стороны, где находился водный стадион, доносилась музыка, а здесь берег был совершенно дикий, и только узкий бетонированный мостик среди высоких камышей напоминал о том, что кто-то позаботился, чтобы по озерным джунглям можно было совершать прогулки. Несколько минут мы шли среди зарослей. Потом оказались на самом краю мостика, почти на середине озера.
   - Смотри, Владо, вон она! - крикнула Ольга, показав на отражение Луны в слегка волнующейся воде. - Как я хочу туда!..
   - Я хочу тебе сказать, Оля...
   - Не надо, Владо. Завтра я улетаю. Я очень люблю одного человека. Его зовут Георгий... Ты ведь его знаешь. И он там, - она показала на Луну.
   Обратно мы шли молча, и мне страшно было взглянуть ей в глаза. Я хотел, чтобы облака заволокли Луну.
   Прощаясь, Ольга задержала мою руку в своей.
   - Прости меня, Владо. Я должна была бы об этом сказать тебе раньше. Прости меня. Ты такой хороший, верный друг, а я такая глупая...
   ...Я никому не говорил об этом ни слова. Только тебе, "Людвиг", и то только потому, что скоро тебя не будет...
   Через неделю после отлета Ольги ко мне в лабораторию прибежал запыхавшийся Сережка.
   - Владо, готовь стихи!
   - Какие, кому?
   - Самые наилучшие, человеку, находящемуся в небе.
   - Ничего не понимаю.
   - Чудак. Завтра столетие со дня открытия трассы Земля-Луна. Торжественные вечера, народные праздники, гулянье и так далее. А кроме того, радиосвязь с Луной.
   Я вздрогнул.
   - Разве ты не хочешь поговорить с Ольгой?
   Я пожал плечами, не зная, что мне ответить.
   - Ты какой-то странный, Владо, честное слово. Впрочем, как знаешь. Только для разговора тебе нужно прийти между семью и девятью вечера в Управление космической связи, седьмой этаж, комната семьсот. Я зарезервировал для тебя пять минут.
   Некоторое время я ходил по комнате, думая, что мне делать. Что делать, что делать?
   - Что мне делать, "Людвиг"? - спросил я старую машину.
   Конечно, я должен сказать Ольге то, что не было сказано. Но как? Какими словами?
   - Я люблю Ольгу, "Людвиг"! Как мне сказать ей об этом?...
   ...Я подошел к пульту управления и повернул ручку экстремального поиска. Затем я включил систему самопрограммирования и всю память машины. "Людвиг" загудел, как бы сообщая мне, что он готов выполнить любое задание.
   Ряд черных клавишей с полуистертыми надписями: "Диф. уравнен.", "Интегр.", "Эконом. задачи", "Промышл.". Я нашел слово, наименее истертое временем, и нажал на клавишу...
   "Старик работает медленно, очень медленно", - подумал я, глядя на неподвижный барабан. Наконец он пришел в движение.
   Когда на следующий день я передал небольшой моточек проволоки девушке-оператору, она удивилась.
   - А говорить вы не будете?
   - Нет.
   - Кому передать?
   - Ольге Алехиной, биофизическая база.
   Девушка вставила катушку в проигрыватель и нагнулась над микрофоном.
   - Вызываем биофизическую базу, Ольгу Алехину.
   Во всех динамиках, расставленных в зале ожидания, послышался шорох, а затем раздался голос, который звучал гулко, как в огромном пустом зале:
   - Ее фамилия теперь не Алехина, а Карено. Сейчас она в кратере Коперника, на квартире своего мужа Георгия Карено. Говорить будете?
   Я яростно завертел головой. Девушка-оператор сказала:
   - Для Ольги Карено есть запись. Включите квартиру. Алло, Ольга Карено, алло...
   - Да, я слушаю!
   И я услышал музыку. Ее услышали все, кто был здесь. Это была старинная фортепьянная пьеса. Мелодия лилась, предельно ясная, искренняя, а аккорды создавали удивительный мерцающий фон, который, если закрыть глаза, превращался в лунный свет. Это была мягкая, грустная пьеса... Теплота руки Ольги, шорох камыша, качающаяся в воде лодка... Аккорды прятались за вязь основной темы, а затем властно выдвигались вперед, утверждая силу и могущество. Так было долго, целую вечность. И вот музыка замерла.
   Девушка-оператор встрепенулась и скороговоркой произнесла:
   - Переходим к следующей корреспонденции...
   Но я уже ничего не слышал. Я быстро шел по коридору, а рядом со мной шагал пожилой, совсем седой человек.
   - Хорошо придумано, молодой человек! - вдруг сказал он.
   Я остановился и вопросительно посмотрел на него.
   - А что это за музыка?
   - Вы не знаете?
   Я смутился. Откуда мне знать! Ведь это письмо придумал "Людвиг"!
   - Молодой человек, - сказал мой попутчик, - это первая часть сонаты до-диез минор, написанной в начале девятнадцатого столетия гениальным композитором Людвигом ван Бетховеном. Иногда эту пьесу называют Лунной сонатой.
   И тогда я побежал. Я бежал через весь город к вычислительному центру. Я сталкивался с прохожими, пробирался сквозь толпы праздничных людей, вырывался из рук танцующих на улицах и площадях, вскакивал в автобусы и, совершенно выбившись из сил, на лифте взлетел на десятый этаж. Я широко распахнул дверь своей лаборатории и остановился как вкопанный. На том месте, где раньше стоял "Людвиг", возвышалось сооружение из блестящего металла и пластиков...