Андрей Днепровский-Безбашенный
Калечина-Малечина
(детская игрушка)
Иногда сидишь себе за рулём в дальней дороге и ковыряешься в памяти, а дорога впереди, как жизнь – длинная, длинная... И вот катишься ты по земле, дорогами как бинтами перебинтованной, измеряешь время длинными километрами, о разном в пути тогда передумаешь, многое себе представишь, а по краям трассы недвижимо и величаво стоит себе Россия деревянная с покосившимися от времени домами и разными развалюхами, смотришь ты на всё это и думаешь, что может быть, когда-нибудь и настанет такое время, когда окрестности Российские глаз будут радовать... Может быть, оно когда-нибудь и настанет, да вот только я до этого, наверное – не доживу... И как-то уж больно грустно от этих мыслей становится, как-то невесело. Самому-то уже за сороковник перевалило... Право – не знаю, так ли это или же нет, но говорят, что после сорока жизнь только начинается.
А пока я рулил, смотрел через ветровое стекло на проплывающие мимо убогие деревеньки и ловил себя на мысли, что всё в своей жизни я, наверное, повидал и удивляться мне больше уже нечему...
Но, как говорится – не тут то было. На дворе стоял апрель месяц, вроде бы и весна пришла, да вот больно запоздалая она какая-то в этом году получилась, морозец нет, нет, да и поднажмёт особенно с утреца.
Устал я, и спина уже от дальней езды затекать стала, решил остановиться и немножко размяться. Выбрал пригодное место недалеко от обочины, притормозил, вышел и принялся разминаться.
Походил вокруг машины, по привычке попинал ногами колёсики, обвёл взглядом причудливый весенний среднерусский пейзаж, и уже было, собрался отправляться себе с богом, как вдруг увидел малюсенькую такую девчушку не более четырёх лет от роду, которая мелкими перебежками от ближайшего деревенского дома быстро продвигалась по направлению ко мне.
Сначала я страшно удивился увиденному... Но то, что я лицезрел, наотрез отказывалось доходить до моего сознания...! Девчушка бежала по снегу босиком и держала в руках тряпку. Пробежит бедненькая немного, замёрзнут у неё крохотные ножки, кинет она тряпку на снег, встанет на неё, малость погреется, схватит и снова бежит...
Моё сердце чуть не разорвалось от такой картины, от такой реальности мне сделалось, совсем плохо... Я был тонкой натурой, а тонкой натуре тяжело жить в грубой реальности. Родителям этого несчастного ребёнка я вдруг зарядил страшный заряд ненависти.
– Да как же так...? Да что же это такое? Ведь и войны, слава богу, давно уже никакой нет. Шестьдесят лет тому назад отгремели её последние залпы, и страна наша хоть и расхристаная..., но не до такой же степени бедная, что бы на её главной трассе Москва – Санкт Петербург люди могли лицезреть такую картину...? Да что же это за отношение Родины к своему будущему? – воистину недоумевал я.
Всё это было из разряда – держи башню...
Передо мной стоял маленький и беззащитный человек, который показывал мне свою силу! Струны моей души дрогнули и жалобно в унисон запели, вокруг меня всё покачнулось...
– Да, умеет жизнь пустить настроение под откос – невольно ухмыльнулся я, схватив девочку на руки.
Я принялся греть её ножки, которые были холодные, как лёд.
– Как тебя звать, лапочка ты моя? – спросил я крохотное создание.
– Киля... – ответила мне девочка вся, дрожа от холода. (Кира) – как я разобрался позже.
– А чего это ты босиком по снегу-то бегаешь...? – запахнул я полами пуховика её ноги.
– А я не совсем босиком, у меня же тляпка есть, когда ножки замёлзнут, я их на тляпочке глею... – нежно пролепетало мне совершенно юное создание.
– О, господи милостливый, да что же это такое творится? Что ж это такое происходит в мире интернета и сотовой связи, высоких технологий и давно уже покорённого космоса, в стране, в которой был и развитой социализм и недоразвитый капитализм, и ещё многое чего было, и всего этого было так много, что девать было некуда, кроме как направить на благо людей... – от осознания чего на моих глазах выступили слёзы, а маленькая кроха, на которую часть лавины этого огромного блага и должна была снизойти, сидела сейчас у меня на руках в крепкий морозец босиком и без валенок.
– Господи! Ладно там, высокие дяди может быть, о чем-нибудь более важном тогда думали, а как же ты это допустил?! Как же у тебя руки-то так опустились...?! – обратил я свой взор на небо и три раза подряд мысленно перекрестился. – Господи, я понимаю, что ты всех нас приговорил к одному и тому же... Но как всё это понять при жизни...? – продолжал я слезящимися глазами смотреть высоко вверх. Я хотел спросить бога о чем-то ещё, но дальше от осознания бытия мои мысли совсем смялись и перепутались...
Держа девочку на руках, я уже грешным делом подумал, что это был коварный приём родителей заработать, таким образом, деньги на ребёнке, разжалобить до неузнаваемости прохожего и вытянуть из его кармана как можно больше, ведь кто же перед такой картиной-то устоит. Но здесь я самую малость оказался... не прав.
Когда у Киры отогрелись ножки, она стала мне показывать пальчиком в сторону оврага и говорить, что у неё в овражек скатилась Калечина-Малечина. Что такое Калечина-Малечина, я, по правде сказать – тогда ещё не знал.
– Ну, что ж, пойдём доставать твою Калечину-Малечину... – продолжая держать на руках девочку, я погладил её по голове, и мы с ней отправились к краю овражка, что был рядом с калиткой её дома.
Я крепко держал девочку на руках, когда мы спускались с ней по глубокому рыхлому снегу в неглубокий овражек.
– Ну, вот зе она лезыт, бели...
Я пошарил глазами по белой ровной и блестящей поверхности, но ничего, кроме школьной обломанной деревянной указки там не увидел.
– Да вот зе она... – по-детски картавя, указала она пальчиком на обломок учительского предмета.
– Так вот, какая она твоя Калечина-Малечина? – второй раз за день удивился я.
А пока мы выбирались из овражка, я получил полный инструктаж по пользованию этой штуковиной.
– Вот, сматли, белём Калечину-Малечину и ставим остлиём на пальчик и делжим, а потом приговариваем – Калечина-Малечина, стой вот так до вечера... – позабыв обо всём на свете, рассказывала мне маленькая девчушка.
Суть этой детской игры была с виду проста, она заключалась в том, что бы как можно дольше удержать указку на пальце вертикально. (Кстати, я потом так пробовал делать, но это оказалось совсем непросто).
Мы выбрались из овражка и направились к дому, я уже был готов высказать её родителям всё-то, что о них думаю, приоткрыл калитку, как вдруг на меня забрехал огромный лохматый задиристый пёс, но девочка прямо с моих рук очень быстро его успокоила.
– Замальчи злёбный Гектар (так звали барбоса), а то я сейчас как дам тебе в лоб Калечиной-Малечиной, узнаешь у меня, где раки зимуют...! – погрозила она собаке своим маленьким кулачком.
Местонахождение зимовки раков барбосу, вероятно, было совершенно неинтересно, он перестал лаять, и быстро свернувшись клубком, только и делал, что жалобно поскуливал.
Тут позади меня скрипнула калитка, я обернулся и увидел ещё молодую женщину с какими-то совершенно истерзанными жизнью глазами. Женщина на какое-то мгновение застыла на месте, а потом взяла девочку себе на руки.
Судя по покосившемуся дому, по местами завалившемуся забору, по разбитой двери, можно было сделать совершенно определённые выводы, что эта женщина живёт одна и её материальное благополучие находится на довольно таки низком уровне, а если же выразиться точнее, далеко, далеко за чертой бедности.
– Мамусик, но где ты так долго ходишь? – обняла мать девочка обеими руками. – Я тебя здала, здала, и пошла иглать с Калечиной-Малечиной, но упустила её в овлажек, а вот этот дядя её вытащил – крепко держала она в руках поломанную указку.
– Проходите, проходите, пожалуйста... – вежливо приглашала меня в дом женщина. – Опять ты одна убежала на улицу, я же тебе говорила, сиди дома на печке и жди меня – уже начала было сердиться женщина.
– А я здала, мам, плавда здала, но мне так захотелось поиглать на улице с Калечиной-Малечиной..., ты на меня не сердишься, ма...? – ласково трепала девчушка свою маму за волосы.
– Да не сержусь, горе ты моё... – поцеловала мать девочку.
Я зашел в дом, не спеша, огляделся.... Увиденным – я был просто убит наповал. Такой нищеты я ещё никогда не видел, чему и удивился за этот день в третий раз. Право – не знаю, как в этом доме вообще можно было жить...? Но девочка с матерью как-то в нём жили...
Та женщина оказалась одинокой переселенкой из бывшей союзной республики. Приехали они с девочкой, как говорится, в чем мать родила, все документы у них остались там, где они жили, восстанавливать их было делом долгим и сложным...
Я присел на шатающуюся табуретку, достал свой бумажник, извлёк оттуда денежную купюру хорошего достоинства, которую мне вдруг стало совершенно не жалко, а потом, немного подумав, достал ещё одну и положил на стол.
– Да что вы милый человек, не надо... – от неожиданности накатились слёзы на глаза женщины. – Да чем же мы вам отдавать-то будем...? – не то плакала, не то радовалась она.
– В следующий раз буду проезжать мимо, обязательно к вам загляну, и валенки девочке обязательно купите... – закрывал я за собою двери.
Подходя к машине, я вдруг поймал себя на мысли, что я ещё не совсем разучился удивляться.
Этот случай оставил мрачные воспоминания в моей памяти, он заслужил того, что бы о нём помнили. Создавшееся настроение от всего этого прямиком попало мне в душу, породив всевозможные отзвуки...
Много я повидал в жизни, многое пережил, но этот случай как-то по особенному меня тронул, засев в моей памяти острой, огромной больной занозой.
В феврале проездом из Питера я специально остановился возле этого дома, но его окна оказались забиты.
Андрей Днепровский-Безбашенный.
22 мая 2006 г.
А пока я рулил, смотрел через ветровое стекло на проплывающие мимо убогие деревеньки и ловил себя на мысли, что всё в своей жизни я, наверное, повидал и удивляться мне больше уже нечему...
Но, как говорится – не тут то было. На дворе стоял апрель месяц, вроде бы и весна пришла, да вот больно запоздалая она какая-то в этом году получилась, морозец нет, нет, да и поднажмёт особенно с утреца.
Устал я, и спина уже от дальней езды затекать стала, решил остановиться и немножко размяться. Выбрал пригодное место недалеко от обочины, притормозил, вышел и принялся разминаться.
Походил вокруг машины, по привычке попинал ногами колёсики, обвёл взглядом причудливый весенний среднерусский пейзаж, и уже было, собрался отправляться себе с богом, как вдруг увидел малюсенькую такую девчушку не более четырёх лет от роду, которая мелкими перебежками от ближайшего деревенского дома быстро продвигалась по направлению ко мне.
Сначала я страшно удивился увиденному... Но то, что я лицезрел, наотрез отказывалось доходить до моего сознания...! Девчушка бежала по снегу босиком и держала в руках тряпку. Пробежит бедненькая немного, замёрзнут у неё крохотные ножки, кинет она тряпку на снег, встанет на неё, малость погреется, схватит и снова бежит...
Моё сердце чуть не разорвалось от такой картины, от такой реальности мне сделалось, совсем плохо... Я был тонкой натурой, а тонкой натуре тяжело жить в грубой реальности. Родителям этого несчастного ребёнка я вдруг зарядил страшный заряд ненависти.
– Да как же так...? Да что же это такое? Ведь и войны, слава богу, давно уже никакой нет. Шестьдесят лет тому назад отгремели её последние залпы, и страна наша хоть и расхристаная..., но не до такой же степени бедная, что бы на её главной трассе Москва – Санкт Петербург люди могли лицезреть такую картину...? Да что же это за отношение Родины к своему будущему? – воистину недоумевал я.
Всё это было из разряда – держи башню...
Передо мной стоял маленький и беззащитный человек, который показывал мне свою силу! Струны моей души дрогнули и жалобно в унисон запели, вокруг меня всё покачнулось...
– Да, умеет жизнь пустить настроение под откос – невольно ухмыльнулся я, схватив девочку на руки.
Я принялся греть её ножки, которые были холодные, как лёд.
– Как тебя звать, лапочка ты моя? – спросил я крохотное создание.
– Киля... – ответила мне девочка вся, дрожа от холода. (Кира) – как я разобрался позже.
– А чего это ты босиком по снегу-то бегаешь...? – запахнул я полами пуховика её ноги.
– А я не совсем босиком, у меня же тляпка есть, когда ножки замёлзнут, я их на тляпочке глею... – нежно пролепетало мне совершенно юное создание.
– О, господи милостливый, да что же это такое творится? Что ж это такое происходит в мире интернета и сотовой связи, высоких технологий и давно уже покорённого космоса, в стране, в которой был и развитой социализм и недоразвитый капитализм, и ещё многое чего было, и всего этого было так много, что девать было некуда, кроме как направить на благо людей... – от осознания чего на моих глазах выступили слёзы, а маленькая кроха, на которую часть лавины этого огромного блага и должна была снизойти, сидела сейчас у меня на руках в крепкий морозец босиком и без валенок.
– Господи! Ладно там, высокие дяди может быть, о чем-нибудь более важном тогда думали, а как же ты это допустил?! Как же у тебя руки-то так опустились...?! – обратил я свой взор на небо и три раза подряд мысленно перекрестился. – Господи, я понимаю, что ты всех нас приговорил к одному и тому же... Но как всё это понять при жизни...? – продолжал я слезящимися глазами смотреть высоко вверх. Я хотел спросить бога о чем-то ещё, но дальше от осознания бытия мои мысли совсем смялись и перепутались...
Держа девочку на руках, я уже грешным делом подумал, что это был коварный приём родителей заработать, таким образом, деньги на ребёнке, разжалобить до неузнаваемости прохожего и вытянуть из его кармана как можно больше, ведь кто же перед такой картиной-то устоит. Но здесь я самую малость оказался... не прав.
Когда у Киры отогрелись ножки, она стала мне показывать пальчиком в сторону оврага и говорить, что у неё в овражек скатилась Калечина-Малечина. Что такое Калечина-Малечина, я, по правде сказать – тогда ещё не знал.
– Ну, что ж, пойдём доставать твою Калечину-Малечину... – продолжая держать на руках девочку, я погладил её по голове, и мы с ней отправились к краю овражка, что был рядом с калиткой её дома.
Я крепко держал девочку на руках, когда мы спускались с ней по глубокому рыхлому снегу в неглубокий овражек.
– Ну, вот зе она лезыт, бели...
Я пошарил глазами по белой ровной и блестящей поверхности, но ничего, кроме школьной обломанной деревянной указки там не увидел.
– Да вот зе она... – по-детски картавя, указала она пальчиком на обломок учительского предмета.
– Так вот, какая она твоя Калечина-Малечина? – второй раз за день удивился я.
А пока мы выбирались из овражка, я получил полный инструктаж по пользованию этой штуковиной.
– Вот, сматли, белём Калечину-Малечину и ставим остлиём на пальчик и делжим, а потом приговариваем – Калечина-Малечина, стой вот так до вечера... – позабыв обо всём на свете, рассказывала мне маленькая девчушка.
Суть этой детской игры была с виду проста, она заключалась в том, что бы как можно дольше удержать указку на пальце вертикально. (Кстати, я потом так пробовал делать, но это оказалось совсем непросто).
Мы выбрались из овражка и направились к дому, я уже был готов высказать её родителям всё-то, что о них думаю, приоткрыл калитку, как вдруг на меня забрехал огромный лохматый задиристый пёс, но девочка прямо с моих рук очень быстро его успокоила.
– Замальчи злёбный Гектар (так звали барбоса), а то я сейчас как дам тебе в лоб Калечиной-Малечиной, узнаешь у меня, где раки зимуют...! – погрозила она собаке своим маленьким кулачком.
Местонахождение зимовки раков барбосу, вероятно, было совершенно неинтересно, он перестал лаять, и быстро свернувшись клубком, только и делал, что жалобно поскуливал.
Тут позади меня скрипнула калитка, я обернулся и увидел ещё молодую женщину с какими-то совершенно истерзанными жизнью глазами. Женщина на какое-то мгновение застыла на месте, а потом взяла девочку себе на руки.
Судя по покосившемуся дому, по местами завалившемуся забору, по разбитой двери, можно было сделать совершенно определённые выводы, что эта женщина живёт одна и её материальное благополучие находится на довольно таки низком уровне, а если же выразиться точнее, далеко, далеко за чертой бедности.
– Мамусик, но где ты так долго ходишь? – обняла мать девочка обеими руками. – Я тебя здала, здала, и пошла иглать с Калечиной-Малечиной, но упустила её в овлажек, а вот этот дядя её вытащил – крепко держала она в руках поломанную указку.
– Проходите, проходите, пожалуйста... – вежливо приглашала меня в дом женщина. – Опять ты одна убежала на улицу, я же тебе говорила, сиди дома на печке и жди меня – уже начала было сердиться женщина.
– А я здала, мам, плавда здала, но мне так захотелось поиглать на улице с Калечиной-Малечиной..., ты на меня не сердишься, ма...? – ласково трепала девчушка свою маму за волосы.
– Да не сержусь, горе ты моё... – поцеловала мать девочку.
Я зашел в дом, не спеша, огляделся.... Увиденным – я был просто убит наповал. Такой нищеты я ещё никогда не видел, чему и удивился за этот день в третий раз. Право – не знаю, как в этом доме вообще можно было жить...? Но девочка с матерью как-то в нём жили...
Та женщина оказалась одинокой переселенкой из бывшей союзной республики. Приехали они с девочкой, как говорится, в чем мать родила, все документы у них остались там, где они жили, восстанавливать их было делом долгим и сложным...
Я присел на шатающуюся табуретку, достал свой бумажник, извлёк оттуда денежную купюру хорошего достоинства, которую мне вдруг стало совершенно не жалко, а потом, немного подумав, достал ещё одну и положил на стол.
– Да что вы милый человек, не надо... – от неожиданности накатились слёзы на глаза женщины. – Да чем же мы вам отдавать-то будем...? – не то плакала, не то радовалась она.
– В следующий раз буду проезжать мимо, обязательно к вам загляну, и валенки девочке обязательно купите... – закрывал я за собою двери.
Подходя к машине, я вдруг поймал себя на мысли, что я ещё не совсем разучился удивляться.
Этот случай оставил мрачные воспоминания в моей памяти, он заслужил того, что бы о нём помнили. Создавшееся настроение от всего этого прямиком попало мне в душу, породив всевозможные отзвуки...
Много я повидал в жизни, многое пережил, но этот случай как-то по особенному меня тронул, засев в моей памяти острой, огромной больной занозой.
В феврале проездом из Питера я специально остановился возле этого дома, но его окна оказались забиты.
Андрей Днепровский-Безбашенный.
22 мая 2006 г.