Довлатов Сергей. Представление

...На КПП сидели трое. Опер Борташевич тасовал измятые, лоснящиеся
карты. Караульный Гусев пытался уснуть, не вынимая изо рта зажженной
сигареты. Я ждал, когда закипит обложенный сухарями чайник. Борташевич вяло
произнес:
-- Ну, хорошо, возьмем, к примеру, баб. Допустим, ты с ней по-хорошему:
кино, бисквиты, разговоры... Цитируешь ей Гоголя с Белинским... Какую-нибудь
блядскую оперу посещаешъ... Потом, естественно, в койку. А мадам тебе в
ответ: женись, паскуда! Сначала загс, а потом уж низменные инстинкты...
Инстинкты, видишь ли, ее не устраивают. А если для меня это святое, что
тогда?!.
-- Опять-таки жиды,-- добавил караульный.
-- Чего -- жиды? -- не понял Борташевич.
-- Жиды, говорю, повсюду. От Райкина до Карла Маркса... Плодятся, как
опята... К примеру, вендиспансер на Чебью. Врачи -- евреи, пациенты --
русские. Это по-коммунистически?
Тут позвонили из канцелярии. Борташевич поднял трубку и говорит:

-- Тебя.
Я услышал голос капитана Токаря:
-- Зайдите ко мне, да побыстрей.
-- Товарищ капитан,-- сказал я,-- уже, между прочим, девятый час.
-- А вы, -- перебил меня капитан, -- служите Родине только до шести?!
-- Для чего же тогда составляются графики? Мне завтра утром на службу
выходить.
-- Завтра утром вы будете на Ропче. Есть задание начальника штаба --
доставить одного клиента с ропчинской пересылки. Короче, жду...
-- Куда это тебя? -- спросил Борташевич.
-- Надо с Ропчи зека отконвоировать.
-- На пересуд?
-- Не знаю.
-- По уставу нужно ездить вдвоем.
-- А что в охране делается по уставу? По уставу только на гауптвахту
сажают. Гусев приподнял брови:
-- Кто видел, чтобы еврей сидел на гауптвахте?
-- Дались тебе евреи, -- сказал Борташевич,-- надоело. Ты посмотри на
русских. Взглянешь и остолбенеешь.
-- Не спорю, -- откликнулся Гусев... Неожиданно закипел чайник. Я
переставил его на кровельный лист возле сейфа.
-- Ладно, пойду...
Борташевич вытащил карту, посмотрел и говорит:
-- Ого! Тебя ждет пиковая дама.

Затем добавил:
-- Наручники возьми.
Я взял...
Я шел через зону, хотя мог бы обойти ее по тропе нарядов. Вот уже год я
специально хожу по зоне ночью. Все надеюсь привыкнуть к ощущению страха.
Проблема личной храбрости у нас стоит довольно остро. Рекордсменами в этом
деле считаются литовцы и татары.
Возле инструменталки я слегка замедлил ша-ги. Тут по ночам собирались
чифиристы.
Жестяную солдатскую кружку наполняли водой. Высыпали туда пачку чаю.
Затем опускали в кружку бритвенное лезвие на длинной стальной проволоке.
Конец ее забрасывали на провода высоковольтной линии. Жидкость в кружке
закипала через две секунды.
Бурый напиток действовал подобно алкоголю. Люди начинали возбужденно
жестикулировать, кричать и смеяться без повода.
Серьезных опасений чифиристы не внушали. Серьезные опасения внушали те,
которые могли зарезать и без чифиря...
Во мраке шевелились тени. Я подошел ближе. Заключенные сидели на
картофельных ящиках вокруг чифирбака. Завидев меня, стихли.
-- Присаживайся, начальник,--донеслось из темноты, -- самовар уже
готов.
-- Сидеть, -- говорю, -- это ваша забота.
-- Грамотный, -- ответил тот же голос.
-- Далеко пойдет, -- сказал второй.
-- Не дальше вахты, -- усмехнулся третий...

Все нормально, подумал я. Обычная смесь дружелюбия и ненависти. А ведь
сколько я перетаскал им чая, маргарина, рыбных консервов...
Закурив, я обогнул шестой барак и вышел к лагерной узкоколейке. Из
темноты выплыло розовое окно канцелярии.
Я постучал. Мне отворил дневальный. В руке он держал яблоко.
Из кабинета выглянул Токарь и говорит:
-- Опять жуете на посту, Барковец?!
-- Ничего подобного, товарищ капитан, -- возразил, отвернувшись,
дневальный.
-- Что я, не вижу?! Уши шевелятся... Позавчера вообще уснули...
-- Я не спал, товарищ капитан. Я думал. Больше это не повторится.
-- А жаль, -- неожиданно произнес Токарь и добавил, обращаясь ко мне:
-- Входите. Я вошел, доложил как положено.
-- Отлично, -- сказал капитан, затягивая ремень, -- вот документы,
можете ехать. Доставите сюда зека по фамилии Гурин. Срок -- одиннадцать лет.
Пятая судимость. Человек в законе, будьте осторожны.
-- Кому, -- спрашиваю, -- он вдруг понадобился? Что, у нас своих
рецидивистов мало?
-- Хватает, -- согласился Токарь.
-- Так в чем же дело?
-- Не знаю. Документы поступили из штаба части.
Я развернул путевой лист. В графе "назначение" было указано:
"Доставить на шестую подкомандировку Гурина Федора Емельяновича в
качестве исполнителя роли Ленина..."
-- Что это значит?
-- Понятия не имею. Лучше у замполита спросите. Наверное, постановку
готовят к шестидесятилетию советской власти. Вот и пригласили гастролера.
Может, талант у него или будка соответствующая... Не знаю. Пока что
доставьте его сюда, а там разберемся. Если что, применяйте оружие. С
богом!..
Я взял бумаги, козырнул и удалился.
К Ропче мы подъехали в двенадцатом часу. Поселок казался мертвым. Из
темноты глухо лаяли собаки.
Водитель лесовоза спросил:
-- Куда тебя погнали среди ночи? Ехал бы с утра.
Пришлось ему объяснять:
-- Так я назад поеду днем. А так пришлось бы ночью возвращаться. Да еще
в компании с опасным рецидивистом.
-- Не худший вариант, -- сказал шофер. Затем прибавил:
-- У нас в леспромхозе диспетчеры страшнее зеков.
-- Бывает, -- говорю. Мы попрощались...
Я разбудил дневального на вахте, показал ему бумаги. Спросил, где можно
переночевать? Дневальный задумался:

-- В казарме шумно. Среди ночи конвойные бригады возвращаются. Займешь
чужую койку, могут и ремнем перетянуть... А на питомнике собаки лают.
-- Собаки -- это уже лучше, -- говорю.
-- Ночуй у меня. Тут полный кайф. Укроешься тулупом. Подменный явится к
семи...
Я лег, поставил возле топчана консервную банку и закурил...
Главное -- не вспоминать о доме. Думать о каких-то насущных проблемах.
Вот, например, папиросы кончаются. А дневальный вроде бы не курит...
Я спросил:
-- Ты что, не куришь?
-- Угостишь, так закурю.
Еще не легче...
Дневальный пытался заговаривать со мной:
-- А правда, что у вас на "шестерке" солдаты коз дерут?
-- Не знаю. Вряд ли... Зеки, те балуются.
-- По-моему, уж лучше в кулак.
-- Дело вкуса...
-- Ну ладно. -- пощадил меня дневальный, -- спи. Здесь тихо...
Насчет тишины дневальный ошибся. Вахта примыкала к штрафному изолятору.
Там среди ночи проснулся арестованный зек. Он скрежетал наручниками и
громко пел:
"А я иду, шагаю по Москве..."
-- Повело кота на блядки, -- заворчал дневальный.

Он посмотрел в глазок и крикнул:
-- Агеев, хезай в дуло и ложись! Иначе финтилей под глаз навешу! В
ответ донеслось:
-- Начальник, сдай рога в каптерку! Дневальный откликнулся витиеватым
матерным перебором.
-- Сосал бы ты по девятой усиленной, -- реагировал зек...
Концерт продолжался часа два. Да еще и папиросы кончились.
Я подошел к глазку и спросил:
-- Нет ли у вас папирос или махорки?
-- Вы кто? -- поразился Агеев.
-- Командированный с шестого лагпункта.
-- А я думал -- студент... На "шестерке" все такие культурные?
-- Да, -- говорю, -- когда остаются без папирос.
-- Махорки навалом. Я суну под дверь... Вы случайно не из Ленинграда?
-- Из Ленинграда.
-- Земляк... Я так и подумал. Остаток ночи прошел в разговорах...
Наутро я разыскал оперуполномоченного Долбенко. Предъявил ему свои
бумаги. Он сказал:
-- Позавтракайте и ждите на вахте. Оружие при вас? Это хорошо...
В столовой мне дали чаю и булки. Каши не хватило. Зато я получил на
дорогу кусок сала и луковицу. А знакомый инструктор отсыпал мне десяток
папирос.
Я просидел на вахте до развода конвойных бригад.
Дневального сменили около восьми. В изоляторе было тихо. Зек отсыпался
после бессонной ночи.
Наконец я услышал:
-- Заключенный Гурин с вещами! Звякнули штыри в проходном коридоре. На
вахту зашел оперативник с моим подопечным.
-- Распишись,-- говорит.-- Оружие при тебе?
Я расстегнул кобуру.
Зек был в наручниках.
Мы вышли на крыльцо. Зимнее солнце ослепило меня. Рассвет наступил
внезапно. Как всегда...
На пологом бугре чернели избы. Дым над крышами поднимался вертикально.
Я сказал Гурину:
-- Ну, пошли.
Он был небольшого роста, плотный. Под шапкой ощущалась лысина.
Засаленная ватная телогрейка блестела на солнце.