Довлатов Сергей. Рыжий

Сергей Довлатов
Рыжий

   Поэты, как известно, любят одиночество. Еще больше любят поговорить на эту тему в хорошей компании. Полчища сплоченных анахоретов бродят из одной компании в другую…
   Уфлянд любит одиночество без притворства. Я не помню другого человека, столь мало заинтересованного в окружающих. Он и в гости-то зовет своеобразно.
   Звонит:
   – Ты вечером свободен?
   – Да. А что?
   – Все равно должен явиться Охапкин (талантливый ленинградский поэт). Приходи и ты… Мол, вечер испорчен, чего уж теперь…
   А встречает радушно. И выпивки хватает (явление при нынешнем алкогольном размахе – уникальное). И на рынке успел побывать – малосольные огурцы, капуста… И все-таки чуткий услышит:
   «С тобой, брат, хорошо, а одному лучше…» Я об Уфлянде слышал давно. С пятьдесят восьмого года. И все, что слышал, казалось невероятным.
   …Уфлянд (вес 52 кг) избил нескольких милиционеров…
   …Уфлянд разрушил капитальную стену и вмонтировал туда холодильник…
   …Дрессирует аквариумных рыб…
   …Пошил собственными руками элегантный костюм…
   …Работает в географическом музее… экспонатом…
   …Выучился играть на клавесине…
   …Экспонирует свои рисунки в Эрмитаже…
   Ну и, конечно, цитировались его стихи. Уфлянда можно читать по-разному. На разных уровнях. Во-первых, его стихи забавны. (Это для так называемого широкого читателя.) Написаны энергично и просто. И подтекст в них едва уловим:

 
…В целом люди прекрасны.
Одеты по моде.
Основная их масса
Живет на свободе…
 

   Есть такое филологическое понятие – сказ. Это когда писатель создает лирического героя и от его имени высказывается. Так писал Зощенко (не всегда). Так пишет Уфлянд. Его лирический герой – простодушный усердный балбес, вполне довольный жизнью:

 
…Каждый Богу помогает,
Исполняя свой обряд.
Люди сена избегают,
Кони мяса не едят.
Гости пьют вино с закуской.
Тот под лавку загудел.
Тот – еврей. Тот, вроде, – русский.
(Каждый свой избрал удел…)
 

   В сфере досужих интересов героя – политика, народное хозяйство:

 
…Неверностью итогов в каждой смете,
заведомо неправильными данными,
не бюрократы ль извели до смерти
товарищей Калинина и Жданова?..
 

   Герой не чужд искусству:

 
…Что делать, если ты художник слабый?
Учиться в Лондоне, Берлине или Риме?
Что делать, если не хватает славы?
Жениться на известной балерине?..
 

   Личная жизнь героя многогранна:

 
…Она меня за жадность презирает,
поэтому-то я с другой живу.
Когда моя жена белье стирает,
я повторяю, глядя на жену:
«Ты женщина. Ты любишь из-за денег.
Поэтому глаза твои темны.
Слова, которыми тебя заденешь,
еще людьми не изобретены…»
 

   В общем, сказ, ирония, подвох… Изнанка пафоса… Знакомая традиция, великие учителя. Ломоносов, Достоевский, Минаев, Саша Черный, группа Обэриу… Мрачные весельчаки обернуты долго ждали своих исследователей. Кажется, дождались (Мейлах, Эрль). Дождется и Уфлянд. Я не филолог, мне это трудно…
   Повторяю, Уфлянд человек загадочный. Порою мне кажется, ему открыт доступ в иные миры. Недаром он так любит читать астрономические книги.
   Все говорят – экстраверт, интроверт. Экстраверт – это значит – душа нараспашку. Интроверт – все пуговицы застегнуты. Но как часто убогие секреты рядятся в полиэтиленовые одежды молчаливой сдержанности. А истинные тайны носят броню откровенности и простодушия…
   Семейная драма Уфлянда тоже неординарна. Жена его, добрая милая Галя, попрекает мужа трудолюбием:
   – Все пишет, пишет… Хоть бы напился!..
   Мало кто замечает, что Уфлянд – рыжий. Почти такой же, как Бродский…
   Может, вылепить его из парадоксов? Веселый мизантроп… Тщедушный богатырь… Не получается. Две краски в парадоксе. А в Уфлянде больше семи…
   Помню, сижу в «Костре». Вбегает ответственный секретарь – Кокорина:
   – Вы считаете, это можно печатать?
   – Вполне, – отвечаю.
   Речь идет о «Жалобе людоеда». Молодой людоед разочарован в жизни. Пересматривает свои установки. Кается:

 
Отца и мать, я помню,
Съел в юные года,
И вот теперь я полный
И круглый сирота…
 

   – Вы считаете, эту галиматью можно печатать?
   – А что? Гуманное стихотворение… Против насилия…
   Идем к Сахарнову (главный редактор). Сахарнов хохотал минут пять. Затем высказался:
   – Печатать, конечно, нельзя.
   – Почему? Вы же только что смеялись?
   – Животным смехом… Чуждым животным смехом… Знаете что? Отпечатайте мне экземпляр на память…
   Почувствовал я как-то раз искушение счесть Уфлянда неумным. Мы прогуливались возле его дома. Я все жаловался – не печатают.
   – Я знаю, что нужно сделать, – вдруг произнес Уфлянд.
   – Ну?
   – Напиши тысячу замечательных рассказов. Хоть один да напечатают…
   Вот тут я и подумал – может, он дурак? Что мне один рассказ! И только потом меня осенило. Разные у нас масштабы и акценты. Я думал о единице, Уфлянд говорил о тысяче…
   Наконец-то появилась эта книжка ^[1]. Двадцатилетний труд легко умещается на ладони… И в стандартном почтовом конверте. Пошлю друзьям во Францию… Увидит ли ее сам автор? (Он живет в Ленинграде.)
   В конце же, цитируя Уфлянда, хочу многозначительно и грустно спросить:

 
А чем ты думаешь заняться,
Когда настанут холода?..