Понсон дю Террайль
Живой мертвец
(Полные похождения Рокамболя-18)
* * *
Дело происходило в 1823 году, зимой. В дом № 14, помещавшийся на площади Лувуа, вошел молодой офицер.
Он поднялся на второй этаж и вошел в слабо освещенную комнату, где лежала молодая красивая женщина и тихо стонала.
— Это ты, любезный Арман? — спросила она. Незнакомец подошел к больной и открыл свое лицо. Женщина громко вскрикнула, но незнакомец схватил ее за горло.
— Если ты не будешь молчать, я убью тебя.
— Подлец! — вскричала она, отталкивая от себя того, кого она называла мужем, дом которого она променяла на жалкую квартиру.
Он же сел спокойно в кресло и начал хладнокровно:
— Я вчера только приехал в Париж, и никто меня не знает, все уверены, что вы находитесь в нашем нормандском поместье, и никто не должен знать, что герцогиня де Фенестранж произвела на свет плод прелюбодеяния. Только мы трое знали это — я, вы и мой лучший друг Арман, который сделался впоследствии вашим любовником. Я встретил Армана, когда он шел за доктором, я его вызвал на дуэль. Он согласился и теперь лежит уже мертвый. Теперь зависит от вас, как вернуться без шума в наш отель.
Несчастная женщина не слышала уже слов герцога, ибо она лежала без чувств.
В два часа ночи раздались крики новорожденного, а мать его была без сознания.
Герцог с ребенком удалился.
Прошел месяц после описанной нами сцены, это было во время второй испанской войны.
Герцог де Фенестранж командовал отрядом, состоявшим из двух эскадронов гусар, и стоял в местечке Ояка в Коталейских горах.
Строгий блюститель порядка, он утверждал смертный приговор и приводил его в исполнение в продолжение двадцати четырех часов против жителей, принадлежавших к шайке гверильясов.
Между пленниками были старики, юноши и дети.
Один из них был человек лет около сорока, по-видимому, он принадлежал к арабскому племени.
Имя его — Жозеф Минос.
Жозеф не был испанским патриотом, не был гверильясом даже и не был честным гражданином. Читатель, вероятно, спросит, какими же судьбами он попал в плен вместе с шайкой гверильясов. Вот как это было.
Он был начальником бандитов, шайка его, пользуясь беспорядками войны, грабила население, поджигала дома и убивала жителей.
Он же, Жозеф, был влюблен в одну девицу по имени Долорес. Долорес была ужасно ревнива, а Жозеф волокита. Познакомившись как-то с молодой девицей, бандит увез ее в горы. Долорес, узнав об этом, решила наказать его и, когда он пришел к ней, всыпала ему в вино наркотического порошка.
Он заснул крепким сном, и в это время она выдала его.
Таким образом, Жозеф попал в число приговоренных к виселице.
Вдруг ночью Жозефа потребовали к полковнику.
— Если ты возьмешь этого ребенка на воспитание и сделаешь из него бандита, чтобы он попал впоследствии на виселицу, — я тебя прощу.
— Я согласен, — сказал бандит.
Итак, бандит сделался наставником и воспитателем сына, родившегося от преступной связи герцогини де Фенестранж и покойного Армана де Моревера.
Прошло четырнадцать лет после описанной мною сцены.
В селение Ояка въехала карета.
В ней сидела болезненная чахоточная женщина с мальчиком лет пятнадцати.
Один из офицеров остановил карету и спросил:
— Позвольте ваш паспорт, мадам.
— Я вдова маркиза де Моревера, а это мой сын, — отвечала больная дама.
Она подала офицеру письмо за подписью дона Рамона.
— Маркиза, — ответил офицер, отдавая ей письмо, — с этим вы безопасны здесь, но там, в горах, если вы решитесь сделать большой объезд, царствует бандит Жозеф Минос, и никто не может пройти около него, не заплатив дани.
Глаза ребенка засверкали, и он гордо посмотрел на мать.
— Мама, я защищу тебя.
— Надеюсь, дитя, но там их много, а ты один.
В это время содержательница гостиницы, молодая красивая женщина, следившая все время за маркизой, подошла к ней и сказала:
— Останьтесь ночевать у меня, маркиза, я вам дам хороший совет.
Наступила ночь.
В гостинице все уже спали, исключая маркизу де Моревер и содержательницу гостиницы.
— У меня тут бывает Педро, — сказала содержательница трактира, — он бывший погонщик мулов, который в минуту ревности убил любовника своей жены. Он вас проведет через горы, а при нем вы можете быть совершенно безопасны.
— А когда же он придет? — спросила маркиза.
— Сейчас.
Час спустя карета уже ехала по направлению к горам, на козлах ее сидел Педро, а внутри маркиза де Моревер со своим сыном.
— Мамаша, — проговорил Гастон де Моревер, — мне уже шестнадцать лет, пора, наконец, мне знать, как умер мой отец.
— Дитя мое, хоть я и дала себе слово не говорить вам об этом до того времени, когда вам стукнет двадцатый год, но я чувствую, что скоро должна распроститься с этим светом, и потому решаюсь вам открыть… Вот уже четырнадцать лет, как я оплакиваю вашего отца, которого любила и который во многом виноват передо мной. Счастливо я прожила с ним только год, а затем ваш отец разлюбил меня, и я сделалась самой несчастной женщиной. Так прошел год. Однажды утром ко мне позвонили. Я встала с постели, дотащилась до окна и увидела, что дом заполнен полицейскими, которые принесли носилки с трупом. Они принесли тело вашего отца, найденного на берегу Сены, подле Нового моста. Не могу вам выразить словами моего отчаяния, а затем жажды мести, овладевшей мною.
Три месяца билась полиция и все-таки ничего не могла сделать. Наконец, однажды вечером меня пригласили к префекту полиции.
— Маркиза, — сказал он, — ваш муж был честно убит на дуэли.
— Кем? — вскричала я.
— Мужем любовницы маркиза. Я молча удалилась.
— Но имя этого человека?! — вскричал Гастон де Моревер.
Не успела маркиза ответить, как карету окружила толпа вооруженных людей. Это были люди Жозефа Миноса. Благодаря Педро их тотчас же пропустили.
Маркиза продолжала тогда свой рассказ и передала своему сыну, что герцогиня де Фенестранж призналась, что у нее был сын от маркиза де Моревера, который был унесен герцогом сейчас же после родов.
— Так у меня есть брат? — вскричал молодой человек. Через четверть часа после этого карету снова остановили.
В карету просунулась голова мальчика лет пятнадцати.
При виде его маркиза упала в обморок, так он был похож на молодого маркиза Гастона де Моревера.
Пердито между тем воспитывался у Жозефа Миноса, и воспитывался так, как того хотел герцог.
В четырнадцать лет он уже был настоящим бандитом.
В тот день, когда проезжала маркиза де Моревер, Пердито, узнав о том, что в горах показалась карета, схватил мушкет и в сопровождении своей невесты, десятилетней цыганки Румии, отправился на дорогу.
Через четверть часа после этого Румия возвратилась одна и, прибежав к Жозефу Миносу, сообщила ему, что Педро и Пердито ссорятся из-за путешественников.
— Из-за чего?
— Педро взял под свое покровительство путешественников.
Минос нахмурился.
— Пердито хочет убить одного из них.
— Он, верно, не хочет платить выкуп?
— Нет, оттого, что Пердито не хочет, чтобы на этом свете был человек, как две капли воды похожий на него.
Жозеф Минос вздрогнул.
— Это нужно видеть, — сказал он, — пойдем.
Когда он дошел до кареты де Моревера и увидел молодого Гастона де Моревера, то он тотчас же догадался, что это был брат Пердито, и велел Педро проводить маркизу через горы.
Маркиза де Моревер тоже догадалась о происхождении Пердито и начала предлагать ему ехать с ней во Францию, где, по ее словам, ему было завещано большое состояние.
Но Пердито наотрез отказался от всего и сказал ей, что не выйдет из этих гор, где его воспитал Жозеф Минос.
Тогда маркиза де Моревер уехала.
При отъезде ее Пердито, находившийся в нескольких шагах от кареты, бросил на молодого маркиза де Моревера такой взгляд, который явно доказывал всю его ненависть к молодому французу.
Через пять лет после описанных нами событий в одно июньское утро в Байонну вошли два человека, мужчина и женщина.
Мужчине могло быть не более двадцати шести лет, а женщине только семнадцать-восемнадцать.
Они зашли в таверну под вывеской «Пиренеи», закусили там и оттуда прошли в почтамт.
Это были Пердито и Румия, спасшиеся каким-то чудом от смерти, тогда как все их товарищи-бандиты были захвачены в плен и убиты королевскими войсками.
Получив в почтамте конверт на свое имя, Пердито распечатал его и увидел, что в нем находятся два письма и пятьдесят тысяч франков в банковских билетах.
В письме, которое было приложено к этим деньгам, говорилось, чтобы он тотчас же снял с себя испанский костюм и, переодевшись, как одеваются французы, занял бы хороший номер в Тулузской гостинице и не распечатывал бы второго письма в течение целой недели, когда к ним в номер должен прийти один человек.
«Если же, — говорилось в письме, — этот человек не придет в течение недели, то Пердито должен прочитать и второе письмо и исполнить все, что там сказано».
Это письмо было без подписи.
— Что делать? — спросил Пердито у Румии.
— Исполнить то, что здесь написано, — ответила молодая красавица.
На другой день после этого в Байонну въехала щегольская почтовая карета, на козлах которой сидело два ливрейных лакея, и быстро покатилась по улицам города.
Проехав несколько улиц, карета повернула к почтамту и остановилась у подъезда шикарной Тулузской гостиницы. Из нее вышли мужчина и дама.
Кажется, будет излишним говорить, что это были Пердито и Румия.
Выйдя из кареты, Пердито занял лучший номер гостиницы и расписался в книге, поданной ему содержателем гостиницы, «дон Пердито-и-Минос-и-Ояка».
Поместившись в гостинице, он начал вести веселую жизнь и выезжать с Румией в театры и в окрестности Байонны.
В конце недели к ним в номер постучались, и вошел человек высокого роста, седой, платье его было застегнуто доверху, а в петлице виднелась ленточка ордена Почетного Легиона.
Вошедший обратился к Пердито со словами:
— Я тот, кого вы ждете!
Вернемся несколько назад.
Маркиза де Моревер умерла.
Гастон де Моревер привез ее тело в Париж и, похоронив, на другой же день после похорон отправился к герцогу де Фенестранжу и вызвал его на дуэль.
Герцог заметил ему, что юноша еще очень молод, но что он готов принять его предложение через пять лет.
Через пять лет после этого, когда Гастону минуло двадцать один год, он принял от нотариуса все, что было завещано ему его матерью, и прочитал ее последнюю волю, которая заключалась в том, чтобы он разыскал своего побочного брата и возвратил ему те два миллиона, которые были завещаны ему его родной матерью.
Гастон де Моревер поклялся исполнить это завещание своей матери и отправился опять к герцогу.
Но герцог был в отъезде и должен был приехать только через месяц.
Где же был в это время герцог де Фенестранж?
Он-то и пришел к Пердито и Румии.
Объяснив им, кто он, и то, что он требует от Пердито мщения Гастону де Мореверу, который будто бы украл у Пердито все его наследство в два миллиона, он увез их с собой путешествовать по Европе.
Дочитав до этого места, Мармузэ и Ванда остановились.
— Нужно справиться, однако, что делает Милон, — заметила Ванда.
— Я уверен, что он все еще сидит у дома прекрасной садовницы, которая, по моему мнению, и есть Румия, — ответил ей Мармузэ.
— Может быть, ну, так продолжай читать. Мармузэ продолжал.
«Срок, назначенный для возвращения герцога де Фенестранжа, уже прошел, а его все еще не было.
Маркиз Гастон де Моревер все время ожидал его возвращения.
Наконец, однажды он прочел в газетах, что корабль, на котором плыл герцог де Фенестранж, был выброшен бурей на скалы и разбит, причем погибли все пассажиры, плывшие на нем, и между ними герцог.
— Судьба сама распорядилась за меня, — подумал Гастон де Моревер и совершенно успокоился.
Года через три после этого, однажды ночью, он услышал на улице раздирающие душу крики. Он поспешил к тому месту, где они раздавались, и увидел карету и двух мужчин в масках, которые напали на сидевшую в ней даму.
Маркиз поспешил помочь ей и избавил от этих мужчин, которые тотчас же убежали.
Гастон де Моревер предложил незнакомке гостеприимство и покровительство.
Она рассказала ему, что эти мужчины — не кто иные, как ее брат и муж, бывший ювелиром, и что она сама уроженка Анжера, где отец ее имеет лавки.
Она была молода и замечательно хороша собой.
Через год после этого маркиза можно было очень часто встретить по ночам в Булонском лесу, куда он ездил всегда один и верхом.
Из Булонского леса он обыкновенно поворачивал по дороге в Сен-Клу, а оттуда по небольшой извилистой тропинке доезжал до одного уединенного маленького домика, известного у всех окрестных жителей под названием «дома англичанки».
Ровно за год перед этим этот домик был куплен одной молодой англичанкой, которая была одета в глубокий траур и не говорила ни на одном языке, кроме английского.
Она жила в этом домике под охраной двух лакеев.
Итак, Гастон де Моревер однажды ночью, по обыкновению, отправился в Сен-Клу, откуда проехал в хорошо известный ему дом англичанки.
Здесь, вероятно, он был своим человеком, потому что, подъехав к домику и соскочив с лошади, прямо прошел в ту комнату, где ждала его эта молодая женщина, которую все окрестные жители считали англичанкой.
— О, мой возлюбленный Гастон! — вскричала она на чистом французском языке, бросаясь к нему на шею.
Затем она увлекла маркиза в хорошенький небольшой будуар, где возле топившегося камина стояла голубая колыбелька с белыми занавесками.
Маркиз подошел к ней и стал любоваться спавшим в ней прелестным и здоровеньким ребенком.
После этого он обнял молодую женщину, поцеловал ее в лоб и спросил:
— Отчего, дорогой мой ангел, Жюльена, ты ждала меня с таким большим нетерпением?
— Оттого, что я боялась, мой милый Гастон.
— Чего, мой милый друг? — проговорил Гастон де Моревер, нежно целуя ее.
— Я видела сегодня около нашего домика двух каких-то мужчин, которые…
— Чего же ты боишься? Разве я не с тобой?
— Ах, если они придут сюда, я погибла. Они убьют меня.
— Пускай только попробуют прийти сюда! — вскричал маркиз, глаза которого блеснули страшной решимостью.
Читатель, конечно, догадывается, что Жюльена была той особой, которую он спас год тому назад от преследования двух мужчин.
Она осталась у маркиза Гастона де Моревера, но только с тем условием, чтобы он никогда не расспрашивал ее, кто она, и довольствовался бы только простым именем Жюльена.
— Я спасу тебя! Пусть только попробуют прийти, — повторял угрожающим тоном маркиз де Моревер.
— Нет, друг мой, мне необходимо переехать в другое место.
Он пробыл у нее тогда почти до самого рассвета и уехал, обещав приехать на другой день.
Жюльена сидела у окна и провожала его глазами, как вдруг около нее раздался чей-то пронзительный свист и почти в то же время мимо нее проскочила чья-то темная тень.
Жюльена вскрикнула и отскочила в глубину комнаты.
Но в ту же минуту в комнату ворвался человек среднего роста и бросился к ней.
— А, наконец-то ты попалась, — говорил он, — так-то ты исполняешь наши приказания.
— Я сперва хотела исполнять их, но теперь я не буду больше орудием ваших гнусных замыслов, — ответила ему энергично молодая женщина.
— Ну, так я убью тебя, — продолжал бандит Пердито, так как это был он.
— Не осмелитесь! — вскричала она, бросаясь к колыбели своего ребенка.
— А, ребенок, — проговорил бандит. — Теперь я все понимаю. Но он поплатится за тебя, — добавил он и бросился к колыбели.
Между Жюльеной и бандитом завязалась ужасная борьба. Молодая мать, как львица, защищала свое дитя и кинжалом нанесла Пердито несколько ран.
Но бандиту все-таки удалось выйти победителем из этой борьбы, и когда прибежали слуги, пробужденные шумом и криком, они нашли свою госпожу плавающей в луже крови, а бандита уже не было в комнате.
Жюльена была еще жива, она была поднята с полу и посажена в кресло. Она взяла клятву с своей горничной и лакея, что они сберегут ее ребенка до вечера и передадут его Гастону де Мореверу, который обещал ей приехать в это время.
Затем она сняла со своей шеи ключ и, подавая его горничной, сказала:
— Передайте его Гастону, пусть он отопрет им шкатулку, которая стоит на столе в моей комнате, и вынет оттуда рукопись, прочитав, он узнает всю тайну моей жизни.
Когда вечером приехал маркиз, он застал только труп своей милой Жюльены. Отчаяние Моревера не имело границ. Он выслал из комнаты горничную и лакея и стал читать рукопись.
В ней была написана подробная исповедь Жюльены о своей прошлой жизни.
В этой исповеди она сознавалась ему, что была сначала очень ветреной женщиной. Муж ее был преступник, из-за которого и она была замешана в одно уголовное дело и осуждена на каторгу. Ей удалось спастись при помощи одной замечательной двадцатитрехлетней красавицы, которая была тоже осуждена в ссылку.
Но это спасение стоило ей чересчур дорого.
С нее была взята клятва, что она будет беспрекословно слушаться и повиноваться в продолжение двух лет двум мужчинам и исполнять в точности все, что они будут приказывать ей.
Она поклялась в этом прахом своей матери и получила свободу.
«Месяц спустя, — писала Жюльена, — я была уже в Париже. А еще через месяц разыгралась комедия с каретой, когда вы были моим спасителем от той мнимой опасности, которая угрожала мне. Вы должны были погибнуть, и знаете ли вы, мой милый Гастон, какой ужасной смертью! Слушайте же!»
Но в эту самую минуту раздался выстрел, и маркиза де Моревера откинуло назад.
Свечи погасли, и Мореверу в лицо хлестнула струя колодной воды. В то же время перед окном появилась чья-то тень и вырвала у него из рук письмо Жюльены.
Маркиз лишился чувств.
Прошло с четверть часа — и наконец он очнулся.
В комнате был удушливый, едкий запах.
Маркиз де Моревер закричал. На его крик прибежал лакей со свечой в руке, но едва он отворил дверь, как вся комната, где лежала покойница, наполнилась голубоватым пламенем, как бы от воспламенения какого-нибудь горючего газа.
Взрыва, однако, не было.
Лакей, которого тоже охватило пламенем, спалившим ему волосы и бороду, выбежал из комнаты с громкими криками.
Моревер выскочил в окно. Вся комната пылала ярким огнем.
Выскочив в окно, маркиз не растерялся, бросился прямо в залу, где стояла колыбелька с ребенком, и, схватив его на руки, выбежал в сад. Еще одна минута — и ребенок погиб бы.
Пламя вырывалось уже из всех окон и, охватив занавеси, окружило двойной гирляндой труп несчастной Жюльены.
В саду Моревер передал ребенка горничной Дженни и велел ей спасать его. Дженни бросилась на другой конец сада. Дом уже был весь в огне.
Когда приехали пожарные, дом превратился уже в один большой костер.
Моревера почти без памяти привезли в Париж.
Он отпустил прислугу и отдал своего ребенка на воспитание одной кормилице. Благодаря этому ребенку я и познакомилась с Моревером и была замешана в эту таинственную историю, которая не окончилась даже и до сих пор».
«Я пишу эту историю для вас, Рокамболь, так как только на вас я возлагаю свою надежду.
Вам известно мое прошлое.
Пять лет я провела в доме для умалишенных и вышла оттуда здоровой и раскаявшейся.
Тюркуаза превратилась в Дженни-работницу.
Я решилась жить честно».
Далее в этой рукописи описано, что Тюркуаза имела соседкой молодую женщину, у которой-то и находился ребенок Моревера, постоянно боявшегося, что его отнимут у него. Моревер посещал своего ребенка очень часто и тут-то и сошелся с ней.
Они прожили около года в чаду упоенья от счастья. Моревер, постоянно боявшийся за своего ребенка, привел однажды Тюркуазу в свой отель и, указав ей там на один ящик, служивший подставкой для цветов, сообщил, что в нем хранится документ на полтораста тысяч франков годового дохода.
— Если со мной что-нибудь случится, — сказал он, — тогда ты передашь его моему сыну.
— Но как же я проникну в дом? — спросила она.
— Я завещал всем своим приближенным что-нибудь на память, — ответил он, — и тебе придется получить эти два ящика.
«Через несколько лет после этого, — писала Тюркуаза, — Моревер получил письмо из Лондона, в котором его уведомляли, что маркиз сильно ошибается, думая, что герцог де Фенестранж умер. Герцог жив, и если только маркиз Моревер хочет по-прежнему отомстить ему, то ему стоит только приехать в Лондон, отыскать там в Уипнинге кабак под названием „Король Георг“ и спросить у хозяина его Канькража сведений о герцоге.
Маркиз в тот же день собрался и уехал.
Это, конечно, оказалось только мистификацией, что я и узнала из депеши, которую получила на другой день от него.
Но Моревер не возвращался.
В кабаке «Король Георг» он познакомился с цыганкой, которая плясала там, и был обворожен ею.
Это была Румия.
Она перевезла Моревера к себе в отель и в продолжение трех месяцев отравляла его опиумом.
Через три месяца, когда она бросила его, Моревер был почти помешан.
Он вернулся ко мне в Париж, и только пришел в себя, как встретился снова с Румией, которая увезла его опять с собой из Парижа.
Если вы отыщете Моревера, то спасите его, а если нет, то отомстите за него.
Тюркуаза».
Сбоку этого письма было приписано рукой Рокамболя:
В это время на пороге комнаты показалось еще одно новое лицо — это был посланный от Рокамболя, принесший письмо на имя Ванды и Мармузэ.
Этим письмом Рокамболь уведомлял их, что они должны исполнить то, что заключалось в нем.
Посмотрим теперь, что было с Моревером.
Румия увезла его опять с собой, сперва в Лондон, а потом на корабль, снаряженный по приказанию и за счет герцога де Фенестранжа.
Пердито был убит маркизом де Моревером, и набальзамированный труп его увезен герцогом де Фенестранжем, а Гастон де Моревер остался на корабле во власти ужасной цыганки, которая не могла забыть своего возлюбленного жениха и поклялась в ужасной мести маркизу де Мореверу.
После этого Мармузэ, Ванда и Милон условились действовать по приказанию Рокамболя.
— Раньше всего,—заметила Ванда,—надо взять мальчика из того пансиона, куда его поместил Рокамболь.
— Сделайте это, а я покуда постаралось узнать, где дом Моревера, — сказал Мармузэ и уехал.
Но прекрасная садовница упредила. Ванду, успев раньше захватить этого ребенка, и даже заманила Ванду к себе.
Мармузэ был в отчаянии, но ему, наконец, удалось захватить дона Рамона, который был переодет кучером, и узнать от него, что Румия держит Моревера у себя в Мандэ, куда привезла также его ребенка и Ванду.
— В ее дом, — говорил мнимый супруг прекрасной садовницы, — можно пробраться только через колодец.
— Хорошо, я проверю твои слова, — заметил Мармузэ и, оставив дона Рамона на попечение Милона, помчался в Мандэ.
Стемнело, а он все не возвращался.
Милон начинал уже беспокоиться об его участи.
— Надо зажечь свечку, — подумал он и вышел в другую комнату за спичкой.
Когда он вернулся назад, в комнате, где был дон Рамон, распространялся какой-то удушливый запах.
— Что бы это могло быть? — подумал Милон и только высек искру, как вся комната осветилась пламенем.
Через несколько минут весь дом уже горел. Милон бросился искать пленника, но испанца уже не было.
Отчаяние Милона не имело границ.
— Если он спасся, — думал он, — то Ванда и Мармузэ погибли.
Бедный Милон зарыдал.
Но в эту минуту кто-то положил ему на плечо руку.
Милон поднял голову и вскочил.
— Рокамболь! — вскричал он.
Он поднялся на второй этаж и вошел в слабо освещенную комнату, где лежала молодая красивая женщина и тихо стонала.
— Это ты, любезный Арман? — спросила она. Незнакомец подошел к больной и открыл свое лицо. Женщина громко вскрикнула, но незнакомец схватил ее за горло.
— Если ты не будешь молчать, я убью тебя.
— Подлец! — вскричала она, отталкивая от себя того, кого она называла мужем, дом которого она променяла на жалкую квартиру.
Он же сел спокойно в кресло и начал хладнокровно:
— Я вчера только приехал в Париж, и никто меня не знает, все уверены, что вы находитесь в нашем нормандском поместье, и никто не должен знать, что герцогиня де Фенестранж произвела на свет плод прелюбодеяния. Только мы трое знали это — я, вы и мой лучший друг Арман, который сделался впоследствии вашим любовником. Я встретил Армана, когда он шел за доктором, я его вызвал на дуэль. Он согласился и теперь лежит уже мертвый. Теперь зависит от вас, как вернуться без шума в наш отель.
Несчастная женщина не слышала уже слов герцога, ибо она лежала без чувств.
В два часа ночи раздались крики новорожденного, а мать его была без сознания.
Герцог с ребенком удалился.
Прошел месяц после описанной нами сцены, это было во время второй испанской войны.
Герцог де Фенестранж командовал отрядом, состоявшим из двух эскадронов гусар, и стоял в местечке Ояка в Коталейских горах.
Строгий блюститель порядка, он утверждал смертный приговор и приводил его в исполнение в продолжение двадцати четырех часов против жителей, принадлежавших к шайке гверильясов.
Между пленниками были старики, юноши и дети.
Один из них был человек лет около сорока, по-видимому, он принадлежал к арабскому племени.
Имя его — Жозеф Минос.
Жозеф не был испанским патриотом, не был гверильясом даже и не был честным гражданином. Читатель, вероятно, спросит, какими же судьбами он попал в плен вместе с шайкой гверильясов. Вот как это было.
Он был начальником бандитов, шайка его, пользуясь беспорядками войны, грабила население, поджигала дома и убивала жителей.
Он же, Жозеф, был влюблен в одну девицу по имени Долорес. Долорес была ужасно ревнива, а Жозеф волокита. Познакомившись как-то с молодой девицей, бандит увез ее в горы. Долорес, узнав об этом, решила наказать его и, когда он пришел к ней, всыпала ему в вино наркотического порошка.
Он заснул крепким сном, и в это время она выдала его.
Таким образом, Жозеф попал в число приговоренных к виселице.
Вдруг ночью Жозефа потребовали к полковнику.
— Если ты возьмешь этого ребенка на воспитание и сделаешь из него бандита, чтобы он попал впоследствии на виселицу, — я тебя прощу.
— Я согласен, — сказал бандит.
Итак, бандит сделался наставником и воспитателем сына, родившегося от преступной связи герцогини де Фенестранж и покойного Армана де Моревера.
Прошло четырнадцать лет после описанной мною сцены.
В селение Ояка въехала карета.
В ней сидела болезненная чахоточная женщина с мальчиком лет пятнадцати.
Один из офицеров остановил карету и спросил:
— Позвольте ваш паспорт, мадам.
— Я вдова маркиза де Моревера, а это мой сын, — отвечала больная дама.
Она подала офицеру письмо за подписью дона Рамона.
— Маркиза, — ответил офицер, отдавая ей письмо, — с этим вы безопасны здесь, но там, в горах, если вы решитесь сделать большой объезд, царствует бандит Жозеф Минос, и никто не может пройти около него, не заплатив дани.
Глаза ребенка засверкали, и он гордо посмотрел на мать.
— Мама, я защищу тебя.
— Надеюсь, дитя, но там их много, а ты один.
В это время содержательница гостиницы, молодая красивая женщина, следившая все время за маркизой, подошла к ней и сказала:
— Останьтесь ночевать у меня, маркиза, я вам дам хороший совет.
Наступила ночь.
В гостинице все уже спали, исключая маркизу де Моревер и содержательницу гостиницы.
— У меня тут бывает Педро, — сказала содержательница трактира, — он бывший погонщик мулов, который в минуту ревности убил любовника своей жены. Он вас проведет через горы, а при нем вы можете быть совершенно безопасны.
— А когда же он придет? — спросила маркиза.
— Сейчас.
Час спустя карета уже ехала по направлению к горам, на козлах ее сидел Педро, а внутри маркиза де Моревер со своим сыном.
— Мамаша, — проговорил Гастон де Моревер, — мне уже шестнадцать лет, пора, наконец, мне знать, как умер мой отец.
— Дитя мое, хоть я и дала себе слово не говорить вам об этом до того времени, когда вам стукнет двадцатый год, но я чувствую, что скоро должна распроститься с этим светом, и потому решаюсь вам открыть… Вот уже четырнадцать лет, как я оплакиваю вашего отца, которого любила и который во многом виноват передо мной. Счастливо я прожила с ним только год, а затем ваш отец разлюбил меня, и я сделалась самой несчастной женщиной. Так прошел год. Однажды утром ко мне позвонили. Я встала с постели, дотащилась до окна и увидела, что дом заполнен полицейскими, которые принесли носилки с трупом. Они принесли тело вашего отца, найденного на берегу Сены, подле Нового моста. Не могу вам выразить словами моего отчаяния, а затем жажды мести, овладевшей мною.
Три месяца билась полиция и все-таки ничего не могла сделать. Наконец, однажды вечером меня пригласили к префекту полиции.
— Маркиза, — сказал он, — ваш муж был честно убит на дуэли.
— Кем? — вскричала я.
— Мужем любовницы маркиза. Я молча удалилась.
— Но имя этого человека?! — вскричал Гастон де Моревер.
Не успела маркиза ответить, как карету окружила толпа вооруженных людей. Это были люди Жозефа Миноса. Благодаря Педро их тотчас же пропустили.
Маркиза продолжала тогда свой рассказ и передала своему сыну, что герцогиня де Фенестранж призналась, что у нее был сын от маркиза де Моревера, который был унесен герцогом сейчас же после родов.
— Так у меня есть брат? — вскричал молодой человек. Через четверть часа после этого карету снова остановили.
В карету просунулась голова мальчика лет пятнадцати.
При виде его маркиза упала в обморок, так он был похож на молодого маркиза Гастона де Моревера.
Пердито между тем воспитывался у Жозефа Миноса, и воспитывался так, как того хотел герцог.
В четырнадцать лет он уже был настоящим бандитом.
В тот день, когда проезжала маркиза де Моревер, Пердито, узнав о том, что в горах показалась карета, схватил мушкет и в сопровождении своей невесты, десятилетней цыганки Румии, отправился на дорогу.
Через четверть часа после этого Румия возвратилась одна и, прибежав к Жозефу Миносу, сообщила ему, что Педро и Пердито ссорятся из-за путешественников.
— Из-за чего?
— Педро взял под свое покровительство путешественников.
Минос нахмурился.
— Пердито хочет убить одного из них.
— Он, верно, не хочет платить выкуп?
— Нет, оттого, что Пердито не хочет, чтобы на этом свете был человек, как две капли воды похожий на него.
Жозеф Минос вздрогнул.
— Это нужно видеть, — сказал он, — пойдем.
Когда он дошел до кареты де Моревера и увидел молодого Гастона де Моревера, то он тотчас же догадался, что это был брат Пердито, и велел Педро проводить маркизу через горы.
Маркиза де Моревер тоже догадалась о происхождении Пердито и начала предлагать ему ехать с ней во Францию, где, по ее словам, ему было завещано большое состояние.
Но Пердито наотрез отказался от всего и сказал ей, что не выйдет из этих гор, где его воспитал Жозеф Минос.
Тогда маркиза де Моревер уехала.
При отъезде ее Пердито, находившийся в нескольких шагах от кареты, бросил на молодого маркиза де Моревера такой взгляд, который явно доказывал всю его ненависть к молодому французу.
Через пять лет после описанных нами событий в одно июньское утро в Байонну вошли два человека, мужчина и женщина.
Мужчине могло быть не более двадцати шести лет, а женщине только семнадцать-восемнадцать.
Они зашли в таверну под вывеской «Пиренеи», закусили там и оттуда прошли в почтамт.
Это были Пердито и Румия, спасшиеся каким-то чудом от смерти, тогда как все их товарищи-бандиты были захвачены в плен и убиты королевскими войсками.
Получив в почтамте конверт на свое имя, Пердито распечатал его и увидел, что в нем находятся два письма и пятьдесят тысяч франков в банковских билетах.
В письме, которое было приложено к этим деньгам, говорилось, чтобы он тотчас же снял с себя испанский костюм и, переодевшись, как одеваются французы, занял бы хороший номер в Тулузской гостинице и не распечатывал бы второго письма в течение целой недели, когда к ним в номер должен прийти один человек.
«Если же, — говорилось в письме, — этот человек не придет в течение недели, то Пердито должен прочитать и второе письмо и исполнить все, что там сказано».
Это письмо было без подписи.
— Что делать? — спросил Пердито у Румии.
— Исполнить то, что здесь написано, — ответила молодая красавица.
На другой день после этого в Байонну въехала щегольская почтовая карета, на козлах которой сидело два ливрейных лакея, и быстро покатилась по улицам города.
Проехав несколько улиц, карета повернула к почтамту и остановилась у подъезда шикарной Тулузской гостиницы. Из нее вышли мужчина и дама.
Кажется, будет излишним говорить, что это были Пердито и Румия.
Выйдя из кареты, Пердито занял лучший номер гостиницы и расписался в книге, поданной ему содержателем гостиницы, «дон Пердито-и-Минос-и-Ояка».
Поместившись в гостинице, он начал вести веселую жизнь и выезжать с Румией в театры и в окрестности Байонны.
В конце недели к ним в номер постучались, и вошел человек высокого роста, седой, платье его было застегнуто доверху, а в петлице виднелась ленточка ордена Почетного Легиона.
Вошедший обратился к Пердито со словами:
— Я тот, кого вы ждете!
Вернемся несколько назад.
Маркиза де Моревер умерла.
Гастон де Моревер привез ее тело в Париж и, похоронив, на другой же день после похорон отправился к герцогу де Фенестранжу и вызвал его на дуэль.
Герцог заметил ему, что юноша еще очень молод, но что он готов принять его предложение через пять лет.
Через пять лет после этого, когда Гастону минуло двадцать один год, он принял от нотариуса все, что было завещано ему его матерью, и прочитал ее последнюю волю, которая заключалась в том, чтобы он разыскал своего побочного брата и возвратил ему те два миллиона, которые были завещаны ему его родной матерью.
Гастон де Моревер поклялся исполнить это завещание своей матери и отправился опять к герцогу.
Но герцог был в отъезде и должен был приехать только через месяц.
Где же был в это время герцог де Фенестранж?
Он-то и пришел к Пердито и Румии.
Объяснив им, кто он, и то, что он требует от Пердито мщения Гастону де Мореверу, который будто бы украл у Пердито все его наследство в два миллиона, он увез их с собой путешествовать по Европе.
Дочитав до этого места, Мармузэ и Ванда остановились.
— Нужно справиться, однако, что делает Милон, — заметила Ванда.
— Я уверен, что он все еще сидит у дома прекрасной садовницы, которая, по моему мнению, и есть Румия, — ответил ей Мармузэ.
— Может быть, ну, так продолжай читать. Мармузэ продолжал.
«Срок, назначенный для возвращения герцога де Фенестранжа, уже прошел, а его все еще не было.
Маркиз Гастон де Моревер все время ожидал его возвращения.
Наконец, однажды он прочел в газетах, что корабль, на котором плыл герцог де Фенестранж, был выброшен бурей на скалы и разбит, причем погибли все пассажиры, плывшие на нем, и между ними герцог.
— Судьба сама распорядилась за меня, — подумал Гастон де Моревер и совершенно успокоился.
Года через три после этого, однажды ночью, он услышал на улице раздирающие душу крики. Он поспешил к тому месту, где они раздавались, и увидел карету и двух мужчин в масках, которые напали на сидевшую в ней даму.
Маркиз поспешил помочь ей и избавил от этих мужчин, которые тотчас же убежали.
Гастон де Моревер предложил незнакомке гостеприимство и покровительство.
Она рассказала ему, что эти мужчины — не кто иные, как ее брат и муж, бывший ювелиром, и что она сама уроженка Анжера, где отец ее имеет лавки.
Она была молода и замечательно хороша собой.
Через год после этого маркиза можно было очень часто встретить по ночам в Булонском лесу, куда он ездил всегда один и верхом.
Из Булонского леса он обыкновенно поворачивал по дороге в Сен-Клу, а оттуда по небольшой извилистой тропинке доезжал до одного уединенного маленького домика, известного у всех окрестных жителей под названием «дома англичанки».
Ровно за год перед этим этот домик был куплен одной молодой англичанкой, которая была одета в глубокий траур и не говорила ни на одном языке, кроме английского.
Она жила в этом домике под охраной двух лакеев.
Итак, Гастон де Моревер однажды ночью, по обыкновению, отправился в Сен-Клу, откуда проехал в хорошо известный ему дом англичанки.
Здесь, вероятно, он был своим человеком, потому что, подъехав к домику и соскочив с лошади, прямо прошел в ту комнату, где ждала его эта молодая женщина, которую все окрестные жители считали англичанкой.
— О, мой возлюбленный Гастон! — вскричала она на чистом французском языке, бросаясь к нему на шею.
Затем она увлекла маркиза в хорошенький небольшой будуар, где возле топившегося камина стояла голубая колыбелька с белыми занавесками.
Маркиз подошел к ней и стал любоваться спавшим в ней прелестным и здоровеньким ребенком.
После этого он обнял молодую женщину, поцеловал ее в лоб и спросил:
— Отчего, дорогой мой ангел, Жюльена, ты ждала меня с таким большим нетерпением?
— Оттого, что я боялась, мой милый Гастон.
— Чего, мой милый друг? — проговорил Гастон де Моревер, нежно целуя ее.
— Я видела сегодня около нашего домика двух каких-то мужчин, которые…
— Чего же ты боишься? Разве я не с тобой?
— Ах, если они придут сюда, я погибла. Они убьют меня.
— Пускай только попробуют прийти сюда! — вскричал маркиз, глаза которого блеснули страшной решимостью.
Читатель, конечно, догадывается, что Жюльена была той особой, которую он спас год тому назад от преследования двух мужчин.
Она осталась у маркиза Гастона де Моревера, но только с тем условием, чтобы он никогда не расспрашивал ее, кто она, и довольствовался бы только простым именем Жюльена.
— Я спасу тебя! Пусть только попробуют прийти, — повторял угрожающим тоном маркиз де Моревер.
— Нет, друг мой, мне необходимо переехать в другое место.
Он пробыл у нее тогда почти до самого рассвета и уехал, обещав приехать на другой день.
Жюльена сидела у окна и провожала его глазами, как вдруг около нее раздался чей-то пронзительный свист и почти в то же время мимо нее проскочила чья-то темная тень.
Жюльена вскрикнула и отскочила в глубину комнаты.
Но в ту же минуту в комнату ворвался человек среднего роста и бросился к ней.
— А, наконец-то ты попалась, — говорил он, — так-то ты исполняешь наши приказания.
— Я сперва хотела исполнять их, но теперь я не буду больше орудием ваших гнусных замыслов, — ответила ему энергично молодая женщина.
— Ну, так я убью тебя, — продолжал бандит Пердито, так как это был он.
— Не осмелитесь! — вскричала она, бросаясь к колыбели своего ребенка.
— А, ребенок, — проговорил бандит. — Теперь я все понимаю. Но он поплатится за тебя, — добавил он и бросился к колыбели.
Между Жюльеной и бандитом завязалась ужасная борьба. Молодая мать, как львица, защищала свое дитя и кинжалом нанесла Пердито несколько ран.
Но бандиту все-таки удалось выйти победителем из этой борьбы, и когда прибежали слуги, пробужденные шумом и криком, они нашли свою госпожу плавающей в луже крови, а бандита уже не было в комнате.
Жюльена была еще жива, она была поднята с полу и посажена в кресло. Она взяла клятву с своей горничной и лакея, что они сберегут ее ребенка до вечера и передадут его Гастону де Мореверу, который обещал ей приехать в это время.
Затем она сняла со своей шеи ключ и, подавая его горничной, сказала:
— Передайте его Гастону, пусть он отопрет им шкатулку, которая стоит на столе в моей комнате, и вынет оттуда рукопись, прочитав, он узнает всю тайну моей жизни.
Когда вечером приехал маркиз, он застал только труп своей милой Жюльены. Отчаяние Моревера не имело границ. Он выслал из комнаты горничную и лакея и стал читать рукопись.
В ней была написана подробная исповедь Жюльены о своей прошлой жизни.
В этой исповеди она сознавалась ему, что была сначала очень ветреной женщиной. Муж ее был преступник, из-за которого и она была замешана в одно уголовное дело и осуждена на каторгу. Ей удалось спастись при помощи одной замечательной двадцатитрехлетней красавицы, которая была тоже осуждена в ссылку.
Но это спасение стоило ей чересчур дорого.
С нее была взята клятва, что она будет беспрекословно слушаться и повиноваться в продолжение двух лет двум мужчинам и исполнять в точности все, что они будут приказывать ей.
Она поклялась в этом прахом своей матери и получила свободу.
«Месяц спустя, — писала Жюльена, — я была уже в Париже. А еще через месяц разыгралась комедия с каретой, когда вы были моим спасителем от той мнимой опасности, которая угрожала мне. Вы должны были погибнуть, и знаете ли вы, мой милый Гастон, какой ужасной смертью! Слушайте же!»
Но в эту самую минуту раздался выстрел, и маркиза де Моревера откинуло назад.
Свечи погасли, и Мореверу в лицо хлестнула струя колодной воды. В то же время перед окном появилась чья-то тень и вырвала у него из рук письмо Жюльены.
Маркиз лишился чувств.
Прошло с четверть часа — и наконец он очнулся.
В комнате был удушливый, едкий запах.
Маркиз де Моревер закричал. На его крик прибежал лакей со свечой в руке, но едва он отворил дверь, как вся комната, где лежала покойница, наполнилась голубоватым пламенем, как бы от воспламенения какого-нибудь горючего газа.
Взрыва, однако, не было.
Лакей, которого тоже охватило пламенем, спалившим ему волосы и бороду, выбежал из комнаты с громкими криками.
Моревер выскочил в окно. Вся комната пылала ярким огнем.
Выскочив в окно, маркиз не растерялся, бросился прямо в залу, где стояла колыбелька с ребенком, и, схватив его на руки, выбежал в сад. Еще одна минута — и ребенок погиб бы.
Пламя вырывалось уже из всех окон и, охватив занавеси, окружило двойной гирляндой труп несчастной Жюльены.
В саду Моревер передал ребенка горничной Дженни и велел ей спасать его. Дженни бросилась на другой конец сада. Дом уже был весь в огне.
Когда приехали пожарные, дом превратился уже в один большой костер.
Моревера почти без памяти привезли в Париж.
Он отпустил прислугу и отдал своего ребенка на воспитание одной кормилице. Благодаря этому ребенку я и познакомилась с Моревером и была замешана в эту таинственную историю, которая не окончилась даже и до сих пор».
«Я пишу эту историю для вас, Рокамболь, так как только на вас я возлагаю свою надежду.
Вам известно мое прошлое.
Пять лет я провела в доме для умалишенных и вышла оттуда здоровой и раскаявшейся.
Тюркуаза превратилась в Дженни-работницу.
Я решилась жить честно».
Далее в этой рукописи описано, что Тюркуаза имела соседкой молодую женщину, у которой-то и находился ребенок Моревера, постоянно боявшегося, что его отнимут у него. Моревер посещал своего ребенка очень часто и тут-то и сошелся с ней.
Они прожили около года в чаду упоенья от счастья. Моревер, постоянно боявшийся за своего ребенка, привел однажды Тюркуазу в свой отель и, указав ей там на один ящик, служивший подставкой для цветов, сообщил, что в нем хранится документ на полтораста тысяч франков годового дохода.
— Если со мной что-нибудь случится, — сказал он, — тогда ты передашь его моему сыну.
— Но как же я проникну в дом? — спросила она.
— Я завещал всем своим приближенным что-нибудь на память, — ответил он, — и тебе придется получить эти два ящика.
«Через несколько лет после этого, — писала Тюркуаза, — Моревер получил письмо из Лондона, в котором его уведомляли, что маркиз сильно ошибается, думая, что герцог де Фенестранж умер. Герцог жив, и если только маркиз Моревер хочет по-прежнему отомстить ему, то ему стоит только приехать в Лондон, отыскать там в Уипнинге кабак под названием „Король Георг“ и спросить у хозяина его Канькража сведений о герцоге.
Маркиз в тот же день собрался и уехал.
Это, конечно, оказалось только мистификацией, что я и узнала из депеши, которую получила на другой день от него.
Но Моревер не возвращался.
В кабаке «Король Георг» он познакомился с цыганкой, которая плясала там, и был обворожен ею.
Это была Румия.
Она перевезла Моревера к себе в отель и в продолжение трех месяцев отравляла его опиумом.
Через три месяца, когда она бросила его, Моревер был почти помешан.
Он вернулся ко мне в Париж, и только пришел в себя, как встретился снова с Румией, которая увезла его опять с собой из Парижа.
Если вы отыщете Моревера, то спасите его, а если нет, то отомстите за него.
Тюркуаза».
Сбоку этого письма было приписано рукой Рокамболя:
«Мебель цела, так как дом опечатан и пробудет в таком виде два года, а тогда нужно будет позаботиться спасти документ о состоянии сына маркиза де Моревера».Когда Ванда окончила читать эту рукопись, в комнату, где они сидели вместе с Мармузэ, вбежал Милон и рассказал им, что его продержали до самой ночи в кабаке и что он заходил в отель прекрасной садовницы и узнал там, что она уехала сегодня в Бельгию.
В это время на пороге комнаты показалось еще одно новое лицо — это был посланный от Рокамболя, принесший письмо на имя Ванды и Мармузэ.
Этим письмом Рокамболь уведомлял их, что они должны исполнить то, что заключалось в нем.
Посмотрим теперь, что было с Моревером.
Румия увезла его опять с собой, сперва в Лондон, а потом на корабль, снаряженный по приказанию и за счет герцога де Фенестранжа.
Пердито был убит маркизом де Моревером, и набальзамированный труп его увезен герцогом де Фенестранжем, а Гастон де Моревер остался на корабле во власти ужасной цыганки, которая не могла забыть своего возлюбленного жениха и поклялась в ужасной мести маркизу де Мореверу.
После этого Мармузэ, Ванда и Милон условились действовать по приказанию Рокамболя.
— Раньше всего,—заметила Ванда,—надо взять мальчика из того пансиона, куда его поместил Рокамболь.
— Сделайте это, а я покуда постаралось узнать, где дом Моревера, — сказал Мармузэ и уехал.
Но прекрасная садовница упредила. Ванду, успев раньше захватить этого ребенка, и даже заманила Ванду к себе.
Мармузэ был в отчаянии, но ему, наконец, удалось захватить дона Рамона, который был переодет кучером, и узнать от него, что Румия держит Моревера у себя в Мандэ, куда привезла также его ребенка и Ванду.
— В ее дом, — говорил мнимый супруг прекрасной садовницы, — можно пробраться только через колодец.
— Хорошо, я проверю твои слова, — заметил Мармузэ и, оставив дона Рамона на попечение Милона, помчался в Мандэ.
Стемнело, а он все не возвращался.
Милон начинал уже беспокоиться об его участи.
— Надо зажечь свечку, — подумал он и вышел в другую комнату за спичкой.
Когда он вернулся назад, в комнате, где был дон Рамон, распространялся какой-то удушливый запах.
— Что бы это могло быть? — подумал Милон и только высек искру, как вся комната осветилась пламенем.
Через несколько минут весь дом уже горел. Милон бросился искать пленника, но испанца уже не было.
Отчаяние Милона не имело границ.
— Если он спасся, — думал он, — то Ванда и Мармузэ погибли.
Бедный Милон зарыдал.
Но в эту минуту кто-то положил ему на плечо руку.
Милон поднял голову и вскочил.
— Рокамболь! — вскричал он.