Елена Лактионова
Малыш
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
Прежде чем Малыша назвать Малышом, долго думали, как его вообще назвать?
Щенок жил на свете всего две недели. Он был черненький, будто смолой облитый, с коричневыми подпалинами на груди и лапах. Сначала хотели назвать Жучком – потому что черненький – или Мальчиком. Даже жребий тянули. Вытянули «Мальчика». Весь день называли Мальчиком. А потом бабушка сказала, что Мальчик почти то же, что Малыш, и предложила называть Малышом. Все согласились. Тем более, что щенок, когда вырастет, не обещал быть большим. Его с тем расчетом и взяли: бабушка Саша не любит больших собак.
А Олежка называл его по-своему: Кутик.
Когда дед Петр Григорьевич принёс его из гаража, где он провел первую ночь, и поставил на крыльцо, все его хорошенечко, наконец, рассмотрели. У щенка была симпатичная мордашка и маленький хвостик крючком, как у поросенка. Он смело переступил порог веранды, побежал уверенно, семеня лапками, и тут же сделал лужицу. Его не прогоняли, а только смеялись, и, немного погодя, он сделал еще одну лужицу.
Решили, что его сразу нужно приучать к месту, где была прежняя собака, и где будет постоянное место этой – у холодной уборной. Поставили туда консервную банку с молоком, принесли щенка и ткнули мордочкой в банку. Малыш жадно вылакал всё молоко и раздулся как шар.
Все согласились, что привязывать его, конечно, ещё рано: «он из ошейника-то выскочит».
И Малышу предоставили свободу.
Весь день он спал в летней комнате на облюбованных им рабочих брюках Петра Григорьевича, брошенных на пол. А когда бодрствовал, теребил, урча, найденную где-то кроличью шкурку, или прибегал на крыльцо.
Когда бабушка Саша выносила Малышу молоко, все сходились смотреть, как он ест. Стояли вокруг, Олежка близко-близко подсаживался на корточки – и улыбались.
– Он у нас будет маленьким, – мечтательно говорила бабушка Саша. – Нам сказали, его мама маленькая.
После выпитого молока Малыш никак не мог самостоятельно взобраться на высокий порог летней комнаты: мешал толстый живот. Он соскальзывал, падал, скулил, снова лез, и снова срывался. Все смеялись. Тогда Олежка помогал Малышу; Малыш добредал до своей подстилки, сваливался от изнеможения и усталости и тут же засыпал.
Порою, если помощи было не дождаться, после нескольких неудачных попыток взобраться в свою спальню, приходилось отменять послеобеденный сон и идти гулять восвояси, пока молоко не переварится и не опадёт живот.
– Ишь ты, – смеялась бабушка Саша, – прям барином живет: тут у него столовая, в летней комнате – спальня, а на крыльце – гостиная.
Олежка несколько раз за день прибегал смотреть, как щенок спит. Он осторожно, чтобы не разбудить, подкрадывался к порогу, смотрел оттуда и одними губами шептал: «Ку-утик».
На ночь щенка оставляли в конуре. А чтобы не убегал, дедушка Петя сделал из сетки дверцу. Всю ночь Малыш спал спокойно, а утром начинал скулить, пока его не выпускали.
Однажды всю ночь лил дождь с ветром, и у Малыша в конуре намокла солома. Сам он продрог, и как только открыли дверцу, прибежал на крыльцо и, поскуливая, стал жаться к двери. Он был весь мокрый и дрожал от холода.
Щенок жил на свете всего две недели. Он был черненький, будто смолой облитый, с коричневыми подпалинами на груди и лапах. Сначала хотели назвать Жучком – потому что черненький – или Мальчиком. Даже жребий тянули. Вытянули «Мальчика». Весь день называли Мальчиком. А потом бабушка сказала, что Мальчик почти то же, что Малыш, и предложила называть Малышом. Все согласились. Тем более, что щенок, когда вырастет, не обещал быть большим. Его с тем расчетом и взяли: бабушка Саша не любит больших собак.
А Олежка называл его по-своему: Кутик.
Когда дед Петр Григорьевич принёс его из гаража, где он провел первую ночь, и поставил на крыльцо, все его хорошенечко, наконец, рассмотрели. У щенка была симпатичная мордашка и маленький хвостик крючком, как у поросенка. Он смело переступил порог веранды, побежал уверенно, семеня лапками, и тут же сделал лужицу. Его не прогоняли, а только смеялись, и, немного погодя, он сделал еще одну лужицу.
Решили, что его сразу нужно приучать к месту, где была прежняя собака, и где будет постоянное место этой – у холодной уборной. Поставили туда консервную банку с молоком, принесли щенка и ткнули мордочкой в банку. Малыш жадно вылакал всё молоко и раздулся как шар.
Все согласились, что привязывать его, конечно, ещё рано: «он из ошейника-то выскочит».
И Малышу предоставили свободу.
Весь день он спал в летней комнате на облюбованных им рабочих брюках Петра Григорьевича, брошенных на пол. А когда бодрствовал, теребил, урча, найденную где-то кроличью шкурку, или прибегал на крыльцо.
Когда бабушка Саша выносила Малышу молоко, все сходились смотреть, как он ест. Стояли вокруг, Олежка близко-близко подсаживался на корточки – и улыбались.
– Он у нас будет маленьким, – мечтательно говорила бабушка Саша. – Нам сказали, его мама маленькая.
После выпитого молока Малыш никак не мог самостоятельно взобраться на высокий порог летней комнаты: мешал толстый живот. Он соскальзывал, падал, скулил, снова лез, и снова срывался. Все смеялись. Тогда Олежка помогал Малышу; Малыш добредал до своей подстилки, сваливался от изнеможения и усталости и тут же засыпал.
Порою, если помощи было не дождаться, после нескольких неудачных попыток взобраться в свою спальню, приходилось отменять послеобеденный сон и идти гулять восвояси, пока молоко не переварится и не опадёт живот.
– Ишь ты, – смеялась бабушка Саша, – прям барином живет: тут у него столовая, в летней комнате – спальня, а на крыльце – гостиная.
Олежка несколько раз за день прибегал смотреть, как щенок спит. Он осторожно, чтобы не разбудить, подкрадывался к порогу, смотрел оттуда и одними губами шептал: «Ку-утик».
На ночь щенка оставляли в конуре. А чтобы не убегал, дедушка Петя сделал из сетки дверцу. Всю ночь Малыш спал спокойно, а утром начинал скулить, пока его не выпускали.
Однажды всю ночь лил дождь с ветром, и у Малыша в конуре намокла солома. Сам он продрог, и как только открыли дверцу, прибежал на крыльцо и, поскуливая, стал жаться к двери. Он был весь мокрый и дрожал от холода.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента