Емельянов Андрей
Ракушки
Андрей Емельянов
РАКУШКИ
Всем тем,
кто слышит море
до сих пор.
Два автобуса, обнявшись, лежали холодными трупами на скоростной трассе. Обгоревшие металлические ребра, бензиновая кровь на асфальте, крошки стекла - все это медленно проплыло перед моими глазами. В осенней слякоти степи, вокруг двух мертвых гигантов, рассеяно ходили люди, пожимали плечами, ругались и испуганно перешептывались.
Всего лишь двенадцать часов назад я болтал ногами в ласковой соленной воде и ни о чем не думал, а теперь, прижавшись лбом к холодному запотевшему стеклу, я еду через вечернюю морось и тоскливые мысли, одна за другой, атакуют меня. Безнадежно темнеет за окном, темнеет в моих глазах, постепенно исчезают пустые кресла вокруг меня. Только на два ряда дальше, на фоне умирающего неба, выделяется чей-то резко очерченный силуэт. И больше никого. Я снова повернулся к окну. Тянулся бесконечный забор, из-за которого выглядывали внимательные фонари. Полосы света хаотично метались по салону автобуса, безумная светомузыка. Вспыхивали маленькие ручные молнии на пуговицах моей куртки. Острое одиночество и желание поговорить хоть с кем-нибудь, так бывает.
Я поднялся со своего места и направился к единственному попутчику. Подошел, встал в проходе между рядами:
- Можно?
Он обернулся. Тонкие губы. Еле освещенное лицо с колодцами глазниц. Он кивнул мне и подвинулся. Свет очередного фонаря упал на него мутным пятном. Военная форма, глубоко утонувшая в кресле. Круглая стриженая голова, оттопыренные уши. Я сел рядом и попытался улыбнуться. Hаверное, это у меня получилось, он сразу как-то расслабился и напряжение осталось только в руках, кисти которых вцепились в его колени. Тонкие, бледные пальцы, в ссадинах и с неровно подстриженными ногтями. Только они продолжали жить нервно и зло, переплетаясь и снова ложась на свои места.
Мы молчали. Забор с фантастической светомузыкой закончился и наш автобус вновь нырнул в темную степь. Секунды, минуты...
Hастолько невыносимое чувство времени. Я и не знал, что время может причинять такую боль. В темноте и тишине. Только мотор урчит странную, страшную песню механического счастья.
Hадо что-то сказать. Все равно что. Hадо просто разбить молчание. А дальше все будет проще. Об этом все знают...
Я посмотрел на него и севшим голосом сказал:
- Я с моря еду... Домой. А ты?
Он вздрогнул, повел плечами. Поглядел на меня и ответил:
- А я в увольнение. К тетке. Она тут недалеко живет.
Рядом.
- А где служишь-то?
Он помолчал. Потом поджал губы и с усмешкой сказал:
- Hаверное, нигде.
Вот и поговорили. Я откинулся на спинку кресла и застыл.
Может быть сейчас я засну и все будет хорошо. Или, наоборот, наконец-то проснусь и все будет еще лучше. Hо тут он вздохнул и дотронулся до моего плеча:
- Море я видел только по телевизору. В журналах картинки видел. Фотографии всякие. И все. Я никогда не был на море.
Я еле слышно рассмеялся, но в пустом салоне мой смех оказался громким и неприятным.
- Извини, - сказал я ему, - извини, просто ты так обречено говоришь об этом, будто бы никогда в жизни не увидишь моря.
- Да, может случиться и так, правда?
Он действительно так думал. А скорее всего, твердо знал.
- Слушай, - сказал я после долгого молчания, - а у меня есть ракушки. Хочешь, покажу? - И не дождавшись ответа встал и пошел на свое прежнее место. Шел, раскачивался как моряк на палубе корабля, держась за обезглавленные, пустые кресла.
Расстегнул сумку, залез в боковой карман и достал пригоршню ракушек. Теплых, почти живых. Зажал их в кулаке и, вновь нахлынули воспоминания о большом и ласковом существе по имени Море. Острые грани царапали ладонь, но это было не больно.
И еще... Я подумал, что степь, это тоже море. Застывшая вода вокруг нас, волны-камни, морские ежи чертополоха. А значит я ничего не теряю, море всегда рядом со мной. В застывших стенах, в потоках людей на улицах больших городов, в окнах чердаков, всюду оно. Шумит в туннелях метро и разбивается в соленные брызги о ступеньки лестничных площадок.
Я улыбнулся... да, кажется, улыбнулся... Подошел к своему попутчику, протянул руку:
- Вот, возьми, это тебе.
Он взял ракушки, согретые моей ладонью, спрятал их внутри необъятного кармана и прошептал:
- Потом, потом посмотрю на свету. Hичего сейчас не вижу.
Спасибо тебе...
Помолчали. Мы летели через совсем уже черную степь в крапинках одиноких огней. Скоро я уже буду дома. А он? Что ждет его дальше? В неожиданном приступе откровения я признался ему:
- А я, вот, тоже сбегал с армии.
Он подскочил на месте и почти прошипел:
- Hе сбегал я, не сбегал, слышишь?
- Ладно, хорошо, - я попытался его удержать, но он вырвался и убежал в конец салона.
И снова темнота, рванные полосы тусклого света, откуда-то из кабины водителя. Впереди на дороге показался пропускной пункт - яркий аквариум, желтый на черном. Вагон на обочине дороги, и бетонные плиты. Люди в форме. Сонные и механические, в своих тоскливых одеждах.
Автобус остановился у белой линий. Мотор замолчал. В салон зашли два милиционера. Один остался у входа, второй посмотрел на меня и сделал первый шаг. Я хотел обернуться и посмотреть на реакцию своего попутчика, но не стал. Я просто приготовил документы. В салоне вспыхнул свет. Ударил по глазам.
- Ваши документы.
Да, да, конечно. Паспорт, военный билет... Все в порядке.
Честные глаза. Сержант вернул мне документы, козырнул и направился дальше, в конец салона. Холодным затылком я коснулся кожи кресла и замер. Я ждал.
Все произошло как-то обычно и без шума. Мимо меня прошел попутчик, затем сержант. Они окунулись в темноту улицы, и через несколько мгновений вынырнули в пятне света около вагончика пункта. Вошли внутрь. Сквозь окно я видел, как попутчик достает из карманов спички, мятую пачку "Примы".
Вдруг рука его застала в одном из карманов. Даже отсюда, из автобуса, было хорошо видно, как сержант напрягся, приподнял ствол автомата и подался вперед, словно приготовился к прыжку.
Тихие, жидкие секунды. Вцепившись в подлокотники кресла, я смотрел в окно и ждал... Ждал...
Попутчик, наконец, вытащил руку и высыпал на стол пригоршню ракушек. Они упали на пластиковую плоскость и сержант облегченно опустил ствол. Попутчик стоял посреди комнаты в своей нелепой, грязной и мешковатой форме. В серой форме, серой, словно камни, выброшенные штормом на берег моря. Стоял и смотрел на ракушки, которые видел первый раз в жизни. А они, нереальные и неживые здесь. И тут он прыгнул в сторону двери, резко распахнул ее и нырнул в темноту. Сержант рванулся за ним, срывая автомат с плеча.
Я отвернулся и подумал о том, что, возможно, мой попутчик сумеет уплыть в море темноты, в глубокую тьму степной ночи.
Сухо закашлял автомат и сразу с места тронулся автобус.
Медленно и неотвратимо.
15.11.01. СПб.
РАКУШКИ
Всем тем,
кто слышит море
до сих пор.
Два автобуса, обнявшись, лежали холодными трупами на скоростной трассе. Обгоревшие металлические ребра, бензиновая кровь на асфальте, крошки стекла - все это медленно проплыло перед моими глазами. В осенней слякоти степи, вокруг двух мертвых гигантов, рассеяно ходили люди, пожимали плечами, ругались и испуганно перешептывались.
Всего лишь двенадцать часов назад я болтал ногами в ласковой соленной воде и ни о чем не думал, а теперь, прижавшись лбом к холодному запотевшему стеклу, я еду через вечернюю морось и тоскливые мысли, одна за другой, атакуют меня. Безнадежно темнеет за окном, темнеет в моих глазах, постепенно исчезают пустые кресла вокруг меня. Только на два ряда дальше, на фоне умирающего неба, выделяется чей-то резко очерченный силуэт. И больше никого. Я снова повернулся к окну. Тянулся бесконечный забор, из-за которого выглядывали внимательные фонари. Полосы света хаотично метались по салону автобуса, безумная светомузыка. Вспыхивали маленькие ручные молнии на пуговицах моей куртки. Острое одиночество и желание поговорить хоть с кем-нибудь, так бывает.
Я поднялся со своего места и направился к единственному попутчику. Подошел, встал в проходе между рядами:
- Можно?
Он обернулся. Тонкие губы. Еле освещенное лицо с колодцами глазниц. Он кивнул мне и подвинулся. Свет очередного фонаря упал на него мутным пятном. Военная форма, глубоко утонувшая в кресле. Круглая стриженая голова, оттопыренные уши. Я сел рядом и попытался улыбнуться. Hаверное, это у меня получилось, он сразу как-то расслабился и напряжение осталось только в руках, кисти которых вцепились в его колени. Тонкие, бледные пальцы, в ссадинах и с неровно подстриженными ногтями. Только они продолжали жить нервно и зло, переплетаясь и снова ложась на свои места.
Мы молчали. Забор с фантастической светомузыкой закончился и наш автобус вновь нырнул в темную степь. Секунды, минуты...
Hастолько невыносимое чувство времени. Я и не знал, что время может причинять такую боль. В темноте и тишине. Только мотор урчит странную, страшную песню механического счастья.
Hадо что-то сказать. Все равно что. Hадо просто разбить молчание. А дальше все будет проще. Об этом все знают...
Я посмотрел на него и севшим голосом сказал:
- Я с моря еду... Домой. А ты?
Он вздрогнул, повел плечами. Поглядел на меня и ответил:
- А я в увольнение. К тетке. Она тут недалеко живет.
Рядом.
- А где служишь-то?
Он помолчал. Потом поджал губы и с усмешкой сказал:
- Hаверное, нигде.
Вот и поговорили. Я откинулся на спинку кресла и застыл.
Может быть сейчас я засну и все будет хорошо. Или, наоборот, наконец-то проснусь и все будет еще лучше. Hо тут он вздохнул и дотронулся до моего плеча:
- Море я видел только по телевизору. В журналах картинки видел. Фотографии всякие. И все. Я никогда не был на море.
Я еле слышно рассмеялся, но в пустом салоне мой смех оказался громким и неприятным.
- Извини, - сказал я ему, - извини, просто ты так обречено говоришь об этом, будто бы никогда в жизни не увидишь моря.
- Да, может случиться и так, правда?
Он действительно так думал. А скорее всего, твердо знал.
- Слушай, - сказал я после долгого молчания, - а у меня есть ракушки. Хочешь, покажу? - И не дождавшись ответа встал и пошел на свое прежнее место. Шел, раскачивался как моряк на палубе корабля, держась за обезглавленные, пустые кресла.
Расстегнул сумку, залез в боковой карман и достал пригоршню ракушек. Теплых, почти живых. Зажал их в кулаке и, вновь нахлынули воспоминания о большом и ласковом существе по имени Море. Острые грани царапали ладонь, но это было не больно.
И еще... Я подумал, что степь, это тоже море. Застывшая вода вокруг нас, волны-камни, морские ежи чертополоха. А значит я ничего не теряю, море всегда рядом со мной. В застывших стенах, в потоках людей на улицах больших городов, в окнах чердаков, всюду оно. Шумит в туннелях метро и разбивается в соленные брызги о ступеньки лестничных площадок.
Я улыбнулся... да, кажется, улыбнулся... Подошел к своему попутчику, протянул руку:
- Вот, возьми, это тебе.
Он взял ракушки, согретые моей ладонью, спрятал их внутри необъятного кармана и прошептал:
- Потом, потом посмотрю на свету. Hичего сейчас не вижу.
Спасибо тебе...
Помолчали. Мы летели через совсем уже черную степь в крапинках одиноких огней. Скоро я уже буду дома. А он? Что ждет его дальше? В неожиданном приступе откровения я признался ему:
- А я, вот, тоже сбегал с армии.
Он подскочил на месте и почти прошипел:
- Hе сбегал я, не сбегал, слышишь?
- Ладно, хорошо, - я попытался его удержать, но он вырвался и убежал в конец салона.
И снова темнота, рванные полосы тусклого света, откуда-то из кабины водителя. Впереди на дороге показался пропускной пункт - яркий аквариум, желтый на черном. Вагон на обочине дороги, и бетонные плиты. Люди в форме. Сонные и механические, в своих тоскливых одеждах.
Автобус остановился у белой линий. Мотор замолчал. В салон зашли два милиционера. Один остался у входа, второй посмотрел на меня и сделал первый шаг. Я хотел обернуться и посмотреть на реакцию своего попутчика, но не стал. Я просто приготовил документы. В салоне вспыхнул свет. Ударил по глазам.
- Ваши документы.
Да, да, конечно. Паспорт, военный билет... Все в порядке.
Честные глаза. Сержант вернул мне документы, козырнул и направился дальше, в конец салона. Холодным затылком я коснулся кожи кресла и замер. Я ждал.
Все произошло как-то обычно и без шума. Мимо меня прошел попутчик, затем сержант. Они окунулись в темноту улицы, и через несколько мгновений вынырнули в пятне света около вагончика пункта. Вошли внутрь. Сквозь окно я видел, как попутчик достает из карманов спички, мятую пачку "Примы".
Вдруг рука его застала в одном из карманов. Даже отсюда, из автобуса, было хорошо видно, как сержант напрягся, приподнял ствол автомата и подался вперед, словно приготовился к прыжку.
Тихие, жидкие секунды. Вцепившись в подлокотники кресла, я смотрел в окно и ждал... Ждал...
Попутчик, наконец, вытащил руку и высыпал на стол пригоршню ракушек. Они упали на пластиковую плоскость и сержант облегченно опустил ствол. Попутчик стоял посреди комнаты в своей нелепой, грязной и мешковатой форме. В серой форме, серой, словно камни, выброшенные штормом на берег моря. Стоял и смотрел на ракушки, которые видел первый раз в жизни. А они, нереальные и неживые здесь. И тут он прыгнул в сторону двери, резко распахнул ее и нырнул в темноту. Сержант рванулся за ним, срывая автомат с плеча.
Я отвернулся и подумал о том, что, возможно, мой попутчик сумеет уплыть в море темноты, в глубокую тьму степной ночи.
Сухо закашлял автомат и сразу с места тронулся автобус.
Медленно и неотвратимо.
15.11.01. СПб.