Евгений Шварц
Дон-Кихот
(литературный сценарий)

   Село в Ламанче. Летняя ночь приближается к рассвету, белые стены и черепичные крыши селения едва выступают из мрака. Два огонька медленно движутся вдоль заборов, поднимаются вверх по крутой улице. Это спешат с фонарями в руках два почтенных человека: священник, лиценциат Перо Перес, и цирюльник, мастер Николас.
   Оба путника уставились в одну точку, всматриваются во что-то там наверху, в самом конце крутой улицы.
   Цирюльник. Все читает и читает бедный наш идальго Алонзо Кехано.
   На пригорке, замыкая улицу, возвышается небогатая усадьба с гербом над воротами, а под самой ее крышей в предрассветном мраке ярко светится четырехугольник окна.
   Священник. Жжет свечи без счета, словно богатый человек. Экономка хотела было позвать к нему доктора, да не удалось ей наскрести дома и десяти реалов.
   Цирюльник. Как! Ведь недавно наш идальго продал лучший свой участок. Тот, что у речки!
   Священник. Все деньги поглотила его несчастная страсть: он купил два с половиной воза рыцарских романов и погрузился в них до самых пяток. Неужели и в самом деле книги могут свести человека с ума?
   Цирюльник. Все зависит от состава крови. Одни, читая, предаются размышлениям. Это люди с густой кровью. Другие плачут – те, у кого кровь водянистая. А у нашего идальго кровь пламенная. Он верит любому вздорному вымыслу сочинителя, словно священному писанию. И чудится ему, будто все наши беды оттого, что перевелись в Испании странствующие рыцари.
   Священник. Это в наше-то время! Когда не только что они, а правнуки их давно перевелись на свете. Ведь у нас тысяча шестьсот пятый год на дворе. Шутка сказать! Тысяча шестьсот пятый!
   Так, беседуя, входят друзья в распахнутые настежь ворота усадьбы, и женщина лет сорока, экономка Дон-Кихота, бросается навстречу пришедшим.
   Экономка. Слава тебе, господи! Пожалуйста, пожалуйста, сеньор священник и сеньор цирюльник. Мы плачем тут в кухне.
   Просторная кухня, она же столовая. Широкий очаг с вертелом. Полки с медной посудой. Под ними на стене висят связки лука и чеснока.
   За широким темным столом плачет, уронив голову на руки, молоденькая племянница Дон-Кихота.
   Священник. Не будем плакать, дитя мое! Бог не оставит сироту.
   Цирюльник. Слезы – драгоценный сок человеческого тела, который полезнее удержать, нежели источать.
   Экономка. Ах, сеньоры, как же ей не плакать, бедной, когда ее родной дядя и единственный покровитель повредился в уме. Потому и подняла я вас на рассвете, простите меня, неучтивую.
   Племянница. Он читает с утра до вечера рыцарские романы. К этому мы привыкли. Он отказался от родового своего имени Алонзо Кехано и назвал себя Дон-Кихот Ламанчский. Мы, послушные женщины, не перечили ему и в этом.
   Экономка. Но сегодня началось нечто непонятное и страшное.
   Священник. Что же именно, сеньора экономка?
   И словно в ответ, страшный грохот потрясает всю усадьбу.
   Экономка. Вот что! Вот почему послала я за вами. Пойдем поглядим, что творит мой бедный господин в своей библиотеке. Мы одни не смеем!
 
   Наверх, во второй этаж, в сущности на чердак, ведет из кухни широкая деревянная лестница. Экономка со свечой в длинном медном подсвечнике поднимается впереди. Остальные следом на цыпочках.
   Дверь библиотеки выходит в темный коридор. Щели светятся в темноте.
   Экономка гасит свечу, и друзья Дон-Кихота, разобрав щели по росту, принимаются подглядывать усердно.
   Взорам их открывается комната с высоким покатым потолком. И вся она переполнена книгами.
   Одни – высятся на столах. Другие – на стульях с высокими спинками. Иные, заботливо уложенные друг на друга, прямоугольными башнями вздымаются от пола до потолка.
   На резном деревянном поместительном пюпитре укреплены две свечи – по обе стороны огромного фолианта, открытого на последних страницах.
   Книгу дочитывает – и по дальнозоркости, и из почтения к читаемому – стоя владелец всех этих книжных богатств, бедный идальго Алонзо Кехано, он же славный рыцарь Дон-Кихот Ламанчский. Это человек лет пятидесяти, несмотря на крайнюю худобу – крепкого сложения, без признаков старости в повадках и выражении.
   Он одет в рыцарские доспехи. Только голова обнажена. Около него на столе лежит забрало. В правой руке – меч.
   Цирюльник. Пресвятая богородица, помилуй нас…
   Священник. Откуда добыл наш бедняк рыцарские доспехи?
   Экономка. Разыскал на чердаке.
   Племянница. Латы у него дедушкины, шлем – прадедушкин, а меч – прапрадедушкин. Дядя показывал мне все эти древности, когда была я еще маленькой.
   Худое и строгое лицо рыцаря пылает. Бородка с сильной проседью дрожит. И он не только читает, он еще и действует по страницам рыцарского романа, как музыкант играет по нотам.
   И по действиям рыцаря подглядывающие легко угадывают, о чем он читает. Вот пришпорит рыцарь невидимого коня. Вот взмахнет мечом и ударяет по полу с такой силой, что взлетают щепки и грохот разносится по всему дому…
   – «Одним ударом двух великанов рассек пополам рыцарь Пламенного Меча, смеясь над кознями злого волшебника Фрестона! – бормочет Дон-Кихот. – И снова вскочил на коня, но вдруг увидел девушку неземной красоты. Ее волосы подобны были расплавленному золоту, а ротик ее… – Дон-Кихот переворачивает страницу, – изрыгал непристойные ругательства».
   Дон-Кихот замирает, ошеломленный.
   – Какие ругательства? Почему? Это козни Фрестона, что ли? (Вглядывается.) О я глупец! Я перевернул лишнюю страницу! (Перелистывает страницу обратно.) «…А ротик ее подобен был лепестку розы. И красавица плакала горько, словно дитя, потерявшее родителей».
   Рыцарь всхлипывает, вытирает слезы и снова погружается в чтение всем существом. Губы его шевелятся беззвучно. Глаза горят. Вот он взмахивает мечом и рассекает пополам книжную башню, что вздымалась над самой его головой. Книжная лавина обрушивается прямо на рыцаря. Пюпитр опрокинут, свечи погасли. Прямоугольник большого окна явственно выступает во мраке комнаты.
   Рассветает.
   Дон-Кихот стоит несколько мгновений неподвижно, почесывая ушибленную голову.
   Но вот он восклицает:
   – Нет, проклятый Фрестон! Не остановят меня гнусные твои проделки, злейший из волшебников. Ты обрушился на книги. Простак! Подвиги самоотверженных рыцарей давно перешли из книг в мое сердце. Вперед, вперед, ни шагу назад!
   Рыцарь снимает латы, накидывает на плечи плащ, надевает широкополую шляпу, хватает со стола шлем и забрало и шагает через подоконник. Останавливается на карнизе, озирается из-под руки.
   Цирюльник. А почему избрал он столь опасный путь?
   Племянница. По доброте душевной, чтобы не разбудить нас, бедных…
 
   Двор усадьбы Дон-Кихота.
   Рыцарь стоит на карнизе, оглядывает далекие окрестности, степь за поселком, еще пустынную большую дорогу, исчезающую в далеком лесу.
   И прыгает во двор, легко, как мальчик.
   Он шагает, задумавшись глубоко, ничего не видя, и налетает грудью на туго натянутую веревку с развешанным бельем. Толчок заставляет его отшатнуться.
   Он хватается за меч.
   В рассветных сумерках перед ним белеет нечто высокое, колеблющееся, легкое, похожее на привидение. Сходство усиливается тем, что глядят на рыцаря два разноцветных глаза. Рот ухмыляется нагло.
   Дон-Кихот. Это снова ты, Фрестон?
   Рыцарь взмахивает мечом, но в последнее мгновение задерживает удар.
   Собственное белье рыцаря развешано на веревке. Сеньора экономка наложила заплаты на самые разные части его исподнего. Не привидение, а ночная рубаха Дон-Кихота глядит на него своими заплатами.
   Дон-Кихот. Грубая проделка, Фрестон. Но даже хитростью не заставишь ты меня преклониться перед тобой.
   Дон-Кихот поворачивает меч плашмя, прижимает веревку и, сделав неслыханно широкий шаг, перебирается через нее.
   Рыцарь шагает по улицам селения.
   Перед бедным крестьянским домиком с покосившимся забором он вдруг останавливается и снимает почтительно свою широкополую шляпу.
   Свинопас гонит по улице стадо свиней, дудит в свой рожок.
   Дон-Кихот. Я слышу, слышу звуки труб! Сейчас опустят подъемный мост. И Дульсинея Тобосская выйдет на балкон.
   Рыцарь бросается вперед, спотыкается о рослую и тощую свинью. Падает в самую середину стада. Свиньи с визгом и хрюканьем в страхе несутся вперед, топча рыцаря копытцами.
   Рыцарь поднимается в облаке пыли. Отряхивается. Расправляет плащ. И принимает свойственный ему строгий, даже меланхолический вид.
   Из коровника крестьянского двора раздается сердитый окрик:
   – Куда ты провалилась, проклятая девка!
   Дон-Кихот вздрагивает.
   Крик:
   – Альдонса!
   Дон-Кихот подходит к самому забору.
   Через двор к коровнику пробегает молоденькая, сонная, миловидная девушка.
   Рыцарь, увидев Альдонсу, вспыхивает, как мальчик. Прижимает руки к сердцу и роняет их, словно обессилев.
   – О, дама моего сердца! – шепчет он едва слышно вслед Альдонсе. – Рыцарская любовь сжигает в своем огне чувства низменные и свинские и направляет силы к подвигам. О, Дульсинея!
   Дульсинея Тобосская, она же Альдонса Лоренса, выбегает из коровника и замечает рыцаря. Приседает почтительно.
   Альдонса. Сеньор Кехано! Как рано вы поднялись, словно простой мужик. Ох, что я говорю, простите мою дерзость. Я хотела сказать – как птичка божья!
   Вопль. Альдонса, проклятая девка, где же соль? Скорее!
   Альдонса. У нас такая радость, сеньор, корова принесла двух телят разом! И оба такие здоровенькие, только худенькие, как ваша милость. Ох, простите меня, необразованную. Я плету от радости сама не знаю что.
   Вопль. Альдонса!
   Альдонса. И отец с ума сходит от радости – слышите, как ревет?
   Вопль. Альдонса! Убью тебя, окаянную девку!
   Альдонса. Бегу, бегу! До свидания, сеньор!
   Исчезает.
   Дон-Кихот. До свидания, о Дульсинея Тобосская, благороднейшая из благородных. Ты сама не знаешь, как ты прекрасна и как несчастна. С утра до ночи надрываешься ты – так сделал Фрестон, и никто не благодарит тебя за труд. Нет. Только бранят да учат… О, проклятый волшебник! Клянусь – не вложу я меча в ножны, пока не сниму чары с тебя, о любовь моя единственная, дама моего сердца, Дульсинея Тобосская!
 
   Санчо Панса – здоровенный, веселый, краснолицый крестьянин лет сорока – работает, стучит молотком, приклепывает старательно забрало к рыцарскому шлему. Дон-Кихот восседает возле на скамейке, вынесенной для него из дома Санчо. У ног рыцаря развалился кудлатый щенок и жмурится от наслаждения – рыцарь почесывает ему бок кончиком своего меча.
   Дон-Кихот. Более упрямого человека, чем ты, не найти в целой Ламанче. Я приказываю тебе – отвечай!
   Санчо. Очень хочется, сеньор, ответить – да. Так хочется, что просто еле удерживаюсь. Скажите мне несколько слов на рыцарском языке – и я соглашусь, пожалуй.
   Дон-Кихот. Слушай же, что напишут о нас с тобой, если завтра на рассвете выберемся мы из села на поиски подвигов и приключений (торжественно): «Едва светлокудрый Феб уронил на лицо посветлевшей земли золотую паутину своих великолепных волос, едва птички согласно запели в лесах, приветствуя румяную богиню Аврору…»
   Санчо. О, чтоб я околел, до чего красиво!
   Дон-Кихот. «Едва, повторяю, совершилось все это в небесах и лесах, как знаменитый рыцарь Дон-Кихот Ламанчский вскочил на славного своего коня, по имени Росинант, и, сопровождаемый верным и доблестным оруженосцем, по имени Санчо Панса…»
   Санчо (сквозь слезы). Как похоже, как верно…
   Дон-Кихот. «…помчался по просторам Ламанчи злодеям на устрашение, страждущим на утешение».
   Санчо (всхлипывая). Придется, как видно, ехать. А вот и шлем готов, сеньор. Примеряйте!
   Дон-Кихот внимательно разглядывает шлем с приделанным к нему забралом. Возвращает его Санчо.
   Дон-Кихот. Надень!
   Санчо (надев шлем и опустив забрало). Очень славно! Я словно птичка в клетке, только зернышек не хватает.
   Дон-Кихот. Сядь на пенек.
   Санчо. Сел.
   Рыцарь заносит меч над головой оруженосца, но тот легко, словно мячик, отлетает в сторону. Снимает шлем торопливо.
   Санчо. Э, нет, сеньор! Я не раз ходил с вами на охоту, знаю, какая у вас тяжелая рука.
   Дон-Кихот. Надень шлем.
   Санчо. Хорошо, сеньор. Я надену. Только потом. Для начала испробуем шлем без моей головы. Побереглась корова – и век жила здорова.
   Дон-Кихот. Чудак! В книге о подвигах рыцаря Амадиса Галльского нашел я состав волшебного зелья, делающего доспехи непробиваемыми. И сварил его. И втер в шлем целую бутыль. Ты что ж, не веришь рыцарским романам?
   Санчо. Как можно не верить, а только для начала положим шлем сюда, на дубовую скамейку. А теперь, сеньор, с богом!
   Дон-Кихот примеривается и наносит по шлему сокрушительный удар.
   Санчо охает, схватившись за голову.
   Меч рыцаря раскалывает шлем, словно орех, и надвое разбивает толстую дубовую скамейку.
   Санчо. Сеньор! Вы не обижайтесь, а только я не поеду. Подумать надо, не обижайтесь, сеньор. Баба к тому же не отпускает, баба и море переспорит, от бабы и святой не открестится, бабы сам папа боится, от бабы и солнце садится.
   Дон-Кихот. Санчо!
   Санчо. К тому же неизвестно, какое вы мне положите жалованье.
   Дон-Кихот. Есть о чем говорить! Я назначу тебя губернатором первого же острова, который завоюю. И месяца не пройдет, как будешь ты на своем острове управлять и издавать законы…
   Санчо. Вот этого мне давно хочется.
   Дон-Кихот. И ездить в карете, и есть и пить на золоте.
   Санчо. Есть и пить мне тоже хочется. Эх! Была не была! Когда ехать, сеньор?
   Дон-Кихот. Завтра на рассвете!
   Санчо. Будь по-вашему, едем!
 
   Рассветает.
   Дон-Кихот, в полном рыцарском вооружении, но с обнаженной головой, верхом на очень тощем и высоком коне, выезжает с проселочной дороги на большую – широкую-широкую, прорезанную глубокими колеями.
   Санчо на маленьком сером ослике следует за ним.
   Выехав на большую дорогу, Дон-Кихот внимательно, строго, по-охотничьи оглядывается из-под руки.
   Ищет подвигов.
   И ничего не обнаружив, пришпоривает Росинанта.
   Дон-Кихот. Скорее, скорее! Промедление наше наносит ущерб всему человеческому роду.
   И с этими словами вылетает он из седла через голову Росинанта, ибо тот попадает передними ногами в глубокую рытвину.
   Прежде чем Санчо успевает прийти на помощь своему повелителю, тот – уже в седле и несется вперед по дороге как ни в чем не бывало.
   Санчо. Проклятая рытвина!
   Дон-Кихот. Нет, Санчо, виновата здесь не рытвина.
   Санчо. Что вы, сударь, уж мне ли не знать! Сколько колес в ночную пору переломала она мне, злодейка. Не я один – все наше село проклинает эту окаянную колдобину. Сосед говорит мне: «Санчо, закопал бы ты ее, проклятущую». А я ему: «С какой стати я – сам зарой». А он мне: «А я с какой стати?» А тут я ему: «А с какой стати я?» А он мне: «А я с какой стати?!» А я ему: «А с какой стати я?» А он мне: «А я с какой стати!»
   Дон-Кихот. Довольно, оруженосец!
   Санчо. Ваша милость, да я и сотой доли еще не рассказал. Я соседу разумно, справедливо отвечаю: «С какой же стати я!» А он мне глупо, дерзко: «А я с какой стати!»
   Дон-Кихот. Пойми ты, что рытвина эта вырыта когтями волшебника по имени Фрестон. Мы с ним встретимся еще много раз, но никогда не отступлю я и не дрогну. Вперед, вперед, ни шагу назад!
   И всадники скрываются в клубах пыли.
 
   Высокий и густой лес стал по обочинам дороги.
   Дон-Кихот придерживает коня.
   – Слышишь?
   Санчо. А как же! Листья шелестят. Радуется лес хорошей погоде. О господи!
   Из лесу доносится жалобный вопль:
   – Ой, хозяин, простите! Ой, хозяин, отпустите! Клянусь страстями господними, я больше не буду!
   Дон-Кихот. Слышишь, Санчо!
   Санчо. Слышу, сеньор! Прибавим ходу, а то еще в свидетели попадем!
   Дон-Кихот. За мной, нечестивец! Там плачут!
   И рыцарь поворачивает Росинанта прямо через кусты в лесную чащу.
   На поляне в лесу к дереву привязана кобыла. Она спокойно и бесстрастно щиплет траву. А возле к дубку прикручен веревками мальчик лет тринадцати.
   Дюжий крестьянин нещадно хлещет его ременным поясом. И приговаривает:
   – Зверь! Разбойник! Убийца! Отныне имя тебе не Андрес, а бешеный волк. Где моя овца? Кто мне заплатит за нее, людоед! Отвечай, изувер!
   И вдруг – словно гром с ясного неба. Свист, топот, крик, грохот. И пастушок, и хозяин замирают в ужасе.
   Росинант влетает на поляну.
   Копье повисает над самой головой дюжего крестьянина.
   Дон-Кихот. Недостойный рыцарь! Садитесь на своего коня и защищайтесь!
   И тотчас же из кустов высовывается голова Санчо Пансы. Шапка его разбойничьи надвинута на самые брови. Он свистит, и топает, и гикает, и вопит:
   – Педро, заходи справа! Антонио, лупи сзади! Ножи – вон! Топоры – тоже вон! Все – вон!
   – Ваша милость! – кричит испуганный крестьянин. – Я ничего худого не делаю! Я тут хозяйством занимаюсь – учу своего работника!
   Дон-Кихот. Освободите ребенка!
   Крестьянин. Где ребенок? Что вы, ваша милость! Это вовсе не ребенок, а пастух!
   Дон-Кихот взмахивается копьем.
   Крестьянин. Понимаю, ваша милость. Освобождаю, ваша милость. Иди, Андрес, иди. (Распутывает узлы.) Ступай, голубчик. Ты свободен, сеньор Андрес.
   Санчо (грозно). А жалованье?!
   Крестьянин. Какое жалованье, ваша милость?
   Санчо. Знаю я вашего брата. Пастушок, за сколько месяцев тебе не плачено?
   Андрес. За девять, сударь. По семь реалов за каждый. Многие говорят, что это будет целых шестьдесят три реала!
   Крестьянин. Врут.
   Дон-Кихот (замахивается). Я проткну тебя копьем. Плати немедленно!
   Крестьянин. Они дома, сеньор рыцарь! Денежки-то. Разве можно в наше время выходить из дому с деньгами? Как раз ограбят. А дома я сразу расплачусь с моим дорогим Андресом. Идем, мой ангелочек.
   Дон-Кихот. Клянись, что расплатишься ты с ним!
   Крестьянин. Клянусь!
   Дон-Кихот. Покрепче!
   Крестьянин. Клянусь всеми святыми, что я расплачусь с моим дорогим Андресом. Пусть я провалюсь в самый ад, если он хоть слово скажет после этого против меня. Клянусь раем господним – останется он доволен.
   Дон-Кихот. Хорошо. Иди, мальчик. Он заплатит тебе.
   Андрес. Ваша честь, я не знаю, кто вы такой. Может быть, святой, хотя святые, кажется, не ездят верхом. Но раз уж вы заступились за меня, то не оставляйте. А то хозяин сдерет с меня кожу, как с великомученика. Я боюсь остаться тут. А бежать с вами – шестьдесят три реала пропадут. Такие деньги! Не уезжайте!
   Дон-Кихот. Встань, сынок! Твой хозяин поклялся всеми святыми, что не обидит тебя. Не станет же он губить бессмертную свою душу из-за гроша!
   Санчо. Ну, это как сказать.
   Андрес. Не уезжайте!
   Дон-Кихот. Беда в том, друг Андрес, что не единственный ты горемыка на земле. Меня ждут тысячи несчастных.
   Андрес. Ну и на том спасибо вам, сеньор. Сколько живу на свете, еще никто за меня не заступился.
   Он целует сапог рыцаря.
   Дон-Кихот вспыхивает, гладит Андреса по голове и пришпоривает коня.
   Снова рыцарь и оруженосец едут по большой дороге.
   Санчо. Конечно, жалко пастушонка. Однако это подвиг не на мой вкус. Чужое хозяйство святее монастыря, а мы в него со своим уставом. Когда буду я губернатором…
   Дон-Кихот. Замолчи, простофиля. Мальчик поблагодарил меня. Значит, не успел отуманить Фрестон детские души ядом неблагодарности. Благодарность мальчика будет утешать меня в самые черные дни наших скитаний! Довольно болтать, прибавь шагу! Наше промедление наносит ущерб всему человеческому роду.
 
   Ущелье среди высоких скал, крутых, как башня. Черные зубчатые тени их перерезают дорогу. Дон-Кихот и Санчо Панса едут между скалами.
   Дон-Кихот останавливает коня.
   Санчо. Что вы увидели, сеньор?
   Дон-Кихот. Приготовься, Санчо. Мы заехали в местность, где уж непременно должны водиться драконы. Почуяв рыцаря, хоть один да выползет. И я прикончу его.
   Санчо останавливает ослика, озирается в страхе.
   Санчо. Драконы, гадость какая. Я ужей и то не терплю, а тут – здравствуйте! – вон какой гад. Может, не встретим?
   Дон-Кихот. Есть такие нечестивцы, что утверждают, будто бедствуют люди по собственному неразумию и злобе, а никаких злых волшебников и драконов и нет на свете.
   Санчо. А, вруны какие!
   Дон-Кихот. А я верю, что виноваты в наших горестях и бедах драконы, злые волшебники, неслыханные злодеи и беззаконники, которых сразу можно обнаружить и наказать. Слышишь?
   Слышится жалобный, длительный скрип, и вой, и визг.
   Санчо глядит в ужасе на Дон-Кихота, а тот на Санчо. И вдруг испуганное, побледневшее лицо оруженосца начинает краснеть, принимает обычный багрово-красный цвет и расплывается в улыбке.
   Дон-Кихот. Чего смеешься? Это дракон, это он!
   Санчо. Ваша честь, да это колеса скрипят!
   Дон-Кихот бросает на своего оруженосца уничтожающий взгляд. Заставляет коня подняться на некрутой холмик у подножия скалистой гряды.
   Санчо следует за ним.
   И рыцарь видит, что и в самом деле карета показалась вдали. Колеса пронзительно визжат на повороте. Пять всадников окружают ее. Перед каретою едут на высоких мулах два бенедиктинских монаха, в дорожных очках, под зонтиками. Два погонщика шагают возле упряжных коней пешком.
   В окне кареты женщина, красота которой заметна даже издали.
   Дон-Кихот. Видишь огромных черных волшебников впереди?
   Санчо. Сеньор, сеньор, святая наша мать инквизиция строго взыскивает за новые ругательства! Бенедиктинских монахов дразнят пьяницами, к этому уже притерпелись, а волшебниками – никогда! Не вздумайте, ваша милость, нельзя. Это – монахи!
   Дон-Кихот. Откуда тут взялись монахи?
   Санчо. Примазались к чужой карете. С охраной-то в дороге уютней.
   Дон-Кихот пришпоривает Росинанта и мчится навстречу путникам. Санчо следит за дальнейшими событиями, оставаясь на холме. Рыцарь осаживает коня у самого окошечка, из которого глядит на него с небрежной улыбкой красавица.
   Дон-Кихот. О прекрасная дама! Признайтесь Дон-Кихоту Ламанчскому, не боясь своей стражи: вы пленница?
   Дама. Увы, да, храбрый рыцарь.
   Опустив копье, налетает Дон-Кихот на бенедиктинцев. Один из них валится с мула на каменистую дорогу. Другой поворачивает и скачет туда, откуда приехал.
   Слуги знатной дамы бросаются было на рыцаря, но он в отчаянном боевом пылу разгоняет врагов, прежде чем они успевают опомниться.
   Дама улыбается, устроившись поудобнее, как в театральной ложе.
   Один из слуг оказывается упрямее остальных. Он вытаскивает из противоположного окна подушку и мчится прямо на рыцаря, защищаясь подушкой, как щитом.
   Ошибка.
   Дон-Кихот могучим ударом распарывает сафьяновую наволочку.
   Перья облаком взлетают в воздух, а упрямый слуга прекрасной путешественницы валится с седла.
   Дон-Кихот соскакивает на дорогу. Приставляет меч к горлу поверженного врага.
   Дон-Кихот. Сдавайся!
   Рыцарь поднимает меч, чтобы поразить своего упрямого противника насмерть, но мягкий, негромкий женский голос останавливает его:
   – Рыцарь, пощадите беднягу.
   Рыцарь оглядывается. Дама, улыбаясь, глядит на него из окна кареты.
   Дон-Кихот. Ваше желание для меня закон, о прекрасная дама! Встань!
   Слуга поднимается угрюмо, отряхивается от перьев, которые покрыли его с ног до головы.
   Дон-Кихот. Дарую тебе жизнь, злодей, но при одном условии: ты отправишься к несравненной и прекраснейшей Дульсинее Тобосской и, преклонив колени, доложишь ей, даме моего сердца, о подвиге, который я совершил в ее честь.
   Дама. А это далеко?
   Дон-Кихот. Мой оруженосец укажет ему дорогу, прекраснейшая дама.
   Дама. Великодушно ли, рыцарь, отнимать у меня самого надежного из моих слуг?
   Дон-Кихот. Сударыня! Это ваш слуга? Но вы сказали мне, что вы пленница!
   Дама. Да, я была в плену у дорожной скуки, но вы освободили меня. Я придумала, как нам поступить. Дамой вашего сердца буду я. Тогда слугу никуда не придется посылать, ибо подвиг был совершен на моих глазах. Ну? Соглашайтесь же! Неужели я недостойна любви! Посмотрите на меня внимательно! Ну же!
   Дон-Кихот. Сеньора, я смотрю.
   Дама. И я не нравлюсь вам?
   Дон-Кихот. Не искушайте бедного рыцаря. Пожалуйста. Нельзя мне. Я верен. Таков закон. Дама моего сердца – Дульсинея Тобосская.
   Дама. Мы ей не скажем.
   Дон-Кихот. Нельзя. Клянусь – нельзя.
   Дама. Мы тихонько.
   Дон-Кихот. Нельзя!
   Дама. Никто не узнает!
   Дон-Кихот. Нельзя. Правда. Ваши глаза проникают мне в самую душу! Отвернитесь, сударыня, не мучайте человека.
   Дама. Сойдите с коня и садитесь ко мне в карету, и там мы все обсудим. Я только что проводила мужа в Мексику, мне так хочется поговорить с кем-нибудь о любви. Ну? Ну же… Я жду!
   Дон-Кихот. Хорошо. Сейчас. Нет. Ни за что.
   Дама. Альтисидора – красивое имя?
   Дон-Кихот. Да, сударыня.
   Дама. Так зовут меня. Отныне дама вашего сердца – Альтисидора.
   Дон-Кихот. Нельзя! Нет! Ни за что! Прощайте!
   Рыцарь салютует даме копьем, поворачивает Росинанта и останавливается пораженный.
   Дама разражается хохотом. И не она одна – хохочут все ее слуги.
   Дон-Кихот пришпоривает Росинанта и мчится прочь во весь опор, опустив голову. Ветер сдувает с него перья. Громкий хохот преследует его.
   Дама (слуге). Разузнайте у его оруженосца, где он живет. За такого великолепного шута герцог будет благодарен мне всю жизнь.
 
   Вечереет.
   Кончилась скалистая гряда вокруг дороги. Теперь рыцарь и его оруженосец двигаются среди возделанных полей. За оливковыми деревьями белеют невдалеке дома большого селения. За селением – высокий лес.
   Санчо снова едет возле своего повелителя. Поглядывает на него озабоченно.
   Дон-Кихот (печально и задумчиво). Думаю, думаю и никак не могу понять, что смешного нашла она в моих словах.
   Санчо. И я не понимаю, ваша светлость. Я сам, ваша милость, верный и ничего в этом не вижу смешного. Жена приучила. Каждый раз подымала такой крик, будто я всех этих смазливых девчонок не целовал, а убивал. А теперь вижу – ее правда. Все девчонки на один лад. Вино – вот оно действительно бывает разное. И каждое утешает по-своему. И не отнимает силы, а укрепляет человека. Баранина тоже. Тушеная. С перцем. А любовь?.. Ну ее, чего там! Я так полагаю, что нет ее на белом свете. Одни выдумки.
   Рыцарь и оруженосец в глубокой задумчивости следуют дальше, пока не исчезают в вечерних сумерках.
 
   В просторной кухне усадьбы Дон-Кихота за большим столом собрались его друзья и близкие.
   Поздний вечер.
   Дождь стучит в окна. Ветер воет в трубе. Экономка перебирает фасоль в небольшой глиняной чашке. Племянница вышивает у свечки. Священник и цирюльник пристроились поближе к очагу.
   Племянница. Бедный дядя! Как давно-давно уехал он из дома. Что-то он делает в такую страшную непогоду?
   Экономка. Безумствует – что же еще! У всех хозяева как хозяева, а мой прославился на всю Испанию. Что ни день – то новые вести о нем!
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента