Алексей Анатольевич Евтушенко
Спаситель мира
* * *
– С-страф-ф-фст-фуй!
Реакция у меня, оказывается, ещё прежняя. Не успел последний звук увязнуть во тьме комнаты, как рука уже нащупала на ночном столике и метко швырнула в эту тварь довольно увесистый будильник «Слава» (подарок подруги жизни, 16 камней… очень жалко!).
Будильник исчез в разверстой пасти, словно мотылёк в ночи, и тварь удовлетворённо причмокнула:
– Ф-фкус-с-сно…
Я уже был на ногах и, подхватив за ножку стул, ожидал самого худшего.
Однако эта краболягушкокрысовидная, светящаяся сине-зелёным светом образина, вроде бы утратила ко мне гастрономический интерес – если таковой вообще имелся! По-моему, она уже изображала на своей совершенно невозможной морде нечто вроде улыбки. И даже довольно добродушной улыбки.
Вы когда-нибудь видели добродушно улыбающийся ночной кошмар?
Лихорадочно припоминая, когда и сколько я употреблял спиртное последний раз (выходило, больше недели назад – сто грамм водки и бутылка пива), я попытался натянуть брюки одной рукой.
– Пос-с-стафь с-стул. Х-хос-с-сяин ш-штет.
– Какой ещё хозяин? – я машинально опустил стул и быстро справился с брюками и рубашкой.
– Меня с-са топ-пой пос-с-слал Хос-с-сяин. С-сам уф-фитиш-шь. Ит-тем.
– Никуда я не пойду, – твёрдо заявил я, усаживаясь на стул и натягивая позавчерашние носки. – Во всяком случае, до тех пор, пока не получу исчерпывающей информации.
Ситуация становилась забавной. Представьте себе: вы вдруг просыпаетесь в два часа ночи и видите, что посреди вашей комнаты сидит совершенно невообразимое чудище и почти человеческим голосом любезно предлагает вам прогуляться к некоему «хозяину»… а, каково?
– Меня соф-ф-фут Ф-фус-с, – решила меж тем продолжить наше знакомство тварь. – Ты не п-пойс-ся. Ит-ти нуш-шно. Хос-с-сяин х-хочет гоф-ф-форить с-с топ-пой. Это польш-ш-шая чёс-с-сть.
Положительно, мне стало интересно и даже весело. Тварь явно не была уполномочена использовать меня в качестве ужина, а, наоборот, как будто упрашивала…
– Куда идти-то? – почти любезно осведомился я. – Меня же из дому выселят, если с тобой кто-нибудь из соседей увидит. Ещё и посадят, чего доброго. За материализацию персонажей белой горячки.
И тут я увидел, куда идти.
Прямо в стене комнаты, граничащей непосредственно с соседней квартирой, образовался на глазах овальный, мерцающий красно-оранжевым светом, проход высотой около двух метров и достаточной ширины, чтобы туда могли рядышком войти я и мой жутковатый спутник.
Фус сделал (или сделала?) приглашающий жест клешнёй.
– Туфли только надену.
Я вышел в прихожую, обул туфли, переложил из куртки в карманы брюк сигареты и спички (не люблю зажигалки) и посмотрел на входную дверь.
Сделать два быстрых шага, открыть, выскочить на лестничную площадку… Полторы секунды на всё про всё. Успею или нет? И насколько быстро двигается этот… это… Но моё извечное любопытство, как всегда взяло верх, и я вернулся в комнату.
Тварь терпеливо ждала меня возле этой весьма подозрительной дыры в никуда.
– Только после вас, – уж в чём я был совершенно точно уверен, так это в том, что ни при каких обстоятельствах не полезу туда первым.
Что ж, я пошёл вторым и чуть не грохнулся навзничь, потому что пол в этом красно-оранжевом зеве оказался движущимся и, стоило нам на него ступить, с довольно приличной скоростью понёс нас куда-то вниз.
Постепенно наклон пола становился всё более крутым, и в какой-то момент я понял, что стою уже не на пандусе, а на ступеньке эскалатора.
Скорость спуска возросла, – прикурить мне удалось лишь с третьей попытки, – встречный ветер задувал огонь. Изменился цвет стен, – так потухают постепенно угли костра, отдавая в холодную ночь свой жар и подёргиваясь пеплом. Наконец, стены совсем погасли, и только сине-зелёное мерцание моего провожатого спорило с огоньком сигареты, да где-то далеко-далеко внизу едва угадывался слабый отблеск какого-то иного света.
Но всё кончается. Скорость спуска плавно замедлилась, лестница опять превратилась в пандус, и мы ступили на бетонный пол какого-то громадного помещения.
Больше всего это напоминало невероятно запущенную станцию гигантского метро.
– Полюбопытствуй, полюбопытствуй, – совершенно нормальным голосом произнёс Фус.
– Так ты притворялся?
– Ни в коем случае! Просто на том свете я не могу говорить нормально, – засмеялся он.
«На каком это «том»? – пронеслось у меня в голове: «На моём, что ли? Где же мы, выходит, сейчас находимся, граждане, а?»
Тем временем глаза мои продолжали обшаривать окружающее пространство.
Как я уже сказал, больше всего это походило на очень большую и очень запущенную станцию метро, которая сверху слабо освещалась сотнями и сотнями обычных 40-ваттных лампочек накаливания, свисающих с потолка на длинных оголённых проводах. Самое главное, однако, заключалось в том, что станцию эту заполняли люди. В большинстве своём довольно пожилые, но мелькали время от времени в толпе и молодые и даже совсем юные, а то и просто детские лица.
И никто ни с кем не разговаривал!
Но люди вздыхали, бормотали и шептали что-то сами себе, иногда кто-то издавал слабый стон или всхлип… и опять – шуршание, шёпот, шелест…
Мне стало не по себе.
– Чего они ждут?
– Поезда, – немедленно и охотно откликнулся Фус, ухмыляясь при этом совершено гнусной ухмылкой. – Для каждого из них существует своя остановка, на которой они обязаны выйти (тут послышался нарастающий вой приближающегося поезда), и этих остановок, как ты уже, вероятно, сам догадался, ровным счётом девять!
Последние слова он проорал, придвинувшись ко мне вплотную, так как вой и грохот стали просто непереносимы.
Сверкнул из тоннеля прожектор, и обычный поезд метро, сбавляя ход, выкатился к платформе и плавно остановился.
Зашипев, распахнулись двери.
Толпа ринулась внутрь вагонов.
– Осторожно! Двери закрываются! – загрохотал (захохотал?) невидимый репродуктор, и адский поезд тронулся, набрал скорость и пропал в тоннеле.
– Теперь пошли, – сказал Фус.
Мы пересекли зал, который постепенно опять начал наполняться народом, и приблизились к неприметной железной двери в стене. Фус приподнял клешню и ткнул ею в пластиковый прямоугольник звонка. Дверь, нещадно скрипя, наполовину приоткрылась.
– Автоматика ни к богу, – проворчал мой провожатый, протискиваясь в проем. – Чинить пора. Сколько раз было говорено…
Нужно было ещё подняться по узкой, похожей на трап военного корабля, металлической лесенке и открыть ещё одну – на сей раз деревянную – дверь, прежде, чем мы ступили на землю, покрытую редкой чахлой травой.
Я осторожно вдохнул сыроватый, но приятный на вкус воздух и, не торопясь, огляделся.
Мы находились на всхолмлённой равнине, которая слегка понижалась к горизонту. Оттуда, из-за горизонта, со скоростью наступающей танковой армады ползли низкие жёлто-серые тучи, цепляясь брюхом за верхушки намертво вросших в холмы огромных чёрных елей.
– Весёленькое местечко, – пробормотал я и двинулся вслед за Фусом, который уже упрыгал вперёд по тропинке.
Мы обогнули два холма, и на вершине третьего, среди тех же мрачных елей, я заметил нечто вроде старинного кирпичного трёхэтажного особняка. В его узких готических окнах мерцал живой огонь, а из трубы поднимался дымок.
– Дальше ты сам, – вздохнул Фус. – Подымишься на второй этаж и постучишься.
Он протянул мне клешню:
– Счастливо.
Я аккуратно пожал шершавую пупырчатую конечность и стал подниматься по врезанной в склон холма каменной лестнице.
Стучаться не пришлось – двустворчатые двери сами распахнулись передо мной.
В глубине кабинета – зала? – за тяжёлого тёмного дерева столом, на который при нужде мог бы, наверное, сесть средних размеров вертолёт, сидел… ну, вы, разумеется, уже поняли, кто за ним сидел. Я тоже понял и, осматривая на ходу залу, направился по зеркальному паркету к столу.
Камин, конечно, и в нём пылающие дрова.
Неестественно больших размеров арочное окно-витраж, горящее разноцветными стёклами (так я и не успел разглядеть толком замысловатый сюжет этого витража).
Канделябры с толстыми оплывшими свечами на столе.
Кипы пожелтевших бумаг.
С десяток разнообразной величины и формы бутылок.
– Садитесь, Владимир Сергеевич, прошу вас, – он привстал с кресла, делая приглашающий жест худой рукой с узкой загорелой кистью и длинными пальцами профессионального карточного шулера и скрипача.
– Благодарю вас, – я пододвинул к себе венский стул и уселся напротив.
– Э-э…
– Хереса, пожалуй, – усмехнулся я, опережая конец фразы.
Он засмеялся нормальным, разве что чуть надсадным смехом и потянулся ха бутылкой.
– Да, Михаил Афанасьевич во многом оказался прав, – он разлил по высоким бокалам янтарное вино, – Но не во всём. Заметьте, Владимир Сергеевич, отнюдь не во всём!
– Так редко бывает, чтобы человек оказался прав абсолютно во всём, – заметил я, подымая бокал и наклоняя голову ровно настолько, насколько испытывал к нему интерес и своего рода уважение (всё-таки я крещёный человек и, вроде бы, пока не умер).
– Да. Так, пожалуй, не бывает. А если и бывает, то крайне редко. Но вот странность – именно об этом я и желал бы с вами побеседовать. О возможностях человека и о материальном, так сказать, их осуществлении.
Я пригубил вино (херес, разумеется, оказался отличного качества) и попросил разрешения закурить.
Мне были предложены сигары.
Вежливо отказавшись, я закурил свой «Донской табак» и выжидательно посмотрел на собеседника.
– Так вот. Возможности человека, надо вам заметить, дражайший Владимир Сергеевич, чрезвычайно велики. Вы, смею думать, не догадываетесь и о малой толике этих возможностей.
– Ну отчего же, – возразил я. – Наша наука, как вам должно быть известно, уже давно доказала, насколько мало и плохо мы используем наш мозг. Но, увы, она не даёт практических рекомендаций по овладению остальным потенциалом.
– Не только мозгом жив человек, – дипломатичная усмешка скользнула по его узким длинным губам. – Тело, знаете ли, тоже имеет значение. Болезни, усталость, старость и дряхлость, наконец… Я хочу сказать, что иметь здоровое, сильное, не знающее усталости и практически не стареющее тело тоже очень важно. Вы со мной согласны?
Не согласиться я не мог и в знак согласия отпил из бокала крепкой терпкой влаги (неужели настоящий испанский?).
– Да, – продолжил он, также осушив свой бокал наполовину. – Обстоятельства на Земле, как вы, вероятно, и сами догадываетесь, складываются отнюдь не самым благоприятным образом. Речь, если говорить откровенно, попросту идёт о самом выживании человечества.
Он быстро и внимательно посмотрел на меня.
– Вы имеете в виду атомную войну или экологическую катастрофу? – лениво осведомился я.
– И то, и другое. А также острейшую демографическую проблему, неизвестные пока ещё болезни, по сравнению с которыми тот же СПИД покажется не опасней насморка, фактор Космоса, ежесекундно угрожающий человечеству и ещё ряд более мелких, но очень неприятных проблем. По отдельности они не так уж и страшны, но вот в сумме…
– Простите, – я допил вино и поставил бокал на стол (он тут же долил мне ещё). – Признаться, я не совсем понимаю вашу… э-э… заинтересованность в данном вопросе. Грубо говоря, какое вам дело до гибели человечества?
– Но ведь это же элементарно, дорогой Владимир Сергеевич! – воскликнул он и даже слегка всплеснул руками (лапами?). – Я, как никто другой, непосредственно заинтересован в дальнейшем выживании и развитии человеческой цивилизации, так как с её исчезновением исчезает и смысл моего существования. Что для меня равносильно, так сказать, физической гибели, – он грустно покивал головой в подтверждение своих слов.
– Подождите, подождите… – я постарался собраться с мыслями. – А как же иные цивилизации? Или мы одиноки во Вселенной? Или, простите, ваши таланты там не нужны?
– Там, Владимир Сергеевич, – грустно усмехнулся он, – если, заметьте, это самое «там» не плод нашего с вами воспалённого воображения, в любом случае есть свои Хозяева, и все вакантные места, соответственно, заняты.
– Та-а-ак, – ошеломлённо протянул я. – И что же вы конкретно предлагаете?
Он оживился, наклонился ко мне через стол и заговорщицки спросил:
– Как вы считаете, что именно может спасти человечество?
– Н-ну, не знаю… – промямлил я. – Жить, наверное, нужно по правде. Честным быть и… это… добрым. А?
Он сморщился так, как будто глотнул святой воды:
– Что вы такое, право слово, несёте, Владимир Сергеевич! Просто какой-то русский интеллигент позапрошлого века… Посмотрите вокруг! Третье тысячелетие на дворе! Человечество могут спасти только суперсовременные технологии и твёрдый разум, не подвластный всякой, там, мистике и толстовщине… Или толстовству, как правильно?
– Не важно, я слежу за вашей мыслью.
– Вот именно. Мыслью! Только мысль. Только трезвая, технически оснащённая мысль может спасти вас и нас. Вырубили леса и уничтожили животный мир? Плевать! Придёт мысль, изобретёт новые биотехнологии, и планета покроется ещё более густыми лесами, чем прежде, в которых будут жить не только исчезнувшие в последнее время виды животных, но и те, которые вымерли миллионы и миллионы лет назад. Голод? Болезни? И эту проблему решит человеческая мысль! Только нужна быстрота и натиск! Натиск и быстрота! Послушайте, Владимир Сергеевич, я ведь вас не просто так выбрал У вас природные способности, которые я могу неограниченно – понимаете? – неограниченно усилить. Как количественно, так и качественно. Ваш мозг будет работать на все сто процентов! Вы ведь физик?
– К сожалению. В наше время и в нашей стране физиком быть вредно и невыгодно. Правда, литературу я тоже люблю…
– Оставим пока литературу в покое. Никто вам её любить не запрещает. А насчёт страны… Ерунда это всё. Вы станете величайшим учёным и технологом-изобретателем за всю историю человеческой цивилизации. По сравнению с вами Эйнштейн будет выглядеть первоклассником. Ваши открытия и технологии спасут мир! Да! Кроме этого я предлагаю вам самое могучее здоровье для вашего тела, которое только можно представить. Лет, скажем, четыреста-пятьсот полноценной жизни вас устроит?
Предложение было заманчивым, но ещё не все карты в этой игре легли на стол. И я спросил:
– Но почему всё-таки именно я?
– Ваш потенциал, Владимир Сергеевич, очень высок. Вы даже не догадываетесь насколько он высок. Лучшей кандидатуры мне не найти. А искать я, уж поверьте, умею.
– А взамен? – спохватился я. – Вероятно… э-э… душу?
– Да на кой мне ваша душа? – чуть ли не презрительно осведомился он. – А если даже и душу, так что? Вечных мук ей испытывать не придётся. Это я могу твёрдо обещать. А будет ей вечный покой. Как в романе Михаила Афанасьевича. Помните?
Я помнил.
– Надеюсь, вы мне позволите обдумать ваше предложение?
– Разумеется и всенеприменно. Оно слишком серьёзно, чтобы принимать решение с кондачка. Даю вам… ну, скажем, сутки. Как только надумаете, хлопнете шесть раз в ладоши и громко скажете:»Согласен!» Отсутствие же данного знака будет означать, что мы не договорились. Не скрою, что в этом случае я буду очень и очень разочарован, Владимир Сергеевич.
– Что ж, – сказал я. – В таком случае, я, пожалуй, пойду.
– Не смею задерживать. Фус вас проводит.
Фус действительно меня проводил, и вскоре я уже стоял посреди своей квартиры, ошалело вертя головой.
За окном рождалось утро.
Я чувствовал себя вымотанным до предела и, решив для начала немного поспать, успел снять рубашку и штаны… как вдруг балконная дверь бесшумно распахнулась, и ослепительный столб какого-то неземного, ликующего света ворвался снаружи ко мне в комнату. Посреди этого столба, омываемое светом, парило в воздухе белоснежное шестикрылое существо с нестерпимо прекрасным и грозным ликом.
– Одевайся! И немедленно! – его трубный глас пригвоздил меня к полу. – С тобой хотят говорить!
Я вздохнул и покорно потянулся за штанами.