Алексей Анатольевич Евтушенко
Умелец

* * *

   Посвящается моему другу и учителю Игорю Александровичу Ромовскому

   Аким Степанович Ковальчук слыл в своём родном городе Семиглавске мастером на все руки. И, надо сказать, не даром. Во всяком случае, никто из жителей тридцатитысячного районного центра, будь то старик или мальчишка, не припомнил бы случая, когда Аким не справился с поставленной задачей.
   Особым успехом пользовалась среди завсегдатаев кафе «Берёзка», которое уже многие годы служило чем-то вроде клуба для наиболее передовой части мужского населения Семиглавска, история с японским сверхсовременным компьютером, который лет десять назад (компьютеры были тогда в провинции штукой редкой) подарил местной администрации уроженец Семиглавска Сеня Григорович – ныне преуспевающий бизнесмен из города Сиэтл Сэм Григ – во время его, Сени, романтически-ностальгического визита в родной город.
   То ли по Сениному недосмотру, то ли по ещё каким-то совершенно неизвестным причинам, но компьютер оказался никуда не годным: он не работал. Совсем. Специалисты, приезжавшие из области, осмотрев электронное чудо, только пожали плечами и сообщили, что починить его нет никакой возможности в силу допущенного при изготовлении заводского брака, который брак может быть исправлен исключительно фирмой-изготовителем, да и то лишь посредством замены данного компьютера на такой же, но работающий. При этом они предлагали отдать это «железо» им, а они, так и быть, по доброте душевной, привезут пусть не такую навороченную, но нормально работающую машину.
   Тогда сам глава администрации, почуяв подвох, не поленился и лично сходил на поклон к Акиму и уговорил его посмотреть заграничную штучку.
   Уж на каких условиях они договаривались (Аким всегда недолюбливал власть) – неизвестно, но факт остаётся фактом: компьютер заработал и по сю пору приносит пользу: секретарша главы администрации Семиглавского района печатает на нём различную необходимую документацию.
   Так что Аким Семёнович Ковальчук мог, по глубокому убеждению своих земляков, починить и сделать всё, что угодно, – вплоть до какого-нибудь, прости господи, синхрофазотрона, буде нужда в постройке или починке последнего бы возникла.
   Исходя из этих фактов, нетрудно сделать вывод, что был Аким Степанович нарасхват, и жители Семиглавска неустанно благодарили бога и судьбу за то, что такой человек живёт именно в их городе. Впрочем, так думали не все.
   – Пропадёшь ты здесь, Аким, – говорил ему бывало представитель местной интеллигенции, замредактора районной газеты «Рассвет», Юра Агапкин, сидя с Акимом в кафе «Берёзка» за пивом и воблой. – Во-первых, твоему таланту здесь негде развернуться – захолустье оно и есть захолустье, а, во-вторых, легко можешь спиться. Уж больно работа у тебя того… магарычная.
   – В большом городе, Юра, – резонно отвечал ему Аким, – гораздо больше шансов спиться, чем у нас, потому как всяческих соблазнов тоже гораздо больше. И людей больше. И магарычей. А насчёт развернуться… Скажи мне, Юрий, что ты разумеешь под этим словом? – и Аким улыбчиво глядел на газетчика своими глубоко посаженными светло-голубыми глазами.
   Замредактора откидывался на спинку стула и закуривал сигарету с фильтром, предвкушая поединок интеллектов, так сказать, спор философов, ради чего, собственно, он и любил захаживать в кафе «Берёзка» (впрочем, не только ради этого – здесь всегда можно было получить разнообразнейшую информацию, пригодную для использования в газете, а также просто выпить пива).
   – Под словом «развернуться», Аким, – с оттенком назидания в голосе (который оттенок неизменно у него появлялся на третьем литре пива) говорил Юра Агапкин, – я разумею использование талантов, способностей и потенциальных возможностей человека с наибольшей пользой.
   – Для кого?
   – То есть?
   – С пользой для кого? Для самого человека или, скажем, для государства, в котором этот человек живёт?
   – Э-э… для государства, я думаю, – отвечал Агапкин, с детства втайне мечтающий о светлом будущем для всего человечества и для несчастной России в первую очередь. – Хотя и себя, разумеется, человек забывать не должен.
   – Хорошо! – громыхал, входя в раж, Аким и хлопал по столу своей лопатообразной мозолистой ладонью так, что замредактора едва успевал подхватить падающий графин с пивом (в Акиме Ковальчуке было, без малого, два метра роста и больше центнера живого веса). – А из чего, вернее, из кого это самое твоё государство состоит?
   – Из народа, – твёрдо отвечал представитель прессы.
   – То бишь, людей?
   – Людей, – невольно соглашался с неопровержимыми доводами Юра.
   – Вот! – удовлетворённо откидывался на спинку стула Аким (стул жалобно трещал, но выдерживал) и залпом выпивал стакан пива, который казался в его руке чуть ли не напёрстком.
   – Что «вот»? – не понимал Агапкин.
   – Вот ответ на твой вопрос. Чем я занимаюсь всю свою сознательную жизнь здесь, в Семиглавске? Отвечаю. Помогаю людям жить. И себя при этом не забываю, заметь. Вернее, люди меня не забывают, потому как за мою хорошую работу платят мне, когда деньгами, а когда и душевным ко мне отношением. Ты скажешь: «Мало платят». Согласен. В области или, допустим, в Москве я мог бы иметь денег намного больше. Но зачем? Гляди. Дом у меня есть? Есть. В доме обстановка разная есть? Есть. Машина есть? Есть. Чего ещё человеку надо?
   – Жениться тебе надо, – невпопад отвечал Юра Агапкин.
   – Вот здесь ты прав, но, как человек интеллигентный, а также некоторым образом отвечающий за нравственный облик граждан нашего города и района, должен понимать, что женитьба без любви есть поступок глубоко аморальный и, опять же, безнравственный, а любовь… Любовь, Юра, такая штука, что её на огороде, как морковку, не вырастишь.
   Становится совершенно ясно, что Аким Ковальчук был человеком довольно умным и – не побоимся этого слова – по-своему даже мудрым той истинной народной мудростью, которая всегда жила в российской глубинке. И хотя читал Аким преимущественно только газеты и журналы, а художественную литературу, наоборот, недолюбливал, считая её сплошной выдумкой, разнообразнейших сведений, почерпнутых из периодики и ТВ (а в последнее время и Интернета), ему вполне хватало, чтобы быть в курсе мировых событий, а также иметь об этих событиях своё собственное мнение.
   Кстати, совершенно необходимо заметить, что Аким не только мог починить любую сломанную вещь или механизм, но и зачастую – особенно часто это стало с ним случаться в последние несколько лет – существенно улучшал их потребительские свойства и рабочие характеристики.
   Холодильники после его рук лучше холодили, телевизоры чётче показывали, а стиральные машины чище стирали. И при этом все они потребляли в несколько раз меньше электрического тока, чем прежде.
   Самое смешное заключалось в том, что Аким и сам не знал, как это у него получается.
   Однажды он так починил заезжему москвичу его старенькую «Тойоту», что пробег машины на одной заправке увеличился ровно в 2,3 раза.
   Москвич потом дважды специально приезжал к Акиму и умолял перебраться к нему в столицу, чтобы организовать собственное дело.
   – Это же миллионы долларов, как вы не понимаете!, – возбуждённо кричал он.
   Аким только смеялся и отрицательно качал своей кудлатой головой.
   – Понимаешь, – рассказывал он вечером Юре Агапкину, сидя с ним за любимым столиком в кафе «Берёзка», – я иногда не знаю сам, что делаю. Находит какое-то затмение – и все.
   – Может, вдохновение? – попытался уточнить замредактора.
   – Что я, затмения от вдохновения не отличу, по-твоему? – обижался Аким. – Нет, именно затмение. Вдохновение – это взлёт, предельное, так сказать, обострение всего твоего таланта, опыта и умения. Мозг при этом ясен, словно майский рассвет, и прекрасно осознает, что нужно делать руками в каждую следующую секунду. А тут… Я как бы вырубаюсь, понимаешь? То есть руки работают сами, без моего участия и, что хуже всего, по окончании работы я совершенно не понимаю и не помню, что и как именно этими руками делал.
   – Запредельные нагрузки, – важно кивал головой Юра Агапкин. – Понятно.
   – А?
   – Ты говоришь, что в этих случаях как бы теряешь сознание, верно?
   – Ну да. Ни черта потом не помню.
   – Всё очень просто. Та часть мозга, которая ведает твоим сознанием, не выдерживает нагрузки, которую ему задаёт подсознание. Ведь подсознание, твоё гениальное подсознание, стремится сделать работу как можно лучше. И даже не просто лучше, а лучше на несколько порядков.
   – Допустим. И что?
   – Ну вот. А сознание такой нагрузки не выдерживает и отключается. Тогда подсознание берет твои руки в свои руки (каков каламбурчик, а?!) и доделывает начатую работу до конца. Само. Без всякого участия сознания. Сознание потом возвращается и с изумлением глядит на дело рук своих… то есть твоих… то есть… тьфу! – неважно. В общем, оно не в состоянии разобраться, каким именно образом сделало именно то, что сделало. Нечто подобное происходило с пьяницей-изобретателем Гэллегером из рассказов американского фантаста Генри Каттнера (жаль, что ты не читаешь книг, а то бы знал). Но это фантастика, а тут всё происходит в действительности. И потом, ты не изобретатель. Ты этот… как его… умелец, вот. Левша. Чёрт возьми, я давно хочу написать о тебе статью и отправить в какое-нибудь достойное центральное издание. В «Известия», например. «Гений из Семиглавска», а? Звучит!
   – Я те напишу, – показывал другу пудовый кулак Аким.
   – Слушай, Степаныч, – не унимался Агапкин, – а ты не замечал при каких именно обстоятельствах ты обычно впадаешь в это твоё затмение? Если вывести закономерность…
   – Думал уже, – пожимал богатырскими плечами Аким. – Нет никакой закономерности. И с выпившим такое случалось, и с трезвым. И с утра, и вечером, и даже ночью. То несколько раз подряд бывает, а то месяцами отсутствует, как будто ушло вовсе. Думал, анализировал – ни черта не выходит. Правда в последнее время чаще случается, чем прежде.
   – Медикам бы тебя показать. Учёным…
   – Ага. Размечтался. Чтобы они, значит, облепили меня датчиками и обмотали проводами, а я сиди и чини, что дают, так? Нет уж, уволь.
   Строго говоря, то, что временами происходило с Акимом Семёновичем Ковальчуком, с некоторой натяжкой можно было отнести к понятию «чудо», а чудеса, как известно, долго в тайне хранить невозможно – рано или поздно они становятся достоянием гласности. И Аким не стал тут исключением из правила.
   Случилось так, что неподалёку от Семиглавска, по согласованию со своими правительствами, высокие военные чины России и Соединённых Штатов Америки решили провести совместные летние армейские учения в духе дружбы и сотрудничества двух держав.
   Учения не очень большие по количеству участвующих солдат и офицеров обеих армий, но, так сказать, образцово-показательные, с привлечением новейших образцов техники и вооружения.
   Такой суеты город Семиглавск не переживал с той самой поры, когда его в 1821, кажется, году посетил проездом государь-император Александр Первый, следуя куда-то по своим государевым делам.
   Впрочем, кроме суеты, городу была принесена и определённая польза – в кратчайшие сроки областные власти заново заасфальтировали парочку центральных улиц, отремонтировали несколько наиболее ветхих исторических зданий, а также достроили гостиницу, отметившую к тому времени семнадцатилетие со дня закладки фундамента.
   И вот учения, рассчитанные на неделю, начались.
   Начались они в четверг, а через день, в субботу, Аким Ковальчук с Юрой Агапкиным сидели на берегу речки Тетеря, километрах в тридцати от города, и мирно удили рыбу, законно используя выходные дни для отдохновения души и тела. За их спинами раскинулось обширное колхозное поле, покрытое жёлтой стерней от недавно убранной пшеницы и с разбросанными там и сям стогами соломы. Прямо же перед ними, сразу на другом берегу Тетери рос густой смешанный лес. Где-то высоко в зените летнего жаркого неба пел жаворонок, да журчали мимо берегов чуть желтоватые от лёссовой почвы воды Тетери, – вот и все звуки, которые доносились до друзей в этот полуденный час.
   И тут в голубой глубине неба на грани слышимости возник иной, посторонний звук.
   Аким поднял голову и насторожился:
   – Слышишь, Юра?
   – Что?
   – Гул какой-то в небе. И вроде как ближе становится…
   – А… Так ведь учения в той стороне, забыл разве? – пожал плечами Агапкин, однако глаза от поплавка оторвал и тоже посмотрел в небо.
   – Вот он! – вскинул руку Аким.
   Это был самолёт. А точнее, английский реактивный истребитель «харриер» с вертикальным взлётом и посадкой.
   «Харриер» приближался, буквально на глазах теряя скорость и высоту. За самолётом тянулся шлейф грязно-белого дыма.
   – Ни фига себе! – открыл рот Юра Агапкин, всем своим нутром газетчика чуя сенсацию. – Неужели подбили?
   Тем временем, не дотянув буквально пятидесяти метров до речки, английское чудо военной техники остановилось в воздухе, завертелось на месте, одновременно клюя то носом, то хвостом, издало отчаянный свист, подобно которому в этих краях не слыхано было со времён Соловья – Разбойника и, помедлив, рухнуло камнем с высоты десятка метров на жёсткую русскую землю.
   – Скорее! – заорал Аким и, бросив удочку, сорвался с места.
   Когда замредактора, опомнившись, подбежал к самолёту, Аким уже стоял на крыле и вытаскивал из кабины потерявшего сознание пилота.
   Друзья оттащили американца поближе к воде и попытались привести в чувство, но тот, видимо, находился в глубоком обмороке и обретать сознание на хотел.
   – Пульс ровный, – авторитетно заявил Юра, пощупав запястье лётчика, – но слабый. Что будем делать?
   Аким, прищурившись, молча смотрел на великолепный «харриер».
   – Вот что, Юра, – сказал он. – Садись-ка ты за руль и жми в город. Сообщи там, кому следует и медиков сюда направь.
   – А ты?
   – А я здесь покараулю. Мало ли что… Погоди, я инструменты кое-какие возьму.
   – Зачем тебе инструменты?
   – «Харриер» хочу починить.
   – Ты с ума сошёл! – не на шутку испугался журналист. – Международный скандал может случиться! Давай лучше отвезём американца в город и…
   – А если его трогать нельзя? Ты разве врач? Мы его повезём, а он возьмёт и загнётся по дороге! Вот и будет тогда тебе международный скандал. Да ты не дрейфь, всё будет нормально. Я осторожненько. Мне, понимаешь, такая штуковина никогда ещё в руки не попадалась… – И Аким непроизвольно облизнулся.
   – Ладно, – почесал затылок Юра, который уже понял, что друга ему переубедить не удастся, – я постараюсь побыстрее.
   Проводив глазами собственный «жигулёнок», Аким оттащил пилота в тень одинокой плакучей ивы, ещё раз убедился в том, что сердце у американца бьётся нормально, подхватил сумку с инструментами и решительным шагом направился к самолёту.
   К тому времени, когда на место происшествия прибыли два вертолёта с американскими и русскими высокими воинскими чинами на борту, штатовский лётчик уже окончательно очухался и даже успел выучить несколько русских слов. А именно: «рыбалка», «ничего» и ещё одно, которое мы здесь приводить не будем.
   Аким объяснил переводчику, что он уже отремонтировал «харриер», и американцам нет нужды ломать голову над тем, как доставить боевую машину на базу, – можно садиться и лететь.
   – Это такая русская шутка? – поинтересовался сухощавый американский генерал – старший в прибывшей группе.
   – А вы попробуйте, – предложил Аким, – только прошу учесть, что самолёт после ремонта, возможно, приобрёл некоторые новые качества. Может быть, он станет потреблять меньше топлива, чем раньше, или ещё что-нибудь…
   – И намного меньше? – понимающе улыбнулся генерал.
   – Раза в два, два с половиной, – почесал в затылке Аким. – Точно не могу сказать.
   – Это может быть правдой, – вмешался в разговор Юра Агапкин, который уговорил воинское начальство взять его с собой в вертолёт. – Я – замредактора местной газеты и давно знаю Акима. Аким наш местный гений. Так сказать, Левша. Поэтому…
   – Ну-ну, – по-русски сказал генерал и засмеялся.
   Тем временем американские механики закончили осмотр «харриера» и доложили, что машина совершенно исправна и можно лететь.
   Новый пилот, прибывший вместе с остальными вопросительно посмотрел на генерала.
   Генерал разрешающе кивнул головой, и пилот побежал к самолёту.
   Все стояли смотрели, как он ловко вскарабкался в кабину, задвинул фонарь, быстро проверил приборы, запустил двигатели, соединил в кольцо большой и указательный пальцы правой руки – все, мол, о, кей! – и тяжёлая грозная машина со свистом и рёвом оторвалась от земли, развернулась и легко пошла вверх.
   Солнце плясало на её серебристых крыльях, и всем было хорошо видно, как «харриер», не набрав и двух сотен метров высоты, вдруг просто исчез.
   Только что он был, и вот его уже нет.
   И никакого взрыва, и никакой вспышки света. Как корова языком слизала.
   – Т-твою мать… – севшим голосом сказал русский полковник, а сухощавый американский генерал, окинув Акима ледяным взглядом, обратился к полковнику со следующими словами, которые незамедлительно перевели на русский:
   – Надеюсь, господин полковник. Вы понимаете, что этого человека (он кивком головы указал на Акима, рядом с которым уже выросли два здоровенных морских пехотинца армии США) необходимо забрать с собой для проведения тщательного расследования?
   – Не сомневайтесь, генерал, – сказал Аким, с усмешкой покосившись на свой эскорт. – Разумеется, я отправлюсь с вами. Понятия не имею, что случилось с «харриером», но уверен, что ничего страшного. Все со временем выяснится. Юра, присмотришь за машиной и домом, ладно?
   – Э-э… – только и смог сказать потрясённый Агапкин.
   Прошло два часа.
   В штабе учений Аким успел дважды с подробностями рассказать о своих «затмениях», все более убеждаясь, что ему не верят ни на грош. Он уж совсем было собрался замкнуться в гордом молчании, но тут прибежал лейтенант-связист и доложил, что только что по спутниковой связи было получено сообщение из Штатов: исчезнувший в русском небе «харриер» уже два часа, как благополучно приземлился на одной их американских баз ВВС.
   – Я же говорил, что с ним ничего не случится! – обрадовался Аким.
   Не потребовалось много времени, чтобы выяснить: истребитель вертикального взлёта и посадки преодолел расстояние в несколько тысяч километров практически мгновенно.
   Пилот рассказал, что он, взлетая, вспомнил почему-то родную военную базу, на которой проходил службу, подумав при этом, что забавно было бы сейчас там оказаться, – и в ту же секунду его «харриер» завис над лётным полем этой самой базы. По словам лётчика, он при этом ничего особенного не почувствовал – всё произошло как в кино при смене кадра.
   – Чертовщина какая-то, – сдвинул на затылок фуражку американский генерал. – Получается, что обычный самолёт переоборудовали в течение какого-то часа при помощи отвёртки и плоскогубцев…
   – И такой-то матери, – подсказал кто-то из русских офицеров, нервно при этом хохотнув.
   – Что?
   – Да нет, ничего. Просто есть один такой старый анекдот про русских умельцев, – объяснили ему.
   Генерал пожелал, чтобы потом ему этот анекдот обязательно рассказали и продолжил:
   – Так вот, если человек способен за час переоборудовать современный боевой истребитель так, что тот становится управляем при помощи мысли и мгновенно преодолевает любые расстояния… я даже не знаю, господа, как такого человека назвать и что с ним делать. Это не просто переворот в технологии, это… это… – он махнул рукой и умолк.
   Прошло полгода.
   Акима Петровича Ковальчука поместили на жутко засекреченную научно-военную базу где-то на Урале и установили за ним неусыпный надзор. Он сам на это согласился, понимая, что карты раскрыты и деваться некуда. Опять же его патриотические чувства сыграли здесь не последнюю роль.
   Сбылось то, чего он всегда больше всего боялся: его действительно опутывали проводами и облепливали датчиками. Даже во сне десятки приборов следили за его состоянием, а уж во время работы и подавно.
   Плохо, однако, было то, что с тех пор, как Акима поместили на секретную базу, его так называемое «затмение» совершено перестало на него находить.
   Он по-прежнему руками и сердцем чувствовал любую поломку в любом устройстве или механизме, окружающие его специалисты просто диву давались, когда он с необыкновенной лёгкостью чинил их сложнейшие, хитроумно выведенные из строя приборы, но… Но это было всё. Приборы и механизмы приводились в порядок и прекрасно работали, однако новых дополнительных и каких-то особых качеств не приобретали.
   Психологи объясняли данный феномен тем, что творческий человек, подобный Акиму, не может работать с полной отдачей, находясь в неволе. Ему нужна свобода. А значит, говорили они, его необходимо отпустить в родной Семиглавск,дать спокойно жить прежней жизнью и уже тогда ненавязчиво подбрасывать все эти электронные и механические задачки. Глядишь, чудесная способность и вернётся.
   Военные, однако, боялись отпускать Акима, резонно полагая, что на свободе ему грозит опасность быть украденным или даже убитым.
   – Испанский писатель Сервантес де Сааведра отлично писал в тюрьме, – обычно отвечал на доводы психологов полковник Белобоков, курирующий проект со стороны контрразведки. – А знаменитые сталинские «шарашки»? Чем не пример творческого взлёта! Чем хуже наш наш Аким, спрашивается? Он просто ещё не привык. Подождём ещё. Опять же у нас, всё-таки, не тюрьма, а просто строго засекреченное научное заведение.
   Аким прекрасно осознавал, что после истории с «харриером», ситуация вышла из-под его контроля и стала практически безвыходной. Ведь даже в случае возвращения его сверхъестественной способности проблема отнюдь не решалась. Потому что, во-первых, американцы до сих пор так и не могли понять, из-за чего именно их самолёт приобрёл свои необыкновенные качества, а во-вторых, Аким очень боялся, что его, русского умельца Акима Степановича Ковальчука будут использовать исключительно только для создания новых видов оружия, которого, по его глубочайшему убеждению, в мире было и так более, чем достаточно.
   Кстати, американцам не только не удалось разгадать тайну «харриера», но и саму уникальную машину они потеряли, потому как разобрали её по винтику в бесплодных попытках понять, в чём же, собственно, фокус. Разобрать-то разобрали. Но, когда собрали обратно, «харриер» стал обычным истребителем вертикального взлёта и посадки, каким и был до того, как в нём покопались умелые руки Акима.
   И всё же чудо произошло.
   Правда, оно не принесло радости ни учёным, ни военным и даже, наоборот, очень их всех расстроило, однако…
   Однако, всё по порядку.
   Однажды ветреным апрельским вечером Аким после работы сидел один в комнате (на территории базы ему оборудовали отдельную квартиру) и смотрел по телевизору какую-то скучную политическую передачу. И тут у него прямо в голове чей-то голос сказал:
   – Здравствуй, Аким!
   Ну вот, обречённо подумал Аким Степанович, крыша поехала. Что и следовало ожидать.
   – Не бойся, – продолжал голос, – ты в полном порядке. Просто сейчас с тобой говорит разумное существо… э-э… ну, скажем, с другой планеты. У нас, понимаешь ли, такой способ общения.
   – Телепатический? – догадался Аким.
   – Да. Вы называете его так.
   Аким почему-то сразу поверил голосу. А может, ему просто очень захотелось поверить? Впрочем, это не важно. А важно то, что Аким продолжил мысленный разговор с неизвестным существом. Он знал, что скрытые телекамеры круглосуточно следят за любым его движением и словом, и ему было сейчас очень приятно их дурачить: сидит себе человек на диване и смотрит передачу по цветному телевизору фирмы «Панасоник», а на самом деле, граждане, он в это время ведёт беседу с представителем инопланетной цивилизации. Вот так вот вам!
   – И что вы от меня хотите? – взял быка за рога Аким.
   – Видишь ли, – помедлил голос, – это так сразу трудно объяснить.
   – А вы попробуйте, – подбодрил невидимого собеседника Аким. – Я понятливый.
   – Хорошо. Не буду сейчас рассказывать как именно, но нам стало известно о твоём необычном даре. В галактике много Умельцев, а наша цивилизация ушла далеко вперёд по пути технического прогресса по сравнению с вашей. Но. Видишь ли, у нас поломалось одно… э-э… устройство, и мы, как это ни прискорбно, не можем его починить.
   – И что это за устройство? Каковы его функции?
   – Понимаешь, строго говоря, устройство это не наше. Мы его нашли на одной из покинутых планет, и оно, судя по всему, принадлежало очень и очень давно исчезнувшей цивилизации, которая, по нашим данным, древнее самой нашей Вселенной.
   – Как это может быть? – поразился Аким.
   – Ну… Тебе известно о теории Большого Взрыва?
   – Знаком с такой. В общих чертах.
   – Она не совсем верна, но кое-что в ней соответствует истине. До появления теперешней Вселенной, была другая, которая погибла. Так вот, цивилизация, о которой идёт речь, с большой долей вероятности зародилась ещё в той, старой Вселенной.
   – И что же с этой цивилизацией произошло потом?
   – Никто не знает. Мы находим иногда её предполагаемые следы в некоторых уголках Вселенной. Ничего существенного, но по этим следам можно догадаться, что они принадлежат самой древней и самой могущественной разумной расе, которая когда-либо существовала. И вот сравнительно недавно на одной из планет у почти уже погасшего солнца мы обнаружили… э-э… одно устройство – назовём его так. Наши учёные определили, что ему, без малого, десять миллиардов лет… В общем, оно наверняка изготовлено теми, чью тайну мы пытаемся разгадать.
   – Зачем?
   – Что зачем?
   – Зачем вы пытаетесь разгадать их тайну?
   – Странный вопрос для человека. Разве ты не занимаешься всю свою жизнь тем, что пытаешься разгадать различные тайны? И потом. Той цивилизации удалось пережить свою Вселенную. Наша Вселенная тоже, знаешь ли, не вечна. Если мы узнаем, как им это удалось, то получим шанс выжить после гибели нашей Вселенной. И не только мы получим такой шанс, потому что это устройство…
   – А вам не кажется, – перебил Аким, – что вы пытаетесь заглянуть слишком далеко в будущее?
   – Мы разумны, – сказал голос. – А разум обязан заботиться о будущем, как бы далеко оно не отстояло.
   – Ладно, убедили. Так для чего всё-таки предназначено это устройство?
   – Мы точно не знаем, – замялся голос, – но есть все основания полагать, что оно предназначено непосредственно для предотвращения Конца Света.
   –?!
   – Видишь ли, они уже один раз пережили Конец Света, вот и создали устройство, препятствующее повторению этого кошмара. Но оно не работает сейчас. А почему, мы не знаем.
   – Пойди туда, не знаю куда и отыщи то, не знаю что, – мысленно пробормотал Аким. – И почини его.
   – О чём ты?
   – Ничего, это я так… Но мне потребуются доказательства того, что все наши совместные действия пойдут только на пользу человечеству.
   – И не только ему! Можешь не сомневаться! Галактический Совет Разумных, куда мы входим на правах…
   – Хорошо. Допустим, я вам верю. А как вы меня отсюда заберёте?
   – О, об этом не беспокойся.
   Наутро Акима Степановича Ковальчука не обнаружили в его квартире.
   На видеокассете было хорошо видно, как он некоторое время сидел перед включённым телевизором, а затем просто исчез. Как тот «харриер», в нутро которого он когда-то влез с отвёрткой и плоскогубцами. Тщательнейший обыск всей территории базы и прилегающих районов, разумеется, не дал ровным счётом ничего.
   Шли годы, и те, кто был причастен к этой невероятной истории, начали уже забывать об Акиме Степановиче Ковальчуке, умельце из города Семиглавска. И только Юра Агапкин часто вспоминал о своём исчезнувшем друге, потому что любил его и скучал без него. Теперь Юру звали чаще Юрием Гавриловичем, так как он стал главным редактором своей газеты (старый редактор ушёл на пенсию). Именно Юрий Гаврилович Агапкин и рассказал мне эту историю до того самого момента, когда в русском небе на глазах у десятков свидетелей исчез американский истребитель «харриер». Всё остальное я придумал сам и считаю, что моя версия не хуже любой другой. Ведь Конец Света до сих пор не наступил.
   А вы что думаете?