Фаина Раневская. Самые остроумные афоризмы и цитаты

Фаина Раневская
Самые остроумные афоризмы и цитаты

* * *

   Когда в Москву привезли «Сикстинскую мадонну», Фаина Георгиевна услышала разговор двух чиновников из Министерства культуры. Один утверждал, что картина не произвела на него впечатления. Раневская заметила:
   – Эта дама в течение стольких веков на таких людей производила впечатление, что теперь она сама вправе выбирать, на кого ей производить впечатление, а на кого нет!

* * *

   На вопрос: «Вы заболели, Фаина Георгиевна?» – она обычно отвечала: «Нет, я просто так выгляжу».

* * *

   – Жемчуг, который я буду носить в первом акте, должен быть настоящим, – требует капризная молодая актриса.
   – Всё будет настоящим, – успокаивает ее Раневская. – Всё: и жемчуг в первом действии, и яд – в последнем.

* * *

   Сотрудница Радиокомитета N. постоянно переживала драмы из-за своих любовных отношений с сослуживцем, которого звали Симой: то она рыдала из-за очередной ссоры, то он ее бросал, то она делала от него аборт. Раневская называла ее «жертва ХераСимы».

* * *

   Однажды Раневскую спросили: почему красивые женщины пользуются большим успехом, чем умные?
   – Это же очевидно: ведь слепых мужчин совсем мало, а глупых пруд пруди.

* * *

   Раневская со всеми своими домашними и огромным багажом приезжает на вокзал.
   – Жалко, что мы не захватили пианино, – говорит Фаина Георгиевна.
   – Неостроумно, – замечает кто-то из сопровождавших.
   – Действительно неостроумно, – вздыхает Раневская. – Дело в том, что на пианино я оставила все билеты.

* * *

   Однажды Юрий Завадский, худрук Театра им. Моссовета, где работала Фаина Георгиевна Раневская (и с которым у нее были далеко не безоблачные отношения), крикнул в запале актрисе: «Фаина Георгиевна, вы своей игрой сожрали весь мой режиссерский замысел!» «То-то у меня ощущение, что я наелась дерьма!» – парировала Раневская.

* * *

   Идущую по улице Раневскую толкнул какой-то человек, да еще и обругал грязными словами. Фаина Георгиевна сказала ему:
   – В силу ряда причин я не могу сейчас ответить вам словами, какие употребляете вы. Но я искренне надеюсь, что когда вы вернетесь домой, ваша мать выскочит из подворотни и как следует вас искусает.

* * *

   Актеры обсуждают на собрании труппы товарища, который обвиняется в гомосексуализме:
   «Это растление молодежи, это преступление!»
   – Боже мой, несчастная страна, где человек не может распорядиться своей жопой, – вздохнула Раневская.

* * *

   Объясняя кому-то, почему презерватив белого цвета, Раневская говорила: «Потому что белый цвет полнит».

* * *

   – Я не пью, я больше не курю и я никогда не изменяла мужу потому еще, что у меня его никогда не было, – заявила Раневская, упреждая возможные вопросы журналиста.
   – Так что же, – не отстает журналист, – значит у вас совсем нет никаких недостатков?
   – В общем, нет, – скромно, но с достоинством ответила Раневская. И после небольшой паузы добавила: – Правда, у меня большая жопа, и я иногда немножко привираю!

* * *

   Настоящая фамилия Раневской – Фельдман. Она была из весьма состоятельной семьи. Когда Фаину Георгиевну попросили написать автобиографию, она начала так: «Я – дочь небогатого нефтепромышленника…»
   Дальше дело не пошло.

* * *

   В архиве Раневской осталась такая запись: «Пристают, просят писать, писать о себе. Отказываю. Писать о себе плохо – не хочется. Хорошо – неприлично. Значит, надо молчать. К тому же я опять стала делать ошибки, а это постыдно. Это как клоп на манишке. Я знаю самое главное, я знаю, что надо отдавать, а не хватать. Так доживаю с этой отдачей. Воспоминания – это богатство старости».

* * *

   В юности, после революции, Раневская очень бедствовала и в трудный момент обратилась за помощью к одному из приятелей своего отца.
   Тот ей сказал:
   – Дать дочери Фельдмана мало – я не могу. А много – у меня уже нет…

* * *

   – Первый сезон в Крыму, я играю в пьесе Сумбатова Прелестницу, соблазняющую юного красавца. Действие происходит в горах Кавказа. Я стою на горе и говорю противно-нежным голосом: «Шаги мои легче пуха, я умею скользить, как змея…» После этих слов мне удалось свалить декорацию, изображавшую гору, и больно ушибить партнера. В публике смех, партнер, стеная, угрожает оторвать мне голову. Придя домой, я дала себе слово уйти со сцены.

* * *

   О своей жизни Фаина Георгиевна говорила:
   – Если бы я, уступая просьбам, стала писать о себе, это была бы жалобная книга – «Судьба – шлюха».

* * *

   В свое время именно Эйзенштейн дал застенчивой, заикающейся дебютантке, только появившейся на «Мосфильме», совет, который оказал значительное влияние на ее жизнь.
   – Фаина, – сказал Эйзенштейн, – ты погибнешь, если не научишься требовать к себе внимания, заставлять людей подчиняться твоей воле. Ты погибнешь, и актриса из тебя не получится!
   Вскоре Раневская продемонстрировала наставнику, что кое-чему научилась.
   Узнав, что ее не утвердили на роль в «Иване Грозном», она пришла в негодование и на чей-то вопрос о съемках этого фильма крикнула:
   – Лучше я буду продавать кожу с жопы, чем сниматься у Эйзенштейна!
   Автору «Броненосца» незамедлительно донесли, и он отбил из Алма-Аты восторженную телеграмму: «Как идет продажа?»

* * *

   Долгие годы Раневская жила в Москве в Старопименовском переулке. Ее комната в большой коммунальной квартире упиралась окном в стену соседнего дома и даже в светлое время суток освещалась электричеством. Приходящим к ней впервые Фаина Георгиевна говорила:
   – Живу, как Диоген. Видите, днем с огнем!
   Марии Мироновой она заявила:
   – Это не комната. Это сущий колодец. Я чувствую себя ведром, которое туда опустили.
   – Но ведь так нельзя жить, Фаина.
   – А кто вам сказал, что это жизнь?
   Миронова решительно направилась к окну. Подергала за ручку, остановилась. Окно упиралось в глухую стену.
   – Господи! У вас даже окно не открывается…
   – По барышне говядина, по дерьму черепок…

* * *

   Эта жуткая комната с застекленным эркером была свидетельницей исторических диалогов и абсурдных сцен. Однажды ночью сюда позвонил Эйзенштейн. И без того неестественно высокий голос режиссера звучал с болезненной пронзительностью:
   – Фаина! Послушай внимательно. Я только что из Кремля. Ты знаешь, что сказал о тебе Сталин?!
   Это был один из тех знаменитых ночных просмотров, после которого «вождь народов» произнес короткий спич:
   – Вот товарищ Жаров хороший актер, понаклеит усики, бакенбарды или нацепит бороду, и все равно сразу видно, что это Жаров. А вот Раневская ничего не наклеивает и все равно всегда разная…

* * *

   – Как вы живете? – спросила как-то Ия Саввина Раневскую.
   – Дома по мне ползают тараканы, как зрители по Генке Бортникову, – ответила Фаина Георгиевна.

* * *

   Раневская на вопрос, как она себя сегодня чувствует, ответила:
   – Отвратительные паспортные данные. Посмотрела в паспорт, увидела, в каком году я родилась, и только ахнула…

* * *

   «Третий час ночи… Знаю, не засну, буду думать, где достать деньги, чтобы отдохнуть во время отпуска мне, и не одной, а с П.Л. (Павлой Леонтьевной Вульф. – Ред.). Перерыла все бумаги, обшарила все карманы и не нашла ничего похожего на денежные знаки… 48-й год, 30 мая».
   (Из записной книжки народной артистки).

* * *

   – Смесь степного колокольчика с гремучей змеей, – говорила она об одной актрисе.
   Обсуждая только что умершую подругу-актрису:
   – Хотелось бы мне иметь ее ноги – у нее были прелестные ноги! Жалко – теперь пропадут…

* * *

   Раневская и Марецкая идут по Тверской. Раневская говорит:
   – Тот слепой, которому ты подала монетку, не притвора, он действительно не видит.
   – Почему ты так решила?
   – Он же сказал тебе: «Спасибо, красотка!»

* * *

   – Скажите Фаине Георгиевне, – обращался режиссер Вapпаховский к своему помощнику Нелли Молчадской, – скажите ей, пусть выходит вот так, как есть, с зачесанными волосами, с хвостом.
   Он все еще имел наивность думать, что кто-то способен влиять на Раневскую.
   Памятуя советы осторожных, он тщательно подбирал слова после прогона:
   – Все, что вы делаете, изумительно, Фаина Георгиевна. Буквально одно замечание. Во втором акте есть место, – я попросил бы, если вы, разумеется, согласитесь…
   Следовала нижайшая просьба.
   Вечером звонок Раневской:
   – Нелочка, дайте мне слово, что будете говорить со мной искренне.
   – Даю слово, Фаина Георгиевна.
   – Скажите мне, я не самая паршивая актриса?
   – Господи, Фаина Георгиевна, о чем вы говорите! Вы удивительная! Вы прекрасно репетируете.
   – Да? Тогда ответьте мне: как я могу работать с режиссером, который сказал, что я говно?!

* * *

   Увидев исполнение актрисой X. роли узбекской девушки в спектакле «Кахара» в филиале «Моссовета» на Пушкинской улице, Раневская воскликнула: «Не могу, когда шлюха корчит из себя невинность».

* * *

   Однажды, посмотрев на Галину Сергееву, исполнительницу роли «Пышки», и оценив ее глубокое декольте, Раневская своим дивным басом сказала, к восторгу Михаила Ромма, режиссера фильма: «Эх, не имей сто рублей, а имей двух грудей».

* * *

   В разговоре Василий Катанян сказал Раневской, что смотрел «Гамлета» у Охлопкова.
   – А как Бабанова в Офелии? – спросила Фаина Георгиевна.
   – Очень интересна. Красива, пластична, голосок прежний…
   – Ну, вы, видно, добрый человек. Мне говорили, что это болонка в климаксе, – съязвила Раневская.

* * *

   – Приходите, я покажу вам фотографии неизвестных народных артистов СССР, – зазывала к себе Раневская.

* * *

   Раневская постоянно опаздывала на репетиции. Завадскому это надоело, и он попросил актеров о том, чтобы, если Раневская еще раз опоздает, просто ее не замечать.
   Вбегает, запыхавшись, на репетицию Фаина Георгиевна:
   – Здравствуйте!
   Все молчат.
   – Здравствуйте!
   Никто не обращает внимания. Она в третий раз:
   – Здравствуйте!
   Опять та же реакция.
   – Ах, нет никого?! Тогда пойду поссу.

* * *

   – Доктор, в последнее время я очень озабочена своими умственными способностями, – жалуется Раневская психиатру.
   – А в чем дело? Каковы симптомы?
   – Очень тревожные: все, что говорит Завадский, кажется мне разумным…

* * *

   Узнав, что ее знакомые идут сегодня в театр посмотреть ее на сцене, Раневская пыталась их отговорить:
   – Не стоит ходить: и пьеса скучная, и постановка слабая… Но раз уж все равно идете, я вам советую уходить после второго акта.
   – Почему после второго?
   – После первого очень уж большая давка в гардеробе.

* * *

   Раневская повторяла: «Мне осталось жить всего сорок пять минут. Когда же мне все-таки дадут интересную роль?»
   Ей послали пьесу Жана Ануя «Ужин в Санлисе», где была маленькая роль старой актрисы. Вскоре Раневская позвонила Марине Нееловой: «Представьте себе, что голодному человеку предложили монпансье. Вы меня поняли? Привет!»

* * *

   В Театре имени Моссовета, где Раневская работала последние годы, у нее не прекращались споры с главным режиссером Юрием Завадским. И тут она давала волю своему острому языку.
   Когда у Раневской спрашивали, почему она не ходит на беседы Завадского о профессии актера, Фаина Георгиевна отвечала:
   – Я не люблю мессу в бардаке.

* * *

   Во время репетиции Завадский за что-то обиделся на актеров, не сдержался, накричал и выбежал из репетиционного зала, хлопнув дверью, с криком «Пойду повешусь!» Все были подавлены. В тишине раздался спокойный голос Раневской: «Юрий Александрович сейчас вернется. В это время он ходит в туалет».

* * *

   В «Шторме» Билль-Белоцерковского Раневская с удовольствием играла «спекулянтку». Это был сочиненный ею текст – автор разрешил. После сцены Раневской – овация, и публика сразу уходила. «Шторм» имел долгую жизнь в разных вариантах, а Завадский ее «спекулянтку» из спектакля убрал. Раневская спросила у него: «Почему?»
   Завадский ответил: «Вы слишком хорошо играете свою роль спекулянтки, и от этого она запоминается чуть ли не как главная фигура спектакля…»
   Раневская предложила: «Если нужно для дела, я буду играть свою роль хуже».

* * *

   Однажды Завадский закричал Раневской из зала: «Фаина, вы своими выходками сожрали весь мой замысел!» «То-то у меня чувство, как будто наелась говна», – достаточно громко пробурчала Фаина. «Вон из театра!» – крикнул мэтр. Раневская, подойдя к авансцене, ответила ему: «Вон из искусства!!!»

* * *

   Раневская называла Завадского маразматиком-затейником, уцененным Мейерхольдом, перпетум кобеле.

* * *

   Как-то она и прочие актеры ждали прихода на репетицию Завадского, который только что к своему юбилею получил звание Героя Социалистического Труда.
   После томительного ожидания режиссера Раневская громко произнесла:
   – Ну, где же наша Гертруда?

* * *

   Раневская вообще была любительницей сокращений. Однажды начало генеральной репетиции перенесли сначала на час, потом еще на 15 минут. Ждали представителя райкома – даму средних лет, заслуженного работника культуры. Раневская, все это время не уходившая со сцены, в сильнейшем раздражении спросила в микрофон:
   – Кто-нибудь видел нашу ЗасРаКу?!

* * *

   Творческие поиски Завадского аттестовались Раневской не иначе как «капризы беременной кенгуру».
   Делая скорбную мину, Раневская замечала:
   – В семье не без режиссера.

* * *

   Раневская говорила начинающему композитору, сочинившему колыбельную:
   – Уважаемый, даже колыбельную нужно писать так, чтобы люди не засыпали от скуки…

* * *

   Как-то раз Раневскую остановил в Доме актера один поэт, занимающий руководящий пост в Союзе писателей.
   – Здравствуйте, Фаина Георгиевна! Как ваши дела?
   – Очень хорошо, что вы спросили. Хоть кому-то интересно, как я живу!
   Давайте отойдем в сторонку, и я вам с удовольствием обо всем расскажу.
   – Нет-нет, извините, но я очень спешу. Мне, знаете ли, надо еще на заседание…
   – Но вам же интересно, как я живу! Что же вы сразу убегаете, вы послушайте. Тем более что я вас не задержу надолго, минут сорок, не больше.
   Руководящий поэт начал спасаться бегством.
   – Зачем же тогда спрашивать, как я живу?! – крикнула ему вслед Раневская.

* * *

   За исполнение произведений на эстраде и в театре писатели и композиторы получают авторские отчисления с кассового сбора.
   Раневская как-то сказала по этому поводу:
   – А драматурги неплохо устроились – получают отчисления от каждого спектакля своих пьес! Больше ведь никто ничего подобного не получает. Возьмите, например, архитектора Рерберга. По его проекту построено в Москве здание Центрального телеграфа на Тверской. Даже доска висит с надписью, что здание это воздвигнуто по проекту Ивана Ивановича Рерберга. Однако же ему не платят отчисления за телеграммы, которые подаются в его доме!

* * *

   – Берите пример с меня, – сказала как-то Раневской одна солистка Большого театра. – Я недавно застраховала свой голос на очень крупную сумму.
   – Ну, и что же вы купили на эти деньги?

* * *

   Раневская кочевала по театрам. Театральный критик Наталья Крымова спросила:
   – Зачем все это, Фаина Георгиевна?
   – Искала… – ответила Раневская.
   – Что искали?
   – Святое искусство.
   – Нашли?
   – Да.
   – Где?
   – В Третьяковской галерее…

* * *

   Ольга Аросева рассказывала, что, уже будучи в преклонном возрасте, Фаина Георгиевна шла по улице, поскользнулась и упала. Лежит на тротуаре и кричит своим неподражаемым голосом:
   – Люди! Поднимите меня! Ведь народные артисты на улице не валяются!

* * *

   Поклонница просит домашний телефон Раневской. Раневская:
   – Дорогая, откуда я его знаю? Я же сама себе никогда не звоню.

* * *

   Валентин Маркович Школьников, директор-распорядитель Театра имени Моссовета, вспоминал: «На гастролях в Одессе какая-то дама долго бежала за нами, потом спросила:
   – Ой, вы – это она?
   Раневская спокойно ответила своим басовитым голосом:
   – Да, я – это она».

* * *

   Как-то в скверике у дома к Раневской обратилась какая-то женщина:
   – Извините, ваше лицо мне очень знакомо. Вы не артистка?
   Раневская резко парировала:
   – Ничего подобного, я зубной техник.
   Женщина, однако, не успокоилась, разговор продолжался, зашла речь о возрасте, собеседница спросила Фаину Георгиевну:
   – А сколько вам лет?
   Раневская гордо и возмущенно ответила:
   – Об этом знает вся страна!

* * *

   Как-то Раневская, сняв телефонную трубку, услышала сильно надоевший ей голос кого-то из поклонников и заявила:
   – Извините, не могу продолжать разговор. Я говорю из автомата, а здесь большая очередь.

* * *

   После спектакля «Дальше – тишина» к Фаине Георгиевне подошел поклонник.
   – Товарищ Раневская, простите, сколько вам лет?
   – В субботу будет сто пятнадцать.
   Он остолбенел:
   – В такие годы и так играть!

* * *

   В купе вагона назойливая попутчица пытается разговорить Раневскую:
   – Позвольте же вам представиться. Я – Смирнова.
   – А я – нет.

* * *

   Брежнев, вручая в Кремле Раневской орден Ленина, выпалил:
   – Муля! Не нервируй меня!
   – Леонид Ильич, – обиженно сказала Раневская, – так ко мне обращаются или мальчишки, или хулиганы.
   Генсек смутился, покраснел и пролепетал, оправдываясь:
   – Простите, но я вас очень люблю.

* * *

   В Кремле устроили прием и пригласили на него много знатных и известных людей. Попала туда и Раневская. Предполагалось, что великая актриса будет смешить гостей, но ей самой этого не хотелось. Хозяин был разочарован:
   – Мне кажется, товарищ Раневская, что даже самому большому в мире глупцу не удалось бы вас рассмешить.
   – А вы попробуйте, – предложила Фаина Георгиевна.

* * *

   После спектакля Раневская часто смотрела на цветы, корзину с письмами, открытками и записками, полными восхищения – подношения поклонников ее игры – и печально замечала:
   – Как много любви, а в аптеку сходить некому.

* * *

   Одной даме Раневская сказала, что та по-прежнему молода и прекрасно выглядит.
   – Я не могу ответить вам таким же комплиментом, – дерзко ответила та.
   – А вы бы, как и я, соврали! – посоветовала Фаина Георгиевна.

* * *

   В доме отдыха на прогулке приятельница проникновенно заявляет:
   – Я обожаю природу.
   Раневская останавливается, внимательно осматривает ее и говорит:
   – И это после того, что она с тобой сделала?

* * *

   Раневская подходит к актрисе N., мнившей себя неотразимой красавицей, и спрашивает:
   – Вам никогда не говорили, что вы похожи на Бриджит Бардо?
   – Нет, никогда, – отвечает N., ожидая комплимента.
   Раневская окидывает ее взглядом и с удовольствием заключает:
   – И правильно, что не говорили.

* * *

   Хозяйка дома показывает Раневской свою фотографию детских лет. На ней снята маленькая девочка на коленях пожилой женщины.
   – Вот такой я была тридцать лет назад.
   – А кто эта маленькая девочка? – с невинным видом спрашивает Фаина Георгиевна.

* * *

   Даже любя человека, Раневская не могла удержаться от колкостей.
   Досталось и Любови Орловой. Фаина Георгиевна рассказывала, вернее, разыгрывала миниатюры, на глазах превращаясь в элегантную красавицу-Любочку.
   Любочка рассматривает свои новые кофейно-бежевые перчатки:
   – Совершенно не тот оттенок! Опять придется лететь в Париж.

* * *

   Раневская обедала как-то у одной дамы, столь экономной, что Фаина Георгиевна встала из-за стола совершенно голодной. Хозяйка любезно сказала ей:
   – Прошу вас еще как-нибудь прийти ко мне отобедать.
   – С удовольствием, – ответила Раневская, – хоть сейчас!

* * *

   Рина Зеленая рассказывала:
   – В санатории Раневская сидела за столом с каким-то занудой, который все время хаял еду. И суп холодный, и котлеты не соленые, и компот не сладкий. (Может, и вправду.) За завтраком он брезгливо говорил: «Ну что это за яйца? Смех один. Вот в детстве у моей мамочки, я помню, были яйца!»
   – А вы не путаете ее с папочкой? – осведомилась Раневская.

* * *

   На заграничных гастролях коллега заходит вместе с Фаиной Георгиевной в кукольный магазин «Барби и Кен».
   – Моя дочка обожает Барби. Я хотел бы купить ей какой-нибудь набор…
   – У нас широчайший выбор, – говорит продавщица, – «Барби в деревне», «Барби на Гавайях», «Барби на горных лыжах», «Барби разведенная»…
   – А какие цены?
   – Все по 100 долларов, только «Барби разведенная» – двести.
   – Почему так?
   – Ну как же, – вмешивается Раневская. – У нее ко всему еще дом Кена, машина Кена, бассейн Кена…

* * *

   Приятельница сообщает Раневской:
   – Я вчера была в гостях у N. И пела для них два часа…
   Фаина Георгиевна прерывает ее возгласом:
   – Так им и надо! Я их тоже терпеть не могу!

* * *

   Раневскую о чем-то попросили и добавили:
   – Вы ведь добрый человек, вы не откажете.
   – Во мне два человека, – ответила Фаина Георгиевна. – Добрый не может отказать, а второй может. Сегодня как раз дежурит второй.

* * *

   В переполненном автобусе, развозившем артистов после спектакля, раздался неприличный звук. Раневская наклонилась к уху соседа и шепотом, но так, чтобы все слышали, выдала:
   – Чувствуете, голубчик? У кого-то открылось второе дыхание!

* * *

   Артист «Моссовета» Николай Афонин жил рядом с Раневской. У него был «горбатый» «Запорожец», и иногда Афонин подвозил Фаину Георгиевну из театра домой. Как-то в его «Запорожец» втиснулись сзади три человека, а впереди, рядом с Афониным, села Раневская. Подъезжая к своему дому, она спросила:
   – К-Колечка, сколько стоит ваш автомобиль?
   Афонин сказал:
   – Две тысячи двести рублей, Фаина Георгиевна.
   – Какое блядство со стороны правительства, – мрачно заключила Раневская, выбираясь из горбатого аппарата.

* * *

   Фаина Георгиевна Раневская однажды заметила Вано Ильичу Мурадели:
   – А ведь вы, Вано, не композитор!
   Мурадели обиделся:
   – Это почему же я не композитор?
   – Да потому, что у вас фамилия такая. Вместо «ми» у вас «му», вместо «ре» – «ра», вместо «до» – «де», а вместо «ля» – «ли». Вы же, Вано, в ноты не попадаете.

* * *

   Как-то начальник ТВ Лапин спросил: