Алан Дин Фостер
Дар никчемного человека
Ни Пирсон, ни его корабль не стоили доброго слова. Пирсон еще не знал этого о корабле, когда брал его напрокат, но времени, чтобы проверять, не было: он пользовался фальшивыми документами и поддельной карточкой. Впрочем, никаких угрызений совести по этому поводу Пирсон не испытывал — возвращать корабль владельцам он тоже не собирался.
Двигатель выдержал подпространственный скачок, и корпус не развалился, однако, вынырнув в обычном пространстве, Пирсон обнаружил, что несколько мелких, но очень важных элементов управления превратились в труху.
Теперь в бледно-голубом небе все выше и выше поднимался столб дыма и испарившегося металла — больше от корабля ничего не осталось. У Пирсона даже не возникло желания выругаться. Что ж, знакомое чувство… Кроме того, корабль все же катапультировал его, только это не радовало. Пирсон не чувствовал ничего, кроме бесконечной усталости. Душа его словно окаменела.
Странно, что он совсем не ощущает боли. Внутри все, похоже, работало, как положено. Однако снаружи… Пирсон мог переводить взгляд, пошевелить губами, морщить нос и — с огромным усилием — поднимать правую руку над плоским песчаным грунтом. Лицо — некогда лишь часть богатого набора способов самовыражения — стало теперь его единственным каналом общения с миром. О том, как выглядело тело в остатках гермокостюма, оставалось только догадываться, да и этого делать не хотелось. Пирсон твердо знал, что правая рука у него в порядке: ею он, по крайней мере, мог двигать. По поводу же всего остального у него были только мрачные предположения.
Если ему повезет — сильно повезет — то оперевшись одной рукой, он, может быть, сумеет повернуться на бок… Однако Пирсон даже не пытался. Иллюзии оставили его — наконец-то! — и перед самой смертью он вдруг стал реалистом.
Мир, куда занесла его судьба, был совсем крошечный — не планета даже, а скорее, очень большой астероид — и Пирсон мысленно попросил у него прощения за тот ущерб, что он, возможно, нанес, обрушившись на поверхность вместе с обломками корабля. Он всегда совестился, когда причинял кому-то зло.
Однако он дышал, а значит, тонкая оболочка атмосферы оказалась более плотной, чем ему показалось с орбиты. Только его все равно никто не найдет. Даже полиция, гнавшаяся за ним по пятам, наверняка бросит поиски и на этом успокоится: не Бог весть какой важный преступник. И не преступник в общем-то, а так… Чтобы называться преступником, нужно сделать что-то хотя бы немного вредное. Слово «преступник» подразумевало опасность, угрозу. Пирсон же вызывал у общества, скорее, раздражение, зуд — как маленькое жалящее насекомое.
"Тем не менее я все-таки «дозуделся», — подумал Пирсон и с удивлением обнаружил, что еще в состоянии смеяться.
Правда, от смеха он потерял сознание.
Когда Пирсон очнулся, едва-едва светало. Он совершенно не представлял себе, сколько на самом деле длятся крошечные сутки этого мира, и соответственно, не знал, сколько пролежал в беспамятстве. Может быть, день, а может, неделю — не человек, а живой труп. Двигаться он не мог. Не мог даже дотянуться до расфасованных концентратов в аварийном пайке, что приторочен (был, во всяком случае) к штанине гермокостюма. Ничего не мог — разве что дышать разреженной атмосферой, которая пока поддерживала его жизнь… Другими словами, Пирсон уже начал думать, что лучше бы его разнесло на куски вместе с кораблем.
От голода он не умрет, нет. Жажда прикончит его гораздо раньше. Да, такие вот дела. Отныне Пирсон — живой труп. Как мозг в банке… Но времени, чтобы подумать о своей жизни, оставалось недостаточно.
Пожалуй, он всю жизнь был «живым трупом». Ведь ни к кому и ни к чему не испытывал он особенно сильных чувств, и даже к себе относился в общем-то равнодушно. Никому никогда не делал добра, а для зла — для настоящего зла — у него просто не хватало способностей. Пирсон безвольно тащился по жизни, не оставляя в ней никакого заметного следа.
Даже будь я деревом, устало думал Пирсон, от меня было бы больше прока. Интересно только, хорошее ли могло получиться дерево?.. Уж наверно, не хуже, чем человек. Хуже некуда… Он вспомнил себя в молодости — мелкий проныра, слюнтяй в общем-то. Вспомнил, как юлил перед другими, более опытными и удачливыми преступниками, надеясь пролезть в их компанию, прижиться в том обществе.
М-да, из него даже лизоблюд получился неважный. А жить честно не получалось — он несколько раз пробовал. Реальный честный мир относился к нему столь же безразлично и презрительно, как мир добропорядочный. Оставалось просто существовать в том сумрачном, склизком вакууме, что он сам же для себя и создал, — без взлетов мыслей и чувств, практически без движения.
Вот если бы… Нет, перебил себя Пирсон. Все равно умирать; и хоть раз в жизни, пусть только самому себе, нужно сказать правду. Все его беды — от нет самого, только от него. И никто другой, как он всегда себя уверял, здесь не виноват. Ведь ему несколько раз встречались люди, которые из сострадания хотели помочь, однако он каждый раз умудрялся все разрушить. Жизнь не удалась, чего уж там, и надо хоть умереть, не обманывая самого себя.
Когда-то Пирсон слышал, что смерть от жажды — штука очень неприятная…
Солнце село, но никакой луны на небе не появилось. Разумеется, нет. Такой маленький мир просто не может позволить себе подобное украшение. Чудо, что тут хоть атмосфера-то есть. Интересно, лениво подумал Пирсон, есть ли тут жизнь? Может быть, растения? Падал корабль слишком быстро, чтобы тратить время на подобные вопросы, да и не до тот было. Теперь же он не мог даже повернуть голову, и оставалось лишь гадать.
Легкий ночной ветерок холодил кожу, и Пирсону стало немного лучше: днем здорово припекало. Однако приятный холодок ощущался только лицом. Нервные окончания всех других частей тела молчали. Возможно, у него сильные ожоги, но если так, они его нисколько не беспокоили. В этом смысле — даже благо.
Когда встало солнце, Пирсон еще не заснул. По его прикидкам день на планете длился часа три или четыре, и столько же — ночь. Практической пользы от этих выводов не было никакой, но они хоть как-то занимали мысли. Пирсон постепенно привыкал к своему положению. Говорят, человеческий разум может привыкнуть к чему угодно…
Спустя какое-то время он обнаружил, что его уже не беспокоит мысль о смерти. Она воспринималась даже с облегчением: не надо больше бежать — от других и от себя. Никто о нем не всплакнет. Никто не хватится. Исчезнув, он просто избавит мир от своего досадною присутствия… Однако теперь — слабо, но безошибочно — давали себя знать первые признаки жажды.
Прошло еще несколько коротких дней, и в небе появились облака. Раньше Пирсон никогда не обращал внимания на облака и лишь изредка замечал погоду. Сейчас, однако, у него появилось и время, и желание изучить в подробностях и то, и другое — больше он все равно ничего не видел. Как-то раз он подумал, что сможет повернуть голову здоровой рукой, но оказалось, такой сложный маневр ему не под силу: рука не настолько хорошо его слушалась.
Ощущения это вызывало очень странные. Мысль о том, что единственная рука, которая хоть как-то еще слушалась, вдруг отказала, напугала Пирсона больше, чем неминуемая гибель.
Облака все сгущались, но Пирсон взирал на них теперь без интереса. Дождь, может, и продлит его жизнь на несколько земных суток, но тогда он в конце концов умрет от голода. На концентратах из аварийного пайка он мог бы продержаться несколько месяцев — дольше, чем в обычных условиях, если учесть его неподвижное состояние. Но с таким же успехом они могли сгореть вместе с кораблем: ему все равно до них не дотянуться.
Некоторое время он раздумывал о способах самоубийства. Если бы рука слушалась лучше и если бы рядом валялись острые куски металла — обломки корабля, например — он мог бы всадить такой обломок себе в горло… Если бы… Если бы…
Пошел дождь. Мягкий, ровный дождь на целых полдня. Пирсон лежал с открытым ртом и сумел наловить достаточно капель, чтобы утолить жажду. Облака унеслись, развеялись, и на небосклон вернулось далекое солнце. Почувствовав, как сушит его лицо, Пирсон решил, что то же самое происходит со всем его телом. Совершенно по-новому, как на чудо, взглянул он на дождь и на те процессы, что превращали капли влаги в кровь, лимфу, клетки. Удивительное, потрясающее достижение живого организма, а он прожил на свете столько лет и ни разу об этом даже не задумался. Нет, он определенно заслуживает смерти.
Похоже, я впадаю в философский маразм, подумал Пирсон. Или начинается бред.
Короткие дни сменялись короткими ночами, и к тому времени, когда его нашел первый жук, Пирсон полностью потерял счет времени.
Жука Пирсон почувствовал задолго до того, как увидел: тот полз по щеке. Ни почесать щеку, ни смахнуть насекомое он не мог и едва не рехнулся от обиды и бессилия. Жук пробежал по лицу и заглянул Пирсону в правый глаз.
Пирсон моргнул.
Однако вскоре он вновь почувствовал раздражающую щекотку — не поймал, значит. Жук прошелся по лбу, постоял немного и спустился по левой щеке. Кроме глаза Пирсон заметил, что жук свалился ему на плечо. Крохотный иссиня-черный жучок — разглядеть мелкие детали Пирсон не мог, но не сомневался, что это насекомое.
Жук остановился на плече, глядя по сторонам.
Может быть, так будет лучше, подумал Пирсон. Жуки, но всяком случае, сожрут его быстрее. Он истечет кровью и умрет. А если они начнут ниже головы, он даже не почувствует боли и спустя какое-то время просто потеряет сознание.
Пирсон принялся мысленно подзадоривать насекомое. «Ну давай, приятель! Зови сюда всех своих родственников и устройте себе настоящий пир за мой счет! Я буду только рад».
— Нет, мы не можем этого сделать.
Видимо, я уже брожу, решил Пирсон, но невольно подумал в ответ:
— Почему это?
— Ты — настоящее чудо. Мы не можем съесть чудо. Мы не достойны.
— Никакое я не чудо, — подумал Пирсон. — Я совершенно никчемный человек, полный неудачник, ошибка природы. И в довершение всего, я вступил в телепатический контакт с каким-то жуком…
— Меня зовут йирин, я — один из Людей, — мягко внедрилась в мозг новая мысль. — И я вовсе не то, что вы назвали жуком. Скажи мне, чудо, как что-то столь невероятных размеров может жить?
И Пирсон рассказал. Он поведал жуку о себе, о человечестве, о своем тусклом печальном существовании, которое скоро подойдет к концу, о параличе..
— Мне жаль тебя, — сказал наконец Йирин. — Мы ничем не можем помочь. Мы — бедное племя среди многих других племен, и нам не позволяют размножаться, чтобы число наше не выросло слишком сильно. Я не понимаю этих странных вещей, что ты рассказал мне о пространстве, времени и размерах. Мне и без того нелегко верить, что эта гора, в которой ты скрываешься, когда-то двигалась. Но ты говоришь, что это так, и я должен тебе верить.
У Пирсона вдруг возникла тревожная мысль.
— Эй, Йирин! Не вздумай зачислять меня в божества или еще там куда! Я просто больше тебя, и все. Хотя на самом деле, может быть, даже меньше. Из меня и жулик-то приличный не вышел.
— Эта последняя концепция почему-то не переводится. — В мысли Йирина явно чувствовалось напряженное желание понять. — Но ты — самое удивительное существо на свете.
— Чушь собачья! Однако послушай… Как это мы с тобой разговариваем, когда ты настолько меньше?
— У нас, у Людей, говорят, что важен размер интеллекта, а не размер размера.
— Да, видимо… Мне, право, жаль, что у вас такое бедное племя, и я ценю твое сострадание. Кроме меня самого, меня никто никогда не жалел, так что и соболезнования жука — уже подарок судьбы. — Какое-то время Пирсон лежал, разглядывая крохотное существо — оно деловито шевелило антеннами — затем сказал:
— Я… Я хотел бы сделать кое-что для тебя и твоего племени, но я не могу помочь даже себе. Скоро я умру от голода.
— Мы бы помогли, если бы это было в наших силах, — послышалась ответная мысль, и Пирсон ощутил глубокую печаль — казалось невероятным, что столь крохотное существо обладает такой силой чувств. — Но и всего, что мы сможем собрать за день, тебе не хватит.
— Да, наверно. У меня есть пища, но… — Пирсон на мгновение умолк. — А скажи-ка, Йирин, мое тело — там, ниже — все еще покрыто сверкающей металлической тканью?
Прошло несколько минут: жук добрался до кулака Пирсона, взглянул со стороны и вернулся.
— Да, Пирсон. Все, как ты говоришь.
— Сколько людей в твоем племени?
— А что ты задумал?
Пирсон рассказал, и Йирин тут же ответил:
— Для этого достаточно.
На то, чтобы открыть застежки гермокостюма и проникнуть в карманы, где хранились аварийные пайки, у людей Йирина ушло несколько дней. Но когда стало ясно, что земная пища годится и для этих крошечных существ, Пирсона словно накрыло волной ликования, и на душе у него потеплело.
Позже Йирин снова взобрался по его щеке — теперь он был полон почтения.
— Впервые за много-много поколений у нашего племени достаточно пищи, и мы можем размножаться, презрев ограничения, наложенные на нас соседями, у которых пищи всегда было вдоволь. Даже одного большого куба, который ты называешь «концентратом», хватит всему племени на долгое время. И мы еще не пробовали естественные продукты, что, по твоим словам, содержатся в большом ранце под тобой, но обязательно попробуем. Теперь мы станем большим и сильным племенем и уже не будем бояться соседей, которые грабили и унижали нас раньше. Все — благодаря тебе, великий Пирсон.
— Просто «Пирсон», понятно? Еще раз назовешь меня великим, и я… — Он умолк на секунду. — Нет. Я ничего не сделаю. Даже если бы что-то мог. С угрозами покончено. Но, пожалуйста, зови меня просто «Пирсон». И ничего я на самом деле для вас не сделал. Вы добрались до пищи сами… Однако это первый раз в моей жизни, когда я подумал о концентратах что-то хорошее.
— У нас для тебя сюрприз, Пирсон.
Что-то очень медленно ползло по его щеке — явно тяжелее, чем жители жители планеты. Вскоре в поле зрения Пирсона появился маленький коричневый кубик в окружении десятков жуков, и он уловил в их мыслях напряжение и усталость.
Наконец кубик оказался у самых губ Пирсона, и он открыл рот. Кое-кого из племени Йирина близость темного бездонного ущелья привела в ужас, и они бросились бежать. Их место заняли Йирин и другие вожди племени.
Кубик вполз на нижнюю губу. Жуки предприняли последнюю отчаянную попытку продвинуть его дальше, отчего некоторые из них даже расстались с жизнью, и все-таки столкнули кубик концентрата в пропасть.
Пирсон почувствовал, как рот у него заполняется слюной, но вовремя сообразил, что ему нужно сделать еще кое-что.
— Я не знаю, есть ли в этом смысл, Йирин, но… Но все равно спасибо. А теперь тебе нужно лучше увести всех с моего лица. Сейчас начнется сильное земле… пирсонотрясение.
Когда все жуки удалились на безопасное расстояние, Пирсон принялся жевать.
На следующий день пошел дождь. Капли были обычного размера, как на Земле, и для племени Йирина они представляли страшную угрозу. Если дождь заставал кого-то из жуков на открытой местности, две-три капли могли просто убить такое маленькое существо. Однако под правой рукой Пирсона места хватило всему племени.
Прошло несколько недель, и как-то раз, сидя на носу Пирсона и глядя в его огромные бездонные глаза, Йирин заместил:
— Концентраты не вечны, а естественной пищи, что мы нашли в ранце под тобой, хватит всем ненадолго.
— На важно. Я и не хочу, чтобы вы ее ели. По-моему, там должны быть две морковки, а на старом сандвиче есть кружки помидоров, салат-латук и, кажется, грибы. Может быть, толченые орешки. Мясо и хлеб можете съесть… Впрочем, хлеба немного оставьте. Возможно, плесень тоже окажется съедобной для вас.
— Я не очень понимаю тебя, Пирсон.
— Как вы добываете пищу, Йирин? Собираете?
— Верно.
— Тогда я хочу, чтобы ты вытащил морковку, помидоры и прочее — я опишу тебе, как что выглядит, — а затем доставили сюда образцы всех съедобных растений, что вы употребляете в пищу.
— И что мы будем с ними делать?
— Собери всех старейшин племени. Для начала я объясню вам, что такое ирригация…
Пирсон мало что понимал в сельском хозяйстве, но даже он знал, что пищу можно вырастить: нужно лишь посадить семена, поливать ростки и пропалывать. Люди из племени Йирина оказались способными учениками, хотя сами концепции оседлости и выращивания пищи поначалу показались им очень странными.
Ценой сотен крошечных жизней они вырыли водоем. Концентраты Пирсона придавали им сил, и работа продвигалась быстро. Вскоре от водоема, защищенного громадой тела Пирсона протянулись во все стороны каналы, и когда прекратились дожди, воды у них осталось вдоволь. Тут-то и пригодились построенные жуками крошечные дамбы. Затем они вырыли еще один водоем, и еще…
Кос-какие из земных растении принялись и выросли, некоторые местные — тоже. Племя процветало. Пирсон рассказал им, как строить постоянные жилища. Сами жуки никогда об этом не задумывались, потому что им трудно было представить искусственную конструкцию, способную выдержать удары дождевых капель, и первым делом Пирсон объяснил им про ребра жесткости.
Затем наступил день, когда кончились концентраты. Пирсон предвидел это, и новость не особенно его расстроила. Он и без того успел сделать очень многое, гораздо больше, чем можно было надеяться в те первые дни после аварии, когда он в одиночестве лежал на песке. Он помог жителям этой планеты и был вознагражден за это первой настоящей дружбой в его жизни.
— Это не имеет значения, Йирин, — ответил он мысленно. — Я очень рад, что сумел принести вам пользу.
— Йирин уже умер, — сказал жук. — Меня зовут Июрин. Я один из его потомков, и мне доверена честь говорить с тобой.
— Умер? Йирин? Неужели прошло так много времени? — Пирсон потерял счет дням, но жуки, похоже, жили меньше людей. — Все равно. Теперь, по крайней мере, у племени достаточно пищи.
— Для нас это имеет значение, — сказал Йюрин. — Открой рот, Пирсон.
По щеке довольно быстро поднимался новый груз. Его тянули по крохотным деревянным роликам на длинных «тросах», сплетенных из волос Пирсона. Своими острыми челюстями жуки даже расчистили у него в бороде дорогу.
Груз упал в рот Пирсону — оказалось, это что-то растительное, мягкое и чем-то знакомое по вкусу… Лист шпината!
— Ешь, Пирсон. Остатки твоего древнего «сандвича» дали рождение новой пище.
Вскоре после третьего урожая Пирсона посетила делегация из трех старейшин. Они уселись у него на кончике носа и долго молчали, глядя с тревогой ему в глаза.
— Растения постепенно чахнут, — сказал один из них.
— Опишите мне, что происходит.
Пирсон выслушал рассказ старейшин и надолго задумался, напрягая память в поисках давно забытых школьных знаний.
— Если воды им хватает и если со всеми растениями происходит то же самое, значит, причина только одна — истощилась почва. Нужно пересадить их в другое место.
— Самые дальние фермы и так уже слишком далеко, — сообщили ему старейшины. — На них нападают соседи. Они прослышали о нашем процветании и завидуют нам. Люди боятся сажать растения очень далеко от тебя. Когда ты близко, это придает им уверенности.
— Тогда можно сделать так… — Он облизнул губы: с тех пор как племя нашло для него соль, иногда Пирсону очень хотелось пить. — Что вы делаете с отходами моего тела?
— Их постоянно убирают и закапывают, как ты приказал, — ответил один из жуков, — а под тебя все время приносят чистый песок.
— Земля вокруг меня истощилась, — сказал Пирсон, — и ей нужны добавки, которые мы называем удобрением. Вам нужно поступить следующим образом..
Много лет спустя с визитом к Пирсону явился новый совет племени. Жизнь текла своим чередом, и только один раз вокруг Пирсона разразилась жестокая битва: сразу несколько больших сильных племен объединились, напали на его племя и прогнали защитников почти до самого Пирсона. Битва бушевала совсем рядом, и вожди трех атакующих племен уже повели наступление на живую Бог-гору, как прозвали Пирсона соседние племена.
Но тут он собрал последние остатки воли, приподнял правую руку и одним ударом прихлопнул и вождей, и их штабы, и сотни воинов. Воспользовавшись сумятицей в рядах врагов, племя Пирсона контратаковало. Захватчики понесли тяжелые потери, были изгнаны и больше никогда не посягали на эти земли.
В зоне значительная часть урожая погибла, но с использованием удобрений, которыми Пирсон снабжал племя, жуки добились еще больших результатов.
Теперь на почетном месте, на носу Пирсона, сидели члены нового совета и глядели в его бездонные глаза. В центре сидел Йин, восьмой потомок Йирина Легендарного по прямой линии.
— Мы приготовили подарок для тебя, Пирсон. Несколько месяцев назад ты рассказал нам, что такое «день рождения», почему он так много значит для твоих людей, и какие связаны с этим понятием обычаи. Мы подумали и решили сделать тебе достойный подарок.
— Боюсь, я не сумею развернуть его, — слабо пошутил Пирсон. — Придется вам показать мне, что это такое. И мне очень бы хотелось подарить вам что-нибудь тоже. Ведь вы спасли мне жизнь.
— Ты дал нам нечто большее. Посмотри налево, Пирсон.
Он перевел взгляд. Послышался тонкий скрип, скрежет, но перед глазами Пирсона отчетливо улавливалось чувство-мысль тысяч жуков вокруг.
Наконец в поле зрения появился какой-то предмет. Круглый предмет, закрепленный на верхушке мачты, смонтированной из крошечных деревянных брусьев — старое, местами поцарапанное, но все еще блестящее зеркальце, извлеченное Бог знает из каких карманов гермокостюма или секций ранца. Затем зеркальце наклонилось.
Впервые за долгие годы Пирсон увидел окружающую равнину. Он даже не успел выразить свою благодарность за этот чудесный, удивительный подарок — старое, поднятое к его глазам зеркальце. Все его мысли заполнило восхищение от того, что открылось его взгляду.
Ровные ряды крошечных полей тянулись до самого горизонта. Среди полей — скопления маленьких домиков, кое-где даже некое подобие поселков. Миниатюрную реку в трех местах пересекали подвесные мосты из его волос и нитей от гермокостюма, а на другом берегу стоял настоящий молодой город.
Команда жуков повернула зеркальце с помощью хитроумной системы блоков и канатов, и Пирсон увидел новые чудеса. Совсем недалеко от него расположилась фабрика, где, ему сообщили, делали из местных растений деревянные брусья и другие необходимые вещи. Среди прочих инструментов жуки использовали в работе острые обломки ногтей самого Пирсона. Огромные купола укрывали от непогоды целые цеха — купола, изготовленные из клочков обработанной кожи, что постоянно облезала с его загорелого тела. Чтобы уменьшить трение в движущихся частях механизмов и повозок, жуки додумались использовать воск из его ушей…
— Ты говоришь, что хотел бы подарить нам что-нибудь? — переспросил Йин. — Но ты и так подарил нам себя — чего же больше? Каждый день мы находим применение тем сведениям, что ты нам сообщаешь. Каждый день мы открываем новые способы использовать все то, что производит твой организм. Племена, с которыми когда-то нам приходилось сражаться, теперь объединились с нами, потому что от этого все только выигрывают. Когда-то ты подарил нам понятие «нация» — так вот мы постепенно превращаемся в одну большую нацию.
— Тогда будьте осторожны… — мысленно пробормотал Пижон, все еще во власти увиденного и услышанного. — Нация означает появление политиков.
— Что это? — вдруг спросил один из членов совета, указывая вниз.
— Новый дар, — ответил его сосед, вглядываясь вдоль склона пирсоновского носа. — Для чего они служат, Пирсон?
— Ни для чего, друзья мои, — ответил Пирсон. — Давным-давно уже я понял, что от слез нет никакого прока.
Йюсек, сто двенадцатый потомок Йирина Легендарного по прямой линии, отдыхал на груди Пирсона, укрывшись от солнца в тени растущих там густых волос. Пирсон только что съел кусок фрукта, выращенного на одной из дальних ферм и доставленного специально для него. Вокруг его лица располагалось множество зеркал, наклоненных под разными углами, и в одном из них отражался Йюсек.
Группа молодых экскурсантов обследовала в этот момент район поясницы Пирсона, другая группа двигалась около уха. Жуки сновали туда-сюда, поднимаясь по примитивным деревянным эскалаторам или многочисленным лестницам, окружившим Пирсона со всех сторон, и исчезая по своим делам вновь. Постоянно дежурили лишь несколько бригад архивистов, которые записывали каждую его случайную мысль и даже читали его сны.
— Йюсек, этот новый фрукт очень неплох.
— Вырастившие его фермеры будут рады, что он тебе понравился.
Некоторое время они молчали, затем Пирсон наконец вымолвил:
— Йюсек, я скоро умру.
От неожиданности жук вскочил на ноги и бросил взгляд поверх густой поросли на груди Пирсона.
— Как это? Пирсон не может умереть!
— Чепуха, Йюсек. Какого цвета у меня волосы?
— Белого, Пирсон. Но они уже несколько десятилетий белого.
— А глубоки овраги у меня на лице?
— Да, но не глубже, чем во времена моего прапрадеда.
— Значит, они уже тогда были глубоки. Я умираю, Йюсек. Не знаю, сколько мне лет, потому что давным-давно потерял счет времени, но скоро я умру. Однако, покидая этот мир, я буду гораздо счастливее, чем мне когда-то думалось. Потеряв способность двигаться, я сделал на самом деле гораздо больше, чем за те годы, когда действительно мог передвигаться. Это согревает душу.
— Ты не можешь умереть, Пирсон, — упрямо повторил Йюсек, рассылая призывные сигналы медицинским службам, организованным много лет назад специально для ухода за Пирсоном.
— Могу и умру. Уже умираю, — донеслось в ответ, и испуганный Йюсек почувствовал, что смерть накрывает мысли Пирсона, словно тень облака. Будущее без Пирсона казалось ему немыслимым. — Медицинские службы знают свое дело. Они узнали обо мне гораздо больше, чем мог рассказать им я сам. Но сейчас они бессильны. Я умираю.
— Но… что же мы будем делать без тебя?
— То же, что и со мной, Йюсек. Ведь я всего лишь давал советы, а всю работу делали ваши люди. Вы прекрасно обойдетесь без меня.
— Но нам будет недоставать тебя, Пирсон. — Йюсек пытался свыкнуться с мыслью о неизбежной кончине Пирсона. — Меня это очень печалит.
— Да, меня тоже. Ведь, как ни странно, я привык к такой жизни и даже наслаждался ею. Но что поделаешь… — Мысли Пирсона доносились теперь едва-едва и становились все слабее и слабее, словно отблески уходящего за горизонт солнца.
— Последняя идея, Йюсек…
— Я слушаю тебя, Пирсон.
— Раньше я думал, что вы сможете использовать мое тело после смерти — кости, кожу, внутренние органы. Но, похоже, вам это уже не нужно. Бронзовые сплавы, что вы недавно мне показывали, очень хороши. Теперь вы прекрасно обойдетесь без «фабрики» Пирсона. Глупая идея, но я вот о чем хотел тебя попросить…
Йюсек едва уловил последнюю мысль Пирсона, и секунду спустя тот покинул их мир навсегда,
— Это люди, сэр!.. Я знаю, что они не больше муравьев, но у них есть дороги, фермы, фабрики, школы и бог знает что еще. Первая встреча с разумными существами негуманоидного типа, сэр!
— Спокойно, Хэнфорт. Я и сам все вижу. — Капитан стоял на пандусе посадочного модуля. Чтобы не разрушить гигантский метрополис, покрывший чуть ли не всю планету, они опустили корабль в центре большого озера. — Невероятно!.. На месте катастрофы обнаружено что-нибудь интересное?
— Нет, сэр. Это случилось по крайней мере несколько сот лет назад. С воздуха детекторы зарегистрировали только мелкие останки корабля. Но тут делегация местных жителей, сэр…
— Что?
— Они хотят показать нам что-те. Говорят, что мы вполне можем передвигаться по их крупным транспортным магистралям. Движение они остановят.
— Видимо, нам стоит проявить внимание, хотя я гораздо спокойнее чувствую себя здесь, где мы ничего не можем разрушить.
Они шли несколько часов и в итоге вышли к району, расположенному недалеко от кратера, что образовался при падении древнего корабля. Задолго до того, как они достигли цели, над резко очерченным горизонтом появилась странная конструкция, и чем ближе подходили земляне, тем невероятнее казалось им это зрелище.
Добравшись наконец до места, они обнаружили, что это тонкий металлический шпиль, вознесшийся в бледно-голубое небо на пятьсот метров.
— Теперь я понимаю, почему они хотели показать нам эту штуку, — ошарашенно произнес капитан. — Они хотели произвести на нас впечатление, и это им удалось. Выстроить подобное сооружение при столь маленьких размерах… Просто невероятно!
Капитан чуть нахмурился, потом задумчиво пожал плечами.
— Что такое, сэр? — спросил Хэнфорт и снова запрокинул голову, разглядывая верхушку удивительного шпиля.
— Странно, но все это мне что-то напоминает…
— Что именно, сэр?
— Памятник… Монумент.
Двигатель выдержал подпространственный скачок, и корпус не развалился, однако, вынырнув в обычном пространстве, Пирсон обнаружил, что несколько мелких, но очень важных элементов управления превратились в труху.
Теперь в бледно-голубом небе все выше и выше поднимался столб дыма и испарившегося металла — больше от корабля ничего не осталось. У Пирсона даже не возникло желания выругаться. Что ж, знакомое чувство… Кроме того, корабль все же катапультировал его, только это не радовало. Пирсон не чувствовал ничего, кроме бесконечной усталости. Душа его словно окаменела.
Странно, что он совсем не ощущает боли. Внутри все, похоже, работало, как положено. Однако снаружи… Пирсон мог переводить взгляд, пошевелить губами, морщить нос и — с огромным усилием — поднимать правую руку над плоским песчаным грунтом. Лицо — некогда лишь часть богатого набора способов самовыражения — стало теперь его единственным каналом общения с миром. О том, как выглядело тело в остатках гермокостюма, оставалось только догадываться, да и этого делать не хотелось. Пирсон твердо знал, что правая рука у него в порядке: ею он, по крайней мере, мог двигать. По поводу же всего остального у него были только мрачные предположения.
Если ему повезет — сильно повезет — то оперевшись одной рукой, он, может быть, сумеет повернуться на бок… Однако Пирсон даже не пытался. Иллюзии оставили его — наконец-то! — и перед самой смертью он вдруг стал реалистом.
Мир, куда занесла его судьба, был совсем крошечный — не планета даже, а скорее, очень большой астероид — и Пирсон мысленно попросил у него прощения за тот ущерб, что он, возможно, нанес, обрушившись на поверхность вместе с обломками корабля. Он всегда совестился, когда причинял кому-то зло.
Однако он дышал, а значит, тонкая оболочка атмосферы оказалась более плотной, чем ему показалось с орбиты. Только его все равно никто не найдет. Даже полиция, гнавшаяся за ним по пятам, наверняка бросит поиски и на этом успокоится: не Бог весть какой важный преступник. И не преступник в общем-то, а так… Чтобы называться преступником, нужно сделать что-то хотя бы немного вредное. Слово «преступник» подразумевало опасность, угрозу. Пирсон же вызывал у общества, скорее, раздражение, зуд — как маленькое жалящее насекомое.
"Тем не менее я все-таки «дозуделся», — подумал Пирсон и с удивлением обнаружил, что еще в состоянии смеяться.
Правда, от смеха он потерял сознание.
Когда Пирсон очнулся, едва-едва светало. Он совершенно не представлял себе, сколько на самом деле длятся крошечные сутки этого мира, и соответственно, не знал, сколько пролежал в беспамятстве. Может быть, день, а может, неделю — не человек, а живой труп. Двигаться он не мог. Не мог даже дотянуться до расфасованных концентратов в аварийном пайке, что приторочен (был, во всяком случае) к штанине гермокостюма. Ничего не мог — разве что дышать разреженной атмосферой, которая пока поддерживала его жизнь… Другими словами, Пирсон уже начал думать, что лучше бы его разнесло на куски вместе с кораблем.
От голода он не умрет, нет. Жажда прикончит его гораздо раньше. Да, такие вот дела. Отныне Пирсон — живой труп. Как мозг в банке… Но времени, чтобы подумать о своей жизни, оставалось недостаточно.
Пожалуй, он всю жизнь был «живым трупом». Ведь ни к кому и ни к чему не испытывал он особенно сильных чувств, и даже к себе относился в общем-то равнодушно. Никому никогда не делал добра, а для зла — для настоящего зла — у него просто не хватало способностей. Пирсон безвольно тащился по жизни, не оставляя в ней никакого заметного следа.
Даже будь я деревом, устало думал Пирсон, от меня было бы больше прока. Интересно только, хорошее ли могло получиться дерево?.. Уж наверно, не хуже, чем человек. Хуже некуда… Он вспомнил себя в молодости — мелкий проныра, слюнтяй в общем-то. Вспомнил, как юлил перед другими, более опытными и удачливыми преступниками, надеясь пролезть в их компанию, прижиться в том обществе.
М-да, из него даже лизоблюд получился неважный. А жить честно не получалось — он несколько раз пробовал. Реальный честный мир относился к нему столь же безразлично и презрительно, как мир добропорядочный. Оставалось просто существовать в том сумрачном, склизком вакууме, что он сам же для себя и создал, — без взлетов мыслей и чувств, практически без движения.
Вот если бы… Нет, перебил себя Пирсон. Все равно умирать; и хоть раз в жизни, пусть только самому себе, нужно сказать правду. Все его беды — от нет самого, только от него. И никто другой, как он всегда себя уверял, здесь не виноват. Ведь ему несколько раз встречались люди, которые из сострадания хотели помочь, однако он каждый раз умудрялся все разрушить. Жизнь не удалась, чего уж там, и надо хоть умереть, не обманывая самого себя.
Когда-то Пирсон слышал, что смерть от жажды — штука очень неприятная…
Солнце село, но никакой луны на небе не появилось. Разумеется, нет. Такой маленький мир просто не может позволить себе подобное украшение. Чудо, что тут хоть атмосфера-то есть. Интересно, лениво подумал Пирсон, есть ли тут жизнь? Может быть, растения? Падал корабль слишком быстро, чтобы тратить время на подобные вопросы, да и не до тот было. Теперь же он не мог даже повернуть голову, и оставалось лишь гадать.
Легкий ночной ветерок холодил кожу, и Пирсону стало немного лучше: днем здорово припекало. Однако приятный холодок ощущался только лицом. Нервные окончания всех других частей тела молчали. Возможно, у него сильные ожоги, но если так, они его нисколько не беспокоили. В этом смысле — даже благо.
Когда встало солнце, Пирсон еще не заснул. По его прикидкам день на планете длился часа три или четыре, и столько же — ночь. Практической пользы от этих выводов не было никакой, но они хоть как-то занимали мысли. Пирсон постепенно привыкал к своему положению. Говорят, человеческий разум может привыкнуть к чему угодно…
Спустя какое-то время он обнаружил, что его уже не беспокоит мысль о смерти. Она воспринималась даже с облегчением: не надо больше бежать — от других и от себя. Никто о нем не всплакнет. Никто не хватится. Исчезнув, он просто избавит мир от своего досадною присутствия… Однако теперь — слабо, но безошибочно — давали себя знать первые признаки жажды.
Прошло еще несколько коротких дней, и в небе появились облака. Раньше Пирсон никогда не обращал внимания на облака и лишь изредка замечал погоду. Сейчас, однако, у него появилось и время, и желание изучить в подробностях и то, и другое — больше он все равно ничего не видел. Как-то раз он подумал, что сможет повернуть голову здоровой рукой, но оказалось, такой сложный маневр ему не под силу: рука не настолько хорошо его слушалась.
Ощущения это вызывало очень странные. Мысль о том, что единственная рука, которая хоть как-то еще слушалась, вдруг отказала, напугала Пирсона больше, чем неминуемая гибель.
Облака все сгущались, но Пирсон взирал на них теперь без интереса. Дождь, может, и продлит его жизнь на несколько земных суток, но тогда он в конце концов умрет от голода. На концентратах из аварийного пайка он мог бы продержаться несколько месяцев — дольше, чем в обычных условиях, если учесть его неподвижное состояние. Но с таким же успехом они могли сгореть вместе с кораблем: ему все равно до них не дотянуться.
Некоторое время он раздумывал о способах самоубийства. Если бы рука слушалась лучше и если бы рядом валялись острые куски металла — обломки корабля, например — он мог бы всадить такой обломок себе в горло… Если бы… Если бы…
Пошел дождь. Мягкий, ровный дождь на целых полдня. Пирсон лежал с открытым ртом и сумел наловить достаточно капель, чтобы утолить жажду. Облака унеслись, развеялись, и на небосклон вернулось далекое солнце. Почувствовав, как сушит его лицо, Пирсон решил, что то же самое происходит со всем его телом. Совершенно по-новому, как на чудо, взглянул он на дождь и на те процессы, что превращали капли влаги в кровь, лимфу, клетки. Удивительное, потрясающее достижение живого организма, а он прожил на свете столько лет и ни разу об этом даже не задумался. Нет, он определенно заслуживает смерти.
Похоже, я впадаю в философский маразм, подумал Пирсон. Или начинается бред.
Короткие дни сменялись короткими ночами, и к тому времени, когда его нашел первый жук, Пирсон полностью потерял счет времени.
Жука Пирсон почувствовал задолго до того, как увидел: тот полз по щеке. Ни почесать щеку, ни смахнуть насекомое он не мог и едва не рехнулся от обиды и бессилия. Жук пробежал по лицу и заглянул Пирсону в правый глаз.
Пирсон моргнул.
Однако вскоре он вновь почувствовал раздражающую щекотку — не поймал, значит. Жук прошелся по лбу, постоял немного и спустился по левой щеке. Кроме глаза Пирсон заметил, что жук свалился ему на плечо. Крохотный иссиня-черный жучок — разглядеть мелкие детали Пирсон не мог, но не сомневался, что это насекомое.
Жук остановился на плече, глядя по сторонам.
Может быть, так будет лучше, подумал Пирсон. Жуки, но всяком случае, сожрут его быстрее. Он истечет кровью и умрет. А если они начнут ниже головы, он даже не почувствует боли и спустя какое-то время просто потеряет сознание.
Пирсон принялся мысленно подзадоривать насекомое. «Ну давай, приятель! Зови сюда всех своих родственников и устройте себе настоящий пир за мой счет! Я буду только рад».
— Нет, мы не можем этого сделать.
Видимо, я уже брожу, решил Пирсон, но невольно подумал в ответ:
— Почему это?
— Ты — настоящее чудо. Мы не можем съесть чудо. Мы не достойны.
— Никакое я не чудо, — подумал Пирсон. — Я совершенно никчемный человек, полный неудачник, ошибка природы. И в довершение всего, я вступил в телепатический контакт с каким-то жуком…
— Меня зовут йирин, я — один из Людей, — мягко внедрилась в мозг новая мысль. — И я вовсе не то, что вы назвали жуком. Скажи мне, чудо, как что-то столь невероятных размеров может жить?
И Пирсон рассказал. Он поведал жуку о себе, о человечестве, о своем тусклом печальном существовании, которое скоро подойдет к концу, о параличе..
— Мне жаль тебя, — сказал наконец Йирин. — Мы ничем не можем помочь. Мы — бедное племя среди многих других племен, и нам не позволяют размножаться, чтобы число наше не выросло слишком сильно. Я не понимаю этих странных вещей, что ты рассказал мне о пространстве, времени и размерах. Мне и без того нелегко верить, что эта гора, в которой ты скрываешься, когда-то двигалась. Но ты говоришь, что это так, и я должен тебе верить.
У Пирсона вдруг возникла тревожная мысль.
— Эй, Йирин! Не вздумай зачислять меня в божества или еще там куда! Я просто больше тебя, и все. Хотя на самом деле, может быть, даже меньше. Из меня и жулик-то приличный не вышел.
— Эта последняя концепция почему-то не переводится. — В мысли Йирина явно чувствовалось напряженное желание понять. — Но ты — самое удивительное существо на свете.
— Чушь собачья! Однако послушай… Как это мы с тобой разговариваем, когда ты настолько меньше?
— У нас, у Людей, говорят, что важен размер интеллекта, а не размер размера.
— Да, видимо… Мне, право, жаль, что у вас такое бедное племя, и я ценю твое сострадание. Кроме меня самого, меня никто никогда не жалел, так что и соболезнования жука — уже подарок судьбы. — Какое-то время Пирсон лежал, разглядывая крохотное существо — оно деловито шевелило антеннами — затем сказал:
— Я… Я хотел бы сделать кое-что для тебя и твоего племени, но я не могу помочь даже себе. Скоро я умру от голода.
— Мы бы помогли, если бы это было в наших силах, — послышалась ответная мысль, и Пирсон ощутил глубокую печаль — казалось невероятным, что столь крохотное существо обладает такой силой чувств. — Но и всего, что мы сможем собрать за день, тебе не хватит.
— Да, наверно. У меня есть пища, но… — Пирсон на мгновение умолк. — А скажи-ка, Йирин, мое тело — там, ниже — все еще покрыто сверкающей металлической тканью?
Прошло несколько минут: жук добрался до кулака Пирсона, взглянул со стороны и вернулся.
— Да, Пирсон. Все, как ты говоришь.
— Сколько людей в твоем племени?
— А что ты задумал?
Пирсон рассказал, и Йирин тут же ответил:
— Для этого достаточно.
На то, чтобы открыть застежки гермокостюма и проникнуть в карманы, где хранились аварийные пайки, у людей Йирина ушло несколько дней. Но когда стало ясно, что земная пища годится и для этих крошечных существ, Пирсона словно накрыло волной ликования, и на душе у него потеплело.
Позже Йирин снова взобрался по его щеке — теперь он был полон почтения.
— Впервые за много-много поколений у нашего племени достаточно пищи, и мы можем размножаться, презрев ограничения, наложенные на нас соседями, у которых пищи всегда было вдоволь. Даже одного большого куба, который ты называешь «концентратом», хватит всему племени на долгое время. И мы еще не пробовали естественные продукты, что, по твоим словам, содержатся в большом ранце под тобой, но обязательно попробуем. Теперь мы станем большим и сильным племенем и уже не будем бояться соседей, которые грабили и унижали нас раньше. Все — благодаря тебе, великий Пирсон.
— Просто «Пирсон», понятно? Еще раз назовешь меня великим, и я… — Он умолк на секунду. — Нет. Я ничего не сделаю. Даже если бы что-то мог. С угрозами покончено. Но, пожалуйста, зови меня просто «Пирсон». И ничего я на самом деле для вас не сделал. Вы добрались до пищи сами… Однако это первый раз в моей жизни, когда я подумал о концентратах что-то хорошее.
— У нас для тебя сюрприз, Пирсон.
Что-то очень медленно ползло по его щеке — явно тяжелее, чем жители жители планеты. Вскоре в поле зрения Пирсона появился маленький коричневый кубик в окружении десятков жуков, и он уловил в их мыслях напряжение и усталость.
Наконец кубик оказался у самых губ Пирсона, и он открыл рот. Кое-кого из племени Йирина близость темного бездонного ущелья привела в ужас, и они бросились бежать. Их место заняли Йирин и другие вожди племени.
Кубик вполз на нижнюю губу. Жуки предприняли последнюю отчаянную попытку продвинуть его дальше, отчего некоторые из них даже расстались с жизнью, и все-таки столкнули кубик концентрата в пропасть.
Пирсон почувствовал, как рот у него заполняется слюной, но вовремя сообразил, что ему нужно сделать еще кое-что.
— Я не знаю, есть ли в этом смысл, Йирин, но… Но все равно спасибо. А теперь тебе нужно лучше увести всех с моего лица. Сейчас начнется сильное земле… пирсонотрясение.
Когда все жуки удалились на безопасное расстояние, Пирсон принялся жевать.
На следующий день пошел дождь. Капли были обычного размера, как на Земле, и для племени Йирина они представляли страшную угрозу. Если дождь заставал кого-то из жуков на открытой местности, две-три капли могли просто убить такое маленькое существо. Однако под правой рукой Пирсона места хватило всему племени.
Прошло несколько недель, и как-то раз, сидя на носу Пирсона и глядя в его огромные бездонные глаза, Йирин заместил:
— Концентраты не вечны, а естественной пищи, что мы нашли в ранце под тобой, хватит всем ненадолго.
— На важно. Я и не хочу, чтобы вы ее ели. По-моему, там должны быть две морковки, а на старом сандвиче есть кружки помидоров, салат-латук и, кажется, грибы. Может быть, толченые орешки. Мясо и хлеб можете съесть… Впрочем, хлеба немного оставьте. Возможно, плесень тоже окажется съедобной для вас.
— Я не очень понимаю тебя, Пирсон.
— Как вы добываете пищу, Йирин? Собираете?
— Верно.
— Тогда я хочу, чтобы ты вытащил морковку, помидоры и прочее — я опишу тебе, как что выглядит, — а затем доставили сюда образцы всех съедобных растений, что вы употребляете в пищу.
— И что мы будем с ними делать?
— Собери всех старейшин племени. Для начала я объясню вам, что такое ирригация…
Пирсон мало что понимал в сельском хозяйстве, но даже он знал, что пищу можно вырастить: нужно лишь посадить семена, поливать ростки и пропалывать. Люди из племени Йирина оказались способными учениками, хотя сами концепции оседлости и выращивания пищи поначалу показались им очень странными.
Ценой сотен крошечных жизней они вырыли водоем. Концентраты Пирсона придавали им сил, и работа продвигалась быстро. Вскоре от водоема, защищенного громадой тела Пирсона протянулись во все стороны каналы, и когда прекратились дожди, воды у них осталось вдоволь. Тут-то и пригодились построенные жуками крошечные дамбы. Затем они вырыли еще один водоем, и еще…
Кос-какие из земных растении принялись и выросли, некоторые местные — тоже. Племя процветало. Пирсон рассказал им, как строить постоянные жилища. Сами жуки никогда об этом не задумывались, потому что им трудно было представить искусственную конструкцию, способную выдержать удары дождевых капель, и первым делом Пирсон объяснил им про ребра жесткости.
Затем наступил день, когда кончились концентраты. Пирсон предвидел это, и новость не особенно его расстроила. Он и без того успел сделать очень многое, гораздо больше, чем можно было надеяться в те первые дни после аварии, когда он в одиночестве лежал на песке. Он помог жителям этой планеты и был вознагражден за это первой настоящей дружбой в его жизни.
— Это не имеет значения, Йирин, — ответил он мысленно. — Я очень рад, что сумел принести вам пользу.
— Йирин уже умер, — сказал жук. — Меня зовут Июрин. Я один из его потомков, и мне доверена честь говорить с тобой.
— Умер? Йирин? Неужели прошло так много времени? — Пирсон потерял счет дням, но жуки, похоже, жили меньше людей. — Все равно. Теперь, по крайней мере, у племени достаточно пищи.
— Для нас это имеет значение, — сказал Йюрин. — Открой рот, Пирсон.
По щеке довольно быстро поднимался новый груз. Его тянули по крохотным деревянным роликам на длинных «тросах», сплетенных из волос Пирсона. Своими острыми челюстями жуки даже расчистили у него в бороде дорогу.
Груз упал в рот Пирсону — оказалось, это что-то растительное, мягкое и чем-то знакомое по вкусу… Лист шпината!
— Ешь, Пирсон. Остатки твоего древнего «сандвича» дали рождение новой пище.
Вскоре после третьего урожая Пирсона посетила делегация из трех старейшин. Они уселись у него на кончике носа и долго молчали, глядя с тревогой ему в глаза.
— Растения постепенно чахнут, — сказал один из них.
— Опишите мне, что происходит.
Пирсон выслушал рассказ старейшин и надолго задумался, напрягая память в поисках давно забытых школьных знаний.
— Если воды им хватает и если со всеми растениями происходит то же самое, значит, причина только одна — истощилась почва. Нужно пересадить их в другое место.
— Самые дальние фермы и так уже слишком далеко, — сообщили ему старейшины. — На них нападают соседи. Они прослышали о нашем процветании и завидуют нам. Люди боятся сажать растения очень далеко от тебя. Когда ты близко, это придает им уверенности.
— Тогда можно сделать так… — Он облизнул губы: с тех пор как племя нашло для него соль, иногда Пирсону очень хотелось пить. — Что вы делаете с отходами моего тела?
— Их постоянно убирают и закапывают, как ты приказал, — ответил один из жуков, — а под тебя все время приносят чистый песок.
— Земля вокруг меня истощилась, — сказал Пирсон, — и ей нужны добавки, которые мы называем удобрением. Вам нужно поступить следующим образом..
Много лет спустя с визитом к Пирсону явился новый совет племени. Жизнь текла своим чередом, и только один раз вокруг Пирсона разразилась жестокая битва: сразу несколько больших сильных племен объединились, напали на его племя и прогнали защитников почти до самого Пирсона. Битва бушевала совсем рядом, и вожди трех атакующих племен уже повели наступление на живую Бог-гору, как прозвали Пирсона соседние племена.
Но тут он собрал последние остатки воли, приподнял правую руку и одним ударом прихлопнул и вождей, и их штабы, и сотни воинов. Воспользовавшись сумятицей в рядах врагов, племя Пирсона контратаковало. Захватчики понесли тяжелые потери, были изгнаны и больше никогда не посягали на эти земли.
В зоне значительная часть урожая погибла, но с использованием удобрений, которыми Пирсон снабжал племя, жуки добились еще больших результатов.
Теперь на почетном месте, на носу Пирсона, сидели члены нового совета и глядели в его бездонные глаза. В центре сидел Йин, восьмой потомок Йирина Легендарного по прямой линии.
— Мы приготовили подарок для тебя, Пирсон. Несколько месяцев назад ты рассказал нам, что такое «день рождения», почему он так много значит для твоих людей, и какие связаны с этим понятием обычаи. Мы подумали и решили сделать тебе достойный подарок.
— Боюсь, я не сумею развернуть его, — слабо пошутил Пирсон. — Придется вам показать мне, что это такое. И мне очень бы хотелось подарить вам что-нибудь тоже. Ведь вы спасли мне жизнь.
— Ты дал нам нечто большее. Посмотри налево, Пирсон.
Он перевел взгляд. Послышался тонкий скрип, скрежет, но перед глазами Пирсона отчетливо улавливалось чувство-мысль тысяч жуков вокруг.
Наконец в поле зрения появился какой-то предмет. Круглый предмет, закрепленный на верхушке мачты, смонтированной из крошечных деревянных брусьев — старое, местами поцарапанное, но все еще блестящее зеркальце, извлеченное Бог знает из каких карманов гермокостюма или секций ранца. Затем зеркальце наклонилось.
Впервые за долгие годы Пирсон увидел окружающую равнину. Он даже не успел выразить свою благодарность за этот чудесный, удивительный подарок — старое, поднятое к его глазам зеркальце. Все его мысли заполнило восхищение от того, что открылось его взгляду.
Ровные ряды крошечных полей тянулись до самого горизонта. Среди полей — скопления маленьких домиков, кое-где даже некое подобие поселков. Миниатюрную реку в трех местах пересекали подвесные мосты из его волос и нитей от гермокостюма, а на другом берегу стоял настоящий молодой город.
Команда жуков повернула зеркальце с помощью хитроумной системы блоков и канатов, и Пирсон увидел новые чудеса. Совсем недалеко от него расположилась фабрика, где, ему сообщили, делали из местных растений деревянные брусья и другие необходимые вещи. Среди прочих инструментов жуки использовали в работе острые обломки ногтей самого Пирсона. Огромные купола укрывали от непогоды целые цеха — купола, изготовленные из клочков обработанной кожи, что постоянно облезала с его загорелого тела. Чтобы уменьшить трение в движущихся частях механизмов и повозок, жуки додумались использовать воск из его ушей…
— Ты говоришь, что хотел бы подарить нам что-нибудь? — переспросил Йин. — Но ты и так подарил нам себя — чего же больше? Каждый день мы находим применение тем сведениям, что ты нам сообщаешь. Каждый день мы открываем новые способы использовать все то, что производит твой организм. Племена, с которыми когда-то нам приходилось сражаться, теперь объединились с нами, потому что от этого все только выигрывают. Когда-то ты подарил нам понятие «нация» — так вот мы постепенно превращаемся в одну большую нацию.
— Тогда будьте осторожны… — мысленно пробормотал Пижон, все еще во власти увиденного и услышанного. — Нация означает появление политиков.
— Что это? — вдруг спросил один из членов совета, указывая вниз.
— Новый дар, — ответил его сосед, вглядываясь вдоль склона пирсоновского носа. — Для чего они служат, Пирсон?
— Ни для чего, друзья мои, — ответил Пирсон. — Давным-давно уже я понял, что от слез нет никакого прока.
Йюсек, сто двенадцатый потомок Йирина Легендарного по прямой линии, отдыхал на груди Пирсона, укрывшись от солнца в тени растущих там густых волос. Пирсон только что съел кусок фрукта, выращенного на одной из дальних ферм и доставленного специально для него. Вокруг его лица располагалось множество зеркал, наклоненных под разными углами, и в одном из них отражался Йюсек.
Группа молодых экскурсантов обследовала в этот момент район поясницы Пирсона, другая группа двигалась около уха. Жуки сновали туда-сюда, поднимаясь по примитивным деревянным эскалаторам или многочисленным лестницам, окружившим Пирсона со всех сторон, и исчезая по своим делам вновь. Постоянно дежурили лишь несколько бригад архивистов, которые записывали каждую его случайную мысль и даже читали его сны.
— Йюсек, этот новый фрукт очень неплох.
— Вырастившие его фермеры будут рады, что он тебе понравился.
Некоторое время они молчали, затем Пирсон наконец вымолвил:
— Йюсек, я скоро умру.
От неожиданности жук вскочил на ноги и бросил взгляд поверх густой поросли на груди Пирсона.
— Как это? Пирсон не может умереть!
— Чепуха, Йюсек. Какого цвета у меня волосы?
— Белого, Пирсон. Но они уже несколько десятилетий белого.
— А глубоки овраги у меня на лице?
— Да, но не глубже, чем во времена моего прапрадеда.
— Значит, они уже тогда были глубоки. Я умираю, Йюсек. Не знаю, сколько мне лет, потому что давным-давно потерял счет времени, но скоро я умру. Однако, покидая этот мир, я буду гораздо счастливее, чем мне когда-то думалось. Потеряв способность двигаться, я сделал на самом деле гораздо больше, чем за те годы, когда действительно мог передвигаться. Это согревает душу.
— Ты не можешь умереть, Пирсон, — упрямо повторил Йюсек, рассылая призывные сигналы медицинским службам, организованным много лет назад специально для ухода за Пирсоном.
— Могу и умру. Уже умираю, — донеслось в ответ, и испуганный Йюсек почувствовал, что смерть накрывает мысли Пирсона, словно тень облака. Будущее без Пирсона казалось ему немыслимым. — Медицинские службы знают свое дело. Они узнали обо мне гораздо больше, чем мог рассказать им я сам. Но сейчас они бессильны. Я умираю.
— Но… что же мы будем делать без тебя?
— То же, что и со мной, Йюсек. Ведь я всего лишь давал советы, а всю работу делали ваши люди. Вы прекрасно обойдетесь без меня.
— Но нам будет недоставать тебя, Пирсон. — Йюсек пытался свыкнуться с мыслью о неизбежной кончине Пирсона. — Меня это очень печалит.
— Да, меня тоже. Ведь, как ни странно, я привык к такой жизни и даже наслаждался ею. Но что поделаешь… — Мысли Пирсона доносились теперь едва-едва и становились все слабее и слабее, словно отблески уходящего за горизонт солнца.
— Последняя идея, Йюсек…
— Я слушаю тебя, Пирсон.
— Раньше я думал, что вы сможете использовать мое тело после смерти — кости, кожу, внутренние органы. Но, похоже, вам это уже не нужно. Бронзовые сплавы, что вы недавно мне показывали, очень хороши. Теперь вы прекрасно обойдетесь без «фабрики» Пирсона. Глупая идея, но я вот о чем хотел тебя попросить…
Йюсек едва уловил последнюю мысль Пирсона, и секунду спустя тот покинул их мир навсегда,
— Это люди, сэр!.. Я знаю, что они не больше муравьев, но у них есть дороги, фермы, фабрики, школы и бог знает что еще. Первая встреча с разумными существами негуманоидного типа, сэр!
— Спокойно, Хэнфорт. Я и сам все вижу. — Капитан стоял на пандусе посадочного модуля. Чтобы не разрушить гигантский метрополис, покрывший чуть ли не всю планету, они опустили корабль в центре большого озера. — Невероятно!.. На месте катастрофы обнаружено что-нибудь интересное?
— Нет, сэр. Это случилось по крайней мере несколько сот лет назад. С воздуха детекторы зарегистрировали только мелкие останки корабля. Но тут делегация местных жителей, сэр…
— Что?
— Они хотят показать нам что-те. Говорят, что мы вполне можем передвигаться по их крупным транспортным магистралям. Движение они остановят.
— Видимо, нам стоит проявить внимание, хотя я гораздо спокойнее чувствую себя здесь, где мы ничего не можем разрушить.
Они шли несколько часов и в итоге вышли к району, расположенному недалеко от кратера, что образовался при падении древнего корабля. Задолго до того, как они достигли цели, над резко очерченным горизонтом появилась странная конструкция, и чем ближе подходили земляне, тем невероятнее казалось им это зрелище.
Добравшись наконец до места, они обнаружили, что это тонкий металлический шпиль, вознесшийся в бледно-голубое небо на пятьсот метров.
— Теперь я понимаю, почему они хотели показать нам эту штуку, — ошарашенно произнес капитан. — Они хотели произвести на нас впечатление, и это им удалось. Выстроить подобное сооружение при столь маленьких размерах… Просто невероятно!
Капитан чуть нахмурился, потом задумчиво пожал плечами.
— Что такое, сэр? — спросил Хэнфорт и снова запрокинул голову, разглядывая верхушку удивительного шпиля.
— Странно, но все это мне что-то напоминает…
— Что именно, сэр?
— Памятник… Монумент.