Константин Фрумкин
ПРОШЛОЕ В КВАДРАТЕ
«Нет ничего скучнее в прессе, чем когда журналист берет интервью у журналиста. Этого хмыря, конечно, в отличие от меня, титулуют «публицистом», но по сути — одно и тоже, и все это — явный признак, что газета не знает о чем писать».
Так думал молодой репортер, получивший редакционное задание взять интервью у публициста Н. Интервьюируемый был тем, что называется «политическим аналитиком», но не из ведущих, скорее рядовой труженик политического комментария. Однако, все же не вполне рядовой. С некоторого момента этот ничем не примечательный, и даже не состоящий в штате никакой редакции автор статей стал получать известность как человек действительно, то есть без дураков способный предвидеть развитие событий. Прогнозистов и аналитиков, которые задним числом говорят, что «к сожалению, события развиваются как я и предсказывал» — и говорят это, как бы события не развивались — таких в родимой прессе хватит на несколько разведывательных батальонов, но вот чтобы ясно и недвусмысленно предсказать, и при этом делать это не однажды случайно, а периодически — это, при всем уважении к искусству политического прогноза, явление уникальное. Заметили публициста после того, как он несколько раз подряд правильно предсказал развитие событий по сценарию «с кровью и стрельбой», причем предсказал с такой нехарактерной для аналитического прогноза уверенностью, что закрадывалась мысль о пророческом даре автора. Пиком славы Н. стал пассаж, написанный одним из его коллег по четвертой власти:
«Будущего конечно, не знает никто. Ни астрологи, ни футурологи, ни разведка. Знает лишь Бог. Ну и вот еще разве что публицист Н. о чем то догадывается».
Газета, на страницах которой Н. был назван вторым по осведомленности после Бога, разумеется не могла не послать к нему интервюэра, чтобы выяснить, с кем же имеет дело пораженная и восхищенная общественность: с гением анализа или с гением интуиции?
Впрочем, посланный репортер, хотя и держал свое мнение при себе, но относился к заданию весьма скептически. Успех прогнозисту приносят удача и здравый смысл. Да, у кого-то их больше, но спрашивать откуда — лучше просить рок музыкантов пересказать словами свои мелодии.
Обдумывая будущее интервью, заранее скучающий репортер думал, что начать его придется с того, что «внешне пророк выглядел ни чем не примечательно». Однако, прибыв на квартиру публициста, он понял, что ошибся. Пророк выглядел как пророк — с изможденным лицом и горящими глазами. Вопрос об источнике прогностических удач привел его в явное волнение, и он ответил фразой довольно странной:
— Я давно ждал, когда мне зададут этот вопрос. Но честно говоря, до сих пор не решил, стоит ли говорить в ответ правду.
— Стоит, — уверенно сказал репортер и энергично закивал головой, не особенно веря в колебания такого рода и желая поскорее проскочить «увертюру».
— Дело в том, — сказал публицист-пророк, глядя сквозь собеседника, — что как вы выразились «источник» есть вещь не только с точки зрения нормального человека совершенно невероятная, но и просто трудная для понимания.
— Тем лучше — сказал репортер, и чуть не ляпнул «для материала». Но не желая выдавать цинизм профессионального охотника за сенсациями, мгновенно придумал объяснение своей реплики:
— Удивительное явление и должно объясняться удивительными причинами.
Репортерская находчивость сыграла свою роль. Пророк решился.
— Ну что же, молодой человек. Я не знаю, поймете вы меня или нет, поверите мне или нет. Первое вполне возможно, но второе — вряд ли. Однако мне давно хотелось поделиться своей тайной. Хотя тайна она не потому, что я ее скрываю, а потопу что ее некому рассказать. Но наше интервью пусть будет просто поводом, чтобы я смог высказаться. И когда-нибудь, кто-нибудь сможет его оценить. Скажем так: возможность делать более или менее точные политические прогнозы имеется у меня благодаря обладанию особым мистическим, или, если хотите, парапсихическим даром.
— Вы парапсихически предвидите будущее — уточнил репортер, а про себя подумал: «Врет, конечно. Но хоть материал будет не скучный».
— Нет, будущее мне неизвестно. Скорее мне известно прошлое. Но благодаря этому у меня есть критерий, по которому я оцениваю текущие события.
— Значит, вы способны видеть прошлое?
— Ну, не то, чтобы видеть… Мне известно прошлое. Но не то прошлое, что известно вам. Мне известно прошлое, которое прошло. Прошедшее прошлое. Прошлое в квадрате.
— Но ведь— репортер несколько секунд придумывал проясняющий вопрос — всякое прошлое уже прошло.
— Я помню такое прошлое, которое не только прошло, но изменилось и заменено на другое.
— Нельзя ли поподробнее? — это вопрос вырвался мгновенно и бездумно, сработал условный рефлекс. Сознание же репортера только успело снабдить вырвавшуюся фразу безмолвным комментарием, что с одной стороны нельзя требовать разъяснения для бреда, а с другой стороны автор трезвой и зачастую довольно приземленной политической публицистики не может оказаться совсем уж безумным.
— Я предупреждал, что это трудно понять. Но попробую объяснить по порядку. Вы знакомы с теорией пространственно-временного континуума?
— Это что-то в том роде, что время — это четвертое пространственное измерение?
— Верно. Пространство со временем представляют собой единое четырехмерное тело. И настоящее и прошлое уже существуют, но только не видны человеку, который движется вдоль по этому четырехмерном телу, от прошлого в будущее. Теперь вторая посылка. Когда мы воздействуем на какое либо тело, ну, например, ударяем по кирпичу, то мы оказываем воздействие на весь кирпич, а не только на точку удара. Так?
— Конечно. В природе все взаимосвязано… кажется диалектически.
— Отлично. Теперь смотрите: когда мы воздействуем на тело, последствия воздействия распространяются от точки воздействия во все стороны. Когда камень падает в воду, то поднятая волна идет от места падения во все стороны в виде круга. Когда мы, опять же, ударяем по кирпичу, то вибрирует весь кирпич, и не бывает так, чтобы по левую сторону от удара вибрации ощущались, а по правую — нет. Так?
— Вроде бы, — без энтузиазма подтвердил репортер. Он уже был знаком с сумасшедшими, излагавшими свои теории о сущности мироздания. Они тоже всегда начинали с разжевывания очевидных вещей. Но ждать, что эта очевидность продлится до конца беседы не приходилось. Репортер знал, что сначала буде все понятно, а затем последует логический скачок — и беседа перейдет в область диагнозов. И он почти не ошибся.
— Итак, если время и пространство — это единое тело, и если последствия воздействий на тела идут во все стороны, значит наши поступки в настоящем влияют не только на будущее, но и на прошлое. Когда совершает поступок, вы разумеется рассчитываете, что он изменит будущее. Представьте, что вы — глава государства и вы подписываете с соседней державой договор о ненападении. Вы допустим, рассчитываете, что подписание такого договора отодвинет будущую неизбежную войну. Но имейте ввиду — последствия вашего поступка идут во все стороны, а не только в будущее, вы не только передвигаете дату начала грядущей войны, но и меняете даты уже произошедших войн и уже вошедших в историю битв.
— Э… — язык репортера не слушался. Условные рефлексы предательски молчали. Но интервьюируемый сам задал себе вопрос от имени газетчика.
— Вы конечно скажете: как же это может быть, ведь мы знаем прошлое, и знаем что оно всегда одно и тоже, не замечаем в нем никаких перемен. В учебниках истории и сто лет назад и сегодня написано, что Калигула наследовал Тиберию, причем в одном и том же году. Но имейте ввиду: меняется не только будущее, меняется не только прошлое, меняется ВСЕ! Книги, экспонаты в музеях, древние руины, сама память человека — ничто не напомнит нам о том бытие, каким оно было хотя бы минуту назад. Вчера, например — но не весь вчерашний день а каких-нибудь несколько минут — Наполеон потерял глаз в последнем из его сражений. Вчера, в течении трех минут по всей земле висели портреты Наполеона с повязкой как у Нельсона или Кутузова. Всего три минуты — и все, эта версия прошлого прошла, истерлась, ее изменили события настоящего. И в какое-то мгновение по всей земле портреты вернулись в прежний, двуглазый вид. Но никто этого не заметил, ибо и память человека менялась вместе с портретами. Ведь, хотя человеческие воспоминания меняются постоянно, но каждое данное мгновение человеку кажется, что именно эту версию истории человек помнил и знал всегда.
Репортер справился с легки замешательством и попытался перехватить инициативу, понимая, что интервью неуклонно сворачивает в нечто среднее между научным докладом и шизофреническим бредом. Что, кстати, на его опыте всегда бывало вместе.
— Все что вы здесь излагаете, конечно очень интересно. Но это, так сказать, ваша теория. А мы говорили о вашем даре…
— Не надо торопиться, я как раз к нему подошел, — Н. обиженно нахмурился. — Итак, бытие, в том числе наше прошлое, постоянно изменяется. Но поскольку вместе с прошлым соответственно меняются и книги, и хроники и человеческие воспоминания, то большинство человечества этого не замечает. Я же отношусь к меньшинству. По какому-то удивительному, невероятному, таинственному стечению обстоятельств моя душа обладает иммунитетом к охватывающим вселенную процессам подладки под изменяющееся прошлое. Мое сознание почему-то, и у меня есть гипотезы почему, изолировано от всеобщих изменений. Поэтому у меня есть дар помнить, какое прошлое было раньше, я, в отличии от вас, не забываю, когда была битва при Ватерлоо вчера, а когда — в прошлом году. У меня на столе лежат несколько учебников истории. Каждый день в них, как бы по волшебству, как бы сами собой, появляются новые записи, и исчезают некоторые из старых. Чтобы не забыть, я пытаюсь записать всякую новую версию изложения ключевых исторических событий. Такие записи у меня накапливаются, и они представляют собой удивительнейшую из летописей человечества.
— Однако, — кисло заметил газетчик, — вашим записям было бы больше веры, если бы вы делали хотя бы ксерокопии этих загадочных учебников…
— Ничего загадочного в них нет, самые обычные учебники, и вы лично не заметили бы в них никаких изменений. Если я сделаю ксерокопии, то они изменятся вместе с оригиналом. Что ксерокопии! Весь материальный мир на всем протяжении оси времени каждое мгновение меняется, причем меняется согласовано и взаимосвязано. Не меняется лишь мое сознание. И еще то, что имеет в нем источник — например записи. Чтобы сохранить след прошедшего прошлого, надо чтобы этот след выпал из системы всеобщего изменения. И такое выпавшее место — моя душа. Поэтому ксерокс не годится. Только то, что прошло через мое сознание оставляет в себе черты «прошлого в квадрате».
— Н да… — репортер вспоминал какое-нибудь умное понятие. — Конечно, то что вы рассказываете плохо согласуется с принципом причинности.
— Все так думают, — перебил его Н., — а между тем, — Н. торжественно воздел ладонь и стал еще больше похож на пророка, — здесь нет никакого нарушения принципа причинности. Вы будете удивлены, но именно в этом феномене как раз и проявляется его торжество. Причинность относится к нашему пространственно-временному миру. А душа, молодой человек, чтоб вы знали, находится вне пространства и времени. У неё свое измерение. И вот из своего духовного мира души пытаются воздействовать на материальный мир, при посредничестве человеческого тела совершать в нем поступки, события. Но принцип причинности, за который вы так ратуете, требует, чтобы у каждого события были причины — материальные причины, а не какие-то там духовные. А значит, когда душа совершает событие, то, в соответствии с принципом причинности, автоматически к этому событию должна создаться вся может быть бесконечная цепочка причин, его определяющих. Если бы это было не так, то события, происходящие в результате поступков живых существ были бы абсолютно беспричинны, происходили вне всяких законов, как чудеса. Собственно чудо — это поступок, совершаемый одушевленным существом — ну, скажем, Богом, — но совершаемый только в настоящем, без автоматического изменения прошлого. Однако и мне доступно такое чудо.
Тут Н. иронически улыбнулся, репортер же, которому и до того было не по себе, побледнел.
— Да-да, не удивляйтесь. Так что, не так уж и не прав был тот журналист, который сравнил меня с Богом. Такое чудо я совершаю каждый раз, когда пишу свои записки. Для их существования нет никаких причин нигде, кроме как в моей душе. Их текст не предопределен ничем, кроме как моей памятью. Здесь надо понять вот что. Душа — не продукт мозга, но мозг, вполне материальная машина, играет большую роль в человеческой жизни. Память человека, также как и память компьютера, хранится в нервной системе, так сказать на материальных носителях. Поэтому вполне правы индусы, когда говорят, что перевоплощаясь в другое тело, душа забывает все свои прежние жизни. Но я — я помню душой, а не мозгом. Во мне по сравнению с большинством людей чисто духовная жизнь играет гораздо большее значение, чем нервно-мозговая. У души вообще есть легкие способности к запоминанию, и к другим психическим функциям. Говорят, ребенок в раннем возрасте немного помнит о своих прежних жизнях, и это проявляется в удивительных талантах, затем исчезающих. Мозг усиливает эти способности духа, как автомобиль усиливает скорость ходьбы. Но я, если можно так выразиться, бегаю со скоростью автомобиля.
Помолчав, Н. задумчиво добавил:
— Философы спорят, свободен человек, или жестко подчинен прошлым причинам, тому, что называют необходимостью. Между тем, все просто. Мы, конечно подчинены причинам. Но мы можем сами создать себе достойные нас причины.
Тут репортера, как молния, пронзила одна мысль.
— Скажите, вот вы сказали, что относитесь к меньшинству человечества. То есть у вас, есть…гм… коллеги?
Вместо ответа публицист-пророк порылся в своем столе и протянул молодому человеку какую-то бумажку.
— Я верю, что они есть, — сказал он, — я ищу их. Вот прочтите, какие письма я начал рассылать с некоторого времени.
Репортер прочел. На бумаге было написано:
«Главному врачу.
— Простите…Но вы кажется пишите в психиатрическую клинику?
— Конечно! А где вы думаете могут быть такие как я? Не все же, смогут, подобно мне, так сохранять спокойствие…
Заранее продуманный план интервью пошел насмарку. Но оставались универсальные вопросы, годные для всех случаев жизни, даже для такого вопиющего. Например медицинский вопрос «И давно это с вами?»
— Скажите, — спросил репортер, — как рано вы почувствовали в себе эти способности?
— Трудно сказать с уверенностью. В детстве я не интересовался историей, предмет в школе этот не любил. У меня по истории всегда была тройка, да еще такая, что «три пишем, два в уме». Но я ведь не был дебилом! А на уроках истории я все время говорил не те даты, какие то события оказывались мне совершенно неизвестными, а какие-то вроде бы я сам придумывал. Но ничего подозрительного никто не предполагал, и учителя и я сам объясняли все моей нерадивостью. Так было, пока я не стал замечать — это было уже к концу школы — что на одних и тех же страницах в одном и том же учебнике в разные дни написано разное. Но к счастью, Всевышний надоумил меня не поднимать панику и никому не говорить всей правды целиком. Я слишком боялся оказаться в сумасшедшем доме. Поэтому я стал спокойно обобщать и анализировать факты, читать книги о свойствах пространства и времени, обдумывать гипотезы, обсуждать их с проницательными людьми — и в итоге не только не очутился за гранью рассудка, но стал тем, кем стал. У меня теперь даже что-то вроде славы. И скажу без ложной скромности — славы заслуженной. Ведь у меня, по крайней мере, есть почти безошибочное чутье к крови.
Услышав эти слова, молодой человек подвинул свой диктофон ближе к пророку.
— Вот это как раз очень интересно. То что вы мне рассказали, конечно здорово, но хотелось бы вернуться к основной теме нашей беседы. Как именно ваш дар помогает вам оценивать текущие события?
— Чтобы это объяснить, придется опять начать издалека. В истории, вообще говоря, все взаимосвязано очень сложно, и точно сказать, что следует из чего невозможно. Но кое что предопределяется довольно однозначно и четко. Одна из таких однозначных вещей — кровь. Кровь — не раствор железа в белке. Кровь — вещь магическая, недаром ею заливали алтари древних богов. Кровь, надо знать, совсем особый сок.
— Что? — испуганно переспросил репортер.
— Это сказал Гете. Неважно. Кровь человека обладает таинственными мистическими свойствами, а значит кровопролитие — тоже. Одно из — таких свойств — кровь рождает кровь. Не может быть мирная жизнь без убийств после тысячелетия казней и войн. И наоборот — побоища не возникают на пустом месте, после веков мирного благоденствия. И любое задуманное людьми убийство порождает ряд убийств, предшествовавших ему по времени в качестве причин. Стоит какому-нибудь политику только начать задумывать кровавое действие — переворот, разгон парламента или войну, как немедленно в истории начинают сгущаться тучи. Подобно гнойникам на больном теле в летописях и учебниках открываются сообщения о резнях, о массовых расправах и конфликтах. В преддверие наиболее сильных боев в Чечне Петр I не только лично отрубал восставшим стрельцам головы, но и лично привязывал некоторым из них им камень на шею и сталкивал в прорубь. Это сообщение, правда, продержалось в учебнике всего пару дней, а потом исчезло. А во время последнего конфликта президента с парламентом на несколько часов к пятерым повешенным декабристам прибавилось еще сорок расстрелянных. Вот по таким кровоточащим язвам на теле времени я и могу знать, что надо ждать танков на улицах.
Здесь в беседе возникла довольно продолжительная пауза, в течении которой оба собеседника напряженно думали. Однако вопросы репортеру не придумывались, и поэтому Н. продолжил.
— У меня нет сведений, но я могу себе представить, сколь невообразимым кровавым месивом выглядела русская история в менее благополучные времена, ну скажем в год пика сталинских репрессий. Тогда, наверное, школьники учили, что при Иване Грозном была уничтожена большая часть населения.
— Но позвольте, — позволил себе запротестовать репортер, — мы ведь знаем что именно учили школьники в те годы! Есть воспоминания, сохранились изданные в те годы учебники…
Н. посмотрел на собеседника с грустью, и тяжело вздохнул.
— Я все еще не теряю надежды объяснить вам. Того прошлого, которое было для живших в тридцатые годы, его больше не существует. С наступлением нашей, относительно менее кровопролитной эпохи прошлое изменилось, и старый вариант прошлого исчез абсолютно и бесследно. Изменилась история — а значит изменились и информационные следы этой истории — и память людей, и написанные мемуары, и учебники, в том числе и учебники изданные в эпоху репрессий. Ведь наши поступки, производя изменения в прошлом, оказывают влияния и на такие прошлые события, как составление учебников.
— Но в таком случае, если прошлое пластично, почему вы так уверенно говорите о существовании самой эпохи репрессий?
— Вот это, молодой человек, хороший вопрос. Надо сказать, что при всех вносимых временем изменениях общий абрис прошлого остается неизменным. В частности, никогда еще не менялся порядок российских государей — вот только, как-то помнится Павел I выпал — но так ведь он и правил всего два года. И репрессии тридцатых годов, увы, имеются во всех известных мне вариантах прошлого. Меняются отдельные эксцессы, даты, число жертв… Но я надеюсь, что все это потому, что мне доступны наблюдения на сравнительно коротком отрезке времени. Медленно и постепенно в прошлом происходят глобальные изменения. Пройдут века — и Россия сможет стереть это позорное пятно со своей биографии. Я верю, что наступит светлое будущее, — и без того горящие глаза публициста зажглись огнем, достойным Ильи-пророка, — будущее, когда погаснут костры инквизиции, Пушкин не будет убит на дуэли, а жители ХХ века не будут знать ни мировых войн, ни массовых репрессий!
«Какая жалость, такой удачливый автор — и совершенно сумасшедший. Кому только достается журналистская фортуна!» — подумал репортер и решил прощаться. Уходя он сказал:
— Буду с вами откровенен. То, что вы мне сообщили, действительно невероятно и трудно для понимания. Поэтому совершенно не могу гарантировать, что наше интервью будет опубликовано Но вам то какая разница? Вам же доступны разные варианты прошлого. Сегодня его, скажем, зарубят, а завтра прошлое изменится и оно окажется не зарубленным, а наоборот, опубликованным. Ну а послезавтра — опять зарубленным. Так что старайтесь совершать такие поступки, чтобы наш материал оказывался опубликованным как можно чаще!
Так думал молодой репортер, получивший редакционное задание взять интервью у публициста Н. Интервьюируемый был тем, что называется «политическим аналитиком», но не из ведущих, скорее рядовой труженик политического комментария. Однако, все же не вполне рядовой. С некоторого момента этот ничем не примечательный, и даже не состоящий в штате никакой редакции автор статей стал получать известность как человек действительно, то есть без дураков способный предвидеть развитие событий. Прогнозистов и аналитиков, которые задним числом говорят, что «к сожалению, события развиваются как я и предсказывал» — и говорят это, как бы события не развивались — таких в родимой прессе хватит на несколько разведывательных батальонов, но вот чтобы ясно и недвусмысленно предсказать, и при этом делать это не однажды случайно, а периодически — это, при всем уважении к искусству политического прогноза, явление уникальное. Заметили публициста после того, как он несколько раз подряд правильно предсказал развитие событий по сценарию «с кровью и стрельбой», причем предсказал с такой нехарактерной для аналитического прогноза уверенностью, что закрадывалась мысль о пророческом даре автора. Пиком славы Н. стал пассаж, написанный одним из его коллег по четвертой власти:
«Будущего конечно, не знает никто. Ни астрологи, ни футурологи, ни разведка. Знает лишь Бог. Ну и вот еще разве что публицист Н. о чем то догадывается».
Газета, на страницах которой Н. был назван вторым по осведомленности после Бога, разумеется не могла не послать к нему интервюэра, чтобы выяснить, с кем же имеет дело пораженная и восхищенная общественность: с гением анализа или с гением интуиции?
Впрочем, посланный репортер, хотя и держал свое мнение при себе, но относился к заданию весьма скептически. Успех прогнозисту приносят удача и здравый смысл. Да, у кого-то их больше, но спрашивать откуда — лучше просить рок музыкантов пересказать словами свои мелодии.
Обдумывая будущее интервью, заранее скучающий репортер думал, что начать его придется с того, что «внешне пророк выглядел ни чем не примечательно». Однако, прибыв на квартиру публициста, он понял, что ошибся. Пророк выглядел как пророк — с изможденным лицом и горящими глазами. Вопрос об источнике прогностических удач привел его в явное волнение, и он ответил фразой довольно странной:
— Я давно ждал, когда мне зададут этот вопрос. Но честно говоря, до сих пор не решил, стоит ли говорить в ответ правду.
— Стоит, — уверенно сказал репортер и энергично закивал головой, не особенно веря в колебания такого рода и желая поскорее проскочить «увертюру».
— Дело в том, — сказал публицист-пророк, глядя сквозь собеседника, — что как вы выразились «источник» есть вещь не только с точки зрения нормального человека совершенно невероятная, но и просто трудная для понимания.
— Тем лучше — сказал репортер, и чуть не ляпнул «для материала». Но не желая выдавать цинизм профессионального охотника за сенсациями, мгновенно придумал объяснение своей реплики:
— Удивительное явление и должно объясняться удивительными причинами.
Репортерская находчивость сыграла свою роль. Пророк решился.
— Ну что же, молодой человек. Я не знаю, поймете вы меня или нет, поверите мне или нет. Первое вполне возможно, но второе — вряд ли. Однако мне давно хотелось поделиться своей тайной. Хотя тайна она не потому, что я ее скрываю, а потопу что ее некому рассказать. Но наше интервью пусть будет просто поводом, чтобы я смог высказаться. И когда-нибудь, кто-нибудь сможет его оценить. Скажем так: возможность делать более или менее точные политические прогнозы имеется у меня благодаря обладанию особым мистическим, или, если хотите, парапсихическим даром.
— Вы парапсихически предвидите будущее — уточнил репортер, а про себя подумал: «Врет, конечно. Но хоть материал будет не скучный».
— Нет, будущее мне неизвестно. Скорее мне известно прошлое. Но благодаря этому у меня есть критерий, по которому я оцениваю текущие события.
— Значит, вы способны видеть прошлое?
— Ну, не то, чтобы видеть… Мне известно прошлое. Но не то прошлое, что известно вам. Мне известно прошлое, которое прошло. Прошедшее прошлое. Прошлое в квадрате.
— Но ведь— репортер несколько секунд придумывал проясняющий вопрос — всякое прошлое уже прошло.
— Я помню такое прошлое, которое не только прошло, но изменилось и заменено на другое.
— Нельзя ли поподробнее? — это вопрос вырвался мгновенно и бездумно, сработал условный рефлекс. Сознание же репортера только успело снабдить вырвавшуюся фразу безмолвным комментарием, что с одной стороны нельзя требовать разъяснения для бреда, а с другой стороны автор трезвой и зачастую довольно приземленной политической публицистики не может оказаться совсем уж безумным.
— Я предупреждал, что это трудно понять. Но попробую объяснить по порядку. Вы знакомы с теорией пространственно-временного континуума?
— Это что-то в том роде, что время — это четвертое пространственное измерение?
— Верно. Пространство со временем представляют собой единое четырехмерное тело. И настоящее и прошлое уже существуют, но только не видны человеку, который движется вдоль по этому четырехмерном телу, от прошлого в будущее. Теперь вторая посылка. Когда мы воздействуем на какое либо тело, ну, например, ударяем по кирпичу, то мы оказываем воздействие на весь кирпич, а не только на точку удара. Так?
— Конечно. В природе все взаимосвязано… кажется диалектически.
— Отлично. Теперь смотрите: когда мы воздействуем на тело, последствия воздействия распространяются от точки воздействия во все стороны. Когда камень падает в воду, то поднятая волна идет от места падения во все стороны в виде круга. Когда мы, опять же, ударяем по кирпичу, то вибрирует весь кирпич, и не бывает так, чтобы по левую сторону от удара вибрации ощущались, а по правую — нет. Так?
— Вроде бы, — без энтузиазма подтвердил репортер. Он уже был знаком с сумасшедшими, излагавшими свои теории о сущности мироздания. Они тоже всегда начинали с разжевывания очевидных вещей. Но ждать, что эта очевидность продлится до конца беседы не приходилось. Репортер знал, что сначала буде все понятно, а затем последует логический скачок — и беседа перейдет в область диагнозов. И он почти не ошибся.
— Итак, если время и пространство — это единое тело, и если последствия воздействий на тела идут во все стороны, значит наши поступки в настоящем влияют не только на будущее, но и на прошлое. Когда совершает поступок, вы разумеется рассчитываете, что он изменит будущее. Представьте, что вы — глава государства и вы подписываете с соседней державой договор о ненападении. Вы допустим, рассчитываете, что подписание такого договора отодвинет будущую неизбежную войну. Но имейте ввиду — последствия вашего поступка идут во все стороны, а не только в будущее, вы не только передвигаете дату начала грядущей войны, но и меняете даты уже произошедших войн и уже вошедших в историю битв.
— Э… — язык репортера не слушался. Условные рефлексы предательски молчали. Но интервьюируемый сам задал себе вопрос от имени газетчика.
— Вы конечно скажете: как же это может быть, ведь мы знаем прошлое, и знаем что оно всегда одно и тоже, не замечаем в нем никаких перемен. В учебниках истории и сто лет назад и сегодня написано, что Калигула наследовал Тиберию, причем в одном и том же году. Но имейте ввиду: меняется не только будущее, меняется не только прошлое, меняется ВСЕ! Книги, экспонаты в музеях, древние руины, сама память человека — ничто не напомнит нам о том бытие, каким оно было хотя бы минуту назад. Вчера, например — но не весь вчерашний день а каких-нибудь несколько минут — Наполеон потерял глаз в последнем из его сражений. Вчера, в течении трех минут по всей земле висели портреты Наполеона с повязкой как у Нельсона или Кутузова. Всего три минуты — и все, эта версия прошлого прошла, истерлась, ее изменили события настоящего. И в какое-то мгновение по всей земле портреты вернулись в прежний, двуглазый вид. Но никто этого не заметил, ибо и память человека менялась вместе с портретами. Ведь, хотя человеческие воспоминания меняются постоянно, но каждое данное мгновение человеку кажется, что именно эту версию истории человек помнил и знал всегда.
Репортер справился с легки замешательством и попытался перехватить инициативу, понимая, что интервью неуклонно сворачивает в нечто среднее между научным докладом и шизофреническим бредом. Что, кстати, на его опыте всегда бывало вместе.
— Все что вы здесь излагаете, конечно очень интересно. Но это, так сказать, ваша теория. А мы говорили о вашем даре…
— Не надо торопиться, я как раз к нему подошел, — Н. обиженно нахмурился. — Итак, бытие, в том числе наше прошлое, постоянно изменяется. Но поскольку вместе с прошлым соответственно меняются и книги, и хроники и человеческие воспоминания, то большинство человечества этого не замечает. Я же отношусь к меньшинству. По какому-то удивительному, невероятному, таинственному стечению обстоятельств моя душа обладает иммунитетом к охватывающим вселенную процессам подладки под изменяющееся прошлое. Мое сознание почему-то, и у меня есть гипотезы почему, изолировано от всеобщих изменений. Поэтому у меня есть дар помнить, какое прошлое было раньше, я, в отличии от вас, не забываю, когда была битва при Ватерлоо вчера, а когда — в прошлом году. У меня на столе лежат несколько учебников истории. Каждый день в них, как бы по волшебству, как бы сами собой, появляются новые записи, и исчезают некоторые из старых. Чтобы не забыть, я пытаюсь записать всякую новую версию изложения ключевых исторических событий. Такие записи у меня накапливаются, и они представляют собой удивительнейшую из летописей человечества.
— Однако, — кисло заметил газетчик, — вашим записям было бы больше веры, если бы вы делали хотя бы ксерокопии этих загадочных учебников…
— Ничего загадочного в них нет, самые обычные учебники, и вы лично не заметили бы в них никаких изменений. Если я сделаю ксерокопии, то они изменятся вместе с оригиналом. Что ксерокопии! Весь материальный мир на всем протяжении оси времени каждое мгновение меняется, причем меняется согласовано и взаимосвязано. Не меняется лишь мое сознание. И еще то, что имеет в нем источник — например записи. Чтобы сохранить след прошедшего прошлого, надо чтобы этот след выпал из системы всеобщего изменения. И такое выпавшее место — моя душа. Поэтому ксерокс не годится. Только то, что прошло через мое сознание оставляет в себе черты «прошлого в квадрате».
— Н да… — репортер вспоминал какое-нибудь умное понятие. — Конечно, то что вы рассказываете плохо согласуется с принципом причинности.
— Все так думают, — перебил его Н., — а между тем, — Н. торжественно воздел ладонь и стал еще больше похож на пророка, — здесь нет никакого нарушения принципа причинности. Вы будете удивлены, но именно в этом феномене как раз и проявляется его торжество. Причинность относится к нашему пространственно-временному миру. А душа, молодой человек, чтоб вы знали, находится вне пространства и времени. У неё свое измерение. И вот из своего духовного мира души пытаются воздействовать на материальный мир, при посредничестве человеческого тела совершать в нем поступки, события. Но принцип причинности, за который вы так ратуете, требует, чтобы у каждого события были причины — материальные причины, а не какие-то там духовные. А значит, когда душа совершает событие, то, в соответствии с принципом причинности, автоматически к этому событию должна создаться вся может быть бесконечная цепочка причин, его определяющих. Если бы это было не так, то события, происходящие в результате поступков живых существ были бы абсолютно беспричинны, происходили вне всяких законов, как чудеса. Собственно чудо — это поступок, совершаемый одушевленным существом — ну, скажем, Богом, — но совершаемый только в настоящем, без автоматического изменения прошлого. Однако и мне доступно такое чудо.
Тут Н. иронически улыбнулся, репортер же, которому и до того было не по себе, побледнел.
— Да-да, не удивляйтесь. Так что, не так уж и не прав был тот журналист, который сравнил меня с Богом. Такое чудо я совершаю каждый раз, когда пишу свои записки. Для их существования нет никаких причин нигде, кроме как в моей душе. Их текст не предопределен ничем, кроме как моей памятью. Здесь надо понять вот что. Душа — не продукт мозга, но мозг, вполне материальная машина, играет большую роль в человеческой жизни. Память человека, также как и память компьютера, хранится в нервной системе, так сказать на материальных носителях. Поэтому вполне правы индусы, когда говорят, что перевоплощаясь в другое тело, душа забывает все свои прежние жизни. Но я — я помню душой, а не мозгом. Во мне по сравнению с большинством людей чисто духовная жизнь играет гораздо большее значение, чем нервно-мозговая. У души вообще есть легкие способности к запоминанию, и к другим психическим функциям. Говорят, ребенок в раннем возрасте немного помнит о своих прежних жизнях, и это проявляется в удивительных талантах, затем исчезающих. Мозг усиливает эти способности духа, как автомобиль усиливает скорость ходьбы. Но я, если можно так выразиться, бегаю со скоростью автомобиля.
Помолчав, Н. задумчиво добавил:
— Философы спорят, свободен человек, или жестко подчинен прошлым причинам, тому, что называют необходимостью. Между тем, все просто. Мы, конечно подчинены причинам. Но мы можем сами создать себе достойные нас причины.
Тут репортера, как молния, пронзила одна мысль.
— Скажите, вот вы сказали, что относитесь к меньшинству человечества. То есть у вас, есть…гм… коллеги?
Вместо ответа публицист-пророк порылся в своем столе и протянул молодому человеку какую-то бумажку.
— Я верю, что они есть, — сказал он, — я ищу их. Вот прочтите, какие письма я начал рассылать с некоторого времени.
Репортер прочел. На бумаге было написано:
«Главному врачу.
Уважаемый имярек!Молодой газетчик удивленно поднял брови:
Вы бы очень помогли мне в проводимых мною научных исследованиях, если бы сообщили, не имеются ли в вашем заведении пациенты, в чьем бреду неуклонно повторяется тот мотив, что прошлое ни одно и тоже, а постоянно изменяется, и одни и те же исторические события оказываются каждый день разными. Если таких пациентов нет сейчас, но они были раньше, то вы бы оказали бы мне огромную помощь, если позволили познакомиться с материалах о них, либо с записями, сделанными самими пациентами.
С уважением …»
— Простите…Но вы кажется пишите в психиатрическую клинику?
— Конечно! А где вы думаете могут быть такие как я? Не все же, смогут, подобно мне, так сохранять спокойствие…
Заранее продуманный план интервью пошел насмарку. Но оставались универсальные вопросы, годные для всех случаев жизни, даже для такого вопиющего. Например медицинский вопрос «И давно это с вами?»
— Скажите, — спросил репортер, — как рано вы почувствовали в себе эти способности?
— Трудно сказать с уверенностью. В детстве я не интересовался историей, предмет в школе этот не любил. У меня по истории всегда была тройка, да еще такая, что «три пишем, два в уме». Но я ведь не был дебилом! А на уроках истории я все время говорил не те даты, какие то события оказывались мне совершенно неизвестными, а какие-то вроде бы я сам придумывал. Но ничего подозрительного никто не предполагал, и учителя и я сам объясняли все моей нерадивостью. Так было, пока я не стал замечать — это было уже к концу школы — что на одних и тех же страницах в одном и том же учебнике в разные дни написано разное. Но к счастью, Всевышний надоумил меня не поднимать панику и никому не говорить всей правды целиком. Я слишком боялся оказаться в сумасшедшем доме. Поэтому я стал спокойно обобщать и анализировать факты, читать книги о свойствах пространства и времени, обдумывать гипотезы, обсуждать их с проницательными людьми — и в итоге не только не очутился за гранью рассудка, но стал тем, кем стал. У меня теперь даже что-то вроде славы. И скажу без ложной скромности — славы заслуженной. Ведь у меня, по крайней мере, есть почти безошибочное чутье к крови.
Услышав эти слова, молодой человек подвинул свой диктофон ближе к пророку.
— Вот это как раз очень интересно. То что вы мне рассказали, конечно здорово, но хотелось бы вернуться к основной теме нашей беседы. Как именно ваш дар помогает вам оценивать текущие события?
— Чтобы это объяснить, придется опять начать издалека. В истории, вообще говоря, все взаимосвязано очень сложно, и точно сказать, что следует из чего невозможно. Но кое что предопределяется довольно однозначно и четко. Одна из таких однозначных вещей — кровь. Кровь — не раствор железа в белке. Кровь — вещь магическая, недаром ею заливали алтари древних богов. Кровь, надо знать, совсем особый сок.
— Что? — испуганно переспросил репортер.
— Это сказал Гете. Неважно. Кровь человека обладает таинственными мистическими свойствами, а значит кровопролитие — тоже. Одно из — таких свойств — кровь рождает кровь. Не может быть мирная жизнь без убийств после тысячелетия казней и войн. И наоборот — побоища не возникают на пустом месте, после веков мирного благоденствия. И любое задуманное людьми убийство порождает ряд убийств, предшествовавших ему по времени в качестве причин. Стоит какому-нибудь политику только начать задумывать кровавое действие — переворот, разгон парламента или войну, как немедленно в истории начинают сгущаться тучи. Подобно гнойникам на больном теле в летописях и учебниках открываются сообщения о резнях, о массовых расправах и конфликтах. В преддверие наиболее сильных боев в Чечне Петр I не только лично отрубал восставшим стрельцам головы, но и лично привязывал некоторым из них им камень на шею и сталкивал в прорубь. Это сообщение, правда, продержалось в учебнике всего пару дней, а потом исчезло. А во время последнего конфликта президента с парламентом на несколько часов к пятерым повешенным декабристам прибавилось еще сорок расстрелянных. Вот по таким кровоточащим язвам на теле времени я и могу знать, что надо ждать танков на улицах.
Здесь в беседе возникла довольно продолжительная пауза, в течении которой оба собеседника напряженно думали. Однако вопросы репортеру не придумывались, и поэтому Н. продолжил.
— У меня нет сведений, но я могу себе представить, сколь невообразимым кровавым месивом выглядела русская история в менее благополучные времена, ну скажем в год пика сталинских репрессий. Тогда, наверное, школьники учили, что при Иване Грозном была уничтожена большая часть населения.
— Но позвольте, — позволил себе запротестовать репортер, — мы ведь знаем что именно учили школьники в те годы! Есть воспоминания, сохранились изданные в те годы учебники…
Н. посмотрел на собеседника с грустью, и тяжело вздохнул.
— Я все еще не теряю надежды объяснить вам. Того прошлого, которое было для живших в тридцатые годы, его больше не существует. С наступлением нашей, относительно менее кровопролитной эпохи прошлое изменилось, и старый вариант прошлого исчез абсолютно и бесследно. Изменилась история — а значит изменились и информационные следы этой истории — и память людей, и написанные мемуары, и учебники, в том числе и учебники изданные в эпоху репрессий. Ведь наши поступки, производя изменения в прошлом, оказывают влияния и на такие прошлые события, как составление учебников.
— Но в таком случае, если прошлое пластично, почему вы так уверенно говорите о существовании самой эпохи репрессий?
— Вот это, молодой человек, хороший вопрос. Надо сказать, что при всех вносимых временем изменениях общий абрис прошлого остается неизменным. В частности, никогда еще не менялся порядок российских государей — вот только, как-то помнится Павел I выпал — но так ведь он и правил всего два года. И репрессии тридцатых годов, увы, имеются во всех известных мне вариантах прошлого. Меняются отдельные эксцессы, даты, число жертв… Но я надеюсь, что все это потому, что мне доступны наблюдения на сравнительно коротком отрезке времени. Медленно и постепенно в прошлом происходят глобальные изменения. Пройдут века — и Россия сможет стереть это позорное пятно со своей биографии. Я верю, что наступит светлое будущее, — и без того горящие глаза публициста зажглись огнем, достойным Ильи-пророка, — будущее, когда погаснут костры инквизиции, Пушкин не будет убит на дуэли, а жители ХХ века не будут знать ни мировых войн, ни массовых репрессий!
«Какая жалость, такой удачливый автор — и совершенно сумасшедший. Кому только достается журналистская фортуна!» — подумал репортер и решил прощаться. Уходя он сказал:
— Буду с вами откровенен. То, что вы мне сообщили, действительно невероятно и трудно для понимания. Поэтому совершенно не могу гарантировать, что наше интервью будет опубликовано Но вам то какая разница? Вам же доступны разные варианты прошлого. Сегодня его, скажем, зарубят, а завтра прошлое изменится и оно окажется не зарубленным, а наоборот, опубликованным. Ну а послезавтра — опять зарубленным. Так что старайтесь совершать такие поступки, чтобы наш материал оказывался опубликованным как можно чаще!