Фурманов Дмитрий Андреевич
По каменному грунту
Дмитрий Андреевич ФУРМАНОВ
ПО КАМЕННОМУ ГРУНТУ
Рассказ
За перевалом, по берегу Черного моря, идут красноармейцы. Их много, целые тысячи. А еще больше идет с ними разного присталого народу: иногородних станичников, женщин, стариков, ребятишек... Все это погрузилось на широкие телеги - сами беженцы, сундучки, узелки, мешочки; кое-где выглядывает поросенок, красноголовый петух, собачонка... Пыль, скрип, непрестанная брань, перекличка, лязг оружия, человеческий гомон. Позади, в станицах, озверелые казаки истязают оставшихся - тех, что не успели бежать. Лазят теперь по оставленным хатам, роются, ищут, растаскивают чужое добро... А вот в Новороссийске, так недалеко, они уж наставили виселиц, и этот прискакавший товарищ рассказывает, как они подводят пленного к перекладинам, заставляют его надевать на шею веревку и вешаться самому... Бр-р-р... Не одного, не двух - сотнями ведут под перекладины этих несчастных невольных самоубийц. Офицеры крутят усы, хохочут. Изредка плюют в лицо проходящим пленникам - так, как бы невзначай, как бы не разбирая: камень тут или человек. Они уже устали издеваться, ухмыляются да изредка покрикивают: "Ладно!.. Так-то сволочь!.." По городу рыщут "вольные" люди - им нет ни от кого запрету: куда зайдут, что возьмут, с тем и останутся. Они могут и голову снести безответно. Могут и дочурку-девочку изуродовать хмельной компанией - это никого не тронет: офицер посмеется над удалью лихого казака... Город утонул в пьяных парах, стонах, кровавом запахе... Носится черная смерть, грызет бесконечные жертвы...
За перевалом идут красноармейцы - разутые, раздетые, без штыков, без патронов. Им нечем отбиваться от своры палачей, горами и ущельями отходят они на юг, где можно добраться до своих. Голодно. Хлеба нет. Уже давно они едят только желуди да кислицу... Лошадиные трупы усеяли путь - коням тоже нечем питаться: бесплодны и холодны горные скалы. То здесь, то там остается телега - ее некому везти. И у каждой телеги драма. Ребятишкам не успеть за красноармейцами. Мать не уведет их, не унесет - она сама чуть стоит на ногах. Остаться нельзя - наскочат, изуродуют озверелые казаки... А вон, посмотрите: в телеге остались двое малюток - одному года четыре, другому два... Глазки вспухли, красные, полные слез... Армия идет, уходит и мать, а малютки остались... Протянули ручонки, кричат, еще не понимают того, что скоро умрут с голоду. Исступленная простоволосая мать, восковая, дрожащая, уходит за скалы - все дальше, все дальше. Отойдет, остановится, посмотрит на малюток, закроет руками лицо - и дальше... А потом снова встанет и снова смотрит, а слезы падают на скалистый грунт... Так и ушла... Малютки остались под откосом с простертыми ручонками, с наплаканными глазами.
За перевалом идут красноармейцы. Те, которым дальше не под силу, больные и раненые, садятся отдохнуть и остаются - им уж никогда больше не догнать ушедших далеко вперед...
Лошадиные трупы, плачущие малютки, беспокойные курицы, телеги с добром, больные красноармейцы - все остается по пути, погибает медленной неизбежной смертью... Справа море, слева скалы, сзади свирепые казаки, а впереди - впереди не догнать ушедших товарищей.
За перевалом, по каменному грунту, уходят вдаль красноармейцы...
25 марта 1921 г.
ПО КАМЕННОМУ ГРУНТУ
Рассказ
За перевалом, по берегу Черного моря, идут красноармейцы. Их много, целые тысячи. А еще больше идет с ними разного присталого народу: иногородних станичников, женщин, стариков, ребятишек... Все это погрузилось на широкие телеги - сами беженцы, сундучки, узелки, мешочки; кое-где выглядывает поросенок, красноголовый петух, собачонка... Пыль, скрип, непрестанная брань, перекличка, лязг оружия, человеческий гомон. Позади, в станицах, озверелые казаки истязают оставшихся - тех, что не успели бежать. Лазят теперь по оставленным хатам, роются, ищут, растаскивают чужое добро... А вот в Новороссийске, так недалеко, они уж наставили виселиц, и этот прискакавший товарищ рассказывает, как они подводят пленного к перекладинам, заставляют его надевать на шею веревку и вешаться самому... Бр-р-р... Не одного, не двух - сотнями ведут под перекладины этих несчастных невольных самоубийц. Офицеры крутят усы, хохочут. Изредка плюют в лицо проходящим пленникам - так, как бы невзначай, как бы не разбирая: камень тут или человек. Они уже устали издеваться, ухмыляются да изредка покрикивают: "Ладно!.. Так-то сволочь!.." По городу рыщут "вольные" люди - им нет ни от кого запрету: куда зайдут, что возьмут, с тем и останутся. Они могут и голову снести безответно. Могут и дочурку-девочку изуродовать хмельной компанией - это никого не тронет: офицер посмеется над удалью лихого казака... Город утонул в пьяных парах, стонах, кровавом запахе... Носится черная смерть, грызет бесконечные жертвы...
За перевалом идут красноармейцы - разутые, раздетые, без штыков, без патронов. Им нечем отбиваться от своры палачей, горами и ущельями отходят они на юг, где можно добраться до своих. Голодно. Хлеба нет. Уже давно они едят только желуди да кислицу... Лошадиные трупы усеяли путь - коням тоже нечем питаться: бесплодны и холодны горные скалы. То здесь, то там остается телега - ее некому везти. И у каждой телеги драма. Ребятишкам не успеть за красноармейцами. Мать не уведет их, не унесет - она сама чуть стоит на ногах. Остаться нельзя - наскочат, изуродуют озверелые казаки... А вон, посмотрите: в телеге остались двое малюток - одному года четыре, другому два... Глазки вспухли, красные, полные слез... Армия идет, уходит и мать, а малютки остались... Протянули ручонки, кричат, еще не понимают того, что скоро умрут с голоду. Исступленная простоволосая мать, восковая, дрожащая, уходит за скалы - все дальше, все дальше. Отойдет, остановится, посмотрит на малюток, закроет руками лицо - и дальше... А потом снова встанет и снова смотрит, а слезы падают на скалистый грунт... Так и ушла... Малютки остались под откосом с простертыми ручонками, с наплаканными глазами.
За перевалом идут красноармейцы. Те, которым дальше не под силу, больные и раненые, садятся отдохнуть и остаются - им уж никогда больше не догнать ушедших далеко вперед...
Лошадиные трупы, плачущие малютки, беспокойные курицы, телеги с добром, больные красноармейцы - все остается по пути, погибает медленной неизбежной смертью... Справа море, слева скалы, сзади свирепые казаки, а впереди - впереди не догнать ушедших товарищей.
За перевалом, по каменному грунту, уходят вдаль красноармейцы...
25 марта 1921 г.