Гацунаев Николай
Под парусами вымысла
НИКОЛАЙ КОНСТАНТИНОВИЧ ГАЦУНАЕВ
ПОД ПАРУСАМИ ВЫМЫСЛА
Николай Гацунаев - писатель четко определившегося облика. Разнообразны его человеческие пристрастия и художнические симпатии, многоцветна палитра его изобразительных и повествовательных приемов, изобретательна и чревата неожиданностями жанровая стратегия. Вместе с тем он производит на читателя - чем дальше, тем больше, - устойчивое впечатление: что мол это человек одной раз и навсегда любви, одного принятого курса, одной манящей звезды, одной веры. Человек, на которого можно положиться и который оправдает ваши надежды.
Разумеется, мы говорим здесь прежде всего о чертах писательской личности, а не о том, каков Гацунаев в частной жизни (хотя очень часто творческая индивидуальность напрямую отражает и продолжает обычные, нетворческие качества). Так вот - характернейшая черта писателя Гацунаева - постоянство Главного Жанра и Главных Идеалов. Руководствуясь убеждением, что мир держится на преданности людей друг другу, родной стране, родной земле, Гацунаев утверждает эту свою "руководящую" идею посредством смелых гипотез, относящихся преимущественно к научной фантастике.
И не всякая научная фантастика его устраивает. Меньше всего он технократ, занятый обкаткой неких прикладных изобретений или схоластических концепций. Если уж подбирать ему конкретную узкую специальность в огромном департаменте научной фантастики, то справедливее всего будет остановиться на кресле философа. В главных своих произведениях, таких, как роман "Звездный скиталец", повести "Экспресс "Надежда", "Не оброни яблоко" писатель размышляет над такой сложнейшей мировоззренческой категорией, как время с его многочисленными вероятностями, моральными, идеологическими, экономическими, экологическими проекциями.
Как правило, время врывается в научную фантастику не только на больших скоростях, но и на крутых виражах: его разворачивают, как гоночную машину при смене направлений, его поворачивают вспять, его засылают далеко вперед... И оказывается, что эксперименты со временем могут быть чрезвычайно плодотворными.
Не будем утверждать, будто именно Гацунаев первым отправился путешествовать во времени, со временем, верхом на времени. Путешествие во времени - фантастический мотив, получивший в литературе чрезвычайно большое распространение. В отличие от многих других сюжетных условий, от других исходных "дано" и "требуется доказать", этот мотив открывает перед писателем поистине безграничные перспективы раздумий над вопросами, обладающими вечной, нестареющей злободневностью. Назову только некоторые произведения из числа тех, в которых острый, приключенческий, научно-фантастический замысел сочетается с отнюдь не беллетристической глубиной в постижении действительности.
Итак, вспомним, что к экспериментированию со временем обращались такие признанные классики мировой литературы, как Марк Твен ("Янки при дворе короля Артура"), О. Генри ("Дороги, которые мы выбираем"), Джек Лондон ("Межзвездные путешественники"), Герберт Уэллс ("Машина времени"). Вспомним, что парадоксы времени исследовали корифеи современного научнофантастического романа: Рей Брэдбери ("И грянул гром"), Айзек Азимов ("Конец вечности"), братья Стругацкие ("Трудно быть богом"). Этот список можно было бы и продолжить, упомянув других представителей "сайенс фикшен" XX века.
Вспомним наконец, что эффекты времени в той или иной мере используются - не могут не использоваться - авторами различных утопий и антиутопий, с одной стороны, и сочинителями исторических романов с другой. Обе категории писателей вынуждены путешествовать во времени.
Словом, у Н. Гацунаева были достаточно авторитетные предшественники; и, принимаясь за роман об экспедициях во времени, он принимал на себя весьма серьезные моральные и эстетические обязательства. Не знаю, называется ли это "бросить перчатку". Но убежден: автор "Звездного скитальца" постоянно ощущал как бы давление со стороны собственной совести, чувствовал испытующий взгляд "продолжаемых" классиков. И надо сразу сказать, что обращение советского фантаста к старой традиции не стало пустой претензией. Автор "Звездного скитальца" с первых строк романа обозначил свою творческую позицию, включив в число повествовательных параметров всевозможные установления и законы, сформулированные классикой. Он решительно заявил себя ее учеником и последователем.
Вместе с тем Н. Гацунаев честно обозначил те свои идейные и повествовательные рубежи, которые делают его роман самобытным явлением современной фантастики. Герой "Звездного скитальца" Симмонс, расставшись с хмурой жизнью XXIII века так уж получилось, что в его страну эта эпоха вошла суровой, милитаристской, - попадает в Среднюю Азию дореволюционного периода и пытается воздействовать на ее развитие по методам, разработанным некогда твеновским янки. Подражание? Отнюдь нет. Во-первых, Н. Гацунаеву удается в хивинских эпизодах показать себя хорошим писателем-этнографом, тонким живописцем нравов, потенциальным мастером исторического жанра. Во-вторых, Н. Гацунаев проводит через своего героя оригинальную, "не заезженную" другими фантастами мысль: даже зная, что его ждет, человек должен нести в завтра свой идеал, оставаться самим собой. В-третьих, Н. Гацунаев - эмоциональный беллетрист, и "Звездный скиталец" вновь убеждает в этом: тема любви Симмонса и Эльсиноры - важнейшая событийная и лирическая линия романа. Если добавить, что Эльсинора втайне от Симмонса и от читателя выступает в романе как бы двойным путешественником во времени (она представитель XXX века, работник "Института наблюдений и контроля над прошлым"), то еще очевидней обрисуется и самобытность романа, и его сложность, причем сложность органичная, нерасчленимая на всевозможные "во-первых" и "во-вторых".
Характеристика основных идейно-тематических мотивов романа относится преимущественно к его замыслу. Но она вполне приложима к реализации этого замысла: И. Гацунаеву хватило опыта и мастерства для воплощения плана, требующего большой творческой энергии. И, кстати, трудно сказать, в какой ипостасти автор "Звездного скитальца" сильнее - как фантаст, как исторический романист или как лирик. Пишет он легко, воодушевленно, и повествование у него ладится.
Вместе с тем при всей новизне своих красок роман и повести в достаточной мере традиционны, развивают характерную для научной фантастики последних десятилетий коллизию, решая проблему ответственности каждого за судьбу других - и даже за счастье грядущих поколений.
Самая определенная черта Н. Гацунаева-прозаика: он беллетрист. Отсюда и следствие: самая определенная черта Н. Гацунаева-повествователя: влечение к остроконфликтным ситуациям, участники которых занимают один по отношению к другому неустойчивые, быстро меняющиеся места. Противоположные позиции вдруг совпадают, совпадающие - внезапно распадаются. Вот такие совпадения-распады и составляют характернейший для писателя сюжетный мотив.
Он присущ и включенным в сборник "Экспресс "Надежда" произведениям. Обстоятельства кидают их героев из огня в полымя, из крайности в крайность, а герои стремятся преодолеть этот событийный вихрь, сохранить самих себя, сберечь свою мечту, победить.
Интенсивность человеческих взаимоотношений подчас достигает у Н. Гацунаева такого накала, что дальше, кажется, уже некуда. Это - предел возможного и даже предел вообразимого. Так формируется в повестях "Концерт для фортепьяно с оркестром", "Экспресс "Надежда", "Западня", "Пришельцы", "Не оброни яблоко" особая жанровая реальность, в условиях которой осуществимы - любые психологические допущения... Мелодрама с элементами фантастики - так обозначил бы я этот жанр. Или фантастика с элементами мелодрамы.
Мелодрама нередко трактуется в читательских высказываниях и оценках как "низкий" жанр, слезливый, сентиментальный и неправдивый. Но ведь такие предубеждения, как, впрочем, и любые другие, насквозь ошибочны. Мелодрама - это жанр эмоциональных гипербол. И, точно так же, как мы не можем считать гиперболу или метафору, или метонимию "плохим" приемом, мы не имеем ни морального, ни эстетического права относить мелодраму к "плохим" жанрам. Мелодраматическое произведение плохо, если оно плохо написано, если мелодраматизм возникает помимо воли автора вроде как в медицине лекарства дают нежелательные побочные эффекты а в материальной сфере появляются отходы производства.
У Н. Гацунаева мелодраматизм - запланированный. Это и есть как раз художественный эффект, коим автор намерен был воспользоваться. А в таком случае писателя, как и во всех других аналогичных случаях, допустимо судить лишь по его собственным законам. Ибо нельзя требовать, допустим от шашиста, чтобы он придерживался шахматных правил, а от парашютиста - сноровки, нужной ныряльщику.
Если приглядеться к тематике повестей, переспросить себя после прочтения очередной повести: "О чем она?" - основной мотив сборника обрисуется так: об ответственности человека перед близкими, перед друзьями, перед родиной, перед человечеством. Именно так, по нарастающей, развертываются на экране повести "Экспресс "Надежда" нравственные искания главного героя, которому автор предоставляет возможность сделать выбор между благополучным созерцательным покоем - и жертвой во имя чужого счастья - индивидуального, по первому взгляду, но - на поверку - общего.
В повести "Пришельцы" на весах научно-фантастической гипотезы сопоставляются различные подходы к иноземным цивилизациям, но - прежде всего - к земным ценностям и радостям. Гуманизм схватывается в суровом поединке с бездуховностью (который написан, как и должны писаться поединки в приключенческих произведениях: с подлинным драматизмом, с азартным чувством тайны, динамично и пружинисто.
Экологическая трагедия, разразившаяся в приаральском регионе нашла свое необычное отражение в повести "Западня". Гиперболизированный образ гибнущего моря, которое поднимается на свою защиту, думается, один из наиболее оригинальных и впечатляющих в книге.
Повести написаны легко (беллетристично - вот самая точная характеристика!) - и данная ее черта выглядит достоинством, преимуществом, покакое-где и кое-когда - не становится недостатком, просчетом. Ибо легкость способна быть маской легковесности.
Н. Гацунаев умело проводит сквозь хитросплетения образов важную для вещи в целом мысль. Хорош язык произведений (если оставить без внимания разные красивости). Стилистика остросюжетной прозы не переносит излишней метафоризации, она должна быть незаметной.
"Концерт для фортепьяно с оркестром" - повесть, обращенная к духовной жизни человека, читается с тем же напряженным интересом, что и предыдущая. Может быть, даже с большим, ибо главный ее герой Сандро Метревели - человек активного поступка.
Сандро во всех деталях его бытия и характера - главная авторская находка. Любопытны некоторые сюжетные решения научно-фантастического толка, связанные с фигурой Андрея Рудакова (аппарат, соединяющий одну психику с другой; психологические способы предвидения землетрясений).
"Не оброни яблоко" - заголовок афористичный, и, как всякий афоризм, применимый широко. Применим он и к самому рассказу. Талантливо написанный рассказ трогает своим лиризмом, точностью красок, проникновенностью интонации. Чтобы сохранить и подчеркнуть эти качества, чтоб "не обронить яблоко", читателю следовало бы, на мой взгляд, оставить без внимания некоторые художественно необоснованные претензии автора. Рассказ на притчу "не тянет". И, значит, не надо "читать" его как притчу, переоценивая многозначительность героев.
Почти все герои Николая Гацунаева - такие разные и непохожие - так или иначе связаны с Хивой, с Хорезмом, каждый из них на свой лад как бы исполняет вариации на некую близкую автору биографическую тему. Н. Гацунаев родился и вырос в Хиве, работал в Хорезмской области, отсюда его знание истории, культуры, быта, обычаев и традиций хорезмийцев, отсюда и его любовь к этому своеобразному краю, к его людям, любовь, которой согреты все его книги, начиная с поэтических сборников "Правота", "Алые облака", "Дэв-кала", "Город детства" и кончая вошедшими в данную книгу повестями.
А. ВУЛИС.
ПОД ПАРУСАМИ ВЫМЫСЛА
Николай Гацунаев - писатель четко определившегося облика. Разнообразны его человеческие пристрастия и художнические симпатии, многоцветна палитра его изобразительных и повествовательных приемов, изобретательна и чревата неожиданностями жанровая стратегия. Вместе с тем он производит на читателя - чем дальше, тем больше, - устойчивое впечатление: что мол это человек одной раз и навсегда любви, одного принятого курса, одной манящей звезды, одной веры. Человек, на которого можно положиться и который оправдает ваши надежды.
Разумеется, мы говорим здесь прежде всего о чертах писательской личности, а не о том, каков Гацунаев в частной жизни (хотя очень часто творческая индивидуальность напрямую отражает и продолжает обычные, нетворческие качества). Так вот - характернейшая черта писателя Гацунаева - постоянство Главного Жанра и Главных Идеалов. Руководствуясь убеждением, что мир держится на преданности людей друг другу, родной стране, родной земле, Гацунаев утверждает эту свою "руководящую" идею посредством смелых гипотез, относящихся преимущественно к научной фантастике.
И не всякая научная фантастика его устраивает. Меньше всего он технократ, занятый обкаткой неких прикладных изобретений или схоластических концепций. Если уж подбирать ему конкретную узкую специальность в огромном департаменте научной фантастики, то справедливее всего будет остановиться на кресле философа. В главных своих произведениях, таких, как роман "Звездный скиталец", повести "Экспресс "Надежда", "Не оброни яблоко" писатель размышляет над такой сложнейшей мировоззренческой категорией, как время с его многочисленными вероятностями, моральными, идеологическими, экономическими, экологическими проекциями.
Как правило, время врывается в научную фантастику не только на больших скоростях, но и на крутых виражах: его разворачивают, как гоночную машину при смене направлений, его поворачивают вспять, его засылают далеко вперед... И оказывается, что эксперименты со временем могут быть чрезвычайно плодотворными.
Не будем утверждать, будто именно Гацунаев первым отправился путешествовать во времени, со временем, верхом на времени. Путешествие во времени - фантастический мотив, получивший в литературе чрезвычайно большое распространение. В отличие от многих других сюжетных условий, от других исходных "дано" и "требуется доказать", этот мотив открывает перед писателем поистине безграничные перспективы раздумий над вопросами, обладающими вечной, нестареющей злободневностью. Назову только некоторые произведения из числа тех, в которых острый, приключенческий, научно-фантастический замысел сочетается с отнюдь не беллетристической глубиной в постижении действительности.
Итак, вспомним, что к экспериментированию со временем обращались такие признанные классики мировой литературы, как Марк Твен ("Янки при дворе короля Артура"), О. Генри ("Дороги, которые мы выбираем"), Джек Лондон ("Межзвездные путешественники"), Герберт Уэллс ("Машина времени"). Вспомним, что парадоксы времени исследовали корифеи современного научнофантастического романа: Рей Брэдбери ("И грянул гром"), Айзек Азимов ("Конец вечности"), братья Стругацкие ("Трудно быть богом"). Этот список можно было бы и продолжить, упомянув других представителей "сайенс фикшен" XX века.
Вспомним наконец, что эффекты времени в той или иной мере используются - не могут не использоваться - авторами различных утопий и антиутопий, с одной стороны, и сочинителями исторических романов с другой. Обе категории писателей вынуждены путешествовать во времени.
Словом, у Н. Гацунаева были достаточно авторитетные предшественники; и, принимаясь за роман об экспедициях во времени, он принимал на себя весьма серьезные моральные и эстетические обязательства. Не знаю, называется ли это "бросить перчатку". Но убежден: автор "Звездного скитальца" постоянно ощущал как бы давление со стороны собственной совести, чувствовал испытующий взгляд "продолжаемых" классиков. И надо сразу сказать, что обращение советского фантаста к старой традиции не стало пустой претензией. Автор "Звездного скитальца" с первых строк романа обозначил свою творческую позицию, включив в число повествовательных параметров всевозможные установления и законы, сформулированные классикой. Он решительно заявил себя ее учеником и последователем.
Вместе с тем Н. Гацунаев честно обозначил те свои идейные и повествовательные рубежи, которые делают его роман самобытным явлением современной фантастики. Герой "Звездного скитальца" Симмонс, расставшись с хмурой жизнью XXIII века так уж получилось, что в его страну эта эпоха вошла суровой, милитаристской, - попадает в Среднюю Азию дореволюционного периода и пытается воздействовать на ее развитие по методам, разработанным некогда твеновским янки. Подражание? Отнюдь нет. Во-первых, Н. Гацунаеву удается в хивинских эпизодах показать себя хорошим писателем-этнографом, тонким живописцем нравов, потенциальным мастером исторического жанра. Во-вторых, Н. Гацунаев проводит через своего героя оригинальную, "не заезженную" другими фантастами мысль: даже зная, что его ждет, человек должен нести в завтра свой идеал, оставаться самим собой. В-третьих, Н. Гацунаев - эмоциональный беллетрист, и "Звездный скиталец" вновь убеждает в этом: тема любви Симмонса и Эльсиноры - важнейшая событийная и лирическая линия романа. Если добавить, что Эльсинора втайне от Симмонса и от читателя выступает в романе как бы двойным путешественником во времени (она представитель XXX века, работник "Института наблюдений и контроля над прошлым"), то еще очевидней обрисуется и самобытность романа, и его сложность, причем сложность органичная, нерасчленимая на всевозможные "во-первых" и "во-вторых".
Характеристика основных идейно-тематических мотивов романа относится преимущественно к его замыслу. Но она вполне приложима к реализации этого замысла: И. Гацунаеву хватило опыта и мастерства для воплощения плана, требующего большой творческой энергии. И, кстати, трудно сказать, в какой ипостасти автор "Звездного скитальца" сильнее - как фантаст, как исторический романист или как лирик. Пишет он легко, воодушевленно, и повествование у него ладится.
Вместе с тем при всей новизне своих красок роман и повести в достаточной мере традиционны, развивают характерную для научной фантастики последних десятилетий коллизию, решая проблему ответственности каждого за судьбу других - и даже за счастье грядущих поколений.
Самая определенная черта Н. Гацунаева-прозаика: он беллетрист. Отсюда и следствие: самая определенная черта Н. Гацунаева-повествователя: влечение к остроконфликтным ситуациям, участники которых занимают один по отношению к другому неустойчивые, быстро меняющиеся места. Противоположные позиции вдруг совпадают, совпадающие - внезапно распадаются. Вот такие совпадения-распады и составляют характернейший для писателя сюжетный мотив.
Он присущ и включенным в сборник "Экспресс "Надежда" произведениям. Обстоятельства кидают их героев из огня в полымя, из крайности в крайность, а герои стремятся преодолеть этот событийный вихрь, сохранить самих себя, сберечь свою мечту, победить.
Интенсивность человеческих взаимоотношений подчас достигает у Н. Гацунаева такого накала, что дальше, кажется, уже некуда. Это - предел возможного и даже предел вообразимого. Так формируется в повестях "Концерт для фортепьяно с оркестром", "Экспресс "Надежда", "Западня", "Пришельцы", "Не оброни яблоко" особая жанровая реальность, в условиях которой осуществимы - любые психологические допущения... Мелодрама с элементами фантастики - так обозначил бы я этот жанр. Или фантастика с элементами мелодрамы.
Мелодрама нередко трактуется в читательских высказываниях и оценках как "низкий" жанр, слезливый, сентиментальный и неправдивый. Но ведь такие предубеждения, как, впрочем, и любые другие, насквозь ошибочны. Мелодрама - это жанр эмоциональных гипербол. И, точно так же, как мы не можем считать гиперболу или метафору, или метонимию "плохим" приемом, мы не имеем ни морального, ни эстетического права относить мелодраму к "плохим" жанрам. Мелодраматическое произведение плохо, если оно плохо написано, если мелодраматизм возникает помимо воли автора вроде как в медицине лекарства дают нежелательные побочные эффекты а в материальной сфере появляются отходы производства.
У Н. Гацунаева мелодраматизм - запланированный. Это и есть как раз художественный эффект, коим автор намерен был воспользоваться. А в таком случае писателя, как и во всех других аналогичных случаях, допустимо судить лишь по его собственным законам. Ибо нельзя требовать, допустим от шашиста, чтобы он придерживался шахматных правил, а от парашютиста - сноровки, нужной ныряльщику.
Если приглядеться к тематике повестей, переспросить себя после прочтения очередной повести: "О чем она?" - основной мотив сборника обрисуется так: об ответственности человека перед близкими, перед друзьями, перед родиной, перед человечеством. Именно так, по нарастающей, развертываются на экране повести "Экспресс "Надежда" нравственные искания главного героя, которому автор предоставляет возможность сделать выбор между благополучным созерцательным покоем - и жертвой во имя чужого счастья - индивидуального, по первому взгляду, но - на поверку - общего.
В повести "Пришельцы" на весах научно-фантастической гипотезы сопоставляются различные подходы к иноземным цивилизациям, но - прежде всего - к земным ценностям и радостям. Гуманизм схватывается в суровом поединке с бездуховностью (который написан, как и должны писаться поединки в приключенческих произведениях: с подлинным драматизмом, с азартным чувством тайны, динамично и пружинисто.
Экологическая трагедия, разразившаяся в приаральском регионе нашла свое необычное отражение в повести "Западня". Гиперболизированный образ гибнущего моря, которое поднимается на свою защиту, думается, один из наиболее оригинальных и впечатляющих в книге.
Повести написаны легко (беллетристично - вот самая точная характеристика!) - и данная ее черта выглядит достоинством, преимуществом, покакое-где и кое-когда - не становится недостатком, просчетом. Ибо легкость способна быть маской легковесности.
Н. Гацунаев умело проводит сквозь хитросплетения образов важную для вещи в целом мысль. Хорош язык произведений (если оставить без внимания разные красивости). Стилистика остросюжетной прозы не переносит излишней метафоризации, она должна быть незаметной.
"Концерт для фортепьяно с оркестром" - повесть, обращенная к духовной жизни человека, читается с тем же напряженным интересом, что и предыдущая. Может быть, даже с большим, ибо главный ее герой Сандро Метревели - человек активного поступка.
Сандро во всех деталях его бытия и характера - главная авторская находка. Любопытны некоторые сюжетные решения научно-фантастического толка, связанные с фигурой Андрея Рудакова (аппарат, соединяющий одну психику с другой; психологические способы предвидения землетрясений).
"Не оброни яблоко" - заголовок афористичный, и, как всякий афоризм, применимый широко. Применим он и к самому рассказу. Талантливо написанный рассказ трогает своим лиризмом, точностью красок, проникновенностью интонации. Чтобы сохранить и подчеркнуть эти качества, чтоб "не обронить яблоко", читателю следовало бы, на мой взгляд, оставить без внимания некоторые художественно необоснованные претензии автора. Рассказ на притчу "не тянет". И, значит, не надо "читать" его как притчу, переоценивая многозначительность героев.
Почти все герои Николая Гацунаева - такие разные и непохожие - так или иначе связаны с Хивой, с Хорезмом, каждый из них на свой лад как бы исполняет вариации на некую близкую автору биографическую тему. Н. Гацунаев родился и вырос в Хиве, работал в Хорезмской области, отсюда его знание истории, культуры, быта, обычаев и традиций хорезмийцев, отсюда и его любовь к этому своеобразному краю, к его людям, любовь, которой согреты все его книги, начиная с поэтических сборников "Правота", "Алые облака", "Дэв-кала", "Город детства" и кончая вошедшими в данную книгу повестями.
А. ВУЛИС.