Галина Артемьева
Одушевленный предмет
Медведь вырос не так, как ему было положено природой – не в вольном лесу, не с огромной теплой степенной матерью, которая бы всему научила и примирила с жизнью. Мать исчезла, когда он был совсем маленький и особенно остро нуждался в ней. Он знал, что происходит что-то совсем страшное, когда услышал не знакомый, не его домашний шум в лесу, учуял злой запах, услышал рык матери, предупреждающий о вселенской катастрофе, отгоняющий его от их счастливого дома. Он убежал далеко, сел за большое теплое дерево, притулился к нему, как к матери. Дерево его жалело, шептало что-то, навевало сон молодым запахом проснувшихся почек и юной листвы. Издалека доносились теперь до него звуки битвы: треск ломаемых большой медведицей сучьев, ее рыдающие крики, хлопки.
Потом все исчезло.
Прозрачная воздушная волна принесла мишутке – в последний раз – дух любви и счастья, смешанный с духом вечной разлуки. Он сел и заплакал, и дерево уже не смогло утешить его.
Его подобрали добрые люди, когда он уже не хотел ни любить, ни бояться, и плакал навзрыд о матери, как плачут, когда знают, что она никогда не вернется, даже если и услышит, даже если и захочет.
На людях плотно осела смертная тоска медведицы – значит, их надо было бояться, но сил не было, слезы все он выплакал. Он равнодушно лежал с открытыми глазами в мешке, куда его засунули цепкие руки добрых людей, до самого их жилища.
Потом он их полюбил. Не так, как любил мать – всем своим существом, бездумно, а с примесью несчастья и затаенного недоверия. Он был обласкан людьми, он играл с их детьми как равный, им гордились – такую игрушку ни за какие деньги не купишь, разве что в телевизоре когда увидишь. Или в зоопарке, в городе, за деньги, издалека.
Он никогда не голодал, но никогда и не наслаждался полностью той пищей, что давали ему добрые люди. Временами медведь вспоминал запах настоящей еды, простоту и надежность матери, ее последний голос. Тогда он застывал, вглядываясь в туманные верхушки далекого леса, смутно надеясь, что именно там можно утолить свою печаль.
Люди ничему полезному не смогли его научить – ни как пометить свою территорию, ни кого надо опасаться, если случится остаться одному в гуще жизни, ни как находить себе пропитание и устраивать берлогу на зиму. Они жили бездумно, на себя не надеясь, и собственных детей мало чему учили, потому что были недовольны своим существованием и отвыкли полагаться на себя. Они, как и медведь, все хотели зажить настоящей жизнью, только в отличие от него не чуяли, в какой стороне, за какими лесами прячется та земля, для которой они и появились на свет, чтобы быть не понурыми и вечно усталыми, а радоваться и наслаждаться. Они думали, что где-то живется лучше, и гордо отказывались основательно обживаться там, где им было предназначено.
Потом все исчезло.
Прозрачная воздушная волна принесла мишутке – в последний раз – дух любви и счастья, смешанный с духом вечной разлуки. Он сел и заплакал, и дерево уже не смогло утешить его.
Его подобрали добрые люди, когда он уже не хотел ни любить, ни бояться, и плакал навзрыд о матери, как плачут, когда знают, что она никогда не вернется, даже если и услышит, даже если и захочет.
На людях плотно осела смертная тоска медведицы – значит, их надо было бояться, но сил не было, слезы все он выплакал. Он равнодушно лежал с открытыми глазами в мешке, куда его засунули цепкие руки добрых людей, до самого их жилища.
Потом он их полюбил. Не так, как любил мать – всем своим существом, бездумно, а с примесью несчастья и затаенного недоверия. Он был обласкан людьми, он играл с их детьми как равный, им гордились – такую игрушку ни за какие деньги не купишь, разве что в телевизоре когда увидишь. Или в зоопарке, в городе, за деньги, издалека.
Он никогда не голодал, но никогда и не наслаждался полностью той пищей, что давали ему добрые люди. Временами медведь вспоминал запах настоящей еды, простоту и надежность матери, ее последний голос. Тогда он застывал, вглядываясь в туманные верхушки далекого леса, смутно надеясь, что именно там можно утолить свою печаль.
Люди ничему полезному не смогли его научить – ни как пометить свою территорию, ни кого надо опасаться, если случится остаться одному в гуще жизни, ни как находить себе пропитание и устраивать берлогу на зиму. Они жили бездумно, на себя не надеясь, и собственных детей мало чему учили, потому что были недовольны своим существованием и отвыкли полагаться на себя. Они, как и медведь, все хотели зажить настоящей жизнью, только в отличие от него не чуяли, в какой стороне, за какими лесами прячется та земля, для которой они и появились на свет, чтобы быть не понурыми и вечно усталыми, а радоваться и наслаждаться. Они думали, что где-то живется лучше, и гордо отказывались основательно обживаться там, где им было предназначено.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента