Гари Роман
Я говорю о героизме
Ромен Гари
Я говорю о героизме
Перевод с французского Ю.Винер
Несколько лет назад меня пригласили на Гаити прочесть в тамошнем Французском институте публичную лекцию на любую интересующую меня тему. Выбор темы не представлял для меня труда: я решил говорить о героизме. Тема эта отлично мне знакома. Я провел долгие часы в своей библиотеке, пристально изучая этот вопрос; такие явления, как опасность, мужество, способность к самопожертвованию, исследованы мной вдоль и поперек, и потому, прибыв в Порт-о-Пренс, я воистину был готов наилучшим образом выполнить стоявшую передо мной задачу.
Поскольку публика в Порт-о-Пренсе в высшей степени просвещенная и изысканная, я сделал правильно, выбрав для выступления темный костюм, украшенный лишь академической ленточкой в петлице. В зале, кстати, присутствовало немало хорошеньких женщин, и я не без удовольствия вспомнил, что совсем недавно прошел небольшой курс лечения, во время которого мне удалось сбросить килограммов двадцать весу.
В своей лекции я упоминал Сент-Экзюпери, Мальро, Ричарда Хиллари, и мне удалось, право же весьма непринужденно, ни разу не говоря о моем личном опыте в качестве пассажира крупных авиалиний, вставить несколько раз "мы", что прозвучало скромно, но многозначительно. Акустика в зале была великолепная, прожектор освещал меня в наиболее выгодном ракурсе, и, уверенно объясняя слушателям, каким образом смерть, отважно встреченная лицом к лицу, может придать смысл всей жизни, я попутно удостоверился, что от нашего посольства явилось достаточно представителей, и попробовал определить количество хорошеньких женщин среди слушателей.
Внезапно я почувствовал на своем лице чей-то пристальный взгляд. В первом ряду сидел человек в черной одежде, выделявшейся даже на фоне темного зала, и ни на секунду не отрывал от меня внимательных глаз. Эта назойливость рассердила меня, тем более что в его взгляде мне почудился оттенок насмешки. Однако я не позволил выбить себя из колеи и закончил свою лекцию рассуждением о том, что современный герой, столкнувшись со смертельной опасностью, в свой последний час вновь открывает для себя все утраченные им ценности, и о том, сколь плодотворно такое переживание для произведения искусства и для человеческой жизни. Когда я спустился с эстрады, человек, который так внимательно меня слушал, первый подошел с поздравлениями.
- Доктор Бомбон,- представился он.- Прекрасная лекция. Чувствуется глубокое личное знакомство с предметом.
Я сказал ему, что действительно был лично знаком с Жюлем Руа и что у нас с ним был один издатель.
- Кстати,- сказал он,- несколько ваших здешних читателей поручили мне сделать ваше пребывание на Гаити как можно более приятным. Вот я и подумал, может, вам будет любопытно поохотиться на акул возле рифа Ирокуа. Вам ведь, должно быть, по вкусу острые ощущения...
И правда, эта мысль пришлась мне по вкусу. Каждый литератор должен заботиться о том, чтобы создать вокруг своего имени легенду. Охота на акул в Карибском море могла представить в этом смысле известный интерес для будущих биографов. Поэтому я охотно принял предложение, сделанное любезным доктором. Мне представилось, как я, крепко привязанный к сиденью лодки, из последних сил сражаюсь с гигантской рыбиной, извивающейся на моем крючке... Назавтра вечером я должен был повторить лекцию в Кап-Гаитьене, и мы с доктором решили выйти в море в шесть часов утра.
В назначенный час мы были на месте, и лодка доктора взяла курс в открытое море, цвет которого при всем своем отвращении к штампам я вынужден определить как изумрудный. Доктор курил коротенькую трубку и благодушно посматривал на меня.
- Кстати,- сказал он,- может быть, вы опробуете вашего "Кусто"?
- Моего... что?
- Вы должны опробовать ваш дыхательный аппарат, - объяснил доктор.- Вы спуститесь примерно на глубину пяти метров, прямо на коралловый риф, и баллоны с кислородом дадут вам по меньшей мере двадцать минут полной независимости. Сейчас я вам покажу, как обращаться с подводным ружьем. Это очень просто.
Он внимательно посмотрел на меня.
- Что случилось? - ласково спросил он.- Что-нибудь не в порядке?
Я вынужден был сесть. В течение нескольких секунд я еще пытался обмануть себя. Но матросы уже собирали аппарат, а доктор, держа в руках ружье, предупредительно объяснял мне технику стрельбы. Сомнений быть не могло. Речь шла не о ловле на крючок.
Эти люди собирались опустить меня в это самое Карибское море, кишащее акулами, и бросить одного с ружьем в руках среди этих гнусных тварей! Я открыл рот, чтобы отказаться...
- Вы знаете,- сказал доктор отвратительно нежным голосом,- я не могу передать вам, как мы все наслаждались вашей волнующей лекцией. О ней заговорит весь Гаити, это уж я беру на себя...
Мы посмотрели друг на друга. Я ничего не сказал и выдержал его взгляд. Бывают в жизни моменты, когда приходится грудью вставать на защиту своего ремесла. Единственное, чем я обладал в этом низком мире, была моя репутация лектора, и, если, для того чтобы ее сохранить, нужно было отдаться на съедение акулам, я не испытывал колебаний. Примерил маску - она была в самый раз. Я мрачно смотрел на зеленые волны. Погибнуть здесь, так нелепо, ни разу не издавшись стотысячным тиражом...
- Теперь наденьте свинцовый пояс. Он поможет быстрей погрузиться.
В его добродушном лице мне вдруг почудилось что-то дьявольское. Я предоставил ему возиться с моим обмундированием.
- Эти ребята спустятся вместе с вами,- прибавил он, указывая на четверых великолепно сложенных гаитян, которые суетились вокруг меня.
"А! - с облегчением подумал я.- Телохранители!" Я почувствовал себя лучше.
- Это загонщики,- объяснил доктор.- Они поплывут справа и слева от вас и будут гнать на вас акул. Вам останется только стрелять.
У меня не хватило духу даже на протест. Все мне стало вдруг безразлично. Мне прицепили к ногам огромные ласты, напялили на меня пояс, маску и любезно помогли перебраться через борт.
Плюх!
Первые несколько минут я волчком крутился вокруг собственной оси, стремясь обезопасить себя со всех сторон одновременно. Я достиг, по-моему, весьма внушительной скорости вращения. Однако вскоре выдохся и вынужден был опуститься на песок, в гущу зеленого тумана, в котором ничего не было видно. Через несколько секунд я заметил справа коралловый риф и на четвереньках направился к нему, рассчитывая прикрыть хотя бы тылы. В то же мгновение я увидел длинную и узкую рыбу, которая выскользнула из расщелины в скале и замерла в нескольких сантиметрах от моего носа. Я издал громкий вопль, но это была не акула.
Это была барракуда.
Никогда в жизни я не видел барракуд, но эту узнал немедленно. Существуют признаки, которые никогда не обманывают, и все они были налицо. Я не слишком хорошо припоминаю последующие мгновения, могу только сказать, что в противоположность тому, что я говорил в своей лекции, в минуту смертельной опасности герой вовсе не открывает для себя вечные жизненные ценности. Он делает совсем не то - вот и все, что я могу сказать. Когда я открыл глаза, барракуда уже удалилась. Я был один.
Я стал барахтаться, чтобы подняться на поверхность, и уже почти достиг ее, как вдруг увидел у себя над головой черное, огромных размеров тело, стремительно двигавшееся в моем направлении. Я завизжал, схватил ружье, закрыл глаза и нажал на спуск.
Ружье рванулось от меня со страшной силой, и мои руки едва не последовали за ним.
В мгновение ока я очутился на поверхности и энергично замахал руками. К моему великому счастью, лодка была совсем рядом и с медлительностью, приводившей меня в отчаяние, направилась ко мне. Я же тем временем пытался подтащить ноги поближе к подбородку. Лодка подошла, и я с резвостью, удивительной для человека моего возраста, моментально вскарабкался в нее.
- А ружье?
Я перевел дыхание. Затем объяснил доктору, что со мной произошло. Я попал в акулу, и она, дернув за линь, вырвала ружье у меня из рук. Тут в лодку влезли чернокожие матросы.
Один из них держал мое ружье. Он сказал доктору несколько слов по-креольски. Тот весело посмотрел на меня.
- Судя по всему,- сказал он,- ваш гарпун воткнулся в днище лодки.
Этот бессовестный тип хотел, по-видимому, таким образом внушить мне, что я со страху принял проходившую надо мной лодку за акулу. "Ладно, ладно,- подумал я,- попробуй-ка это доказать".
- Я отчетливо видел акулу, проплывающую между моей головой и лодкой. Я промахнулся. Что ж, это бывает. В следующий раз постараюсь целиться лучше.
В тот же вечер в Кап-Гаитьене я преспокойно рассказал директору нашего института о своей утренней охоте на акул возле Ирокуа.
- Возле Ирокуа? - сказал он. - Помилуйте, сколько я себя помню, возле Ирокуа никогда не было акул. Они не переплывают через рифы.
Поднявшись на кафедру, я, к величайшему моему удивлению - от Порт-о-Пренса до Кап-Гаитьена нужно целый час лететь на самолете, - увидел спокойно сидящего в первом ряду доктора Бомбона. По-видимому, он специально летел сюда, чтобы еще раз послушать мою лекцию о героизме. Наши взгляды скрестились. Но этот тип при всех своих дьявольских повадках плохо знал меня, если думал, что ему удастся меня смутить или обескуражить. Существует одно качество, наличие которого у меня никто не осмелится отрицать, - это моральное мужество. Он мог вкладывать в свои взгляды сколько угодно иронии - я был твердо намерен вновь подняться на высоту моей темы.
- Дамы и господа! - начал я.- Когда в своем одиночестве современный герой сталкивается со смертельной опасностью, то прежде всего он вновь открывает для себя...
Доктор Бомбон смотрел на меня, и в его взгляде можно было прочесть что-то вроде восхищения.
Я говорю о героизме
Перевод с французского Ю.Винер
Несколько лет назад меня пригласили на Гаити прочесть в тамошнем Французском институте публичную лекцию на любую интересующую меня тему. Выбор темы не представлял для меня труда: я решил говорить о героизме. Тема эта отлично мне знакома. Я провел долгие часы в своей библиотеке, пристально изучая этот вопрос; такие явления, как опасность, мужество, способность к самопожертвованию, исследованы мной вдоль и поперек, и потому, прибыв в Порт-о-Пренс, я воистину был готов наилучшим образом выполнить стоявшую передо мной задачу.
Поскольку публика в Порт-о-Пренсе в высшей степени просвещенная и изысканная, я сделал правильно, выбрав для выступления темный костюм, украшенный лишь академической ленточкой в петлице. В зале, кстати, присутствовало немало хорошеньких женщин, и я не без удовольствия вспомнил, что совсем недавно прошел небольшой курс лечения, во время которого мне удалось сбросить килограммов двадцать весу.
В своей лекции я упоминал Сент-Экзюпери, Мальро, Ричарда Хиллари, и мне удалось, право же весьма непринужденно, ни разу не говоря о моем личном опыте в качестве пассажира крупных авиалиний, вставить несколько раз "мы", что прозвучало скромно, но многозначительно. Акустика в зале была великолепная, прожектор освещал меня в наиболее выгодном ракурсе, и, уверенно объясняя слушателям, каким образом смерть, отважно встреченная лицом к лицу, может придать смысл всей жизни, я попутно удостоверился, что от нашего посольства явилось достаточно представителей, и попробовал определить количество хорошеньких женщин среди слушателей.
Внезапно я почувствовал на своем лице чей-то пристальный взгляд. В первом ряду сидел человек в черной одежде, выделявшейся даже на фоне темного зала, и ни на секунду не отрывал от меня внимательных глаз. Эта назойливость рассердила меня, тем более что в его взгляде мне почудился оттенок насмешки. Однако я не позволил выбить себя из колеи и закончил свою лекцию рассуждением о том, что современный герой, столкнувшись со смертельной опасностью, в свой последний час вновь открывает для себя все утраченные им ценности, и о том, сколь плодотворно такое переживание для произведения искусства и для человеческой жизни. Когда я спустился с эстрады, человек, который так внимательно меня слушал, первый подошел с поздравлениями.
- Доктор Бомбон,- представился он.- Прекрасная лекция. Чувствуется глубокое личное знакомство с предметом.
Я сказал ему, что действительно был лично знаком с Жюлем Руа и что у нас с ним был один издатель.
- Кстати,- сказал он,- несколько ваших здешних читателей поручили мне сделать ваше пребывание на Гаити как можно более приятным. Вот я и подумал, может, вам будет любопытно поохотиться на акул возле рифа Ирокуа. Вам ведь, должно быть, по вкусу острые ощущения...
И правда, эта мысль пришлась мне по вкусу. Каждый литератор должен заботиться о том, чтобы создать вокруг своего имени легенду. Охота на акул в Карибском море могла представить в этом смысле известный интерес для будущих биографов. Поэтому я охотно принял предложение, сделанное любезным доктором. Мне представилось, как я, крепко привязанный к сиденью лодки, из последних сил сражаюсь с гигантской рыбиной, извивающейся на моем крючке... Назавтра вечером я должен был повторить лекцию в Кап-Гаитьене, и мы с доктором решили выйти в море в шесть часов утра.
В назначенный час мы были на месте, и лодка доктора взяла курс в открытое море, цвет которого при всем своем отвращении к штампам я вынужден определить как изумрудный. Доктор курил коротенькую трубку и благодушно посматривал на меня.
- Кстати,- сказал он,- может быть, вы опробуете вашего "Кусто"?
- Моего... что?
- Вы должны опробовать ваш дыхательный аппарат, - объяснил доктор.- Вы спуститесь примерно на глубину пяти метров, прямо на коралловый риф, и баллоны с кислородом дадут вам по меньшей мере двадцать минут полной независимости. Сейчас я вам покажу, как обращаться с подводным ружьем. Это очень просто.
Он внимательно посмотрел на меня.
- Что случилось? - ласково спросил он.- Что-нибудь не в порядке?
Я вынужден был сесть. В течение нескольких секунд я еще пытался обмануть себя. Но матросы уже собирали аппарат, а доктор, держа в руках ружье, предупредительно объяснял мне технику стрельбы. Сомнений быть не могло. Речь шла не о ловле на крючок.
Эти люди собирались опустить меня в это самое Карибское море, кишащее акулами, и бросить одного с ружьем в руках среди этих гнусных тварей! Я открыл рот, чтобы отказаться...
- Вы знаете,- сказал доктор отвратительно нежным голосом,- я не могу передать вам, как мы все наслаждались вашей волнующей лекцией. О ней заговорит весь Гаити, это уж я беру на себя...
Мы посмотрели друг на друга. Я ничего не сказал и выдержал его взгляд. Бывают в жизни моменты, когда приходится грудью вставать на защиту своего ремесла. Единственное, чем я обладал в этом низком мире, была моя репутация лектора, и, если, для того чтобы ее сохранить, нужно было отдаться на съедение акулам, я не испытывал колебаний. Примерил маску - она была в самый раз. Я мрачно смотрел на зеленые волны. Погибнуть здесь, так нелепо, ни разу не издавшись стотысячным тиражом...
- Теперь наденьте свинцовый пояс. Он поможет быстрей погрузиться.
В его добродушном лице мне вдруг почудилось что-то дьявольское. Я предоставил ему возиться с моим обмундированием.
- Эти ребята спустятся вместе с вами,- прибавил он, указывая на четверых великолепно сложенных гаитян, которые суетились вокруг меня.
"А! - с облегчением подумал я.- Телохранители!" Я почувствовал себя лучше.
- Это загонщики,- объяснил доктор.- Они поплывут справа и слева от вас и будут гнать на вас акул. Вам останется только стрелять.
У меня не хватило духу даже на протест. Все мне стало вдруг безразлично. Мне прицепили к ногам огромные ласты, напялили на меня пояс, маску и любезно помогли перебраться через борт.
Плюх!
Первые несколько минут я волчком крутился вокруг собственной оси, стремясь обезопасить себя со всех сторон одновременно. Я достиг, по-моему, весьма внушительной скорости вращения. Однако вскоре выдохся и вынужден был опуститься на песок, в гущу зеленого тумана, в котором ничего не было видно. Через несколько секунд я заметил справа коралловый риф и на четвереньках направился к нему, рассчитывая прикрыть хотя бы тылы. В то же мгновение я увидел длинную и узкую рыбу, которая выскользнула из расщелины в скале и замерла в нескольких сантиметрах от моего носа. Я издал громкий вопль, но это была не акула.
Это была барракуда.
Никогда в жизни я не видел барракуд, но эту узнал немедленно. Существуют признаки, которые никогда не обманывают, и все они были налицо. Я не слишком хорошо припоминаю последующие мгновения, могу только сказать, что в противоположность тому, что я говорил в своей лекции, в минуту смертельной опасности герой вовсе не открывает для себя вечные жизненные ценности. Он делает совсем не то - вот и все, что я могу сказать. Когда я открыл глаза, барракуда уже удалилась. Я был один.
Я стал барахтаться, чтобы подняться на поверхность, и уже почти достиг ее, как вдруг увидел у себя над головой черное, огромных размеров тело, стремительно двигавшееся в моем направлении. Я завизжал, схватил ружье, закрыл глаза и нажал на спуск.
Ружье рванулось от меня со страшной силой, и мои руки едва не последовали за ним.
В мгновение ока я очутился на поверхности и энергично замахал руками. К моему великому счастью, лодка была совсем рядом и с медлительностью, приводившей меня в отчаяние, направилась ко мне. Я же тем временем пытался подтащить ноги поближе к подбородку. Лодка подошла, и я с резвостью, удивительной для человека моего возраста, моментально вскарабкался в нее.
- А ружье?
Я перевел дыхание. Затем объяснил доктору, что со мной произошло. Я попал в акулу, и она, дернув за линь, вырвала ружье у меня из рук. Тут в лодку влезли чернокожие матросы.
Один из них держал мое ружье. Он сказал доктору несколько слов по-креольски. Тот весело посмотрел на меня.
- Судя по всему,- сказал он,- ваш гарпун воткнулся в днище лодки.
Этот бессовестный тип хотел, по-видимому, таким образом внушить мне, что я со страху принял проходившую надо мной лодку за акулу. "Ладно, ладно,- подумал я,- попробуй-ка это доказать".
- Я отчетливо видел акулу, проплывающую между моей головой и лодкой. Я промахнулся. Что ж, это бывает. В следующий раз постараюсь целиться лучше.
В тот же вечер в Кап-Гаитьене я преспокойно рассказал директору нашего института о своей утренней охоте на акул возле Ирокуа.
- Возле Ирокуа? - сказал он. - Помилуйте, сколько я себя помню, возле Ирокуа никогда не было акул. Они не переплывают через рифы.
Поднявшись на кафедру, я, к величайшему моему удивлению - от Порт-о-Пренса до Кап-Гаитьена нужно целый час лететь на самолете, - увидел спокойно сидящего в первом ряду доктора Бомбона. По-видимому, он специально летел сюда, чтобы еще раз послушать мою лекцию о героизме. Наши взгляды скрестились. Но этот тип при всех своих дьявольских повадках плохо знал меня, если думал, что ему удастся меня смутить или обескуражить. Существует одно качество, наличие которого у меня никто не осмелится отрицать, - это моральное мужество. Он мог вкладывать в свои взгляды сколько угодно иронии - я был твердо намерен вновь подняться на высоту моей темы.
- Дамы и господа! - начал я.- Когда в своем одиночестве современный герой сталкивается со смертельной опасностью, то прежде всего он вновь открывает для себя...
Доктор Бомбон смотрел на меня, и в его взгляде можно было прочесть что-то вроде восхищения.