Хэмлин Гарленд
Старая гвардия Одинокого Волка
Случилось так, что лагерь Одинокого Волка оказался на пограничной линии, проходившей между землями шайенов и родиной его собственного племени, кайова, но он не знал этого. Он прожил там уже достаточно долго, а карты белых людей были от него так же далеки, как и от шайенов. Когда он пришел и поселился здесь, он считал, что эта земля — не что иное, как личный дар Создателя, и ничьих иных прав ни у кого на нее быть не могло.
Но Объединенной Скотоводческой Компании, когда она приобретала права на огораживание обширной территории под пастбища, не было дел до притязаний краснокожего. Особенно если это соответствовало целям правительства. И вот партия землемеров отправилась, чтобы наметить линию ограждения.
Одинокий Волк услыхал об этих непрошеных гостях еще в то время, когда они работали к северу от него, и каким-то непостижимым образом проведал, что они направляются вниз по Лосиному ручью, так что впоследствии буквально разрежут его лагерь надвое. И тогда он отправил своему другу-переводчику спешную весть:
«Белые люди не должны ставить забор на моей земле. Я буду сражаться. Вашингтон их не поддерживает: правительство не станет устанавливать забор в моих владениях, не поговорив со мною. Я посылал гонцов в агентство кайова, и там об этом ничего не известно. Все это — замысел скотоводов, для того чтобы отнять у меня земли. Передайте им, что, услыхав новости, мы выкурили трубку — мы приняли решение. Этот забор не будет стоять».
Так что, едва Джонни Курильщик, как звали переводчика, принес это суровое послание в лагерь разведчиков-землемеров, у некоторых тут же руки опустились. Был среди них и Джим Беллоуз, скаут и переводчик, чье мнение имело особый вес: он носил длинные волосы и считался весьма опытным борцом с индейцами.
— Ребята, — начал он со значением, — нам надо убираться отсюда, как только ночь наступит. Нас всего пятнадцать человек, мы находимся в шестидесяти милях от форта и почти не вооружены. Старина Одинокий Волк здесь полный хозяин, так что нам остается только плюнуть на все да отправляться за помощью.
Эта речь произвела впечатление на всех; лагерь свернули, и партия поспешно возвратилась в Дарлингтон для совещания с руководством Компании.
У Пирса, который управлял там делами Компании, имелись личные причины не обращаться к военным властям. Его земельная аренда была пока что полуофициальной договоренностью между ним и министром внутренних дел; поэтому он опасался последствий конфликта с Одиноким Волком — огласка и любые трения могли привести к отказу от аренды. Вот почему он и послал за Джоном Сигером, и сказал ему:
— Джек, ты смог бы протянуть эту линию?
— Смог бы, но не хочу. Одинокий Волк — мой старинный приятель, и мне не хочется ввязываться в грязную историю.
— Э-э, послушай, да не выкидывай ты так просто белый флаг. Ты мне нужен. Я хочу, чтобы ты отобрал пять-шесть стойких парней, поехал да присмотрел, чтобы эту линию протянули как надо. Не могу же я торчать здесь без толку все лето! Вот документ об аренде, подписан госсекретарем — видишь? Все честь по чести, и этому старому индейскому дуралею придется перебираться.
Без всякой охоты Джек согласился и взялся нанять с полдюжины людей, на чью храбрость мог положиться. Среди них был и его знакомец Том Спейд, житель пограничья, известный выносливостью и опытом. Он сказал Спейду:
— Том, не нравится мне эта затея; да только я в тяжелом положении, а Пирс уже вручил мне контракт на постройку забора — если мы протянем линию. Значит, выходит так, что нам придется это делать. В общем, я хотел бы, чтобы ты укладывался, пошел бы со мной и помог предотвратить конфликт. Как ты на это смотришь?
— Неприятное это дело, Джек, но я думаю, что лучше взяться за дело нам, чем какому-нибудь новичку, который пойдет да откроет пальбу. Я сам на мели, так что, если оплата высокая, я просто обязан взяться за это дело.
Вот так и вышло, что два всем известных друга краснокожих возглавили повторную экспедицию против лагеря Одинокого Волка. Пирс отрядил начальником над ними своего брата, с которым отправился сын одного из главных совладельцев Компании, человек из Бостона, по имени Росс.
Спейд все время звал его «Пижоном», хотя одевался тот весьма просто — насколько это было возможно в Роксбери. Он носил легкий костюм из серой шерсти, туфли на низком каблуке и шляпу-котелок. Вооружился он пистолетом, не способным попасть и в горлицу с пятнадцати футов. Генри Пирс, напротив, был человеком решительным до безрассудства.
Быстро перевалив через водораздел, они повели линию ограждения, начав с Лосиного ручья, и направились прямо к лагерю Одинокого Волка. Едва они приблизились к повороту реки, за которым стоял лагерь Одинокого Волка, с юга к ним не спеша подъехала пара молодых воинов. Приветствия их были весьма сердечны, и после рукопожатий они вежливо осведомились:
— Что вы тут делаете?
— Проводим границу, чтобы разделить землю, которую скотоводы арендовали у шайенов.
— Мы поедем с вами и посмотрим, куда вы поедете, — отвечали они.
А через два часа, в то время, как они по-прежнему были с отрядом, с востока тихонько подъехали двое Других. Эти сказали: «Мы ищем своих лошадей». Пожав всем руки и спросив у Сигера, что это делают белые люди, они поскакали, присоединившись к своим товарищам, которые, казалось, были глубоко увлечены занятием землемеров и их инструментами. Обернувшись к Пирсу, Джек спросил его:
— Вы обратили внимание, я полагаю, что эти четверо хорошо вооружены?
— О, конечно, но это не беда. Разве вы не видите, как они всем жмут руки? Они просто выехали на поиски лошадей.
— Да, я это видел; но я заметил также, что патронов у них много, а ружья начищены. Индейцы не ищут лошадей повзводно, мистер Пирс.
Собеседник улыбнулся, окинув Сигера косым взглядом:
— Вы что, нервничаете? Если да, можете отправляться в тыл.
Однако Сигер, проведя большую часть жизни среди краснокожих, знал их обычаи. Он тихо ответил:
— Сейчас их только четверо, но скоро вы увидите больше. — И он указал на север, где из-за холма показались головы трех всадников. Эти тоже оказались молодыми воинами кайова в полном вооружении, которые задали управляющему тот же вопрос и в заключение вежливо сказали:
— Мы просто проедемся с вами и поглядим, как вы это делаете.
Когда они ускакали вперед, Сигер высказался более откровенно:
— Мистер Пирс, мне кажется, вам следует лучше расположить своих людей. Они все растянуты, ружья у них за спинами, и вовсе не готовы к защите.
Пирса наконец затронула серьезность скаута, хотя он и указал на разницу между «горсткой из семи трусливых индейцев» и его собственной армадой из двадцати храбрых и опытных людей.
— Все это так, — отвечал Сигер. — Но эти семеро — всего лишь соглядатаи, приехавшие выяснять наши намерения. Нам придется иметь дело со всей армией Одинокого Волка — и очень скоро.
А через несколько минут семеро молодых индейцев, тихо проехав вперед, заняли рубеж на холме чуть впереди разведчиков. Подъезжая к ним, Сигер подметил большую перемену, произошедшую в их поведении. Они больше не улыбались; они выглядели мрачными, решительными, они стали воинами — стойкими, дисциплинированными, гордыми. Их предводитель, выехав вперед, поднял руку и сказал:
— Остановитесь, вам следует подождать, пока не прибудет сам Одинокий Волк.
Тем временем в маленьком палаточном лагере разыгрывалась глубокая драма. Одинокий Волк, властный на вид человек средних лет, сидел на совете со своими воинами. То, чего все давно уже ждали, наконец случилось: скотоводы начали брать землю краснокожих под свои нужды, и настала пора либо подчиниться, либо отразить захватчиков. Подчиниться было тяжело, сражаться — безнадежно. Мир их все еще был узок, но они получили уже парализующее волю представление о мощи и беспощадной алчности белых людей.
— Мы можем перебить тех, что пришли сейчас, — сказал Одинокий Волк, — их немного, но за ними появятся солдаты и люди-пахари.
Наконец, поднялся говорить Белый Бизон. В былые дни он был великим военным предводителем, и его по-прежнему уважали, хотя он и сложил с себя полномочия вождя. Он сутулился, был сед и сморщен, но голосом по-прежнему силен, а взглядом зорок.
— Друзья мои, выслушайте меня. Все семьдесят лет моей жизни я прожил, не тревожа белого человека. Я всегда противился войне, вел ее только по необходимости. Однако ныне пришло время битвы. Я скажу вам, что делать. Я вижу перед собой три десятка стариков, дни которых, подобно мне, близятся к могиле. И вот что мы сделаем — мы, старики, — мы выйдем на тропу войны против этих скотоводов. Мы отправимся и умрем, защищая свои земли. Пойдем с нами, Большой Волк, и ты, брат мой Стоящий Медведь!
Пока он перечислял имена старых седовласых защитников племени, старухи затянули жалостный вой, перемежая его экстатическими вскриками верных жен или сестер, созвучными силе героического вызова, что сорвался с уст их отцов и мужей. Священный ужас охватил юношей, когда увидели они, как пламя вновь разгоралось в затуманенных глазах их дедов, а когда высказались все, Одинокий Волк встал и, выступив вперед, молвил:
— Хорошо, тогда я поведу вас.
— Кто бы ни повел нас, — он идет на верную гибель, — возразил Белый Бизон. — У белых людей в обычае убивать предводителя. Ты падешь с первыми выстрелами. Я пойду главным!
Лицо Одинокого Волка стало суровым.
— Разве я не ваш военный вождь? Кому же еще вести вас? Если я погибну — я паду в поединке, сражаясь за свою землю, а вы, дети мои, сохраните имя мое в песнях. Мы не знаем, каков будет итог, но лучше умереть в битве, чем ждать, пока землю нашу разрежут надвое из-под самых наших ног!
Суета и приготовления начались сразу же. Когда все было готово, тридцать седовласых высохших старцев, затянув вполголоса песню, проехали через весь лагерь и двинулись в свою отчаянную атаку, которую возглавил Одинокий Волк. «Некоторые из идущих вернутся, но если белые станут сражаться, я не вернусь», — пел он, пока старики взбирались на холм, па вершине которого видно было белых людей, поджидавших их приближения.
На полпути к вершине холма они встретили своих молодых воинов.
— Позовите всех белых людей на совет, — велел им Одинокий Волк.
Следя за тем, как отряд выехал из лагеря и стал взбираться на холм, Спейд обернулся к своим спутникам и спросил:
— Ну, Джек, что ты об этом скажешь? Вот едет военный отряд в полной раскраске и вооружении.
— Я думаю, шансы примерно равны, но это напоминает Уошиту. Послушай, ты ведь женатый, с детьми, и никто тебя не обвинит, если ты отойдешь в сторону.
— Я настроен хуже, чем когда-либо, по отношению к этой истории, — мрачно отвечал Спейд, — но все же останусь с экспедицией.
По мере приближения Одинокого Волка и его героической старой гвардии Сигер был заворожен значительностью этой странной и торжественной процессии старцев в полной боевой раскраске, вооруженных всякого рода старинными ружьями и луками со стрелами. Вглядываясь в их изборожденные морщинами лица, скаут понял, что эти патриархи пришли сюда, решившись умереть. Он догадался, что произошло в их лагере. Их отчаянный героизм проступал в мрачном, усталом выражении губ. «Мы умрем, но не отступим!» — с таким же выражением лиц сражались ведь и наши предки, подумал он.
Одинокий Волк неуклонно вел своих спартанцев вперед, пока те не приблизились на расстояние оклика. Тут он остановился, снял свой боевой убор и повесил на луку седла. Подняв ладони к небу, он заговорил, и голос его торжественно раскатывался вокруг:
— Великий Отец глядит на нас с вышины. Он видит все. Он знает, что я говорю правду. Он дал нам эту землю. Мы первыми населили ее. Никто другой не имеет на нее прав. Она — наша, и я уйду в нее до того, как скотоводы разрежут ее и отберут у нас. Я сказал.
Когда его слова перевели Пирсу, он с вопросительным видом повернулся к Спейду.
— Скажи старому дурню, что эту линию все равно предстоит протянуть, и никакие дряхлые пугала вроде этих нас не остановят.
Сигер поднял руку, а затем стал отвечать знаками: «Одинокий Волк, ты знаешь меня. Я твой друг. Я пришел сюда не для того, чтобы принести тебе вред. Я пришел сказать тебе, что ты ошибаешься. Вся земля по левую руку от меня — земля шайенов — так говорит Великий Отец. Вся по правую — земля кайова. Шайены продали права на свою землю белому человеку, и мы находимся здесь для того, чтобы провести эту границу, мы ограждаем только землю шайенов».
— Я не верю этому, — отвечал вождь. -Мой агент ничего об этом не знает. Вашингтон ничего не написал мне об этом. Дело это грабительское. Ради денег скотоводы пойдут на что угодно, это — их рук дело. Они — как волки. Они здесь не пройдут.
— Что он сказал? — полюбопытствовал Пирс.
— Он говорит, что нам нужно все прекратить.
— Передайте ему, что у него не хватит сил, чтобы бахвалиться передо мой со своими чучелами. Эту линию потянут дальше.
Одинокий Волк, весь напрягшись, жадно спросил:
— Что говорит белый вождь?
— Он говорит, что нам нужно тянуть линию дальше.
Одинокий Волк повернулся к своей гвардии.
— Готовьтесь, — сказал он негромко.
Старцы подобрались, подтянулись ближе друг к другу, тихо бормоча, и каждая пара подслеповатых глаз наметила себе мишень. Щелканье взводимых курков прозвучало грозным знаком. Пирс побледнел.
Но Сигер, желая избежать смертельной дуэли, вскричал, обращаясь к Пирсу:
— Стойте! Это же самоубийство. Старики прибыли сюда, чтобы сражаться насмерть! Давайте мирно разберем это дело. Поднимите ружья вверх.
В самой глубине ослепленного гневом сознания Пирса постепенно зарождалось понимание, что эти старики настроены самым серьезным образом. Он заколебался.
Заметив эти колебания, Одинокий Волк сказал:
— Если вы здесь находитесь по праву, отчего вы не приведете военного начальника? Пусть он сам мне обо всем скажет! Если таков приказ Великого Отца — тогда я подобен человеку, руки которого связаны. Солдаты не станут лгать. Приведите их!
Сигер с радостью ухватился за эту отсрочку.
— Вот ваш шанс, Пирс, — сказал он. — Вождь говорит, что подчинится, если разведку придут делать солдаты. Позвольте мне сказать ему, что вы приведете офицера из форта в доказательство того, что правительство вас поддерживает.
Вполне осознав теперь отчаянную храбрость стариков, Пирс и сам уже выискивал пути к отступлению.
— Хорошо, договоритесь с ними, — сказал он.
Сигер обернулся к Одинокому Волку.
— Вождь землемеров говорит: «Будем друзьями. Я не стану тянуть линию».
— Хау! Хау! — вскричали старые воины, и лица их, прежде мрачные и суровые, осветились улыбками. Они смеялись, они пожимали руки, в то время как слезы радости застилали им глаза. Они казались людьми, спасенными от смертного приговора. Бесконечная храбрость их нападения открылась во всей полноте теперь даже Пирсу. Словно дети, они радовались внезапному избавлению от бойни.
Одинокий Волк, приблизившись к Сигеру, спешился и положил руку на плечо друга.
— Друг мой, — сказал он с суровой нежностью. — Я сначала удивлялся, увидев тебя среди этих людей, и на сердце у меня было тяжело. Но теперь я вижу, что ты пришел сюда для того, чтобы отвести от нас ружья скотоводов. Сердце мое полно дружбы к тебе. Сегодня ты опять оказался моим добрым советчиком.
И слезы застлали жесткое выражение его глаз.
А неделей позже, стройный, гладкощекий второй лейтенант, благодаря своему форменному кепи и скрещенным саблям на воротнике, пришел и беспрепятственно протянул линию. Одинокий Волк не оказал сопротивления. «Я не сражаюсь с солдатами Великого Отца, — сказал он, — они пришли не для того, чтобы отбить мою землю. Теперь я вижу, что Вашингтон приказал, чтобы этот забор поставили».
Но все же на сердце у него лежала большая тяжесть, а в лагере его геройская старая гвардия по-прежнему сидела и все ждала… все ждала!
Но Объединенной Скотоводческой Компании, когда она приобретала права на огораживание обширной территории под пастбища, не было дел до притязаний краснокожего. Особенно если это соответствовало целям правительства. И вот партия землемеров отправилась, чтобы наметить линию ограждения.
Одинокий Волк услыхал об этих непрошеных гостях еще в то время, когда они работали к северу от него, и каким-то непостижимым образом проведал, что они направляются вниз по Лосиному ручью, так что впоследствии буквально разрежут его лагерь надвое. И тогда он отправил своему другу-переводчику спешную весть:
«Белые люди не должны ставить забор на моей земле. Я буду сражаться. Вашингтон их не поддерживает: правительство не станет устанавливать забор в моих владениях, не поговорив со мною. Я посылал гонцов в агентство кайова, и там об этом ничего не известно. Все это — замысел скотоводов, для того чтобы отнять у меня земли. Передайте им, что, услыхав новости, мы выкурили трубку — мы приняли решение. Этот забор не будет стоять».
Так что, едва Джонни Курильщик, как звали переводчика, принес это суровое послание в лагерь разведчиков-землемеров, у некоторых тут же руки опустились. Был среди них и Джим Беллоуз, скаут и переводчик, чье мнение имело особый вес: он носил длинные волосы и считался весьма опытным борцом с индейцами.
— Ребята, — начал он со значением, — нам надо убираться отсюда, как только ночь наступит. Нас всего пятнадцать человек, мы находимся в шестидесяти милях от форта и почти не вооружены. Старина Одинокий Волк здесь полный хозяин, так что нам остается только плюнуть на все да отправляться за помощью.
Эта речь произвела впечатление на всех; лагерь свернули, и партия поспешно возвратилась в Дарлингтон для совещания с руководством Компании.
У Пирса, который управлял там делами Компании, имелись личные причины не обращаться к военным властям. Его земельная аренда была пока что полуофициальной договоренностью между ним и министром внутренних дел; поэтому он опасался последствий конфликта с Одиноким Волком — огласка и любые трения могли привести к отказу от аренды. Вот почему он и послал за Джоном Сигером, и сказал ему:
— Джек, ты смог бы протянуть эту линию?
— Смог бы, но не хочу. Одинокий Волк — мой старинный приятель, и мне не хочется ввязываться в грязную историю.
— Э-э, послушай, да не выкидывай ты так просто белый флаг. Ты мне нужен. Я хочу, чтобы ты отобрал пять-шесть стойких парней, поехал да присмотрел, чтобы эту линию протянули как надо. Не могу же я торчать здесь без толку все лето! Вот документ об аренде, подписан госсекретарем — видишь? Все честь по чести, и этому старому индейскому дуралею придется перебираться.
Без всякой охоты Джек согласился и взялся нанять с полдюжины людей, на чью храбрость мог положиться. Среди них был и его знакомец Том Спейд, житель пограничья, известный выносливостью и опытом. Он сказал Спейду:
— Том, не нравится мне эта затея; да только я в тяжелом положении, а Пирс уже вручил мне контракт на постройку забора — если мы протянем линию. Значит, выходит так, что нам придется это делать. В общем, я хотел бы, чтобы ты укладывался, пошел бы со мной и помог предотвратить конфликт. Как ты на это смотришь?
— Неприятное это дело, Джек, но я думаю, что лучше взяться за дело нам, чем какому-нибудь новичку, который пойдет да откроет пальбу. Я сам на мели, так что, если оплата высокая, я просто обязан взяться за это дело.
Вот так и вышло, что два всем известных друга краснокожих возглавили повторную экспедицию против лагеря Одинокого Волка. Пирс отрядил начальником над ними своего брата, с которым отправился сын одного из главных совладельцев Компании, человек из Бостона, по имени Росс.
Спейд все время звал его «Пижоном», хотя одевался тот весьма просто — насколько это было возможно в Роксбери. Он носил легкий костюм из серой шерсти, туфли на низком каблуке и шляпу-котелок. Вооружился он пистолетом, не способным попасть и в горлицу с пятнадцати футов. Генри Пирс, напротив, был человеком решительным до безрассудства.
Быстро перевалив через водораздел, они повели линию ограждения, начав с Лосиного ручья, и направились прямо к лагерю Одинокого Волка. Едва они приблизились к повороту реки, за которым стоял лагерь Одинокого Волка, с юга к ним не спеша подъехала пара молодых воинов. Приветствия их были весьма сердечны, и после рукопожатий они вежливо осведомились:
— Что вы тут делаете?
— Проводим границу, чтобы разделить землю, которую скотоводы арендовали у шайенов.
— Мы поедем с вами и посмотрим, куда вы поедете, — отвечали они.
А через два часа, в то время, как они по-прежнему были с отрядом, с востока тихонько подъехали двое Других. Эти сказали: «Мы ищем своих лошадей». Пожав всем руки и спросив у Сигера, что это делают белые люди, они поскакали, присоединившись к своим товарищам, которые, казалось, были глубоко увлечены занятием землемеров и их инструментами. Обернувшись к Пирсу, Джек спросил его:
— Вы обратили внимание, я полагаю, что эти четверо хорошо вооружены?
— О, конечно, но это не беда. Разве вы не видите, как они всем жмут руки? Они просто выехали на поиски лошадей.
— Да, я это видел; но я заметил также, что патронов у них много, а ружья начищены. Индейцы не ищут лошадей повзводно, мистер Пирс.
Собеседник улыбнулся, окинув Сигера косым взглядом:
— Вы что, нервничаете? Если да, можете отправляться в тыл.
Однако Сигер, проведя большую часть жизни среди краснокожих, знал их обычаи. Он тихо ответил:
— Сейчас их только четверо, но скоро вы увидите больше. — И он указал на север, где из-за холма показались головы трех всадников. Эти тоже оказались молодыми воинами кайова в полном вооружении, которые задали управляющему тот же вопрос и в заключение вежливо сказали:
— Мы просто проедемся с вами и поглядим, как вы это делаете.
Когда они ускакали вперед, Сигер высказался более откровенно:
— Мистер Пирс, мне кажется, вам следует лучше расположить своих людей. Они все растянуты, ружья у них за спинами, и вовсе не готовы к защите.
Пирса наконец затронула серьезность скаута, хотя он и указал на разницу между «горсткой из семи трусливых индейцев» и его собственной армадой из двадцати храбрых и опытных людей.
— Все это так, — отвечал Сигер. — Но эти семеро — всего лишь соглядатаи, приехавшие выяснять наши намерения. Нам придется иметь дело со всей армией Одинокого Волка — и очень скоро.
А через несколько минут семеро молодых индейцев, тихо проехав вперед, заняли рубеж на холме чуть впереди разведчиков. Подъезжая к ним, Сигер подметил большую перемену, произошедшую в их поведении. Они больше не улыбались; они выглядели мрачными, решительными, они стали воинами — стойкими, дисциплинированными, гордыми. Их предводитель, выехав вперед, поднял руку и сказал:
— Остановитесь, вам следует подождать, пока не прибудет сам Одинокий Волк.
Тем временем в маленьком палаточном лагере разыгрывалась глубокая драма. Одинокий Волк, властный на вид человек средних лет, сидел на совете со своими воинами. То, чего все давно уже ждали, наконец случилось: скотоводы начали брать землю краснокожих под свои нужды, и настала пора либо подчиниться, либо отразить захватчиков. Подчиниться было тяжело, сражаться — безнадежно. Мир их все еще был узок, но они получили уже парализующее волю представление о мощи и беспощадной алчности белых людей.
— Мы можем перебить тех, что пришли сейчас, — сказал Одинокий Волк, — их немного, но за ними появятся солдаты и люди-пахари.
Наконец, поднялся говорить Белый Бизон. В былые дни он был великим военным предводителем, и его по-прежнему уважали, хотя он и сложил с себя полномочия вождя. Он сутулился, был сед и сморщен, но голосом по-прежнему силен, а взглядом зорок.
— Друзья мои, выслушайте меня. Все семьдесят лет моей жизни я прожил, не тревожа белого человека. Я всегда противился войне, вел ее только по необходимости. Однако ныне пришло время битвы. Я скажу вам, что делать. Я вижу перед собой три десятка стариков, дни которых, подобно мне, близятся к могиле. И вот что мы сделаем — мы, старики, — мы выйдем на тропу войны против этих скотоводов. Мы отправимся и умрем, защищая свои земли. Пойдем с нами, Большой Волк, и ты, брат мой Стоящий Медведь!
Пока он перечислял имена старых седовласых защитников племени, старухи затянули жалостный вой, перемежая его экстатическими вскриками верных жен или сестер, созвучными силе героического вызова, что сорвался с уст их отцов и мужей. Священный ужас охватил юношей, когда увидели они, как пламя вновь разгоралось в затуманенных глазах их дедов, а когда высказались все, Одинокий Волк встал и, выступив вперед, молвил:
— Хорошо, тогда я поведу вас.
— Кто бы ни повел нас, — он идет на верную гибель, — возразил Белый Бизон. — У белых людей в обычае убивать предводителя. Ты падешь с первыми выстрелами. Я пойду главным!
Лицо Одинокого Волка стало суровым.
— Разве я не ваш военный вождь? Кому же еще вести вас? Если я погибну — я паду в поединке, сражаясь за свою землю, а вы, дети мои, сохраните имя мое в песнях. Мы не знаем, каков будет итог, но лучше умереть в битве, чем ждать, пока землю нашу разрежут надвое из-под самых наших ног!
Суета и приготовления начались сразу же. Когда все было готово, тридцать седовласых высохших старцев, затянув вполголоса песню, проехали через весь лагерь и двинулись в свою отчаянную атаку, которую возглавил Одинокий Волк. «Некоторые из идущих вернутся, но если белые станут сражаться, я не вернусь», — пел он, пока старики взбирались на холм, па вершине которого видно было белых людей, поджидавших их приближения.
На полпути к вершине холма они встретили своих молодых воинов.
— Позовите всех белых людей на совет, — велел им Одинокий Волк.
Следя за тем, как отряд выехал из лагеря и стал взбираться на холм, Спейд обернулся к своим спутникам и спросил:
— Ну, Джек, что ты об этом скажешь? Вот едет военный отряд в полной раскраске и вооружении.
— Я думаю, шансы примерно равны, но это напоминает Уошиту. Послушай, ты ведь женатый, с детьми, и никто тебя не обвинит, если ты отойдешь в сторону.
— Я настроен хуже, чем когда-либо, по отношению к этой истории, — мрачно отвечал Спейд, — но все же останусь с экспедицией.
По мере приближения Одинокого Волка и его героической старой гвардии Сигер был заворожен значительностью этой странной и торжественной процессии старцев в полной боевой раскраске, вооруженных всякого рода старинными ружьями и луками со стрелами. Вглядываясь в их изборожденные морщинами лица, скаут понял, что эти патриархи пришли сюда, решившись умереть. Он догадался, что произошло в их лагере. Их отчаянный героизм проступал в мрачном, усталом выражении губ. «Мы умрем, но не отступим!» — с таким же выражением лиц сражались ведь и наши предки, подумал он.
Одинокий Волк неуклонно вел своих спартанцев вперед, пока те не приблизились на расстояние оклика. Тут он остановился, снял свой боевой убор и повесил на луку седла. Подняв ладони к небу, он заговорил, и голос его торжественно раскатывался вокруг:
— Великий Отец глядит на нас с вышины. Он видит все. Он знает, что я говорю правду. Он дал нам эту землю. Мы первыми населили ее. Никто другой не имеет на нее прав. Она — наша, и я уйду в нее до того, как скотоводы разрежут ее и отберут у нас. Я сказал.
Когда его слова перевели Пирсу, он с вопросительным видом повернулся к Спейду.
— Скажи старому дурню, что эту линию все равно предстоит протянуть, и никакие дряхлые пугала вроде этих нас не остановят.
Сигер поднял руку, а затем стал отвечать знаками: «Одинокий Волк, ты знаешь меня. Я твой друг. Я пришел сюда не для того, чтобы принести тебе вред. Я пришел сказать тебе, что ты ошибаешься. Вся земля по левую руку от меня — земля шайенов — так говорит Великий Отец. Вся по правую — земля кайова. Шайены продали права на свою землю белому человеку, и мы находимся здесь для того, чтобы провести эту границу, мы ограждаем только землю шайенов».
— Я не верю этому, — отвечал вождь. -Мой агент ничего об этом не знает. Вашингтон ничего не написал мне об этом. Дело это грабительское. Ради денег скотоводы пойдут на что угодно, это — их рук дело. Они — как волки. Они здесь не пройдут.
— Что он сказал? — полюбопытствовал Пирс.
— Он говорит, что нам нужно все прекратить.
— Передайте ему, что у него не хватит сил, чтобы бахвалиться передо мой со своими чучелами. Эту линию потянут дальше.
Одинокий Волк, весь напрягшись, жадно спросил:
— Что говорит белый вождь?
— Он говорит, что нам нужно тянуть линию дальше.
Одинокий Волк повернулся к своей гвардии.
— Готовьтесь, — сказал он негромко.
Старцы подобрались, подтянулись ближе друг к другу, тихо бормоча, и каждая пара подслеповатых глаз наметила себе мишень. Щелканье взводимых курков прозвучало грозным знаком. Пирс побледнел.
Но Сигер, желая избежать смертельной дуэли, вскричал, обращаясь к Пирсу:
— Стойте! Это же самоубийство. Старики прибыли сюда, чтобы сражаться насмерть! Давайте мирно разберем это дело. Поднимите ружья вверх.
В самой глубине ослепленного гневом сознания Пирса постепенно зарождалось понимание, что эти старики настроены самым серьезным образом. Он заколебался.
Заметив эти колебания, Одинокий Волк сказал:
— Если вы здесь находитесь по праву, отчего вы не приведете военного начальника? Пусть он сам мне обо всем скажет! Если таков приказ Великого Отца — тогда я подобен человеку, руки которого связаны. Солдаты не станут лгать. Приведите их!
Сигер с радостью ухватился за эту отсрочку.
— Вот ваш шанс, Пирс, — сказал он. — Вождь говорит, что подчинится, если разведку придут делать солдаты. Позвольте мне сказать ему, что вы приведете офицера из форта в доказательство того, что правительство вас поддерживает.
Вполне осознав теперь отчаянную храбрость стариков, Пирс и сам уже выискивал пути к отступлению.
— Хорошо, договоритесь с ними, — сказал он.
Сигер обернулся к Одинокому Волку.
— Вождь землемеров говорит: «Будем друзьями. Я не стану тянуть линию».
— Хау! Хау! — вскричали старые воины, и лица их, прежде мрачные и суровые, осветились улыбками. Они смеялись, они пожимали руки, в то время как слезы радости застилали им глаза. Они казались людьми, спасенными от смертного приговора. Бесконечная храбрость их нападения открылась во всей полноте теперь даже Пирсу. Словно дети, они радовались внезапному избавлению от бойни.
Одинокий Волк, приблизившись к Сигеру, спешился и положил руку на плечо друга.
— Друг мой, — сказал он с суровой нежностью. — Я сначала удивлялся, увидев тебя среди этих людей, и на сердце у меня было тяжело. Но теперь я вижу, что ты пришел сюда для того, чтобы отвести от нас ружья скотоводов. Сердце мое полно дружбы к тебе. Сегодня ты опять оказался моим добрым советчиком.
И слезы застлали жесткое выражение его глаз.
А неделей позже, стройный, гладкощекий второй лейтенант, благодаря своему форменному кепи и скрещенным саблям на воротнике, пришел и беспрепятственно протянул линию. Одинокий Волк не оказал сопротивления. «Я не сражаюсь с солдатами Великого Отца, — сказал он, — они пришли не для того, чтобы отбить мою землю. Теперь я вижу, что Вашингтон приказал, чтобы этот забор поставили».
Но все же на сердце у него лежала большая тяжесть, а в лагере его геройская старая гвардия по-прежнему сидела и все ждала… все ждала!