Анна Гавальда
35 кило надежды
35 КИЛО НАДЕЖДЫ
Моему дедушке и Мари Тонделье

Я ненавижу школу.
Ненавижу ее пуще всего на свете.
Нет, даже еще сильней…
Она испортила мне всю жизнь.

До трех лет, точно могу сказать, я жил счастливо. Я плохо это помню, но так мне кажется. Я играл, по десять раз подряд смотрел мультик про медвежонка, рисовал картинки и придумывал миллион приключений для Гродуду — это был мой любимый плюшевый щенок. Мама рассказывала, что я часами сидел один в своей комнате и не скучал, болтал без умолку, вроде как сам с собой. Вот я и думаю: наверно, счастливо мне жилось.
Тогда, в детстве, я всех любил и думал, что меня тоже все любят. А потом, когда мне исполнилось три года и пять месяцев, вдруг — бац! — в школу.

Если бы я тогда знал, то как следует посмаковал бы те последние счастливые минуты, потому что сразу после этого моя жизнь пошла наперекосяк.

— Куда?
— Как куда… В школу!
— Нет.
— Что — нет?
— Я больше туда не пойду.
— Вот как? Почему же?
— Хватит уже, видел я эту школу, ничего там интересного. У меня тут полно дел, дома. Я обещал Гродуду сделать ему такую машинку, чтобы искать косточки, а то он их много зарыл у меня под кроватью, а найти не может, так что некогда мне в школу ходить.

Она стала меня уговаривать. Я заплакал. Она подняла меня на руки, я завизжал. И тогда она влепила мне затрещину.
Первую в моей жизни.
Вот так.
Вот тебе и школа.
Так начался кошмар.
Я миллион раз слышал, как родители рассказывали эту историю. Своим друзьям, воспитательницам, учителям, психологам, логопедам и консультанту по профориентации. И до сих пор каждый раз, когда ее слышу, я вспоминаю, что этот самый детектор косточек для Гродуду я так и не сконструировал.
А сейчас мне тринадцать лет, и я учусь в шестом классе. Да, сам знаю, что-то тут не так. Не надо загибать пальцы, сам объясню. Два раза я оставался на второй год: в начальной школе во втором и вот теперь — в шестом.


Хорошо в школе было только один год — в старшей детсадовской группе. Там у меня была воспитательница Мари. Вот ее я никогда не забуду.

Еще скажу про Мари: отлично знаю, чем я ей обязан. Сносной успеваемостью в подготовительном классе — вот чем. Она-то поняла, с кем имеет дело. Знала, что я готов разреветься, если меня просят написать свое имя, что я ничегошеньки не запоминаю и для меня даже считалочку прочесть наизусть — тихий ужас. В последний день перед каникулами я пришел с ней попрощаться. В горле стоял ком, и говорить было трудно. Я протянул ей свой подарок — это была суперская карандашница, с выдвижными ящичками для скрепок и для кнопок, гнездышком для ластика и еще всякими наворотами. Сколько я ее клеил и раскрашивал — с ума сойти. Мари была довольна, я видел, и, по-моему, волновалась так же сильно, как я. Она сказала мне:
— У меня тоже есть для тебя подарок, Грегуар…
Это оказалась толстая книга.
— На будущий год, — добавила Мари, — ты пойдешь в подготовительный класс, к мадам Даре, и должен будешь очень-очень стараться… Знаешь зачем?
Я покачал головой.
— Чтобы прочесть все, что здесь написано.
Дома я попросил маму прочесть мне название. Она положила толстую книгу на колени и сказала:
— «1000 дел для умелых рук». О-ля-ля, это сколько же всего предстоит!

В моей педагогической характеристике Мари написала: «У этого мальчика голова как решето, золотые руки и большущее сердце. Если постараться, из него выйдет толк».
В первый и последний раз за всю мою жизнь работник народного образования сказал обо мне доброе слово.


К четырем комок начинает рассасываться, и я совсем его не чувствую, когда дома открываю дверь своей комнаты. Потом скручивает опять — это когда приходят с работы родители и начинают допытываться, как прошел день, и рыться в моем портфеле, чтобы проверить дневник, но уже не так сильно, потому что к их скандалам я привык.

Достало, как же это меня достало…
Меня это так достало, что вы даже представить себе не можете.
Я, когда они орут, мысленно затыкаю себе уши и стараюсь думать только о том, что в данный момент мастерю, например: космический корабль для звездных войн из «Лего-систем», или аппарат для выдавливания зубной пасты, или гигантскую пирамиду из деревянного конструктора «Каппас», да мало ли что. А потом начинается пытка уроками. Если мне помогает мама, всегда кончается тем, что она плачет. Если отец — плачу я.

Вообще-то я правильно сделал, что не сказал. Что она может понять, индюшка надутая? Все равно через месяц она меня отчислила.
Отчислила из-за физкультуры.
Этого вы еще не знаете: спорт я ненавижу почти так же, как школу. Не совсем уж до такой степени, но почти. Если бы вы меня только видели, вы бы поняли почему. Татами и я, как говорится, — это вещи несовместимые. Я не вышел ни ростом, ни мускулатурой, ни силой. Скажу вам больше: я натуральный хлюпик.

Ну ладно, нельзя же все на свете брать в голову, на что-то можно и наплевать, иначе и свихнуться недолго. Так вот, наплевал я в прошлом году на физкультуру. Даже когда я пишу это слово, рот у меня сам собой растягивается в улыбку до ушей… Потому что на уроках физкультуры у мадам Берлюрон я посмеялся так, как не смеялся никогда в жизни.

— Дюбоск Грегуар, — сказала она, уставившись в журнал.
— Я.
Я знал, что опять завалю на фиг упражнение и буду посмешищем. Стоял и думал, когда же все это кончится.
В общем, только я шагнул вперед, все уже захихикали.
Но смеялись-то на этот раз не над моей неуклюжестью — просто я в тот день уж очень нелепо выглядел. Я забыл дома физкультурные шмотки, все бы ничего, но это был уже третий раз за четверть, вот я и попросил Бенжамена одолжить форму у брата, чтобы опять не оставили после уроков. (Я за один год после уроков столько насиделся, на сколько вас за всю жизнь не оставляли!) Я только не знал, что у Бенжамена брат — клон Зеленого Великана, росту в нем метр девяносто…

— Это что такое? Что за вид? — рявкнула Берлюронша.
Я прикинулся дурачком, это я умею, и сказал:
— Э-э, сам не понимаю, мадам, на прошлой неделе все было впору… Не понимаю…
Она вроде начала злиться:
— А ну-ка, двойной кувырок вперед, ноги вместе.
Я кувыркнулся один раз через пень-колоду и потерял кроссовку. Услышал, как все ржут, и решил: что мне стоит, развеселю их еще сильнее. Кувыркнулся снова и исхитрился запустить вторую в потолок.
Когда я поднялся, у меня были видны трусы, потому что треники сползли. Мадам Берлюрон была красная, как свекла, а ребята от хохота держались за животики. И у меня от этого их смеха что-то отпустило внутри, потому что смеялись-то не зло, классно смеялись, как в цирке, и после этого урока я решил, что так всегда и буду на физре клоуном. Берлюроншиным шутом. Когда люди покатываются со смеху благодаря вам, это же здорово, и потом, это как наркотик чем больше смеются, тем больше хочется их смешить.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента