---------------------------------------------------------------
© Copyright Игорь Гергенредер
Email: igor.hergenroether@epost.de
Date: 2 Jun 2001
Изд. журнал "Литературный европеец", Франкфурт-на-Майне
---------------------------------------------------------------
Сказки для взрослых
Что делают люди, застигнутые в пути жаждой? Ищут воду. Так и поступил
один бродяга, проходивший под Турьей Горой в нещадную жару. Завидев колодец,
малый кинулся к нему и от нетерпения склонился так низко, что уронил и
шляпу, и драного кота, которого держал за пазухой.
Тотчас снизу раздалось сердитое мяуканье, в темноте засветились два
огонька - колодец-то был сухой!
- Ой-ой, бедный друг! - закричал бродяга коту. - Потерпи немного - я
тебя выручу!
Вымазав руки и лицо дорожной грязью, он прибежал в деревню и давай
орать, не жалея горла, которое, впрочем, оказалось довольно крепким:
- О! О! До чего велика золотая жила!
- Про какую золотую жилу ты говоришь? - навострили уши крестьяне.
- О! О! - он плясал, выделывая ногами немыслимые кренделя, и бешено
хлопал в ладоши. - Сорок восемь месяцев мы с другом не видели белого света!
Мы были под землей, копая без устали: нас вела золотая жила. И довела до
вашей деревни. Слава бабушке Ханзен и ее тыкве!
- Какая бабушка Ханзен? - удивлялись крестьяне. - Какая тыква?
- На вид самая обыкновенная, а на самом-то деле... - и брови у бродяги
так и полезли вверх. Он объяснил, что в его деревне у бабушки Ханзен выросла
говорящая тыква. Собралась старушка испечь ее, как вдруг из тыквы донесся
звук: словно внутри поперхнулся и раскашлялся человечек. Бабушка Ханзен
поняла - ей открылась тайна. Под ее огородом начинается золотая жила!
- Бабушка шепнула об этом мне, своему внуку, и мы с другом как взялись
копать... А уж какова жила-то! Сначала была в руку ребенка, но чем дальше,
тем становилась толще. У вашей деревни стала претолстой, как свиная туша!
Малый добавил: надо только повести встречный подкоп от сухого колодца -
вот тут-то она и будет! Он потребовал, чтобы ему дали напиться вволю, и
объявил:
- Раз жила доходит до вашей деревни, вам принадлежит... - пришелец
помешкал с важным умным видом, прежде чем произнес: - Двадцатая часть.
- Как это так?! - возмутились крестьяне. - Нет, дружок, тебе нас не
надуть, не на тех напал! Нам принадлежит половина жилы, вот так-то!
Вооружившись длинными шестами, крючьями, веревками и споря с пришлым,
они отправились к высохшему колодцу. Бродяга, первым ступив на его дно, вмиг
спрятал кота за пазухой и закричал:
- Подымите меня наверх! Я забыл позаботиться о мешке!
Одних разобрал смех: мешок ему нужен! Не рано ли? Но другие, и их
оказалось гораздо больше, заметили: человек-то сообразил дельно, и не стоит
ли взять с него пример? Так они толковали, не переставая при этом пылко
доказывать право на половину золотой жилы, будто бродяга все еще был тут.
Те, что спустились в колодец, зажгли масляный фонарь и принялись бить
кирками в стены, предвкушая, как вот-вот заблестит несравненно-твердым
блеском золотоносная порода. Вдруг стенка у самого дна провалилась куда-то
со страшным шумом: открылся черный провал. В его могильно-леденящей глубине
кто-то заворочался и зашипел, словно полтысячи змей.
Крестьяне, люди бывалые и степенные, от страха не могли ничего ни
сказать, ни подумать. А если бы смогли, то подумали б, что находятся не в
таком теперь уже и сухом колодце. Они слышали, как из земной утробы к ним
лезет кто-то громадный, и волосы у них все до единого, до бровей и ресниц,
должны были бы, кажется, в тот же миг побелеть навсегда. И они побелели, но
позже.
У бедняг отнялись ноги и руки, но когда во тьме заблистали
рога-трезубцы - откуда-то взялась сила. Несчастные по крючьям и веревкам
выбрались наверх и не размышляли, что лучше: бежать или идти пешком.
Деревня перепугалась насмерть и решила: все подстроил черт, желая
выручить своего брата, осужденного на подземную неволю. Что было делать?
Люди сомневались, по силам ли их святому отцу отстоять паству, и отправили
посыльных за другими священниками и монахами. А пока вокруг деревни зажгли
солому, перья домашней птицы, шерсть и сухие коровьи лепехи: может, чертов
нос не захочет такого аромата?
Языки пламени колебались в ночи и смрадный дым стлался по полям, когда
из колодца вылезла гигантская ящерица Оттилия с рогами-трезубцами. Они
сверкали розовыми и золотыми искрами, точно отделанные драгоценными
каменьями, острия трезубцев излучали голубое сияние. У ящерицы была ужасная
зубастая пасть, в которой целиком уместился бы козленок, на лапах росли
когти страшнее львиных. Ударом хвоста она могла перешибить мачтовую сосну.
Оттилия и ее сестры жили на земле, когда еще не было ни лесов, ни озер.
Под солнцем курилась жидкая и теплая глина; жарко нагревались серые и
желтоватые скалы. Тут царил могущественный дух Карпанус. Ящерицы были его
любимыми слугами. Они барахтались в приятно теплой грязи, нежились на
гладкой поверхности скал.
Но с севера поползли ледовые языки. Надвинулись угрюмые тучи, и
снегопаду не виделось конца. Карпанусу пришлось уйти под землю. Там у него
раскинулись привольные пастбища и песчаные моря, согреваемые подземным
теплом. Оттилия уходила последней. Она собиралась замуж и все ждала: вот-вот
появится ее жених. Сестры уже были глубоко внизу, а она высматривала в
снежной пелене жениха-красавца, что спешит к ней, не боясь льдов и стужи.
Ход под землю должен был закрыться, и Карпанус окликнул любимицу: его
голос напоминал рокочущие раскаты грома и гул водопада. Сестры-ящерицы
повторили зов, издав такое верещание, что от него можно было бы оглохнуть и
на расстоянии дневного перехода. Оттилия заспешила, но оглянулась еще разок.
Ход закрылся - она накрепко застряла недалеко от поверхности.
Льды мало-помалу растаяли, потекли реки, выросли леса, а Оттилия сидела
и сидела во тьме, пока на нее не наткнулись золотоискатели. Теперь,
очутившись на свободе, она глубоко вздохнула. Но от деревни нахлынуло такое
зловоние, что исполинская ящерица чихнула: с мрачного запущенного замка на
Турьей Горе слетела черепица, позеленевшая от времени.
Оттилия повернула прочь от людских жилищ и оказалась в Темнющем Лесу.
Ей попался старый-престарый кабан, который сослепу не мог понять, кто перед
ним. Он привык никому не уступать дорогу в своем краю и щурил на Оттилию
глазки, грозно выставляя клыки. Та вмиг насадила его на рога-трезубцы,
ударила оземь, разорвала и съела. Ночные птицы, отродясь не видавшие ничего
подобного, ужаснулись и подняли спор: видели ли такое птицы дневные? Они
кричали-пищали на все голоса, а громадина сказала:
- Мясо жестковато да с душком, - и свистнула.
От свиста падали взлетавшие в панике вальдшнепы и фазаны, рябчики и
тетерева. Ящерица выхватывала их из травы языком, приговаривая:
Этим нежненьким мяском
Подзакусим с муженьком!
Потом влезла в болото и, пока перебиралась через него, проглотила
великое множество куликов и цапель. И сказала:
Вкусной живности излишек
Подождет моих детишек.
За болотом она стала валить хвостом вековые деревья, чтобы под их
вывороченными корнями устроить себе логово. В Темнющем Лесу сделалось так
шумно, как не бывало никогда, сколько он стоит на свете. И терпение у Флика
дер Флита иссякло. Он решил сурово наказать бесстыдницу.
Флик высунулся из дупла своего вяза и гневно выбил трубку. Тут же над
болотом поднялся густой туман и стал окутывать Оттилию. Она должна была
превратиться в ничтожную улитку.
Но в ящерице сохранилась волшебная сила повелителя Карпануса - власть
здешних духов на нее не действовала. Оттилия дунула - и туман унесло. А
грозный Флик обратился в сойку! Ее, словно пестрый лоскуток, закружил и
помчал вихрь и швырнул на паровое поле за лесом. Она жалко кувыркалась и не
могла взлететь...
Беспомощную сойку увидал хорек Дипс и не замедлил броситься на нее -
Флик едва успел собрать последние силы. На миг перед носом хорька появилась
горящая трубка, в ноздри ударил запах дыма да так, что Дипс опрокинулся на
спину. Сойка улетела.
- Что я видел? - несказанно изумился зверек. - Никак это был сам Флик
дер Флит! Неужели кто-то смог осилить лесного хозяина? Вот дела-а!
Всполошившись, он кинулся созывать хорьков, куниц и ласок. Все эти
хитрые, пронырливые существа поначалу не поверили россказням собрата, но
отовсюду долетали те же поразительные вести. Было решено разузнать, что же,
на самом деле, случилось?
Хищники хоть и были мелки, но на хозяев леса имели пребольшой зуб. Духи
запрещали разбойничать в полную волю, и приходилось в деревне, во дворах и
курятниках, искать радость душе. Но люди подсыпали отраву, ставили ловушки -
страдая от этого, хищники винили порядки Флика дер Флита. Ведь в лесу так
много и птичьих яиц, и птенцов, и всякой другой поживы - можно наедаться
вдоволь и никуда не ходить.
Ненасытные полчища двинулись по лесу, пожирая все то, что обезумело и
не могло спастись. При виде Оттилии хорек Дипс воскликнул:
- Какая могучая! Она не только духов утихомирит - и на людей нагонит
страху. Те убегут - вся домашняя птица достанется нам!
И хорьки, ласки, куницы, а за ними и крысы стали приветствовать
Оттилию. Они устлали ей логово нежным пухом диких гусят.
- Всесильная, - льстиво проговорил Дипс, - объяви, что мы - твои слуги!
И покажи заносчивым зверям свое могущество!
- Позже, - лениво сказала ящерица. - Сначала я погляжу женихов.
Пришли на поклон и волки. Они прознали, что прекрасная Адельхайд не
смеет показаться из ручья, а Виллибальд - из Камышового Озера. Сам Флик дер
Флит, вернувшись в чащу истрепанной сойкой, сделался кротом и спрятался
глубоко под корнями своего вяза. Волки сверкали глазами, скалили зубы и
просились к Оттилии на службу:
- Только убей старого зубра и большого лося! А с молодыми мы справимся.
- Так будет, - ответила Оттилия, - если мне найдется жених по вкусу!
Крупные и мелкие хищники побежали по лесу, приглашая женихов к новой
хозяйке.
И вот, когда рассеялась утренняя дымка и Оттилия, причмокивая, попивала
брусничный сок, явился первый жених. Ветки жимолости перед землянкой
раздвинулись - в лучах солнца предстал Рыбакляч. Он освежил акулью голову
болотной водицей, кабаньи клыки начистил толченой корой и илом.
- Хм, лицо твое мне нравится. Я боялась, здесь все будут узколицые, как
хорьки, мои слуги, - сказала Оттилия и добавила: - Но копыта у тебя совсем
сношенные... - Увидев над ними человеческие пальцы с поломанными ногтями,
совсем разочарованно заключила: - А такие когти и когтями-то не назовешь.
Рыбакляч вздохнул, подумал и, хрюкнув, сказал:
- На поляне у озера живет непростая ворона. Если ее желчь развести в
кипятке да той водой вымыть мои ноги, копыта станут новенькими! А какие
вырастут когти!
- Попробуем, - согласилась Оттилия, - но я должна посмотреть и других
женихов.
Раздалось хлопанье крыльев, ослиный голос протяжно прокричал:
- Спешу-у-уу, госпожа хорошенькая-а-аа!
И перед нею уселся Жобль. На голой шее стервятника красовалось ожерелье
из сухого овечьего помета. В одной мартышечьей лапке он держал старую
воловью кость, в другой - обглоданное собачье ребро.
- Хм, голос твой мне нравится. Я боялась, здесь все будут писклявые,
как крысы, мои слуги, - заметила невеста. - Но рог у тебя растет сзади, а не
спереди.
Жобль ударил воловьей костью о собачье ребро:
- На поляне у озера живет непростой павлин. Если его жир смешать с
желчью вороны и натереть мой рог и лоб, то рог у меня тотчас окажется
спереди!
- Сделаем, - пообещала Оттилия. - А пока приглашаю позавтракать. Если
до конца завтрака больше не появится женихов, пойдем за павлином и вороной.
Волки подняли громадного медведя и погнали к болоту. Оттилия свистнула
- зверь встал как каменное изваяние. Но увидев гигантскую рогатую ящерицу,
он превратился в дрожащий осиновый лист, и в тот же миг дала себя знать
медвежья болезнь. Ящерица поддела тушу рогами и отправила в котел. Слуги
принялись усердно готовить завтрак.
А на поляне у Камышового Озера все были в смятении. Павлин Пассик и
Простуженная Ворона знали от сорок, что их ждет.
- Я мог бы улететь, - произнес павлин, гордо распуская прекрасный
хвост. - Но я не покину место, которое мне подарили благородные лесные
хозяева. Я погибну здесь - и пусть они услышат мой последний крик!
У Простуженной Вороны закапали слезы, она была восхищена Пассиком. А еж
Тобиас воскликнул:
- Я буду защищать вас! Пускай мне и придется погибнуть.
- Я, наверно, буду с тобой, хотя я и не такой храбрец, - сказал барсук
Розетом.
Икота остановил друзей:
- Перестаньте молоть чепуху! Оттилия свистнет - и вы будете лежать без
чувств. Нет - вовсе не так нужно сражаться с особой, которая ищет жениха! -
он стал напевать, и друзья, если бы не смертельная угроза, улыбнулись бы,
глядя на этого удальца ростом с семилетнего мальчугана. Меж тем он весело
помахал рукой и исчез.
А к поляне приближалась Оттилия. За нею спешили Рыбакляч и Жобль,
волки, хорьки, ласки и крысы. Птицы, с тех пор как чудовищная ящерица
появилась в лесу, боялись подать голос. А тут вдруг запел щегол.
Сноп лучей, пробившихся сквозь кроны, осветил нарядного кавалера. До
чего же он был изящен! Как красив с усами, бородкой и длинными вьющимися
волосами! Он снял шапочку с пером, поклонился ящерице и воскликнул:
- О, величавая! О, благородная! - и прижал руку к груди, не произнося
больше ни слова.
"Он восхищен! - подумала Оттилия. - Невелик, но как пригож!"
- Скажи еще что-нибудь, - ласково попросила она.
- Все-все в тебе так прелестно, как только может желать мужчина...
Она повертела кончиком хвоста:
- Говори, говори...
- Дивная, неотразимая, влекущая...
- Ах! - вырвалось у нее, но на удивление это вышло до того тихо, что
Икота без труда устоял на ногах, как при порыве ветра умеренной силы.
- Если бы я мог мечтать, - произнес он с нарастающей страстью, - только
мечтать о том, чтобы на коленях умолять тебя... обручиться со мной!
Оттилия томно спросила:
- За чем же дело?
- О-ооо! - воскликнул он с неописуемой мукой. - У такой красавицы
сердце наверняка изменчиво. Сейчас, такая юная, свежая, ты чиста и неопытна
и можешь сказать, что я нравлюсь тебе. Но придет разочарование - и... о,
горе!
- Как же быть? - недоуменно спросила гигантская ящерица.
Икота простер к ней руки:
- Позволь мне уйти с твоих глаз! И если, когда меня не будет вблизи, к
твоему сердцу прикоснется любовь и ты позовешь меня особенным голосом - я
тотчас вернусь! Вернусь твоим женихом! - он поклонился ей до земли и
бросился за кряжистый дуб, чьи ветви раздались широко в стороны.
Маленький кавалер прибегнул к силе, которой его одарил Флик дер Флит,
стал невидимым и взлетел. Не минуло пары минут, а он очутился уже так близко
к Оттилии, как только возможно. Невидимка поглаживал, задорил ласками ее
нежные чувствительные местечки - и сладкая дрожь проняла исполинское
туловище.
- А-ах! - не сдержалась Оттилия, и на этот раз порыв ветра оказался
несколько ощутимее прежнего: кряжистый дуб затрещал от корней до кроны, а
листвы на нем словно и не было.
Икота, пользуясь безопасным положением, не подумал прервать начатое -
искушенный, старательный, а уж какой чуткий! И та, которая познавала это
впервые, совсем разомлела.
- Любовь прикоснулась к моему сердцу... - призналась она в истоме.
Затем прозвучала мольба до того трогательная, что нечего и пытаться
представить это: - Иди же, маленький!
Горестному ли крику или, наоборот, безмолвию предалась бы Оттилия - не
покажись любимый? На это невозможно ответить, ибо он был тут как тут,
преисполненный еще большего изящества и галантности. Она положила голову на
траву, и язык - длинный нежный язык громадной ящерицы - вытянулся к нему,
трогая бородку, усы, губы.
- Обожаю... - у влюбленной столь учащенно билось могучее сердце, и
возбуждение дошло до такой умопомрачительной степени, что она совершенно не
владела собой. - Обожаю, милый-сладкий-хороший! - самозабвенно шептала
Оттилия, и Икота увидел, как в потускневших глазах забрезжил безумный
огонек. - Я не знаю, что со мной, уж не хочу ли я тебя съесть? - прошептала
она с отчаянным вожделением и добавила завороженно: - Я проглочу тебя, чтобы
ты был во мне...
Кавалер никогда не позволил бы себе побледнеть, а тут ему как нельзя
более помогли бородка и усы, на лоб же он надвинул шапочку с пером. Он мог
бы стать невидимым и взмыть в небо... Мог - одари его Флик, вместе с
волшебной силой, еще и трусостью.
Все ли дары уместны или нет - но иной раз и трудно же бывает тем, кому
остается одна только храбрость.
Икота ответил невесте голосом, в котором не желал бы слышать и намека
на дрожь:
- Если я буду внутри тебя, то как же смогу прикасаться к тебе моей
любовью?
Оттилия смотрела на него пристальней пристального и спросила задумчиво:
- Не сможешь?
- А ты попробуй представить. Неужели не понимаешь?
Она помолчала.
- Я поняла... Но знаю еще недостаточно! Так не будем терять время...
- И пойдем к венцу! - живо закончил за нее Икота. - Ведь мы только
жених и невеста, и нас еще ждет свадьба! - он прильнул к ее уху: - Зачем нам
брать с собой страшилищ? Уж не на смех ли?
Оттилия вспомнила о тех двоих и посмотрела на них более опытным,
критическим глазом:
- Они твердили мне про средство, которое им поможет...
- Мне известно средство получше, и только невежа может не признать его!
- объявил Икота. - Их нужно обучить приятным манерам - кто, хотел бы я
знать, способен не похорошеть от этого?
Он указал на расщепленную колоду и объяснил: следует защемить в нее
копыто одного и хвост второго, чтобы приятели учились отвешивать друг другу
поклоны и произносить "мерси", как оно принято в свете. Когда они станут
делать это отменным образом, разве не облагородится и их внешность?
Ящерица захотела непременно увидеть еще двоих благородных кавалеров.
- Ах, манеры! - сказала она. - Пусть будут!
Она не договорила, а два друга уже припустили своей дорогой и, по
обыкновению, в разной манере: Рыбакляч хромал на три ноги, а Жобль задевал
ослиными ушами за сучья и переворачивался на лету.
Оттилия, которая до этой минуты думала исключительно о любви,
неожиданно для себя прыснула - Рыбакляч так и шарахнулся вбок: чтобы
застрять промеж двух берез, росших из одного корня. А у Жобля ослиный хвост
свернулся петлей - и то ли верхушка елки попала в нее, то ли петля поймала
верхушку, но только чудище повисло вниз головой. Оно заорало громче, чем
орали бы двадцать ослов в случае известного успеха.
На застрявшего Рыбакляча кинулись юркие ласки - и как щекотали и
кусали, шныряя по туше! Он кряхтел, пыхтел, фыркал, а более всего визжал - и
было в его визге что-то такое, чего, несомненно, не было бы, если его просто
резать. В то время как он исходил этими звуками, хорьки, сбежавшись под
елку, подпрыгивали, вцеплялись зубами в длинные уши Жобля и принимались
раскачиваться, взмахивая хвостами и направляя движение.
Волки глядели и щерились, лисы растявкались в восторге. А до чего
разнузданно вели себя птицы!
- Оставим их бесноваться и пойдем туда, где не слышно этого галдежа, -
заботливо позвал невесту Икота.
Послеполуденный зной тяжелел, когда они приблизились к поляне у
Камышового Озера. С него потянул ветерок, и ему чуть внятно ответили
вызревшие махорчатые заросли, а листья осокорей, что окаймляли поляну,
зарябили молочно-сизоватой изнанкой. Но слабый вздох растаял, и опять стало
сонно. Верхушки трав просвечивали на солнце, и зелень разнеженно и жарко
отливала желтоватым лоском. Сияли сахарной белизной, словно свежеомытые,
пенные зонтики девичьей кашки. Над густо-сиреневыми шапочками репейника
кружились шмели. Воздух дрожал и переливался, полный терпких, томительных
ароматов.
Оттилия обратила взор на Икоту:
- Здесь вдоволь покоя для любви...
И тут на поляну вышла красавица-серна. Виола повернула точеную головку
на восхитительной шее и без страха рассматривала ящерицу, столь огромную,
что ее свита, даже если считать лишь крупных хищников, выглядела малорослой
до смешного.
- Хороша! - один из волков проглотил слюну, в то время как Виола,
ступая с неподражаемой грацией, удалялась к озеру.
Ящерица задала вопрос жениху:
- Мне, должно быть, кажется, будто она мила?
Тот промолчал, а у хорька Дипса глазки блеснули злобным предвкушением:
- Она первая красотка, и это все знают. Скорее вели волкам разорвать
ее, а мы прикончим остатки!
- Хм, - сказала Оттилия, - я так и сделаю.
- Делай, - равнодушно отозвался Икота, - если не хочешь вдобавок к
своей получить и ее красоту.
- Ее красоту?
- Да - ту самую, которую ей дает волшебная вода озера. Серна четыре
раза на день купается в нем.
- А если я искупаюсь, стану ли прекраснее ее? - взволнованно спросила
Оттилия.
- Конечно! Но ты должна сказать озеру: "Отдаюсь во власть твоего духа!"
Громадина тут же бросилась в воду:
- Отдаюсь, отдаюсь во власть твоего духа! - и подняла пребольшие волны,
устрашающе мощно бултыхаясь и брызгаясь.
Со дна мигом всплыл Виллибальд, спутал ей лапы сетью из лыка и ивовых
корней и потянул в глубину. Она думала легко разорвать сеть, но безмерная
сила вдруг пропала. Чем глубже погружалась Оттилия, тем меньше становилась,
и когда она коснулась донного ила, то была уже не больше обыкновенной
ящерицы.
Виллибальд взял ее, обессиленную, в ладони, поднял наверх и выпустил в
камыши. Оттилия выбралась из тины на плавучее липовое бревно. И тут ее
увидел король ужей красавец Уле. Он подплыл к бревну и поднялся над ним во
всем блеске своего одеяния, которое так и хлестало глаз игрой тонов и
оттенков, так и поражало изысканностью. Уле был цвета медовой сливы, с
узорчатыми янтарными полосками по бокам вдоль тела, брюшко, казалось,
покрывал сплав золота с платиной. На лбу сиял солнечный зайчик, а в
глазах-бусинах мерцал лукавый задор.
Уле любовался ящерицей, обольстительнее которой ему если и встречался
кто-либо, то только во сне... а если и не только - разве ей стал менее к
лицу цвет абрикоса в пунцовую крапинку?
- Будь хозяйкой в моем королевстве! - послышалось какое-то время
спустя, и часы так и летели...
Торопила их или нет неистовая пара, чтобы темнота скорее защитила от
обвинения в нескромности? Резвясь на песчаном мыске, молодые, может статься,
и не обратили внимания, как воцарилась иссиня-бархатная ночь и лунная
трепетная стежка легла от одного берега до другого.
Виллибальд, хоть и осуждал себя за неподобающее любопытство, притаился
в тростнике и подсматривал. Недотрога Адельхайд, и чарующая, и холодная,
покинула свой ручей и бесшумно влезала то на одно дерево, то на другое - в
поиске места, откуда лучше виден мысок. Даже старый Флик дер Флит прокрался
на берег, бормоча под нос, что только издали, одним глазком глянет, так ли
они подошли друг другу - Оттилия и Уле.
Сказка "Оттилия и Уле" следует в цикле четвертой, после сказки
"Простуженная Ворона и ее друзья".
Цикл сказок для взрослых опубликован в журнале "Литературный европеец"
(в"-- 39, Франкфурт-на-Майне, 2001, ISSN 1437-045-X).
__________________________________________________________________________________
© Copyright Игорь Гергенредер
Email: igor.hergenroether@epost.de
Date: 2 Jun 2001
Изд. журнал "Литературный европеец", Франкфурт-на-Майне
---------------------------------------------------------------
Сказки для взрослых
Что делают люди, застигнутые в пути жаждой? Ищут воду. Так и поступил
один бродяга, проходивший под Турьей Горой в нещадную жару. Завидев колодец,
малый кинулся к нему и от нетерпения склонился так низко, что уронил и
шляпу, и драного кота, которого держал за пазухой.
Тотчас снизу раздалось сердитое мяуканье, в темноте засветились два
огонька - колодец-то был сухой!
- Ой-ой, бедный друг! - закричал бродяга коту. - Потерпи немного - я
тебя выручу!
Вымазав руки и лицо дорожной грязью, он прибежал в деревню и давай
орать, не жалея горла, которое, впрочем, оказалось довольно крепким:
- О! О! До чего велика золотая жила!
- Про какую золотую жилу ты говоришь? - навострили уши крестьяне.
- О! О! - он плясал, выделывая ногами немыслимые кренделя, и бешено
хлопал в ладоши. - Сорок восемь месяцев мы с другом не видели белого света!
Мы были под землей, копая без устали: нас вела золотая жила. И довела до
вашей деревни. Слава бабушке Ханзен и ее тыкве!
- Какая бабушка Ханзен? - удивлялись крестьяне. - Какая тыква?
- На вид самая обыкновенная, а на самом-то деле... - и брови у бродяги
так и полезли вверх. Он объяснил, что в его деревне у бабушки Ханзен выросла
говорящая тыква. Собралась старушка испечь ее, как вдруг из тыквы донесся
звук: словно внутри поперхнулся и раскашлялся человечек. Бабушка Ханзен
поняла - ей открылась тайна. Под ее огородом начинается золотая жила!
- Бабушка шепнула об этом мне, своему внуку, и мы с другом как взялись
копать... А уж какова жила-то! Сначала была в руку ребенка, но чем дальше,
тем становилась толще. У вашей деревни стала претолстой, как свиная туша!
Малый добавил: надо только повести встречный подкоп от сухого колодца -
вот тут-то она и будет! Он потребовал, чтобы ему дали напиться вволю, и
объявил:
- Раз жила доходит до вашей деревни, вам принадлежит... - пришелец
помешкал с важным умным видом, прежде чем произнес: - Двадцатая часть.
- Как это так?! - возмутились крестьяне. - Нет, дружок, тебе нас не
надуть, не на тех напал! Нам принадлежит половина жилы, вот так-то!
Вооружившись длинными шестами, крючьями, веревками и споря с пришлым,
они отправились к высохшему колодцу. Бродяга, первым ступив на его дно, вмиг
спрятал кота за пазухой и закричал:
- Подымите меня наверх! Я забыл позаботиться о мешке!
Одних разобрал смех: мешок ему нужен! Не рано ли? Но другие, и их
оказалось гораздо больше, заметили: человек-то сообразил дельно, и не стоит
ли взять с него пример? Так они толковали, не переставая при этом пылко
доказывать право на половину золотой жилы, будто бродяга все еще был тут.
Те, что спустились в колодец, зажгли масляный фонарь и принялись бить
кирками в стены, предвкушая, как вот-вот заблестит несравненно-твердым
блеском золотоносная порода. Вдруг стенка у самого дна провалилась куда-то
со страшным шумом: открылся черный провал. В его могильно-леденящей глубине
кто-то заворочался и зашипел, словно полтысячи змей.
Крестьяне, люди бывалые и степенные, от страха не могли ничего ни
сказать, ни подумать. А если бы смогли, то подумали б, что находятся не в
таком теперь уже и сухом колодце. Они слышали, как из земной утробы к ним
лезет кто-то громадный, и волосы у них все до единого, до бровей и ресниц,
должны были бы, кажется, в тот же миг побелеть навсегда. И они побелели, но
позже.
У бедняг отнялись ноги и руки, но когда во тьме заблистали
рога-трезубцы - откуда-то взялась сила. Несчастные по крючьям и веревкам
выбрались наверх и не размышляли, что лучше: бежать или идти пешком.
Деревня перепугалась насмерть и решила: все подстроил черт, желая
выручить своего брата, осужденного на подземную неволю. Что было делать?
Люди сомневались, по силам ли их святому отцу отстоять паству, и отправили
посыльных за другими священниками и монахами. А пока вокруг деревни зажгли
солому, перья домашней птицы, шерсть и сухие коровьи лепехи: может, чертов
нос не захочет такого аромата?
Языки пламени колебались в ночи и смрадный дым стлался по полям, когда
из колодца вылезла гигантская ящерица Оттилия с рогами-трезубцами. Они
сверкали розовыми и золотыми искрами, точно отделанные драгоценными
каменьями, острия трезубцев излучали голубое сияние. У ящерицы была ужасная
зубастая пасть, в которой целиком уместился бы козленок, на лапах росли
когти страшнее львиных. Ударом хвоста она могла перешибить мачтовую сосну.
Оттилия и ее сестры жили на земле, когда еще не было ни лесов, ни озер.
Под солнцем курилась жидкая и теплая глина; жарко нагревались серые и
желтоватые скалы. Тут царил могущественный дух Карпанус. Ящерицы были его
любимыми слугами. Они барахтались в приятно теплой грязи, нежились на
гладкой поверхности скал.
Но с севера поползли ледовые языки. Надвинулись угрюмые тучи, и
снегопаду не виделось конца. Карпанусу пришлось уйти под землю. Там у него
раскинулись привольные пастбища и песчаные моря, согреваемые подземным
теплом. Оттилия уходила последней. Она собиралась замуж и все ждала: вот-вот
появится ее жених. Сестры уже были глубоко внизу, а она высматривала в
снежной пелене жениха-красавца, что спешит к ней, не боясь льдов и стужи.
Ход под землю должен был закрыться, и Карпанус окликнул любимицу: его
голос напоминал рокочущие раскаты грома и гул водопада. Сестры-ящерицы
повторили зов, издав такое верещание, что от него можно было бы оглохнуть и
на расстоянии дневного перехода. Оттилия заспешила, но оглянулась еще разок.
Ход закрылся - она накрепко застряла недалеко от поверхности.
Льды мало-помалу растаяли, потекли реки, выросли леса, а Оттилия сидела
и сидела во тьме, пока на нее не наткнулись золотоискатели. Теперь,
очутившись на свободе, она глубоко вздохнула. Но от деревни нахлынуло такое
зловоние, что исполинская ящерица чихнула: с мрачного запущенного замка на
Турьей Горе слетела черепица, позеленевшая от времени.
Оттилия повернула прочь от людских жилищ и оказалась в Темнющем Лесу.
Ей попался старый-престарый кабан, который сослепу не мог понять, кто перед
ним. Он привык никому не уступать дорогу в своем краю и щурил на Оттилию
глазки, грозно выставляя клыки. Та вмиг насадила его на рога-трезубцы,
ударила оземь, разорвала и съела. Ночные птицы, отродясь не видавшие ничего
подобного, ужаснулись и подняли спор: видели ли такое птицы дневные? Они
кричали-пищали на все голоса, а громадина сказала:
- Мясо жестковато да с душком, - и свистнула.
От свиста падали взлетавшие в панике вальдшнепы и фазаны, рябчики и
тетерева. Ящерица выхватывала их из травы языком, приговаривая:
Этим нежненьким мяском
Подзакусим с муженьком!
Потом влезла в болото и, пока перебиралась через него, проглотила
великое множество куликов и цапель. И сказала:
Вкусной живности излишек
Подождет моих детишек.
За болотом она стала валить хвостом вековые деревья, чтобы под их
вывороченными корнями устроить себе логово. В Темнющем Лесу сделалось так
шумно, как не бывало никогда, сколько он стоит на свете. И терпение у Флика
дер Флита иссякло. Он решил сурово наказать бесстыдницу.
Флик высунулся из дупла своего вяза и гневно выбил трубку. Тут же над
болотом поднялся густой туман и стал окутывать Оттилию. Она должна была
превратиться в ничтожную улитку.
Но в ящерице сохранилась волшебная сила повелителя Карпануса - власть
здешних духов на нее не действовала. Оттилия дунула - и туман унесло. А
грозный Флик обратился в сойку! Ее, словно пестрый лоскуток, закружил и
помчал вихрь и швырнул на паровое поле за лесом. Она жалко кувыркалась и не
могла взлететь...
Беспомощную сойку увидал хорек Дипс и не замедлил броситься на нее -
Флик едва успел собрать последние силы. На миг перед носом хорька появилась
горящая трубка, в ноздри ударил запах дыма да так, что Дипс опрокинулся на
спину. Сойка улетела.
- Что я видел? - несказанно изумился зверек. - Никак это был сам Флик
дер Флит! Неужели кто-то смог осилить лесного хозяина? Вот дела-а!
Всполошившись, он кинулся созывать хорьков, куниц и ласок. Все эти
хитрые, пронырливые существа поначалу не поверили россказням собрата, но
отовсюду долетали те же поразительные вести. Было решено разузнать, что же,
на самом деле, случилось?
Хищники хоть и были мелки, но на хозяев леса имели пребольшой зуб. Духи
запрещали разбойничать в полную волю, и приходилось в деревне, во дворах и
курятниках, искать радость душе. Но люди подсыпали отраву, ставили ловушки -
страдая от этого, хищники винили порядки Флика дер Флита. Ведь в лесу так
много и птичьих яиц, и птенцов, и всякой другой поживы - можно наедаться
вдоволь и никуда не ходить.
Ненасытные полчища двинулись по лесу, пожирая все то, что обезумело и
не могло спастись. При виде Оттилии хорек Дипс воскликнул:
- Какая могучая! Она не только духов утихомирит - и на людей нагонит
страху. Те убегут - вся домашняя птица достанется нам!
И хорьки, ласки, куницы, а за ними и крысы стали приветствовать
Оттилию. Они устлали ей логово нежным пухом диких гусят.
- Всесильная, - льстиво проговорил Дипс, - объяви, что мы - твои слуги!
И покажи заносчивым зверям свое могущество!
- Позже, - лениво сказала ящерица. - Сначала я погляжу женихов.
Пришли на поклон и волки. Они прознали, что прекрасная Адельхайд не
смеет показаться из ручья, а Виллибальд - из Камышового Озера. Сам Флик дер
Флит, вернувшись в чащу истрепанной сойкой, сделался кротом и спрятался
глубоко под корнями своего вяза. Волки сверкали глазами, скалили зубы и
просились к Оттилии на службу:
- Только убей старого зубра и большого лося! А с молодыми мы справимся.
- Так будет, - ответила Оттилия, - если мне найдется жених по вкусу!
Крупные и мелкие хищники побежали по лесу, приглашая женихов к новой
хозяйке.
И вот, когда рассеялась утренняя дымка и Оттилия, причмокивая, попивала
брусничный сок, явился первый жених. Ветки жимолости перед землянкой
раздвинулись - в лучах солнца предстал Рыбакляч. Он освежил акулью голову
болотной водицей, кабаньи клыки начистил толченой корой и илом.
- Хм, лицо твое мне нравится. Я боялась, здесь все будут узколицые, как
хорьки, мои слуги, - сказала Оттилия и добавила: - Но копыта у тебя совсем
сношенные... - Увидев над ними человеческие пальцы с поломанными ногтями,
совсем разочарованно заключила: - А такие когти и когтями-то не назовешь.
Рыбакляч вздохнул, подумал и, хрюкнув, сказал:
- На поляне у озера живет непростая ворона. Если ее желчь развести в
кипятке да той водой вымыть мои ноги, копыта станут новенькими! А какие
вырастут когти!
- Попробуем, - согласилась Оттилия, - но я должна посмотреть и других
женихов.
Раздалось хлопанье крыльев, ослиный голос протяжно прокричал:
- Спешу-у-уу, госпожа хорошенькая-а-аа!
И перед нею уселся Жобль. На голой шее стервятника красовалось ожерелье
из сухого овечьего помета. В одной мартышечьей лапке он держал старую
воловью кость, в другой - обглоданное собачье ребро.
- Хм, голос твой мне нравится. Я боялась, здесь все будут писклявые,
как крысы, мои слуги, - заметила невеста. - Но рог у тебя растет сзади, а не
спереди.
Жобль ударил воловьей костью о собачье ребро:
- На поляне у озера живет непростой павлин. Если его жир смешать с
желчью вороны и натереть мой рог и лоб, то рог у меня тотчас окажется
спереди!
- Сделаем, - пообещала Оттилия. - А пока приглашаю позавтракать. Если
до конца завтрака больше не появится женихов, пойдем за павлином и вороной.
Волки подняли громадного медведя и погнали к болоту. Оттилия свистнула
- зверь встал как каменное изваяние. Но увидев гигантскую рогатую ящерицу,
он превратился в дрожащий осиновый лист, и в тот же миг дала себя знать
медвежья болезнь. Ящерица поддела тушу рогами и отправила в котел. Слуги
принялись усердно готовить завтрак.
А на поляне у Камышового Озера все были в смятении. Павлин Пассик и
Простуженная Ворона знали от сорок, что их ждет.
- Я мог бы улететь, - произнес павлин, гордо распуская прекрасный
хвост. - Но я не покину место, которое мне подарили благородные лесные
хозяева. Я погибну здесь - и пусть они услышат мой последний крик!
У Простуженной Вороны закапали слезы, она была восхищена Пассиком. А еж
Тобиас воскликнул:
- Я буду защищать вас! Пускай мне и придется погибнуть.
- Я, наверно, буду с тобой, хотя я и не такой храбрец, - сказал барсук
Розетом.
Икота остановил друзей:
- Перестаньте молоть чепуху! Оттилия свистнет - и вы будете лежать без
чувств. Нет - вовсе не так нужно сражаться с особой, которая ищет жениха! -
он стал напевать, и друзья, если бы не смертельная угроза, улыбнулись бы,
глядя на этого удальца ростом с семилетнего мальчугана. Меж тем он весело
помахал рукой и исчез.
А к поляне приближалась Оттилия. За нею спешили Рыбакляч и Жобль,
волки, хорьки, ласки и крысы. Птицы, с тех пор как чудовищная ящерица
появилась в лесу, боялись подать голос. А тут вдруг запел щегол.
Сноп лучей, пробившихся сквозь кроны, осветил нарядного кавалера. До
чего же он был изящен! Как красив с усами, бородкой и длинными вьющимися
волосами! Он снял шапочку с пером, поклонился ящерице и воскликнул:
- О, величавая! О, благородная! - и прижал руку к груди, не произнося
больше ни слова.
"Он восхищен! - подумала Оттилия. - Невелик, но как пригож!"
- Скажи еще что-нибудь, - ласково попросила она.
- Все-все в тебе так прелестно, как только может желать мужчина...
Она повертела кончиком хвоста:
- Говори, говори...
- Дивная, неотразимая, влекущая...
- Ах! - вырвалось у нее, но на удивление это вышло до того тихо, что
Икота без труда устоял на ногах, как при порыве ветра умеренной силы.
- Если бы я мог мечтать, - произнес он с нарастающей страстью, - только
мечтать о том, чтобы на коленях умолять тебя... обручиться со мной!
Оттилия томно спросила:
- За чем же дело?
- О-ооо! - воскликнул он с неописуемой мукой. - У такой красавицы
сердце наверняка изменчиво. Сейчас, такая юная, свежая, ты чиста и неопытна
и можешь сказать, что я нравлюсь тебе. Но придет разочарование - и... о,
горе!
- Как же быть? - недоуменно спросила гигантская ящерица.
Икота простер к ней руки:
- Позволь мне уйти с твоих глаз! И если, когда меня не будет вблизи, к
твоему сердцу прикоснется любовь и ты позовешь меня особенным голосом - я
тотчас вернусь! Вернусь твоим женихом! - он поклонился ей до земли и
бросился за кряжистый дуб, чьи ветви раздались широко в стороны.
Маленький кавалер прибегнул к силе, которой его одарил Флик дер Флит,
стал невидимым и взлетел. Не минуло пары минут, а он очутился уже так близко
к Оттилии, как только возможно. Невидимка поглаживал, задорил ласками ее
нежные чувствительные местечки - и сладкая дрожь проняла исполинское
туловище.
- А-ах! - не сдержалась Оттилия, и на этот раз порыв ветра оказался
несколько ощутимее прежнего: кряжистый дуб затрещал от корней до кроны, а
листвы на нем словно и не было.
Икота, пользуясь безопасным положением, не подумал прервать начатое -
искушенный, старательный, а уж какой чуткий! И та, которая познавала это
впервые, совсем разомлела.
- Любовь прикоснулась к моему сердцу... - призналась она в истоме.
Затем прозвучала мольба до того трогательная, что нечего и пытаться
представить это: - Иди же, маленький!
Горестному ли крику или, наоборот, безмолвию предалась бы Оттилия - не
покажись любимый? На это невозможно ответить, ибо он был тут как тут,
преисполненный еще большего изящества и галантности. Она положила голову на
траву, и язык - длинный нежный язык громадной ящерицы - вытянулся к нему,
трогая бородку, усы, губы.
- Обожаю... - у влюбленной столь учащенно билось могучее сердце, и
возбуждение дошло до такой умопомрачительной степени, что она совершенно не
владела собой. - Обожаю, милый-сладкий-хороший! - самозабвенно шептала
Оттилия, и Икота увидел, как в потускневших глазах забрезжил безумный
огонек. - Я не знаю, что со мной, уж не хочу ли я тебя съесть? - прошептала
она с отчаянным вожделением и добавила завороженно: - Я проглочу тебя, чтобы
ты был во мне...
Кавалер никогда не позволил бы себе побледнеть, а тут ему как нельзя
более помогли бородка и усы, на лоб же он надвинул шапочку с пером. Он мог
бы стать невидимым и взмыть в небо... Мог - одари его Флик, вместе с
волшебной силой, еще и трусостью.
Все ли дары уместны или нет - но иной раз и трудно же бывает тем, кому
остается одна только храбрость.
Икота ответил невесте голосом, в котором не желал бы слышать и намека
на дрожь:
- Если я буду внутри тебя, то как же смогу прикасаться к тебе моей
любовью?
Оттилия смотрела на него пристальней пристального и спросила задумчиво:
- Не сможешь?
- А ты попробуй представить. Неужели не понимаешь?
Она помолчала.
- Я поняла... Но знаю еще недостаточно! Так не будем терять время...
- И пойдем к венцу! - живо закончил за нее Икота. - Ведь мы только
жених и невеста, и нас еще ждет свадьба! - он прильнул к ее уху: - Зачем нам
брать с собой страшилищ? Уж не на смех ли?
Оттилия вспомнила о тех двоих и посмотрела на них более опытным,
критическим глазом:
- Они твердили мне про средство, которое им поможет...
- Мне известно средство получше, и только невежа может не признать его!
- объявил Икота. - Их нужно обучить приятным манерам - кто, хотел бы я
знать, способен не похорошеть от этого?
Он указал на расщепленную колоду и объяснил: следует защемить в нее
копыто одного и хвост второго, чтобы приятели учились отвешивать друг другу
поклоны и произносить "мерси", как оно принято в свете. Когда они станут
делать это отменным образом, разве не облагородится и их внешность?
Ящерица захотела непременно увидеть еще двоих благородных кавалеров.
- Ах, манеры! - сказала она. - Пусть будут!
Она не договорила, а два друга уже припустили своей дорогой и, по
обыкновению, в разной манере: Рыбакляч хромал на три ноги, а Жобль задевал
ослиными ушами за сучья и переворачивался на лету.
Оттилия, которая до этой минуты думала исключительно о любви,
неожиданно для себя прыснула - Рыбакляч так и шарахнулся вбок: чтобы
застрять промеж двух берез, росших из одного корня. А у Жобля ослиный хвост
свернулся петлей - и то ли верхушка елки попала в нее, то ли петля поймала
верхушку, но только чудище повисло вниз головой. Оно заорало громче, чем
орали бы двадцать ослов в случае известного успеха.
На застрявшего Рыбакляча кинулись юркие ласки - и как щекотали и
кусали, шныряя по туше! Он кряхтел, пыхтел, фыркал, а более всего визжал - и
было в его визге что-то такое, чего, несомненно, не было бы, если его просто
резать. В то время как он исходил этими звуками, хорьки, сбежавшись под
елку, подпрыгивали, вцеплялись зубами в длинные уши Жобля и принимались
раскачиваться, взмахивая хвостами и направляя движение.
Волки глядели и щерились, лисы растявкались в восторге. А до чего
разнузданно вели себя птицы!
- Оставим их бесноваться и пойдем туда, где не слышно этого галдежа, -
заботливо позвал невесту Икота.
Послеполуденный зной тяжелел, когда они приблизились к поляне у
Камышового Озера. С него потянул ветерок, и ему чуть внятно ответили
вызревшие махорчатые заросли, а листья осокорей, что окаймляли поляну,
зарябили молочно-сизоватой изнанкой. Но слабый вздох растаял, и опять стало
сонно. Верхушки трав просвечивали на солнце, и зелень разнеженно и жарко
отливала желтоватым лоском. Сияли сахарной белизной, словно свежеомытые,
пенные зонтики девичьей кашки. Над густо-сиреневыми шапочками репейника
кружились шмели. Воздух дрожал и переливался, полный терпких, томительных
ароматов.
Оттилия обратила взор на Икоту:
- Здесь вдоволь покоя для любви...
И тут на поляну вышла красавица-серна. Виола повернула точеную головку
на восхитительной шее и без страха рассматривала ящерицу, столь огромную,
что ее свита, даже если считать лишь крупных хищников, выглядела малорослой
до смешного.
- Хороша! - один из волков проглотил слюну, в то время как Виола,
ступая с неподражаемой грацией, удалялась к озеру.
Ящерица задала вопрос жениху:
- Мне, должно быть, кажется, будто она мила?
Тот промолчал, а у хорька Дипса глазки блеснули злобным предвкушением:
- Она первая красотка, и это все знают. Скорее вели волкам разорвать
ее, а мы прикончим остатки!
- Хм, - сказала Оттилия, - я так и сделаю.
- Делай, - равнодушно отозвался Икота, - если не хочешь вдобавок к
своей получить и ее красоту.
- Ее красоту?
- Да - ту самую, которую ей дает волшебная вода озера. Серна четыре
раза на день купается в нем.
- А если я искупаюсь, стану ли прекраснее ее? - взволнованно спросила
Оттилия.
- Конечно! Но ты должна сказать озеру: "Отдаюсь во власть твоего духа!"
Громадина тут же бросилась в воду:
- Отдаюсь, отдаюсь во власть твоего духа! - и подняла пребольшие волны,
устрашающе мощно бултыхаясь и брызгаясь.
Со дна мигом всплыл Виллибальд, спутал ей лапы сетью из лыка и ивовых
корней и потянул в глубину. Она думала легко разорвать сеть, но безмерная
сила вдруг пропала. Чем глубже погружалась Оттилия, тем меньше становилась,
и когда она коснулась донного ила, то была уже не больше обыкновенной
ящерицы.
Виллибальд взял ее, обессиленную, в ладони, поднял наверх и выпустил в
камыши. Оттилия выбралась из тины на плавучее липовое бревно. И тут ее
увидел король ужей красавец Уле. Он подплыл к бревну и поднялся над ним во
всем блеске своего одеяния, которое так и хлестало глаз игрой тонов и
оттенков, так и поражало изысканностью. Уле был цвета медовой сливы, с
узорчатыми янтарными полосками по бокам вдоль тела, брюшко, казалось,
покрывал сплав золота с платиной. На лбу сиял солнечный зайчик, а в
глазах-бусинах мерцал лукавый задор.
Уле любовался ящерицей, обольстительнее которой ему если и встречался
кто-либо, то только во сне... а если и не только - разве ей стал менее к
лицу цвет абрикоса в пунцовую крапинку?
- Будь хозяйкой в моем королевстве! - послышалось какое-то время
спустя, и часы так и летели...
Торопила их или нет неистовая пара, чтобы темнота скорее защитила от
обвинения в нескромности? Резвясь на песчаном мыске, молодые, может статься,
и не обратили внимания, как воцарилась иссиня-бархатная ночь и лунная
трепетная стежка легла от одного берега до другого.
Виллибальд, хоть и осуждал себя за неподобающее любопытство, притаился
в тростнике и подсматривал. Недотрога Адельхайд, и чарующая, и холодная,
покинула свой ручей и бесшумно влезала то на одно дерево, то на другое - в
поиске места, откуда лучше виден мысок. Даже старый Флик дер Флит прокрался
на берег, бормоча под нос, что только издали, одним глазком глянет, так ли
они подошли друг другу - Оттилия и Уле.
Сказка "Оттилия и Уле" следует в цикле четвертой, после сказки
"Простуженная Ворона и ее друзья".
Цикл сказок для взрослых опубликован в журнале "Литературный европеец"
(в"-- 39, Франкфурт-на-Майне, 2001, ISSN 1437-045-X).
__________________________________________________________________________________