О ЧИЖЕ, КОТОРЫЙ ЛГАЛ, И О ДЯТЛЕ – ЛЮБИТЕЛЕ ИСТИНЫ
Аннотация
Впервые напечатано в газете «Волжский вестник», 1893, номер 220,4 сентября. Подпись: М. Г-ий. Включалось во все собрания сочинений.
Начиная с первой публикации, текст печатался с цензурными изъятиями.
Готовя текст к собранию сочинений в издании «Книга», Горький внёс многочисленные стилистические исправления, но не восстановил вычеркнутого цензурой, по-видимому, потому, что не имел под руками цензурованного экземпляра, обнаруженного после смерти Горького в казанском архиве. В настоящем издании вычеркнутое царской цензурой восстановлено. Впервые печатается полный текст рассказа.
Приводим части текста, где были сделаны цензурные изъятия. Выделено вычеркнутое цензором.
Начиная с первой публикации, текст печатался с цензурными изъятиями.
Готовя текст к собранию сочинений в издании «Книга», Горький внёс многочисленные стилистические исправления, но не восстановил вычеркнутого цензурой, по-видимому, потому, что не имел под руками цензурованного экземпляра, обнаруженного после смерти Горького в казанском архиве. В настоящем издании вычеркнутое царской цензурой восстановлено. Впервые печатается полный текст рассказа.
Приводим части текста, где были сделаны цензурные изъятия. Выделено вычеркнутое цензором.
«…птицы, испуганные и угнетённые внезапно наступившей серенькой и хмурой погодой»
«…в них преобладали тяжёлые, унылые и безнадёжные»
«И вот вдруг зазвучали свободные, смелые песни»
«…когда птицы пели свободные, звучные гимны солнцу»
«Но тут один находчивый щеглёнок, журналист по профессии, спросил чижа»
«…общественное сознание» (вместо слова «общественное» цензор написал «наше»)
«…там мы, великие, свободные, всё победившие птицы, насладимся созерцанием нашей силы»
«Туда – в страну счастья! где ждёт нас великая победа, где мы будем законодателями мира и владыками его, где мы будем владыками всего».В остальном рассказ печатается по тексту, подготовленному Горьким для собрания сочинений в издании «Книга».
О ЧИЖЕ, КОТОРЫЙ ЛГАЛ, И О ДЯТЛЕ – ЛЮБИТЕЛЕ ИСТИНЫ
Это очень правдивая история, и я начну её так:
Вдруг изо всех певчих птиц той рощи, в которой произошёл этот любопытный случай, привлекла к себе общее внимание одна, запевшая песни, исполненные не только надежд, но и уверенности.
До той поры все птицы, испуганные и угнетённые внезапно наступившей серенькой и хмурой погодой, пели песни, которые только потому и назывались песнями, что их пели; в них преобладали тяжёлые, унылые и безнадёжные ноты, и птицы-слушатели сначала называли их хрипеньем умирающих, но потом понемногу привыкли и даже стали находить в них разные красоты, что, однако, стоило им большого труда.
Тон всему в роще давали вороны, птицы по существу своему пессимистические
и, кроме более или менее громкого карканья, ни к чему не способные. В другое время на них бы не обратили внимания, но теперь, когда их голоса преобладали, их слушали и даже считали очень мудрыми птицами. А они, подмечая это, мрачно распевали:
И вот вдруг зазвучали свободные, смелые песни…
Вся роща, много слышавшая песен, встрепенулась, удивлённо и тихо шелестя ветвями. И даже соловьи, которые всегда поют недурно, потому что они жрецы чистого искусства, с удовольствием слушали и говорили:
– А ведь у этого певца есть искорка!..
И, говоря так, втайне гордились своим беспристрастием.
А певец пел:
Роща слушала и ощущала нечто хорошее и сильное, это ощущение наполняло её теплом и светом, и даже старые, серыми лишаями покрытые ветви деревьев зашептали о прошлых днях. То были славные весенние дни, когда в роще только что начинали расцветать цветы и надежды, когда птицы пели свободные и звучные гимны солнцу, а свободное от туч небо казалось бесконечно глубоким и точно звало птиц попытать силу крыльев – достигнуть его глубины. То были хорошие дни, когда не нужно было принуждать себя жить, потому что жить хотелось, – была цель и была надежда достичь её. И эти дни явились перед рощей и, как звёзды, заблистали в тумане, скрывавшем от неё небо.
Птицы встрепенулись и ожили. Где певец? Пусть он примет дань восторга и благодарности! Это, должно быть, великолепная, красивая птица!
Они собрались целой тучей и ринулись туда, откуда навстречу им летели бодрые и гордые звуки.
Но когда они прилетели, то увидали, что это просто чиж – самый заурядный, маленький, серенький, с восковым носиком чиж. Он сидел на ветке орешника и был смущён оказанной ему честью; мизерный, взъерошенный и суетящийся, он возбудил во всех недоумение и никому не понравился.
но чиж – чиж, объявляющий войну богам!.. Тут есть некоторое несоответствие, что-то странное и смешное. И это прямо-таки обидно для всех остальных птиц. Почему именно чиж, а не щеглёнок, зяблик, снегирь?..
Поражённые и обиженные птицы смотрели на чижа и думали: «Что же теперь будет?»
И невольно им вспомнилась эта смешная синица, которая однажды хотела зажечь море…
Но тут один находчивый щеглёнок, журналист по профессии, спросил чижа:
– Послушайте-ка, это вы сейчас пели?
– Я… – ответил чиж, – да, это я пел.
– Гм… а чем вы это докажете? То есть мы, конечно, не сомневаемся в ваших способностях, но…
Чиж вздрогнул, у него встали дыбом перья, и он запел:
– Хорошо, этого достаточно для нас! Но, вот что – скажите: вы, так сказать, будите общественное сознание… гм!.. а какие, собственно, у вас права на это? То есть я хочу сказать – во имя чего поёте вы?!
Чиж изумился и молча смотрел на публику.
– Мы, видите ли, хотим гарантировать себя от ошибок, которых, вы знаете, у нас было многонько-таки, и с этой целью мы хотели бы знать ваши исходные и конечные пункты, – знать, куда и зачем нас зовут? – поставил вопрос щеглёнок и, довольный собой, засвистал что-то чужое: у щеглят нет своих песен, как известно.
Чиж встрепенулся…
– Я исхожу из непоколебимого убеждения в высоком призвании птиц, как конечного, самого сложного и мудрого акта в творчестве природы. Мы не должны уставать, мы должны всегда бороться и всё победить, чтоб оправдать самих себя в своих глазах, чтобы иметь право сказать: всё прошедшее, настоящее и будущее – это мы, не слепая сила стихий. Путь, по которому нам нужно идти, мне незнаком, но я уверен, что нужно идти вперёд. Там страна, достойная быть наградой за те труды, которые понесли мы в пути!
Там вечный, неиссякаемый свет, неведомые нам чудеса; там мы, великие, свободные, всё победившие птицы, насладимся созерцанием нашей силы, и весь мир будет ареной наших деяний, величие которых невозможно представить нам теперь; там мысль наша разрешит всё, и наши чувства, осложнённые до чудесного, откроют пред нами новый мир неиспытанных наслаждений; там она – жизнь, достойная нас!.. Уважайте и любите друг друга и, идя гордой и смелой дружиной к победе, не сомневайтесь ни в чём, ибо что есть выше вас?.. Обернитесь назад и посмотрите, чем вы были раньше – там, на рассвете жизни? Вся ваша вера тогда – не стоила одной капли сомнения – теперь…
Научившись так страшно сомневаться во всём, вам пришла пора – уверовать в себя, ибо только великая сущность может дойти до такого сомнения, до какого дошли вы!..
Туда – в страну счастья! где ждёт нас великая победа, где мы будем законодателями мира и владыками его, где мы будем владыками всего… Туда – в это чудное «вперёд»!..
– Вперёд! – крикнули птицы, ибо в их сердцах загорелась гордость собой.
Слёзы вдохновения и веры наполнили глаза чижа. И все птицы пели, и всем стало так легко, все чувствовали, что в сердцах родилось страстное желание жизни и счастья.
– Позвольте, позвольте!.. Я прошу слова… Слово мне!..
Это кричал дятел с верхушки осины, и когда его услыхали, то ему тотчас же дали слово, потому что он кричал очень громко.
– Милостивые государи и государыни! – заговорил дятел. – Рекомендуюсь: я дятел. Я питаюсь червяками и люблю истину, которой неуклонно служу и которая понуждает меня сказать вам, что вас нагло обманывают. Все эти песни и фразы, слышанные вами здесь, милостивые государи, не более как бесстыдная ложь, что я и буду иметь честь доказать вам с фактами в руках… С фактами в руках, милостивые государи! А спросите господина Чижа, где те факты, которыми он мог бы подтвердить то, что сказал? Их нет у него, а именно они-то и нужны ему более, чем мне; они – всё, милостивые государи, и все мы – не более, как только крошечные факты, подтверждающие грандиозный факт мудрости и мощи природы, которой мы должны подчиняться, как дети подчиняются матери.
– Рассмотрим беспристрастно, что есть там – впереди, куда зовёт нас господин Чиж. Все вы вылетали на опушку рощи и знаете, что сейчас же за нею начинается поле, летом голое и сожжённое солнцем, зимой покрытое холодным снегом; там, на краю его, стоит деревня, и в ней живёт Гришка, человек, занимающийся птицеловством. Вот первая станция по пути «вперёд», о котором так много наговорил здесь господин Чиж!..
– Предполагая, что мы устремимся вперёд сообразно его желанию, – в бескорыстии которого я позволю себе усомниться, ибо знаю, что чижи, как и все другие существа, непрочь от популярности, славы и т. п., – предполагая, что мы благополучно минуем сети Гришки и пролетим мимо деревни, мы опять-таки очутимся в поле; а на конце его снова встретим деревню, а потом снова – поле, – деревня, – поле… и так как земля кругла, то мы должны будем необходимо долететь до той самой рощи, в которой, в данный момент, я имею высокую честь говорить с вами.
– Эта ли та страна, в которой, по словам господина Чижа, мы получим награду за наши труды?.. Это ли она?!.
– Я знаю вас, милостивые государи и государыни, я знаю, сколь высоко вы летаете, но… как ни горько мне говорить вам это, – я знаю и то, что никто из вас не взлетал и не может взлететь выше самого себя.
– Попытка господина Чижа завоевать себе ваше внимание путём отуманивания вас блестящими и громкими фразами ясно указывает на степень высоты его мнения о вас, как о здравомыслящих существах!?. Эта попытка должна быть строго наказана, милостивые государи и государыни!..
И, преисполненный сознания выполненной им общественной обязанности, мудрый дятел, окинув торжествующим взглядом слушателей, стал долбить кору осины, на ветвях которой он восседал.
Птицы молча смотрели на чижа и видели, как из его глаз одна за другой скатывались слезинки. О чём он мог плакать, как не о своей вине пред ними?! Такой мизерный, серенький и лживый чиж!
А он понуро смотрел туда вдаль, и его глазки точно прощались там с чем-то.
Молчала роща, и птицы бесшумно разлетались по своим местам. Улетел и дятел, сопровождаемый почтительным преклонением пред его мудростью.
День был такой грустный; он точно расплакаться чем-то собирался.
И вот чиж, который лгал, остался один. Неподвижный и подавленный, он сидел на ветке орешника, и только одна сойка с любопытством поглядывала на него из робкой, дрожащей листвы осины. Но это ей скоро наскучило, и, насмешливо свистнув, она улетела.
А чиж остался и, сидя на ветке орешника, думал:
«Я солгал, да, я солгал, потому что мне неизвестно, что там, за рощей, но ведь верить и надеяться так хорошо!.. Я же только и хотел пробудить веру и надежду, – и вот почему я солгал… Он, дятел, может быть, и прав, но на что нужна его правда, когда она камнем ложится на крылья?»
И, оглянувшись кругом, бедный, маленький чиж нахохлился.
Вот и вся история… Прочитав её, ты, конечно, увидишь, что чиж благороден, но не имеет веры и поэтому нищ духом; дятел благоразумен, но пошл, а птицы-слушатели отзывчивы лишь потому, что любопытны, но они в сущности черствы сердцем и мелки, позорно мелки… Увидав это, ты подумаешь, что я неверно рассказал эту до слёз смешную историю. Думай так, если это тебя утешает, думай!..
Вдруг изо всех певчих птиц той рощи, в которой произошёл этот любопытный случай, привлекла к себе общее внимание одна, запевшая песни, исполненные не только надежд, но и уверенности.
До той поры все птицы, испуганные и угнетённые внезапно наступившей серенькой и хмурой погодой, пели песни, которые только потому и назывались песнями, что их пели; в них преобладали тяжёлые, унылые и безнадёжные ноты, и птицы-слушатели сначала называли их хрипеньем умирающих, но потом понемногу привыкли и даже стали находить в них разные красоты, что, однако, стоило им большого труда.
Тон всему в роще давали вороны, птицы по существу своему пессимистические
и, кроме более или менее громкого карканья, ни к чему не способные. В другое время на них бы не обратили внимания, но теперь, когда их голоса преобладали, их слушали и даже считали очень мудрыми птицами. А они, подмечая это, мрачно распевали:
Карр… карр!.. Скучная песня!.. Но – сильная, она угнетала всю рощу.
Карр!.. В борьбе с суровым роком
Нам, ничтожным, нет спасенья.
Всё, на что ни взглянешь оком, —
Боль и горе, прах и тленье…
Карр!.. Страшны удары рока!..
Мудрый пусть им покорится…
И вот вдруг зазвучали свободные, смелые песни…
Вся роща, много слышавшая песен, встрепенулась, удивлённо и тихо шелестя ветвями. И даже соловьи, которые всегда поют недурно, потому что они жрецы чистого искусства, с удовольствием слушали и говорили:
– А ведь у этого певца есть искорка!..
И, говоря так, втайне гордились своим беспристрастием.
А певец пел:
– Сильно спето! – комментировали соловьи… – Молодо, самонадеянно, немузыкально – но сильно… – и, глубокомысленно почистив носики, они слушали дальше:
Я слышу карканье ворон,
Смущённых холодом и тьмой…
Я вижу мрак, – но что мне он,
Коль бодр и ясен разум мой?..
За мной, кто смел! Да сгинет тьма!
Душе живой – в ней места нет!
Зажжём сердца огнем ума,
И воцарится всюду свет!..
– Гм… у него очень оригинальные взгляды! – отметили соловьи. – Хотелось бы знать, что это за птица!.. – полюбопытствовали они.
Кто честно смерть приял в бою,
Тот разве пал и побеждён?
Пал тот, кто, робко грудь свою
Прикрыв, ушёл из битвы вон…
Друзья! И тот пал, кто, боясь
Труда, волнений, боли ран,
О битве судит, погрузясь
В философический туман…
– Это смело! – сказали соловьи. – О да!.. это очень смелая песня!..
Друзья! Пусть падшие молчат.
Им очи съел сомнений дым;
В сердцах их честь и гордость спят.
Друзья! Давайте крикнем им:
Прочь! Ваших мудрствований чад
Темнее сделал эту ночь,
И отравляет он, как яд,
Умы и души юных… Прочь!..
Прочь!.. Здесь объявлена богам
За право первенства война!
Роща слушала и ощущала нечто хорошее и сильное, это ощущение наполняло её теплом и светом, и даже старые, серыми лишаями покрытые ветви деревьев зашептали о прошлых днях. То были славные весенние дни, когда в роще только что начинали расцветать цветы и надежды, когда птицы пели свободные и звучные гимны солнцу, а свободное от туч небо казалось бесконечно глубоким и точно звало птиц попытать силу крыльев – достигнуть его глубины. То были хорошие дни, когда не нужно было принуждать себя жить, потому что жить хотелось, – была цель и была надежда достичь её. И эти дни явились перед рощей и, как звёзды, заблистали в тумане, скрывавшем от неё небо.
Птицы встрепенулись и ожили. Где певец? Пусть он примет дань восторга и благодарности! Это, должно быть, великолепная, красивая птица!
Они собрались целой тучей и ринулись туда, откуда навстречу им летели бодрые и гордые звуки.
Но когда они прилетели, то увидали, что это просто чиж – самый заурядный, маленький, серенький, с восковым носиком чиж. Он сидел на ветке орешника и был смущён оказанной ему честью; мизерный, взъерошенный и суетящийся, он возбудил во всех недоумение и никому не понравился.
Когда это кричит орёл, сокол, ястреб наконец, – это и красиво, и мощно;
Прочь!.. Здесь объявлена богам
За право первенства война!
но чиж – чиж, объявляющий войну богам!.. Тут есть некоторое несоответствие, что-то странное и смешное. И это прямо-таки обидно для всех остальных птиц. Почему именно чиж, а не щеглёнок, зяблик, снегирь?..
Поражённые и обиженные птицы смотрели на чижа и думали: «Что же теперь будет?»
И невольно им вспомнилась эта смешная синица, которая однажды хотела зажечь море…
Но тут один находчивый щеглёнок, журналист по профессии, спросил чижа:
– Послушайте-ка, это вы сейчас пели?
– Я… – ответил чиж, – да, это я пел.
– Гм… а чем вы это докажете? То есть мы, конечно, не сомневаемся в ваших способностях, но…
Чиж вздрогнул, у него встали дыбом перья, и он запел:
Некоторым птицам эта песня показалась личностью, и они засвистали чижу, а щеглёнок сказал:
Во тьме нами созданной ночи
Проносятся серые совы…
И блещут их мрачные очи
И злы, и угрюмо суровы!..
И гулко их крики несутся,
Смеются они и рыдают,
Проклятья в них дню раздаются,
А ночь они смехом встречают…
О, если бы мрака оковы
С моей юной рощи упали,
Исчезли бы дикие совы,
И соколы только б летали!..
Но соколы, – слабы и хилы, —
Забилися робко в ущелья
И злятся без чести и силы
Под звуки чужого веселья.
Их крылья уныло повисли,
Постыдно сердца у них дремлют,
И голосу чести и мысли
Свободные птицы не внемлют…
– Хорошо, этого достаточно для нас! Но, вот что – скажите: вы, так сказать, будите общественное сознание… гм!.. а какие, собственно, у вас права на это? То есть я хочу сказать – во имя чего поёте вы?!
Чиж изумился и молча смотрел на публику.
– Мы, видите ли, хотим гарантировать себя от ошибок, которых, вы знаете, у нас было многонько-таки, и с этой целью мы хотели бы знать ваши исходные и конечные пункты, – знать, куда и зачем нас зовут? – поставил вопрос щеглёнок и, довольный собой, засвистал что-то чужое: у щеглят нет своих песен, как известно.
Чиж встрепенулся…
– Я исхожу из непоколебимого убеждения в высоком призвании птиц, как конечного, самого сложного и мудрого акта в творчестве природы. Мы не должны уставать, мы должны всегда бороться и всё победить, чтоб оправдать самих себя в своих глазах, чтобы иметь право сказать: всё прошедшее, настоящее и будущее – это мы, не слепая сила стихий. Путь, по которому нам нужно идти, мне незнаком, но я уверен, что нужно идти вперёд. Там страна, достойная быть наградой за те труды, которые понесли мы в пути!
Там вечный, неиссякаемый свет, неведомые нам чудеса; там мы, великие, свободные, всё победившие птицы, насладимся созерцанием нашей силы, и весь мир будет ареной наших деяний, величие которых невозможно представить нам теперь; там мысль наша разрешит всё, и наши чувства, осложнённые до чудесного, откроют пред нами новый мир неиспытанных наслаждений; там она – жизнь, достойная нас!.. Уважайте и любите друг друга и, идя гордой и смелой дружиной к победе, не сомневайтесь ни в чём, ибо что есть выше вас?.. Обернитесь назад и посмотрите, чем вы были раньше – там, на рассвете жизни? Вся ваша вера тогда – не стоила одной капли сомнения – теперь…
Научившись так страшно сомневаться во всём, вам пришла пора – уверовать в себя, ибо только великая сущность может дойти до такого сомнения, до какого дошли вы!..
Туда – в страну счастья! где ждёт нас великая победа, где мы будем законодателями мира и владыками его, где мы будем владыками всего… Туда – в это чудное «вперёд»!..
– Вперёд! – крикнули птицы, ибо в их сердцах загорелась гордость собой.
Слёзы вдохновения и веры наполнили глаза чижа. И все птицы пели, и всем стало так легко, все чувствовали, что в сердцах родилось страстное желание жизни и счастья.
– Позвольте, позвольте!.. Я прошу слова… Слово мне!..
Это кричал дятел с верхушки осины, и когда его услыхали, то ему тотчас же дали слово, потому что он кричал очень громко.
– Милостивые государи и государыни! – заговорил дятел. – Рекомендуюсь: я дятел. Я питаюсь червяками и люблю истину, которой неуклонно служу и которая понуждает меня сказать вам, что вас нагло обманывают. Все эти песни и фразы, слышанные вами здесь, милостивые государи, не более как бесстыдная ложь, что я и буду иметь честь доказать вам с фактами в руках… С фактами в руках, милостивые государи! А спросите господина Чижа, где те факты, которыми он мог бы подтвердить то, что сказал? Их нет у него, а именно они-то и нужны ему более, чем мне; они – всё, милостивые государи, и все мы – не более, как только крошечные факты, подтверждающие грандиозный факт мудрости и мощи природы, которой мы должны подчиняться, как дети подчиняются матери.
– Рассмотрим беспристрастно, что есть там – впереди, куда зовёт нас господин Чиж. Все вы вылетали на опушку рощи и знаете, что сейчас же за нею начинается поле, летом голое и сожжённое солнцем, зимой покрытое холодным снегом; там, на краю его, стоит деревня, и в ней живёт Гришка, человек, занимающийся птицеловством. Вот первая станция по пути «вперёд», о котором так много наговорил здесь господин Чиж!..
– Предполагая, что мы устремимся вперёд сообразно его желанию, – в бескорыстии которого я позволю себе усомниться, ибо знаю, что чижи, как и все другие существа, непрочь от популярности, славы и т. п., – предполагая, что мы благополучно минуем сети Гришки и пролетим мимо деревни, мы опять-таки очутимся в поле; а на конце его снова встретим деревню, а потом снова – поле, – деревня, – поле… и так как земля кругла, то мы должны будем необходимо долететь до той самой рощи, в которой, в данный момент, я имею высокую честь говорить с вами.
– Эта ли та страна, в которой, по словам господина Чижа, мы получим награду за наши труды?.. Это ли она?!.
– Я знаю вас, милостивые государи и государыни, я знаю, сколь высоко вы летаете, но… как ни горько мне говорить вам это, – я знаю и то, что никто из вас не взлетал и не может взлететь выше самого себя.
– Попытка господина Чижа завоевать себе ваше внимание путём отуманивания вас блестящими и громкими фразами ясно указывает на степень высоты его мнения о вас, как о здравомыслящих существах!?. Эта попытка должна быть строго наказана, милостивые государи и государыни!..
И, преисполненный сознания выполненной им общественной обязанности, мудрый дятел, окинув торжествующим взглядом слушателей, стал долбить кору осины, на ветвях которой он восседал.
Птицы молча смотрели на чижа и видели, как из его глаз одна за другой скатывались слезинки. О чём он мог плакать, как не о своей вине пред ними?! Такой мизерный, серенький и лживый чиж!
А он понуро смотрел туда вдаль, и его глазки точно прощались там с чем-то.
Молчала роща, и птицы бесшумно разлетались по своим местам. Улетел и дятел, сопровождаемый почтительным преклонением пред его мудростью.
День был такой грустный; он точно расплакаться чем-то собирался.
И вот чиж, который лгал, остался один. Неподвижный и подавленный, он сидел на ветке орешника, и только одна сойка с любопытством поглядывала на него из робкой, дрожащей листвы осины. Но это ей скоро наскучило, и, насмешливо свистнув, она улетела.
А чиж остался и, сидя на ветке орешника, думал:
«Я солгал, да, я солгал, потому что мне неизвестно, что там, за рощей, но ведь верить и надеяться так хорошо!.. Я же только и хотел пробудить веру и надежду, – и вот почему я солгал… Он, дятел, может быть, и прав, но на что нужна его правда, когда она камнем ложится на крылья?»
И, оглянувшись кругом, бедный, маленький чиж нахохлился.
Вот и вся история… Прочитав её, ты, конечно, увидишь, что чиж благороден, но не имеет веры и поэтому нищ духом; дятел благоразумен, но пошл, а птицы-слушатели отзывчивы лишь потому, что любопытны, но они в сущности черствы сердцем и мелки, позорно мелки… Увидав это, ты подумаешь, что я неверно рассказал эту до слёз смешную историю. Думай так, если это тебя утешает, думай!..