Горланова Нина
Пока дождик без гвоздей

   Нина Горланова
   ПОКА ДОЖДИК БЕЗ ГВОЗДЕЙ
   Цесарки были взяты на перевоспитание, говорил Лев Львович. Их привезла мамина подруга Маша (Мария Аверьяновна), которая на две недели сбежала от своих крылатых питомцев и укрылась на курорте Усть-Качка. Три цесарки носились по квартире, кричали, делали свои дела где попало - в общем, курицы, но не простые, а аристократы... И вот летают эти потомки гадов теплокровных, а в дверь звонок: приехал из Подмосковья Сарынин, он же Вован, единоутробный младший брат. С семьей!
   - Вот и хорошо, сынок, что приехал к своему дню рождения! - радостно повторяла Валерия Валерьевна. - Завтра все вместе отпразднуем.
   Целый день готовились и в пять часов сели за стол. Час справляли, два. Пили водку "Русский размер", которую тут же стали называть "Русским безразмером". На третьем часу пылающий от выпитого Вован признался:
   - А нам тут надо на дно лечь... Мафия здесь, мафия там.
   Не успели как следует все расспросить, раздался длинный - гепеушного оттенка - звонок в дверь.
   - Это за мной, - сказал Вован, сел на пол и шумно завозился в поисках оружия.
   Но вбежала всего лишь соседка снизу. А соседка, она как река: хорошо, если вода чистая, ну а если она несет шумно мусор и муть, все равно ведь ее нужно терпеть.
   - Валерия Валерьевна! Кто у вас барабанит по полу не первый день? Вы думаете, если я одна, то меня некому защитить! - И она могуче зарыдала.
   Цесарки в это время светски выбрели в коридор.
   - Это они стучат носами, когда едят!
   Да, это мы, гордо кивали мудрые птицы.
   - Их скоро увезут, - частила Валерия Валерьевна.
   От соседки избавились, смыв ее парой-тройкой рюмок (а может, и пятью).
   А жена Вована Женя после третьей рюмки превратилась в какое-то тесто и повторяла:
   - Я просто не понимаю нашей круглой Земли. Эти разборки, войны...
   Лев уже вторую ночь мостился на диванчике в кухне. Длинное его тело недоумевало: для кого построены такие кухни? Лев пытался сократиться, под разными углами укладывая больную ногу. А когда-то - после удачной охоты на сутки отключался, и теща каждый раз говорила: "Спит крепко - хоть яйца ему мой".
   Жене Люсе (Пупику) он месяц тому назад оставил квартиру. Точнее: жене и своему приятелю Саше, который в общем-то спас Леву.
   - Александр-освободитель ты мой! - выдохнул тогда Лева.
   А когда-то жена так любила дичь, которую он, журналист обкомовской газеты и участник краснобоярских охот, приносил домой. Но однажды его судьба решила измениться. На охоте медведя подняли из берлоги, а он, как какой-то диссидент, возмутился: "Ни за что не сдамся коммунистам!" - и заломал Льва.
   Порой Лев тосковал по ушедшему здоровью, но если бы вместе с могучим телом вернулась его прежняя жизнь, то, пожалуй, лучше пусть все остается так, как случилось.
   Люся (Пупик) и такого его приняла - инвалида, только иногда говорила, когда был совсем край терпению:
   - Жаль, что мишка перепутал тебя с первым секретарем обкома!
   - Я ему не успел документы показать, - стойко отшучивался Лев.
   Все бы можно было стерпеть, если бы он не стал мешать проституткам заниматься своим делом. Люся (Пупик) начинала каждый скандал со страшного далёка. Например:
   - Гумилев говорил Ахматовой: "Аня, если я когда-нибудь начну пасти народы - отрави меня"... А ты паси народы, но без меня.
   - Ну Пупик, Пупичек, остановись.
   - Дон Кихот нашелся, МЧС! Библиотека по закону - наша общая. Зачем ты продал альбом Дали? О ребенке вообще не думаешь.
   Их ребенок - замужем в Питере, поэтому не участвовал в беспощадной семейной разборке. А Лев с каждым словом жены удалялся навсегда от когтей Люси (Пупика), но они вытягивались хитрым образом до горизонта...
   - Ну и иди к своим злоебучим магдалинам! - закруглила семейную схватку Люся (Пупик).
   И он пошел. На улице Ленина стояла Валентина, которая появилась совсем недавно. Она делала первые шаги в древнем занятии и голосовала. Машина затормозила резко и всю ее окатила из лужи. Валентина отбросила пропитанную грязью сигарету, заплакала и начала оттирать первым снегом пальто. Мужик вышел из машины и стал ей помогать. Тощими руками Валентина толкнула его изо всех сил, но он даже и не пошатнулся. Она сама отскочила рикошетом и пошла искать место, где нет луж и там ее подберет первый попавшийся. Лева решил: ну вот сейчас и время, и место подойти, она будет слушать - есть у нее, остались... крошки гордости, чувство непотери себя. Он подошел и только открыл рот, как она ему прямо обратно в рот вогнала его слова (струей терпкого мата). Ну, пока с ней все, заход сделаем еще через неделю. Но... вряд ли будет удачным и следующий разговор. Валентина сама рассказывала, как в их деревне учительница говорила в духе крепостного права: "Тургенев БЫЛИ хороший писатель".
   И в очередной раз Лев встретил качка ростом ему по желудок, с буквально квадратными скулами. Он вздувал дополнительные углы под глазами и говорил:
   - Если тебе женщину хочется, мы тебе по доброй душе ее и так дадим! Скучняк-то сгоним с лица! Зачем притворяться и уговаривать их идти в хорошую голодную жизнь? Отстань от наших девочек!
   А девочки горько усмехались: "Ромыч нас никому не отдаст - стена!"
   С лица дядьки Левки (так его здесь называли) они снимали такую информацию: этот крышелет-крышеход - единственный, кто хочет их передвинуть на более безопасное место. Но мало ли кто и чего хочет! Где они безопасные места-то? А ведь он трех уже уговорил! Аня с легкого ума пошла работать в кафе, Фая и Лада, тоже с большого ума, - на рынок, где получает всего 5 уев в день. Лев платит за комнату, в которой все трое живут.
   Ну и что вышло? Анька без сапог, хотя уже конец сентября, а Файка так занята занятухой, что нет времени вылечить зуб, глотает анальгин и ходит с флюсом... Того не понимают, три каскадные дуры, что нужно здесь лет десять пахать, подкопить денег, а потом - иди себе в большую жизнь!
   Все Нелли-Насти-Наташи стали ему сочувствовать две недели тому назад: известные ребята, видимо посланные квадратным качком, побили Льва, и с тех пор он не только приволакивает ногу, но и ходит с палочкой. Но все равно ходит и разговаривает с ними. Уговаривает. Сутенеры больше пока не бьют, и не потому, что убедились в его несгибаемости, а просто подсчитали: коэффициент этой болтовни мал, пусть его... У них в очереди стоит полно девок из деревень.
   Но тут милиционеры ему сказали: у нас здесь все схвачено, не лезь не в свое дело. И девушки начали ему говорить, а сквозь накрашенную красоту их просвечивал натуральный ужас: да не связывайся с ментами, они еще хуже наших пастухов, мы милицию тоже обслуживаем, черные субботы это называется.
   Да, некоторые милиционеры стали здорово походить на преступников: с кем поведешься... Но фагоциты тоже иногда начинают пожирать здоровые клетки организма, а не больные. Менты не хуже и не лучше других. Мент, он и есть мент обыкновенный, ментос вульгарис...
   Лев увидел: две дворничихи закидывают лопатами мусор в машину с высокими бортами. Как же у них вечером будут болеть руки! Что же это у нас получается: равенство выражается таким образом, что у женщин отваливаются руки.
   Когда Наташу он позвал на работу в соцзащиту, она громко захохотала: "Счас! Побежали босиком, пока дождик без гвоздей?"
   А Настя таинственно затянулась сигаретой и рассказала:
   - В Древней Греции гетеры носили сандалии, на подошвах которых зеркально было вытиснено: "Иди за мной!" Представляете? Идет, а на пыли оттиски: "Иди за мной". Красота!
   - Это были не гетеры, - объяснял Лев. - Настоящие гетеры никого не искали, к ним сами приходили: философы, поэты, атлеты...
   - А у нас тоже попадаются всякие интересные люди! К одному села в машину, а он привез меня знаешь куда? На ракетную шахту! - В голосе Насти были словно подснежники, но уже современные подснежники, которых все боятся, потому что там - клещи кровопийные. - А другой кормил окрошкой, которая была сделана... на шампанском! Вот.
   - Ты бы лучше нам помог, - трезво обратилась ко Льву Оля, юная щучка такая, - профсоюз организовать. Пора отчислять на пенсию. Тогда бы эти коты только полетели у нас! Они ведь с нами как разговаривают: "Ты слушай меня, курица потная!"
   - Наши сестры... на Западе... имеют... права, - неуверенно сказала Неля, у которой была особая органика: она говорила по четыре слова в час.
   В общем, только журналисты поддерживали Леву, может, по старой дружбе. Но статьи - это хорошо, а деньги за них они получали сами. А Лев Львович во что бы то ни стало решил купить Ане сапоги! Что из маминой квартиры еще можно нечувствительно продать? Валерия Валерьевна с утра, не предчувствуя убытка, в своей комнате вела телефонную беседу с подругой из Усть-Качки:
   - Маша! Витамины им сама будешь давать, как приедешь... Я при встрече тебе расскажу, сколько тут проблем навалилось... Кыш с колен! Это цесарки с тобой хотят поговорить... Маша, ну что тут сделаешь: он не понимает, что древнейшая профессия потому и называется так, что она - навсегда! Левушка весь в отца... романтик, мягко говоря.
   - Мама, прошу тебя - не надо! - вошел и сказал Лев Львович.
   - Если бы твой отец был умным, он никогда бы не застрелился из-за того, что его исключили из партии!
   - Ну верил человек в рай на земле... Как папа мне говорил: "Когда я вижу красные руки женщины, такую нежность чувствую к ним ко всем". А еще он говорил, что, работая в облисполкоме, дает и дает квартиры матерям-одиночкам, но не может всем женщинам вернуть белые руки. Но в будущем-то, восклицал он, при коммунизме, красных рук не будет!
   - Вот тебе и руки женские! Если бы он не раздавал квартиры, оставлял часть для своих коммуняк, его бы не выгнали из КПСС, он бы не застрелился, а мне бы не пришлось... выйти замуж за другого такого же умника, этого Сарынина, который спился буквально за десять лет!
   Тут за Сарынина вступился его сын Вован, и спор разрастался во все стороны. Только цесарки сохраняли оптимизм в любой ситуации: много ели, кокетливо вскрикивали и абсолютно никого не осуждали. Мама - Валерия Валерьевна - не то чтобы осуждала сыновей, она просто недоумевала: как же так случилось, что дети были такими, а стали вдруг другими. Ей уже за семьдесят, поэтому привыкать нелегко. Хотя была у Валерии Валерьевны и университетская широта взглядов (проработала всю жизнь преподавателем английского), и врожденная доброта. Лев бы вообще ничего не имел против цесарок, если б они так не загадили альбом с открытками о войне 1812 года. С помощью "Фэйри" придется оттирать.
   - Слушай, ты что - хочешь продать альбом? И так уже все размаркеданил.
   - Могу продать пианино, если ты не против, мама.
   - Ты что! Это же пианино! Я в нем - внизу - храню обувь. Привычка. Ты знаешь, что такое старость? Старость - это привычка к привычкам.
   - Тогда альбом...
   - Левушка, по этим открыткам снимали "Войну и мир", посмотри: вот мизансцена с Кутузовым!
   - Ну и чудно: все есть в фильме.
   - А что у тебя останется на память об отце?
   - Память и останется.
   - Говорила тебе: баллотируйся в мэры! Тогда ты был бы на виду, денег бы сейчас у тебя хватало, чтоб спасать эти падшие создания...
   Цесарки начали взлетывать, как бы показывая: вот так бы взлетели твои девки, если бы ты стал городским головой. Однако... курицы, они и есть курицы: изнеможенные, они тут же падают с шумом, сшибая вихрем от крыльев газеты и фарфоровую статуэтку Достоевского, словно испуганного, что роман его вот-вот пустят на рекламу топоров. Но не разбился Федор Михайлыч! Косит под нервного, а крепок!
   Да, лет десять тому назад многие советовали Льву баллотироваться в мэры, он тогда был видным деятелем демократического движения. Только... ведь даже Гавриил Попов ушел из мэров Москвы. Демократам не дают ходу, но мама этого не понимает.
   - Отлично я все понимаю, Лева! Ты хочешь изменить мир, но я прожила жизнь и думаю, что жрицы панели не променяют тысячу долларов на три тысячи рублей зарплаты! Да и никого изменить невозможно.
   - Мама, нет у них тысячи зеленых: большая часть денег уходит сутенерам, на взятки, на лечение. Россия не устоит, если превратится в бордель. А за ней и весь мир... Мы же не можем существовать по пословице: "Провались земля и небо, мы на кочках проживем".
   - Февралик ты мой, крыша в пути! Бандиты избили, милиция угрожает, а ты свое...
   Цесарки налетели на сидящего в кресле Льва и закрыли живым шевелящимся ковром, чтобы никто из преследователей не смог найти его...
   Вован вышел из ванной и вставил свое веское слово:
   - Брат, а ведь ты случайно стал таким святошей, мишка помог: свернул тебе кости-то. Если бы не он, ты бы сейчас был мэром и принимал подношения от капитанов секс-индустрии (чувствовалось, что Вован подумал про себя: и мне бы помог в разборках).
   - Ни один миг не случаен в жизни. Даже то, что я был как будто под наркозом, когда медведь встряхивал и мял меня... Но понимал каким-то сотым чувством, что зверь - это и есть то мохнатое, что во мне раньше было.
   - Дальше знаю: злодея пристрелили. - Сарынин подумал про брата: "А все-таки ты, Левка, лейтенант, вообразивший себя генералом".
   - Пошла, пошла со стола! - закричала Валерия Валерьевна на цесарку.
   Птица степенно спрыгнула и зацокала роговыми когтями.
   Васька, сын Вована, включил телевизор.
   - Астрологи советуют: сегодня полезно для здоровья начать день с прогулки по росе...
   - Двадцать третьего октября по росе, а в ноябре будут загорать призывать, - дала бой телевизору Валерия Валерьевна, так что звездный маг в ящике затуманился, затрещал и спрятался за мелкими волнами.
   Васька надавил на пульт, прекратив мучения звездочета, и забасил:
   - У вас тут компьютерные клубы наклевываются или только все птичек разводят?
   - Сейчас нам не до стрелялок-ходилок, надо глубоко на дне лежать, еще на полтона ниже забасил Сарынин-старший.
   - Что вы травмируете ребенка! - И Валерия Валерьевна мелко заходила, как ее три голенастые подопечные, вокруг бедного, почти ростом с нее, внука.
   - Такого травмируешь! - Сарынин был уверен, что Васька будет непременно генералом (а кому еще генералом-то быть?).
   А у Льва в это время подергивались синеватые губы, и он сказал заковыристо:
   - Сейчас я... идти в центр. Создать прецедент. Нужен прецедент. На днях... пойти в администрацию, а они не слушают: "Разговор окончен, господин Преклоненский". С господами так не разговаривают. Я идти!
   - Лев, ты сегодня принимал свое лекарство? - встревожилась Валерия Валерьевна, положила в сумочку английский любовный роман и ушла в парикмахерскую. (При этом у нее появилось воздушно-лисье выражение лица: вы как хотите, а я на некоторое время ускользну от цесарок и прочих проблем).
   Одной из прочих проблем была жена Вована - Женя, которую Валерия Валерьевна называла не иначе как Некоторые. "Некоторые меня доводят! Лева, как могут Некоторые готовить салат из редьки? Редька пахнет потными носками".
   Когда Вован метался в Подмосковье между Перстищами и Волобуем, жена его Женя не позволяла пыли долетать до стола, а тем более до пола: она еще на лету ее подхватывала. А здесь! Если бы всех трех цесарок построить в шеренгу да заставить хором испражняться, она бы приспособилась на лету подхватывать их гуано, не дав долететь до пола. Но живые твари разрушают любые мечты. Так всегда было в жизни Жени, и ей хотелось, чтобы изредка вокруг было меньше живого: чистоты бы больше стало...
   Когда Валерия Валерьевна улетела, Женя стала бороться с результатами кишечной деятельности цесарок, шепча: "Бесполезно все это, бесполезно". А эти самодовольные птицы посматривали на нее круглыми свекровьими глазами, словно вот-вот начнут недоумевать: "Почему это в английских любовных романах постельная сцена всегда на сотой странице?" Женя уже знала, что свекровь покупает любовные романы на английском языке в секонд хэнде по пятерке штука. Она стесняется обсуждать их серьезно и поэтому пересказывает по телефону с иронией то одной, то другой приятельнице. Но так долго и подробно, что Женя понимает: это для нее не шутки и навсегда.
   - Вова, без мамы ты можешь рассказать мне все? - спросил Лев у брата.
   У Сарынина в груди что-то дрожало, когда он слышал, как его называют Вовой. В прошедшее десятилетие вокруг него только и звучало: "Вован! Вован!" И вроде бы даже приятно слышать "Вова", но ведь нельзя расслабляться (чувствуешь себя маленьким и голым, когда ты - Вова, а Вован - это крепкий панцирь, и его еще надо наращивать и наращивать)... Время непонятный партнер, с ним не договоришься... Позавчера только получил паспорт, а вчера уже отпраздновали тридцать четыре годика.
   Да, Вован был когда-то Вовой. Признаки Вовы: он выпускник среднего авиационного училища, где его научили лепить квадратные сугробы из снега. Дежурный офицер всегда проверял, одинаковой ли высоты и ширины эти белые монолиты. Но Вова сумел сохранить в себе кое-что человеческое, потому что был раздолбай. Жена появилась внезапно (приехала заведовать клубом). До этого она год работала завклубом в Частинском районе, и Валерия Валерьевна за глаза называла ее: "Заслуженная артистка... Частинского района". Не успел Вова прослужить в Восточной Германии и полгода, как спешно началось выведение (оно же разворовывание) советских войск. Мыкались по стране, пока не осели в Перстищах под Москвой. Вова, в глазах которого еще можно было разглядеть квадратные сугробы, в конце концов устроился на частную фабрику воздушной кукурузы. Это бывший гараж, который раньше не мог и подумать, что в нем развернется такое производство: выработка денег из сладкого воздуха. Теперь уже Вова резко переменился в Вована. И месяц так на пятый, обоняя слащавую кукурузную пыль, просчитал: произвести пакетик воздушной кукурузы обходится в рубль, а выручаешь за него четыре! И какая песня: для этого нужны всего лишь крупа да сахар!
   Тут Вован вспомнил про свое образование. Он разобрался в станках, сделал их чертежи и заказал в Питере. Деньги-то еще были. При расформировании войск в Германии отцы командиры не скупились: гони вот машину к договорному немцу за сто километров, а в трехосном грузовике тонны пайков НЗ, обмундирование, медикаменты. И платили наличными...
   Станки и семью Вован перевез в Волобуй, за триста километров от Перстищ. Так пошли дела, что он каждый день взлетал с кровати как бы в сладком испуге. Через полгода в руках уже было пять миллионов - все же рублей, но все же миллионов! В последнюю неделю полсотни продавцов, как пчелы, приносили каждый день ему с подмосковных дорог сладкий денежный навар. Воздушная кукуруза - это ведь расслабление, отдых для водителя... И как же возмутился Вован, когда через дорогу в Волобуе открылась фирма "Кукурузина".
   Оказывается, Балашут, один из самых бойких и дельных помощников, три месяца уже являвшийся его компаньоном, срисовал, егерь кошачий, чертежи станков!
   - Я, - кричал Вован, - за триста километров отъехал от Перстищ, чтоб не мешать бывшему хозяину. А этот вор укоренился нагло через дорогу! Где у него была совесть, там хрен вырос! Доход упал вдвое... Он мне раньше говорил, что их род - из тех пугачевских отморозков, а я не насторожился...
   - Их же Екатерина развесила по ветвям еще густых тогда уральских лесов, - заметил Лев.
   - Молодец, матушка, молодец! Но не всех, видать, развесила...
   Скрываясь у матери, Вован думал: дурак же я! И эти - упавшие вдвое доходы... были хороши. Нет, зачем-то взбесился, не выплатил уже независимому Балашуту его долю за три месяца, а он и нанял бригаду! Включили счетчик, и там почему-то быстро набежала сумма гораздо большая, чем стоит вся фирмушка Вована.
   - Фабрику отняли, но жизнь-то... ты спохватился - унес! - утешал брата Лев. - Конкуренты рано или поздно появляются.
   - Конкуренты - да, но нужны какие-то правила игры. А тут пошел такой головняк!
   - Может, вам на север уехать? Там вряд ли вас найдут - север большой.
   - Лучше маленький юг, чем большой север, - сказала Женя.
   Валерия Валерьевна вышла из своего подъезда и увидела объявление на двери. Хотела достать очки и прочитать: наверное, воду отключат - надо запасти. Но очков не было, они в другой сумке. Старость - это когда одни очки дома на столе, другие - в сумке, а хочется на запас еще пару очков в дупла деревьев спрятать - на случай, когда не ту сумку взяла. Подниматься на пятый этаж? Если в парикмахерской очередь, как она будет читать английский роман? Но нет. Сегодня так мало сил...
   Парикмахерша Алевтина Сергеевна работала с ее волосами, как скульптор, отсекая от серебристого монолита все лишнее:
   - Какие у вас густые кудри, Валерия Валерьевна, - придется от корней еще проредить, а то во все стороны они будут дыбиться... А ходок-то наш разыскал нас. Узнал, что мой Коля выучился на зубного техника: "Сынок, сынок". А сам все годы прятался от алиментов. И вдруг любовь такая, почему? Оказывается, ему зубы надо вставлять. Зубы ему Коля восполнил, а он не заплатил ни копейки: снова исчез...
   Валерия Валерьевна взмахами ресниц (отнюдь не кивками) устанавливала ежесекундную обратную связь с парикмахершей - надо ее выслушивать! Но в узкую паузу втиснула свое озабоченное: "Сколько седых волос!" Алевтина Сергеевна глядела на нее несколько секунд с таким текстом во взгляде: "Посмотрите налево и направо - там у них на головах сплошные сугробы!" Затем вздохнула и сказала:
   - Мы, парикмахеры, называем это: серебряная молодость!
   Валерия Валерьевна за то и любила Алевтину Сергеевну, что та источала целебные слова. А то иные брякают пластмассовыми словами...
   - А про вашего сына, Валерия Валерьевна, мы читали в газете "Планета Урал". На фотографии он - копия вы, только с бородой.
   - Я вам все объясню: у него жизнь перепуталась. Юноши бывают романтичны, а Лева сначала был отличник, с ясным умом, деловой... А теперь стал романтиком.
   - Он в самом деле верит, что из курвы можно сделать... нормальную женщину?
   - Ходит по такой слякоти, ноги каждый день мокрые... Беспрерывно кашляет. Уговаривает их часами, а отдача за год какая? Три девушки согласились бросить это дело. Лева устроил их работать и считает, что хороший результат.
   Тут все волосяные дизайнерши стали с жаром подсчитывать, сколько женщин он сможет спасти за десять лет, за двадцать.
   - Ему сейчас сорок пять?! Эх, поздно он начал, но вполне может прожить еще лет тридцать. Значит, получается девяносто да еще эти три - в сумме девяносто три девушки.
   - А может, еще кпд будет каждый год нарастать на одного человека? Опыт-то с годами приходит в любой работе!
   Они заполнили шумом обсуждения весь тесный салон красоты. Одна парикмахерша села в освободившееся кресло и стала на обратной стороне квитанции подсчитывать прогрессивный рост спасенных: три, плюс четыре, плюс пять... Зазвучали астрономические цифры, и под эту победную арифметику Валерия Валерьевна тихо расплатилась и простилась.
   У подъезда своего дома она увидела "скорую", на носилках спускали ее Леву с задранной бородой, которому через час уже не будут страшны ни сутенеры, ни промокшие ноги.