-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Рог изобилия" ("Библиотека советской фантастики").
OCR & spellcheck by HarryFan, 19 September 2000
-----------------------------------------------------------------------
Магистраль проспекта была слишком длинной. Слишком. В этом вся
загвоздка. Реконструкция однажды охватила ее исток и лет эдак через
пятнадцать с бульдозерами, экскаваторами, бетономешалками, тракторами, со
всей рабочей силой доплывала до окончания магистрали. Но технический
прогресс, который все годы, естественно, отнюдь не топтался на месте,
решительно требовал новой реконструкции, а консерваторов нет, и - ах! -
все начиналось сызнова.
Потому все транспортные средства, для сквозного полета коих,
собственно, и назначался проспект, годами чадили тут на аварийном ходу,
смоговали, а шоферня, простая и таксомоторная, грозилась кулаком
электронные бетономешалкам, шептала таинственные газетные слова: "Лучшее
враг хорошего!"
Прораб Васькин, пришедший трудиться на магистраль трудным подростком,
завершал третий период начальником участка, обладал подшивкой
благодарностей и вел за собой третье поколение строителей аллеи, молодых
вихрастых Васькиных. Был и он лихим-молодым, строил, пел-говорил:
- Эх, отгрохаем реконструкцию, ну заживем!
Теперь, на седьмом десятке, только покряхтывал, озираясь на редкостные
красоты проезжей части. Знал сердцем, спиной, суставами чуял - сзади новая
реконструкция знак дает, зреет в чертежах, чтоб зачеркнуть содеянное им,
Васькиным, и его потомственным пополнением.
Значит, снова бетон взрывчаткой глушить, плазмой канализацию сечь.
Знал, но обиды не чувствовал, потому как знал и другое - незаменим!
Не родился на свете тот, кто лучше старого Васькина трижды штурмовщиной
взятую магистраль наизусть понимал: где что в точности крушить, чтоб не
вышло рокового срама в новой реконструкции. Всю путаницу подземной
коммуникации настырный старик в голове держал. Оттого голову высоко и нес,
пенсии не боялся, над начальством чуть что, шутки позволял шутить, о чем,
захмелев на фамильных торжествах, хвастал перед династией.
- Приходит, - говорю, - Гришка Романтиков, главный спец по канализации,
плохого не скажу, в канализации академик, правду этого дела круто
закрутил. "Здесь, - говорит, - подрывать, патронов не жалеть!" - с
электронным мозгом совет держал и пальцы в план тычет.
Ну, думаю, гусь со станком мозговал, а живым стариком побрезговал. Ну,
ну! "Рвану, - говорю, - аж в ухе лопнет, только не надо бы..."
- Что такое? - гусь удивляется. - Канализации тут никакой.
- Эх, - отвечаю, - не вся в канализации еще жизнь, другие отрасли тоже
план перевыполняют. - Загадками, значит, говорю.
А инженер умней всех, ухом не ведет. Только бьем шурф бригадой, глядь,
кабелюка высоковольтная, живая гудит, тронешь - всем напряжением бьет.
Романтиков, понятно, хулиганит, на меня валит. Крою:
- Упреждал?! Упреждал! У тебя свой план, электронный, шелковый, у меня
свой, тут весь! - и в лоб себе стучу, в грудь, где душа.
Радий Васькин, средний внук с атомным имечком, внимал деду почтительно,
однако без того восхищения в складках лица, на которое претендовал дед,
выкладывая свои шальные истории. Абсолютное же большинство родичей
выказывало прямой восторг перед хваткой стального, цельнотянутого папаши.
- Золотые руки и голова золотая!
- Пожелает, на нет проспект сведет!
- Куда лахудре Романтикову до бати. Художник!
Радий, спортивный малый, весь как из гантелей скрученный, лукаво
помалкивал, мял ладонью молодую бычью шею и усмехался в адрес сокровенных
и, видимо, не лишенных спортивного сарказма мыслей.
- Чего зенки маскируешь? Аль доверия старой гвардии нет? - пытал
хмельной дед крепкого своего внучонка. - Вынай, что в душе скопил, кворум
тут свой. Гляжу, Родька, глаз да глаз за тобой треба. Бедовый ты,
интегральный. По-министерски мечтаешь лететь. Вон Романтиков мечтал, ан по
уши в канализации позорной. Да есть, есть на тебя глазок, дедов, луженый,
без очков на аршин в землю зрит, азбукой да цифирью не порчен. Уследит,
коли с прямой тропы в панталык вдаришь!
Радий скалил жемчужную нить зубов, оборачивал все в застольный тост, не
мигая встречал ястребиный взгляд дедушки, но забрало держал на замке.
Выдержанного мужика вынянчил природный педагог прораб Васькин.
И неспроста, надо сказать, прораб в колокола костями гремел. За версту,
старый хрыч, непорядок чуял - подвох или дерзновенность. С курсовых
проектов внучок думку одну в себе тайно культивировал, такую, что ни в
какие ворота. С невероятным размахом, немыслимой деловитостью, с нашим,
государственным подходом. И комсомольской курсовой организацией полностью
поддержан был.
Понятно, в реконструкции идея сия состояла, ибо, когда еще Радия всем
кланом в институт определяли, всем кланом постановили - по окончании
возводить Радию проспект с остальными Васькиными, и никаких!
Ночами студент с комсомольцами над идеей корпел. На минуту оторвется
штангу толкнуть, раунд с друзьями-полутяжами побоксирует, и опять за свое.
И такое количество иксов с игреками увязал, что протяни их бисерный ряд по
экватору, так вся экзотическая параллель украсилась бы выражениями высшей
математики. А корней квадратных и в энной степени насажал! - каждому
гражданину страны по штуке досталось бы при верном распределении.
Супергабаритная, на мощных козловых кранах, на атомном полураспаде -
что твоя пирамида Хеопса на атомном ходу! - на меньшее бескомпромиссная
фантазия потомственного строителя Радия Васькина не шла. Оправдалась
родительская интуиция, склепал сынок судьбу с глобальной тайной атома,
вычертил в деталях научно-фантастический агрегат, чтоб ветром летел он над
проспектом, броневой грудью отжившее разрушал, а позади свежую магистраль
отливал, на уровне мировых стандартов и выше их. Чтоб в одночасье блеск,
современность, порядок на проспекте учреждать, с кафельными подземельями,
в тополином цвету, односторонними треками, питьевыми автоколонками и
кафетериями "Дружба" а-ля рюсс. Комфорт и фарватер. Блиц!
И как однажды спозаранку на стройку с дипломом в руках явился, всю
комсомольско-молодежную бригаду цифрами и фактами, идеей охватил.
Обаятелен, обаятелен, чертяка Родька, средний внук, из гантелей
скрученный. Недаром девки по нем как одна сохли. Кудрями только тряхнет,
руку поднимет, слова спрашивая, и так убедительно скажет, как только
прирожденный общественник сказать может. И все единогласно!
Но на стороне, вне коллектива словами не сорил.
- Дискуссии нам ни к чему, - охлаждал он горячие головы, которым не
терпелось тиснуть публикацию в прессе. И с академическим спокойствием в
рамках коллектива завершал агрегат в металле, который, как известно, легко
держит тонные нагрузки на сжатие и растяжение, но может лопнуть и
проржаветь от одного неосторожного газетного слова.
Оттого Радий и на фамильных торжествах выбирал выражения. Династия-то
его всей командой на старой реконструкции играла, а он на новую, ту самую,
что старик прораб суставом чуял, распределиться успел. Отрезанный ломоть!
...День, когда агрегату Радия Васькина назначили первую пробу, выдался
обычный, сияющий. Роскошное, мировых стандартов светило пылало над
страной, проспектом, стройкой его и плакатом "Сдадим через два года, на
два месяца раньше срока!" с одной стороны, с другой - "Минута простоя -
миллионы на ветер!". Под сенью плаката и укрылась на утренний перекур
показательная бригада прораба Васькина, кроме тех, кто делился опытом со
смежниками или имел на руках законный бюллетень. Все, как один, вовремя
отметили друг друга в табельном автомате и перекуривали теперь в состоянии
бодрости, подъема, разливали по стаканам нарзан.
- Разнарядка, значит, такая, - оповещал прораб, хозяйским взглядом
измеряя ласковую даль. - Сорок самосвалов грунта плановых да сверх того
сорок фонарных столбов корчевать, да три...
- На перевыполнение! - прозвенел кто-то бойкий из самой густоты
плакатной теневы.
- А-а?.. - очнулся старик. Голова его еще не вполне освободилась от
гула вчерашнего фамильного торжества, и мысли тоже гуляли там. Зазнайка
Радька извел его душу, от рук отбился. "Глазищами зырк-зырк, ухмыляется, и
точка. Ни о чем. Камень за пазухой отрастил, ясно. Пора крутые меры
принимать, поздно будет", - размышлял прораб и прислушивался.
Чистейший, дистиллированный звук трепетал над проспектом, будто в
далеком изначалье аллей, у горизонта вызванивал юным альтом сводный
пионерский отряд. Столь сольный звук отродясь не беспокоил прокопченную
атмосферу владений предводителя Васькиных. Знал толк в голосах аллеи
художник дела, прораб, принимал их всерьез, симфонически: стосильный рев
бульдозера, плач пилы по металлу, вздохи плазменного резака. Детским
интонациям места здесь не было.
Между тем пение сменило октаву, раскатисто перевалило на басы, и будто
уже не мирный хор мальчиков, а многотысячный стадион бешено рыдал
ведерными глотками мужиков в соку, требуя законного гола.
Родник оглушительной волны не стоял, но маршем двигался к стройплощадке
в хорошем темпе. Рационализаторы высыпали из-под плаката, пожирая взглядом
аллею. По команде все заткнули уши, и вовремя. Из-за поворота, из-за спин
высотных гостиниц "Интурист" вывалилась туча, накрывшая проспект во всю
ширину, цех на козловых кранах, на ажурном сплетении ферм - в кипении
едкого дыма, в зарницах внутреннего огня, в штормовом вое, будто сама
Братская ГЭС, обезумевшая от напора вод, сорвалась с мест и объявилась
тут. Десятки механических десниц простирались из пылающих стекол цеха,
раздирали грунт перед гигантом, жонглировали, вмиг выдергивали столбы и
лихо швыряли их по одному ракурсу в поднебесье, за пределы городской
черты.
А поверх чада, поверх крайних стрингеров, в хрустальном дупле держал
руки на штурвале едва видный человек - все тут же опознали его -
отрезанный ломоть Радий Васькин, и аж приплясывал, будто горели подошвы у
него. Хорошо ему было под хрусталем!
Промчался комсомольско-молодежный агрегат над бригадой, порхнул, дернул
клешней очередной столб и пустил по загородной траектории. А потом взвыл
пуще прежнего и спуртом рванул к горизонту, оставляя за собой готовые
кафетерии, английской стрижки газоны, парадную шеренгу цветущих тополей,
лишь иногда по ошибке всаживая вместо стройного дерева элегантный
нейлоновый светофор.
Наконец люди зашевелились, осторожно огляделись окрест, видения и след
простыл. А вместо сиял, слепил цветами радуги отшлифованный проспект с
пластиковыми треками для автомобилей, с самоходными пешеходными
тропинками, под шапкой тополиной листвы, с купальными бассейнами и
какими-то неизвестными сооружениями вроде гигантских кофеварок, и чья-то
козочка, откуда ни возьмись, уже щипала запретную сладостную травку.
Праздник, который всегда с тобой!
Аромат кондиционного сена и естественных цветов щекотал легкие
затаивших дыхание людей. Все молчали.
Боком выбрался дед Васькин вперед, горестно махнул рукой. Колени его
ходили, на щеке сияла слеза.
- Не усмотрел, - простонал он. - Не уследил за внучонком. Зрение уж не
то, что было, на аршин в землю. Конец, значит, вахте.
Нет, не таких слабых, пропащих слов ждал от него народ. Надежды все
ждали от предводителя, как матросы от капитана в шторм. И старик
почувствовал общий взгляд - сейчас или никогда! Последним напряжением воли
на сотни вольт, аж заскрипело волокно костенеющих членов, унял он биение
колен, на которых никогда не стоял, согнал пелену с глаз долой, глотнул
живительного воздуха, бросил пятерню вперед и, как в прежние времена,
отрубил:
- По места-ам!
Авт.сб. "Рог изобилия" ("Библиотека советской фантастики").
OCR & spellcheck by HarryFan, 19 September 2000
-----------------------------------------------------------------------
Магистраль проспекта была слишком длинной. Слишком. В этом вся
загвоздка. Реконструкция однажды охватила ее исток и лет эдак через
пятнадцать с бульдозерами, экскаваторами, бетономешалками, тракторами, со
всей рабочей силой доплывала до окончания магистрали. Но технический
прогресс, который все годы, естественно, отнюдь не топтался на месте,
решительно требовал новой реконструкции, а консерваторов нет, и - ах! -
все начиналось сызнова.
Потому все транспортные средства, для сквозного полета коих,
собственно, и назначался проспект, годами чадили тут на аварийном ходу,
смоговали, а шоферня, простая и таксомоторная, грозилась кулаком
электронные бетономешалкам, шептала таинственные газетные слова: "Лучшее
враг хорошего!"
Прораб Васькин, пришедший трудиться на магистраль трудным подростком,
завершал третий период начальником участка, обладал подшивкой
благодарностей и вел за собой третье поколение строителей аллеи, молодых
вихрастых Васькиных. Был и он лихим-молодым, строил, пел-говорил:
- Эх, отгрохаем реконструкцию, ну заживем!
Теперь, на седьмом десятке, только покряхтывал, озираясь на редкостные
красоты проезжей части. Знал сердцем, спиной, суставами чуял - сзади новая
реконструкция знак дает, зреет в чертежах, чтоб зачеркнуть содеянное им,
Васькиным, и его потомственным пополнением.
Значит, снова бетон взрывчаткой глушить, плазмой канализацию сечь.
Знал, но обиды не чувствовал, потому как знал и другое - незаменим!
Не родился на свете тот, кто лучше старого Васькина трижды штурмовщиной
взятую магистраль наизусть понимал: где что в точности крушить, чтоб не
вышло рокового срама в новой реконструкции. Всю путаницу подземной
коммуникации настырный старик в голове держал. Оттого голову высоко и нес,
пенсии не боялся, над начальством чуть что, шутки позволял шутить, о чем,
захмелев на фамильных торжествах, хвастал перед династией.
- Приходит, - говорю, - Гришка Романтиков, главный спец по канализации,
плохого не скажу, в канализации академик, правду этого дела круто
закрутил. "Здесь, - говорит, - подрывать, патронов не жалеть!" - с
электронным мозгом совет держал и пальцы в план тычет.
Ну, думаю, гусь со станком мозговал, а живым стариком побрезговал. Ну,
ну! "Рвану, - говорю, - аж в ухе лопнет, только не надо бы..."
- Что такое? - гусь удивляется. - Канализации тут никакой.
- Эх, - отвечаю, - не вся в канализации еще жизнь, другие отрасли тоже
план перевыполняют. - Загадками, значит, говорю.
А инженер умней всех, ухом не ведет. Только бьем шурф бригадой, глядь,
кабелюка высоковольтная, живая гудит, тронешь - всем напряжением бьет.
Романтиков, понятно, хулиганит, на меня валит. Крою:
- Упреждал?! Упреждал! У тебя свой план, электронный, шелковый, у меня
свой, тут весь! - и в лоб себе стучу, в грудь, где душа.
Радий Васькин, средний внук с атомным имечком, внимал деду почтительно,
однако без того восхищения в складках лица, на которое претендовал дед,
выкладывая свои шальные истории. Абсолютное же большинство родичей
выказывало прямой восторг перед хваткой стального, цельнотянутого папаши.
- Золотые руки и голова золотая!
- Пожелает, на нет проспект сведет!
- Куда лахудре Романтикову до бати. Художник!
Радий, спортивный малый, весь как из гантелей скрученный, лукаво
помалкивал, мял ладонью молодую бычью шею и усмехался в адрес сокровенных
и, видимо, не лишенных спортивного сарказма мыслей.
- Чего зенки маскируешь? Аль доверия старой гвардии нет? - пытал
хмельной дед крепкого своего внучонка. - Вынай, что в душе скопил, кворум
тут свой. Гляжу, Родька, глаз да глаз за тобой треба. Бедовый ты,
интегральный. По-министерски мечтаешь лететь. Вон Романтиков мечтал, ан по
уши в канализации позорной. Да есть, есть на тебя глазок, дедов, луженый,
без очков на аршин в землю зрит, азбукой да цифирью не порчен. Уследит,
коли с прямой тропы в панталык вдаришь!
Радий скалил жемчужную нить зубов, оборачивал все в застольный тост, не
мигая встречал ястребиный взгляд дедушки, но забрало держал на замке.
Выдержанного мужика вынянчил природный педагог прораб Васькин.
И неспроста, надо сказать, прораб в колокола костями гремел. За версту,
старый хрыч, непорядок чуял - подвох или дерзновенность. С курсовых
проектов внучок думку одну в себе тайно культивировал, такую, что ни в
какие ворота. С невероятным размахом, немыслимой деловитостью, с нашим,
государственным подходом. И комсомольской курсовой организацией полностью
поддержан был.
Понятно, в реконструкции идея сия состояла, ибо, когда еще Радия всем
кланом в институт определяли, всем кланом постановили - по окончании
возводить Радию проспект с остальными Васькиными, и никаких!
Ночами студент с комсомольцами над идеей корпел. На минуту оторвется
штангу толкнуть, раунд с друзьями-полутяжами побоксирует, и опять за свое.
И такое количество иксов с игреками увязал, что протяни их бисерный ряд по
экватору, так вся экзотическая параллель украсилась бы выражениями высшей
математики. А корней квадратных и в энной степени насажал! - каждому
гражданину страны по штуке досталось бы при верном распределении.
Супергабаритная, на мощных козловых кранах, на атомном полураспаде -
что твоя пирамида Хеопса на атомном ходу! - на меньшее бескомпромиссная
фантазия потомственного строителя Радия Васькина не шла. Оправдалась
родительская интуиция, склепал сынок судьбу с глобальной тайной атома,
вычертил в деталях научно-фантастический агрегат, чтоб ветром летел он над
проспектом, броневой грудью отжившее разрушал, а позади свежую магистраль
отливал, на уровне мировых стандартов и выше их. Чтоб в одночасье блеск,
современность, порядок на проспекте учреждать, с кафельными подземельями,
в тополином цвету, односторонними треками, питьевыми автоколонками и
кафетериями "Дружба" а-ля рюсс. Комфорт и фарватер. Блиц!
И как однажды спозаранку на стройку с дипломом в руках явился, всю
комсомольско-молодежную бригаду цифрами и фактами, идеей охватил.
Обаятелен, обаятелен, чертяка Родька, средний внук, из гантелей
скрученный. Недаром девки по нем как одна сохли. Кудрями только тряхнет,
руку поднимет, слова спрашивая, и так убедительно скажет, как только
прирожденный общественник сказать может. И все единогласно!
Но на стороне, вне коллектива словами не сорил.
- Дискуссии нам ни к чему, - охлаждал он горячие головы, которым не
терпелось тиснуть публикацию в прессе. И с академическим спокойствием в
рамках коллектива завершал агрегат в металле, который, как известно, легко
держит тонные нагрузки на сжатие и растяжение, но может лопнуть и
проржаветь от одного неосторожного газетного слова.
Оттого Радий и на фамильных торжествах выбирал выражения. Династия-то
его всей командой на старой реконструкции играла, а он на новую, ту самую,
что старик прораб суставом чуял, распределиться успел. Отрезанный ломоть!
...День, когда агрегату Радия Васькина назначили первую пробу, выдался
обычный, сияющий. Роскошное, мировых стандартов светило пылало над
страной, проспектом, стройкой его и плакатом "Сдадим через два года, на
два месяца раньше срока!" с одной стороны, с другой - "Минута простоя -
миллионы на ветер!". Под сенью плаката и укрылась на утренний перекур
показательная бригада прораба Васькина, кроме тех, кто делился опытом со
смежниками или имел на руках законный бюллетень. Все, как один, вовремя
отметили друг друга в табельном автомате и перекуривали теперь в состоянии
бодрости, подъема, разливали по стаканам нарзан.
- Разнарядка, значит, такая, - оповещал прораб, хозяйским взглядом
измеряя ласковую даль. - Сорок самосвалов грунта плановых да сверх того
сорок фонарных столбов корчевать, да три...
- На перевыполнение! - прозвенел кто-то бойкий из самой густоты
плакатной теневы.
- А-а?.. - очнулся старик. Голова его еще не вполне освободилась от
гула вчерашнего фамильного торжества, и мысли тоже гуляли там. Зазнайка
Радька извел его душу, от рук отбился. "Глазищами зырк-зырк, ухмыляется, и
точка. Ни о чем. Камень за пазухой отрастил, ясно. Пора крутые меры
принимать, поздно будет", - размышлял прораб и прислушивался.
Чистейший, дистиллированный звук трепетал над проспектом, будто в
далеком изначалье аллей, у горизонта вызванивал юным альтом сводный
пионерский отряд. Столь сольный звук отродясь не беспокоил прокопченную
атмосферу владений предводителя Васькиных. Знал толк в голосах аллеи
художник дела, прораб, принимал их всерьез, симфонически: стосильный рев
бульдозера, плач пилы по металлу, вздохи плазменного резака. Детским
интонациям места здесь не было.
Между тем пение сменило октаву, раскатисто перевалило на басы, и будто
уже не мирный хор мальчиков, а многотысячный стадион бешено рыдал
ведерными глотками мужиков в соку, требуя законного гола.
Родник оглушительной волны не стоял, но маршем двигался к стройплощадке
в хорошем темпе. Рационализаторы высыпали из-под плаката, пожирая взглядом
аллею. По команде все заткнули уши, и вовремя. Из-за поворота, из-за спин
высотных гостиниц "Интурист" вывалилась туча, накрывшая проспект во всю
ширину, цех на козловых кранах, на ажурном сплетении ферм - в кипении
едкого дыма, в зарницах внутреннего огня, в штормовом вое, будто сама
Братская ГЭС, обезумевшая от напора вод, сорвалась с мест и объявилась
тут. Десятки механических десниц простирались из пылающих стекол цеха,
раздирали грунт перед гигантом, жонглировали, вмиг выдергивали столбы и
лихо швыряли их по одному ракурсу в поднебесье, за пределы городской
черты.
А поверх чада, поверх крайних стрингеров, в хрустальном дупле держал
руки на штурвале едва видный человек - все тут же опознали его -
отрезанный ломоть Радий Васькин, и аж приплясывал, будто горели подошвы у
него. Хорошо ему было под хрусталем!
Промчался комсомольско-молодежный агрегат над бригадой, порхнул, дернул
клешней очередной столб и пустил по загородной траектории. А потом взвыл
пуще прежнего и спуртом рванул к горизонту, оставляя за собой готовые
кафетерии, английской стрижки газоны, парадную шеренгу цветущих тополей,
лишь иногда по ошибке всаживая вместо стройного дерева элегантный
нейлоновый светофор.
Наконец люди зашевелились, осторожно огляделись окрест, видения и след
простыл. А вместо сиял, слепил цветами радуги отшлифованный проспект с
пластиковыми треками для автомобилей, с самоходными пешеходными
тропинками, под шапкой тополиной листвы, с купальными бассейнами и
какими-то неизвестными сооружениями вроде гигантских кофеварок, и чья-то
козочка, откуда ни возьмись, уже щипала запретную сладостную травку.
Праздник, который всегда с тобой!
Аромат кондиционного сена и естественных цветов щекотал легкие
затаивших дыхание людей. Все молчали.
Боком выбрался дед Васькин вперед, горестно махнул рукой. Колени его
ходили, на щеке сияла слеза.
- Не усмотрел, - простонал он. - Не уследил за внучонком. Зрение уж не
то, что было, на аршин в землю. Конец, значит, вахте.
Нет, не таких слабых, пропащих слов ждал от него народ. Надежды все
ждали от предводителя, как матросы от капитана в шторм. И старик
почувствовал общий взгляд - сейчас или никогда! Последним напряжением воли
на сотни вольт, аж заскрипело волокно костенеющих членов, унял он биение
колен, на которых никогда не стоял, согнал пелену с глаз долой, глотнул
живительного воздуха, бросил пятерню вперед и, как в прежние времена,
отрубил:
- По места-ам!